Титры были в самом начале

“Детройт по-прежнему прекрасен; его трансплантации, экономика, его биржа, здравоохранение, чистота — всё это только процветает и совершенствуется. Безработица снизилась на двадцать пять процентов из-за ухода многочисленного числа андроидов, а тех, кто остался, мы приветствуем и желаем благоприятных дней”, — проносятся слова под репортёром, пока тот обходит парк и собирает интервью; особенно он падок на внимание к дружественным союзам андроида и человека, нередко встречающихся на его пути. — Детройт совершенствуется, становится лучшее. Проблем с наркотиками убавилось вдвойне, и преступность упала до рекордных показателей. — Новое дело, Хэнк, — Фаулер передал лейтенанту фотографии с места происшествий. Коннор отвлёкся от трансляции репортажа и окинул переданные следственные и экспертные фотоснимки. — Да уж, видел, кто-то приноровился убивать андроидов. — И не только, — Джеффри вытянул из кипы документов папку и положил на стол. — Среди жертв есть и люди. Они из другого дела, но связь, похоже, у них существенная. Андерсон подвинулся ближе к бумажной волоките и фотоотчётам. Коннор за его спиной уже анализировал данное им дело. Двое андроидов: WB400 и MP800. Ничего общего ни с моделями, ни с местами преступления, их расстояние друг от друга составляет три километра и сто пятьдесят восемь метров, застрелены в голову из мощного пистолета с прямого ракурса. Убито два человека: Адам Пламмер (работник почтового отделения) и Джилли Саймон (барменша). Оба на момент смерти находились в баре. — Все жертвы застрелены одинаковыми пулями, нет ни единой зацепки или хотя бы чего-то за что можно было бы ухватиться. Идеальные и спланированные убийства, — капитан гулко вздохнул, на его лбу выступила капелька пота, и он обтёр её тыльной стороной ладони. — Давно таких дел не было. Фаулер посмотрел на своих подопечных: сначала на Коннора, потом на Андерсона; и заговорил своим привычным голосом начальника, которого просто не выносил Хэнк, да и всё полицейское управление, кроме Коннора, ему он даже нравился: — Дело может иметь больше политический, чем личный корень. Да и убийства... — Подожди, подожди, — всполошился Хэнк, унимая теоретическую часть Джеффри помахиванием ладони. — Хочешь сказать, это дело рук андроида? Капитан неоднозначно покачал головой: — Возможность этого, конечно, есть, но нет ничего точного. Пока ничего сказать нельзя. — Фаулер удобней уселся на кресле и ещё раз гулко выдохнул. — Ну а ты, Коннор? Есть мысли? Ну, или как сказать правильнее. — Эти убийства однозначно совершил андроид, — уверенно высказался притихший напарник лейтенанта Андерсона, и оба других мигом насторожились. — Уверен? — Два убитых человека застрелены в полулунную артерию, лейтенант. Выстрелы будто скопированы. Из пистолета сорок пятого калибра, возможная фирма — Glock, нападавший сначала убил женщину, потом, через секунды, мужчину. Вероятность того, что это совершил андроид выше, чем человек с аномально развитой долей заднего черепа. — Ладно, ладно, мы поняли. — Дело ваше, — хрипло сообщил капитан, хотя это, безусловно, уже все поняли. — Отправляйтесь сразу на места преступления, может, что-то выясните. Улик нет, так что отталкиваться придётся со сбора информации. Погода этим утром благоухала, но сейчас, ближе к вечеру, словно впитала чего-то зловонного, пагубного и отрешённо направляя потемневшие облака, придавалась мелодиями редких капель — исполняла роль музыканта, пока вся сцена погружалась во мрак. По кварталу расхаживали дворники (люди), сметали пыль и грязь с асфальта, и, казалось, были совершенно счастливы, забрасывая очередную соломинку в мешок. Это был не центр города, и даже не приближённый район, это был пригород, “чёртова яма, в которую нас снова занесло”, — так бы выразился Андерсон и был бы абсолютно прав. Пригород Детройта — это будто примесь заброшенной свободы и растущего изобилия статного винтажа; тут дома делились на новые и те, что всё ещё держались на плаву, пока последний сгнивший брусок не коснётся влажной земли. Когда-то это место внушало спокойствие, даже уважение к неживому духу построек, потому что каждый дом был прекрасен, велик в своей индивидуальности, может, даже обвитый зеленью. И большое пространство позволяло побыть в одиночестве где-нибудь подальше от жилого квартала, под высоким, ветвяном деревом, шурша травой под ботинками и наблюдая синеву. Но сейчас почти ничего из прошлого не осталось, уж тем более — былой статности. Те, кто мог, давно покинул это место, пропуская вместо себя нездешних “революционеров”, а те, кто остался, просто не могли себе это позволить, либо существуя в своём детском коконе воспоминаний — не хотели. Если бы преступник продолжил орудовать своими целями в этом месте, то до центрального отделения городского полицейского управления Детройта дело бы не дошло — не в его юрисдикции; но виновник происшествия двинулся в город, и связь лиходейств удалось обнаружить. — Вы не находите это странным, лейтенант? — То, что мы снова в полной жопе? Нет, ничего необычного. Коннор призадумался (“ну, или как сказать правильнее”, — будто прошлись слова Фаулера по его внутренней памяти) и ничего не ответил на ироничную вставку своего попутчика: — Преступник так продумал каждый шаг своих действий, — продолжил говорить он, будто смакуя каждое слово, — совершил технические многогранные действия с совершенной точностью, но облажался, потому они были... идентичны? Они всё ещё ехали, но вот-вот, и они завернут в нужный угол, эти несколько часов показались бы им самыми унылыми в жизни, если бы не куча ютившихся мыслей о деле. На лобовом стекле время от времени стекали редкие падающие капли, включать дворники не было нужды, как и в чрезмерном сжатии руля, но Хэнк вцепился в него до побеления пальцев и, слушая выводы Коннора, только сильней надавливал на педаль и супился. — Я понять не могу, так ты считаешь, что убийца андроид или человек? — Определённо андроид, — произносит тот, разворачивая голову в сторону Хэнка, — просто, не знаю. Что-то не так. — Что-то не так, — вторит лейтенант. — А когда было как надо? Андерсон завернул на очередной развилке и приглушил фары. По правую сторону от них — тот самый бар, в котором недавно произошли убийства; судя по звукам, исходящим оттуда, никому и дело не было о каком-то там убийстве, все просто принялись за своё любимое занятие — потягивать пиво в паршивом здании с кучкой сомнительных ребят. Коннор вышел из машины и огляделся. Бар, на удивление или же на обычай, был будто перемещён из нудных картонных описаний: давнишнее здание с обсыпающейся штукатуркой, неработающие неоновые светили, замызганная тряпочная вывеска. Это само заставляет верить, что его спроектировал один и тот же человек, что и с десяток других подобных заведений. Вокруг бара ни души, на улице сгущалась темень под ансамбль дождливой погоды, в машине доигрывала одна из любимых песен лейтенанта, и на долю секунды светодиод Коннора сделался жёлтым отливом; всё как впервой, ностальгия заволокла в путаницу воспоминаний, и он мягко улыбнулся тем дням. Вдруг Хэнк слегка навалился на сидение, где мгновение назад был Коннор, и залепетал “придавленным” шёпотом: — Коннор! А ну быстро сядь в машину. — В чём дело, Хэнк, вам плохо? — Держи карман шире. Коннор захлопнул дверь и непонимающе наблюдал, как Андерсон потянулся к задним сидениям. Оказывается, там всё время одиноко лежала чёрная кепка и подслушивала весь их разговор с самого Детройта. — Надень и сними свою андроивскую куртку. Всё ещё растерянный андроид так и сделал, а из бара в это время прорезались воодушевлённые крики нетрезвых стервятников. Дождь в разы усилился, и небо сгустило краски до черна, — природный интерьер под стать местности. — А теперь слушай внимательно. Сейчас мы зайдём в бар, как бы под прикрытием. Ты — почти ничего не говоришь, не задаёшь вопросы и не отходишь от меня даже на пару метров. И вот ещё что — не выдай в себе андроида; что-то мне подсказывает, их здесь недолюбливают. — Понял, Хэнк. На первый взгляд ничего сложного. Хэнк сомнительно взглянул на него, но ничего говорить не стал. Они вышли из машины и направились к дверям в, похоже, самый настоящий смрад. Как только Хэнк повернул ручку, даже он слегка откачнулся от стоящего перегара и сигаретного дыма. Наверное, больше всего должно удивлять малолюдство, всего около пятнадцати человек расселись по кучкам, как тараканы, и возносились гамом, как целая толпа каких-нибудь безрассудных личностей. Хотя, пожалуй, так действительно и было. Хэнк знал по опыту, что своеобразную иерархию в барах определяла вседозволенность, и потому не посмотрел на группу из пяти человек, рассевшуюся около входа. Впрочем, он был прав. Эти люди наливались спиртным, зная, когда нужно остановиться, но в своём несовершенном ораторстве пресыщались. Ни на кого, казалось бы, не обращали и грош внимания, но как только в бар зашли два неместных, заметили все разом, даже те, кто сидел к двери спиной. Однако шум никто не убавил и взгляд не приклеил, они только продолжили иллюзорно бывать в казино, доигрывая покер, и уже решая перейди к блэкджеку. — Налей-ка чего-нибудь покрепче, — сказал Андерсон бармену, теперь уже темнокожему пареньку лет тридцати, и пока тот безмолвно отошёл к полкам алкоголя, как бы невзначай прошёлся взглядом по помещению. — Ну и помойка. — Хэнк, не думаю, что выпивка поможет нам в расследовании. — Да, я знаю, — спокойно покачал головой лейтенант. Коннор всё хмурился, не от злости или брезгливости, скорее он не понимал здешнюю атмосферу, или, лучше сказать, понял её основательно, — потухший уголок бескрайнего света, куда гребут все затерявшиеся огни, чтобы, наконец, угаснуть насовсем. На это тошно смотреть, на лица багровые, опухшие, слышать хриплые голоса невразумительного диалога и царапать линолеум камнями под ботинками. Сплошная грязь и одеяла пыли на предметах местного интерьера: потресканных старых торшеров, пустеющих мини-столиков и увядшей растительности над битком забитыми полками Budweiser. Плесень сочилась по углам, возле откупоренной бутылки, забытой в стороне, в низах, на самом верху, по сторонам. Невероятное безделье и безразличие. Единственное место, которое дарит хоть и ложный, но в своём успехе утешительный покой, забросили, бросили в самотёк нескончаемых ударов времени, чтоб потом вертеть головой от обросшего эскапизма. Перед лейтенантом брякнули стеклянной стопкой: — Ваш друг будет чего? — спросил бармен, оглядывая Коннора. — Нет, — был мгновенный ответ, — кто проспорит, тот не пьёт. Не то что бы Коннора как-то задел образовавшийся путь к продвижению с мёртвой точки, но в какой раз он глубоко выдыхает, хоть андроидам это не нужно, и подмечает, что в какой-то стратегии он всё же терпит неудачи. — Даже так... И на что спорили? Хэнк подался назад с полной гримасой наигранной понурости: — Мы проезжали мимо, с Балтимора, — тут Коннор проблематично подметил, что даже если бы они ехали из Балтимора, на эту дорогу ни за что бы не вышли, — и слушок до нас дошёл, как здесь случилось... кое-что, в общем. И вот, я выиграл, потому что ничего здесь не произошло. Казалось, на минуту- другую все онемели. Россыпь веснушек под глазами бармена ринулась в одну сплошную старческую морщину, и глаза будто во сто крат отупели. Так бывает; у пьющих людей это можно назвать “просвещением” в мир особой серости или излишних красок. Под спиртным влиянием происходит целый спектакль внутри организма, но мозг будто втаптывают во время выступления, он будто сцена для новшества (спирта), и если этот абсурд не продолжит калечить кровяные тельца, образуя тромбы, то они, в свою очередь, не преградят путь крови, и тогда мозг не будет “усыхать”, а капилляры — умирать. Но тогда спектакля не будет, а беда в том, что многие люди хотят на него попасть. Пагубное выступление начинается спустя пару минут после появления спирта внутри организма, так что совершенным просвещённым быть не так уж и обязательно. Но от любителей их легко отличить: вторые схватывают от спектакля лишь интересующие их моменты и вскоре уходят, а первые гребутся через толпу к первым рядам и остаются на трухлявых сидениях даже когда занавес давно уже опущен. Тут, совершенно неожиданно, темнокожий бармен раздался в смехе — вот уж что действительно удивило двух чужеземцев. Столик пятерых навострил уши. — Фолд, — прошёлся громом чей-то голос из их стороны. — Да уж, — наконец начал бармен. — Если бы вы не выглядели так, как выглядите, то бы подумал, что вы из полиции, — отчеканил он в адрес Хэнка. Того это ничуть не смутило. — Часто мне такое говорят. — Хреново, наверное. — И не говори. Коннор пытался следовать запретам, явно ограждающим его от больших проблем и суматохи, потому большую часть времени попросту молчал, изредка кивая в порывах согласиться с полным бредом пьяного бармена или указать на то, что он всё ещё действительно его слушает. В этой колеснице слов они не уехали дальше начала, возможно, узнали про изобилие неудачных случавшихся происшествия (где, словом, об убийстве ничего не было сказано. Хотя такая чёрная клякса из одурманенных уст должна была уже стать чем-то вроде собственного междометия) и “вот какого чёрта малиновый цвет самопожертвование не реализует?”, но до самой сути добраться не выходило, и Хэнк махнул рукой Коннору, в знак того, что он здесь, всё же, разберётся с ним сам. — Только помни, что я тебе сказал, — буркнул лейтенант напоследок. — Не волнуйтесь, Хэнк. Всё пройдет удачно. Коннор отошёл от Андерсона и прошёлся по рядам кожаных кресел, и не знал с чего начать, совсем пьяные посетители, которых было здесь не мало, ничем не смогут помочь, а остальных не внушали особо слаженного разговора. Бар был очень мал и тесен, стоило только уподобиться смотрителем, поднимая взор, и все посетители словно на ладони, потому на Коннора уже поглядывали несколько пьяных ребят, не зная, чем себя занять в этом сером месте. В сравнении с оборванной и неряшливой одеждой, накинутой с неразборчивого глаза, опрятная одежда, будто с иголочки, привлекало уйму внимания. Андроид был здесь чем-то вроде бутафории, но точно не реальностью. И взгляды на него набегали как на мак среди бескрайней травы; обычно цветы, оторвавшиеся от сородичей, подвергаются срыву. Мужчина с короткой стрижкой закурил сигарету, и первый начал всматриваться в андроида до покраснения белой оболочки, и Коннор начал беспокоиться, что он что-то заподозрил. Коннор перенаправил внимание на другой ряд и первым делом приметил пьющего старика, возле которого ни души; как золото вместо меди. Коннор занял место напротив и попытался улыбнуться менее неуклюже, как чаще всего бывает. Не вышло. — Почему вы одни? — Тихие алкоголики пьют в одиночестве. Старик еле слышно посмеялся и снова затих. — Чек, — крикнули с пятиместного стола льдистым тоном. Коннор мимолётом взглянул на играющих. В середине был вытянутый, русый мужчина, который покачивался на высоком стуле, а более старшего, с отросшей бородой, поставили кем-то вроде дилера. — Фулл-хаус! — Быть не может, — полноватый мужчина нахохлился и обогнул весь стол, — покажи карты. Ну же, показывай! Да быть такого не может, говорю, чтоб он полный дом собрал! — Неужели нельзя играть потише? — услышал Коннор. — Правда ведь? — Это был совсем пожилой старик, накинутый на нём свитер из коричневой пряжи закатался, проелся временем, а его хозяин улыбался, как в первый раз, и теплил приятным произношением. — Вижу, с отцом пришёл. — На самом деле мы не родственники, — посмотрел Коннор в сторону Андерсона. Старик пил понемногу из стакана, дрожащими руками подносив до губ, настолько мало он проглатывал, что с виду могло показаться, словно он, как выражаются, намочил губу. — Зачем же вы сюда пришли? Уж поверь мне, в квартале от сюда есть местечко куда получше здешней конуры, — с неподдельным интересом спросил старик, поставив завоженный стакан. — Если вам не нравится это место, зачем же приходить сюда? — Я нахожу это весьма забавным, — вполне простодушно отвечает старик. Коннор не щадил сил, отстаивая этот принцип — метод “контакта масок”, или что-то смежное, где сокрытие будет лежать на цели их разговора, но никак не на отношении к собеседнику. “Не в этом ли вся беда?”, — нависла угрожающая пропасть на сознании; первый раз за долгое время Коннор не знал, как подступиться к человеку, он его в корню не понимал. Всевозможные вариации их разговора сходились к чепухе и всевозможным пустословиям, так что на каком-то моменте Коннор собирался уйти, пока не утонул в этом разговоре. Старик будто пожирал своим присутствием, он мог молчать или говорить, но каждый раз, что бы он ни делал, выходило чересчур по-особенному, как-то иначе, и Коннор всё никак не мог выяснить, в какой же именно вуали тот сидел. — Как твоё имя? Наверное, стоило с этого начать наш разговор. — Моё имя Кон-Конли. Конли. — Конлей, — редкие седые волосы поползли к лицу, старик убрал их пятернёй, покачиваясь в своеобразном знаке внимания. Коннор не стал его поправлять. — В таком случае, приятно познакомиться, Конлей, меня зовут Дэвид. Дрожащей рукой старик потянулся за рукопожатием, и Коннор охотно на него ответил. — У тебя крепкая рука. Ты какой-нибудь спортсмен? Коннор был потрясён, устремив взгляд на свою руку, будто впервой ему дали на неё взглянуть, и тут же убрал под стол. Системные оповещения так и вскакивали о завышенном стрессе, ведь ещё одна неаккуратность, и он совершенно утеряет контроль над ситуацией, который и так сочувственно мал. — Много бегаю. — Бегаешь? — Бывает, прыгаю. — Прыгаешь? — В основном дерусь. — Ну всё, брось, — раздражённо буркнул он, заставив андроида не хило прибавить в процентах стресса. Так устало, будто изнемогающе старик процедил сквозь зубы несколько слов, укрепив твёрдость сказанного разведёнными руками, что Коннор совсем сник, завял, подобно цветку на плохой почве. — Резонно с вашей стороны заявляться сюда заблудшими незнакомцами, после твоего выступления по ящику с тысячами андроидов. Ещё и думать, будто бы никто тебя здесь не узнает. Коннор опешил: — Вообще-то я думал, это хорошая идея. Старик потёр уголки глаз и саркастически выдал: — Очень хороша, я полагаю. — Тогда почему вы молчите? — Что? — Если вы знаете, что я андроид, почему не разоблачите меня? Не кричите, не буйствуете, в конце концов, не делаете хотя бы что-нибудь? Вы просто... разговариваете со мной. — И добавил, когда старик так и смотрел на него невидящим взглядом: скажите, вы ненавидите андроидов? — Коннор произнёс это почти шёпотом, наклоняясь ближе к старику, а тот в свою очередь покосился с какой-то сомнительной задумчивостью. Старик словно только и ждал всю жизнь этого вопроса и теперь нужно вести себя таким образом, будто это совсем не так. — Да, сколько я себя помню. — И на сколько сильна ваша ненависть? — Я не идиот, чтобы убивать андроидов, если ты это имеешь в виду, и очень надеюсь, что не создаю такое впечатление. — Вовсе нет. — Много людей ненавидят президента, но поверь, столкнувшись с ним лицом к лицу, дуло пистолета не приставит, и я даже больше скажу, они ему руку жать будут. Я вам не верю, — сменил он тему, щурясь, — вы машины, техника, мишура проводов. Нет, постой, дай сказать мысль. Не станешь же ты это отрицать? Это правда, оправдать её невозможно. И кто-то из людей потрудился над алгоритмом ваших мыслей, над разумом, над тем, как вам думать и что вам думать. Но вы машины. У людей есть личность, у животных инстинкт, у андроидов — им подобное. Коннор отрицательно качнул головой. Толпа за шумным столиком успокоилась и вновь перешла к привычному покеру, а у Хэнка дела в это время шли куда заманчивее — поприще здешних странников всё же было не бесполезно, и Хэнк знал особый к ним подход. Коннор никогда не был в определённом забвении, в трещине того периода, когда ты преобладаешь пустотой и ею себя кроешь, безусловно нет. Он не хотел показаться грубым или докучливым, но не мог же он просто пустить всё на волю судьбы(?); и прекрасно понимал, что и выбора у него нет, он просто не мог повести себя иначе, но старика ему правда было жаль. Коннор и сам не понял, как ненароком прокладывал дорожку сравнений с Хэнком, и больше всего на свете он бы не хотел его видеть где-то на окраине города, в тусклом, неприглядном баре, в полном одиночестве. — Знаешь, я всё думал, что автор хотел сказать. Нет, безусловно понятен Макмёрфи и его мировоззрение, и ведь оно правильное, я имею в виду — оно абсолютно верное, как по мне. Персонаж этот являл символ голоса, не опровергаемой свободы, свободы дозволенной и правомерной, и нёс этот позыв другим: возьмите себя в руки, вы не куски грязи и мусора, вы личность, и никто у вас не может это отобрать. Он вёл борьбу с иным вросшим в мозги мнением, и заешь что? В конце он оказывается мёртвым! И просто... просто какого чёрта? Коннор поглядел на него с минуту, и наконец опомнился, осознал, что некую часть их разговора он пропустил. О чём он ему говорил? О фильме, песне, притче, книге? “Над кукушкиным гнездом”? — Коннор! — наконец услышал он голос лейтенанта. Хэнк махнул рукой к двери. — Мне пора, — бросил Коннор старику и поднялся. К счастью, старик не услышал этот противоречащий возглас, и андроид этим удачно воспользовался. — Что удалось нарыть? — сразу перешёл к делу Хэнк, стоило им поравняться. — Что у меня крепкие руки. — Что-что у тебя? А, ладно. Впрочем, это не так важно, главное, что я всё разузнал. Ты знал, что этот бар принадлежал убитой барменше? Нет? И, как я понял, никто особой утраты здесь не чувствует, бар переписан на, Бог не поймёт каким образом, того парня, а мужика сюда просто ветром занесло, он здесь был впервые. Вот не повезло. — Это же просто беспричинные убийства. — Точней не скажешь. Хэнк собирался нажать на педаль, но, когда уселся поудобнее и был готов уехать навсегда из этого места, задребезжал телефон. — Чёрт, — Хэнк ответил на звонок, — вы когда-нибудь научитесь отдавать все ваши умозаключения прямиком Коннору? — На минуту повисло молчание, Коннор неотрывно наблюдал как Андерсон как-то потерянно разглядывает руль, а потом положил трубку. — Поступило новое дело. Из Киберлайф. Одного андроида, находившегося на стадии разработки, похитили. — Какую модель? — Не поверишь. RK-девятьсот.