Live alife

Закуриваю сигарету

Чтобы было проще или стало легче (нет)

Становится неловко и всё так же больно

Но не покажу тебе

***

18 ноября. Вечер понедельника.       Давно стемнело, и время близится к ночи, чёрная никому не заметная тень мелькает меж переулков складов.       Девушка последний раз перепроверяет, откуда исходит сигнал. Она успела сделать маленькую остановку в заброшенном здании и перекусить несколькими часами ранее, ожидая захода солнца. Сейчас она окидывает взглядом здание, что является предположительно одним из нераскрытых убежищ.       Для вредоносной, но мелкой группировки, те люди, что подмяли под себя поставки Йокосуки, и из чьего плена Мафия не так давно вызволяла информаторшу, слишком хорошо спрятались. Они подозреваются в сговоре с другой, гораздо более влиятельной организацией.       Конверт с разъяснением задания и всей этой информацией Гин получила ещё неделю назад, в прошлый понедельник. А сегодня встала. Собрала вещи. И ушла на задание, получив от Хироцу-сана настроенное устройство для отслеживания. Пусть они с Хироцу-саном формально на одном уровне внутри группировки Чёрных Ящеров, как и Тачихара-кун — третий член их команды, но, как только речь заходит о раздельном исполнении задач, сразу виден более высокий и уважаемый статус Хироцу-сана.       Также сказано было ни за что не приближаться самостоятельно, лишь пронаблюдать и записать состав людей на месте, особые черты и иные важные детали, которые могут быть замечены.       Она осматривает здание издалека, в поисках точки, в которой можно расположиться для удобного наблюдения.

***

      Озаки Коё получает отчёт от одной из «своих девочек», мягко улыбается и медленно кивает, одобряя полученные результаты работы.

***

16 ноября. Суббота.       — Танидзаки-кун, пожалуйста, понимаешь, ничего незаконного, вернее ничего более незаконного, чем остальные виды действий, к которым ты прибегаешь в Агентстве, ты не делаешь. Мне лишь очень нужна твоя помощь, чтоб залечь на дно, пока я ищу потенциально очень опасную группировку, медленно расстилающую себе паутину по всей Японии, — Рёку гиперболизирует, но, честности ради, лишь чуточку.       Рыжий парень переводит напряжённый и оценивающий ситуацию взгляд на Осаму. Тот лишь жмёт плечами и прибавляет: «Я бы очень рекомендовал дать согласие».       Рёку смотрит и не понимает, почему Осаму пытается скрыть от любого члена Агентства даже сам факт, что к чему-то надо готовиться, не говоря уже о том, чтобы предупредить, к чему (кому) именно.

***

18 ноября. Понедельник. После полудня.       — Я ухожу, — говорит Акутагава-кун, стоило парням минуть лестницу из морга.       — Чего?! Куда?! — Чуя удивляется каждому последнему действию напарника, хотя ему сейчас должно быть даже не до удивления. Но брюнет игнорирует его и идёт дальше. — Куда, говорю?! Разобраться с Мидзухарой! Забрать тело! — он хватает парня за руку, над локтем. — Пошли пить! Я не знаю, я не понимаю, я не… Ты не можешь меня просто оставить!       На лице брюнета мелькает какая-то незнакомая эмоция, когда они пересекаются глазами. Не злая, не грустная. Чуя не успевает понять, но на секунду становится легче и будто понятнее. Играют, они оба играют.       Голос Акутагавы-куна вступает куда жёстче, чем мимика. Подозревает, что в коридорах нет чужих камер?       — Она была ваша подруга, не моя. Так не впутывайте и меня в это, — он вырывает руку из хватки Чуи. — Всё кончилось, — безапелляционно заявляет лицо в лицо, разворачивается, засовывая руки в карманы, и идёт на выход.       Чуя, опешив на пару секунд от ненужного реализма подбора слов, опоминается и бросает вслед:       — К чёрту тебя! Да, к чёрту! — и следом же тяжело вздыхает. Можно пару-тройку минут помолчать. «Кто бы подумал, что играть гнев так же сложно, как его контролировать».

***

      Дома Рюноске решает всё же отложить чтение критической статьи на случай, если за действиями онлайн тоже установлено наблюдение. Пожалуй, это было бы подозрительно спокойным с его стороны.       Как прекрасно потаённое молчание бумаги.       Размеренно нагревается вода в затемнённой зашторенной комнате. Парень трепетно заваривает чай, относит и располагает чашку на столе. Присаживается рядом с напольной лампой за обеденный стол, открывает книгу. Перечитает ещё раз — более вдумчиво подойдёт к критическим статьям.       Через несколько страниц решает перейти в кабинет, негоже писать заметки здесь.

***

      Осаму складывает руки на подлокотники кресла и бесслышно глубоко вдыхает. Все в Агентстве увлечены своей, такой повседневной, работой.       «У меня нет никого достаточно доверительного, чтоб проверить Тюмень. А единственная, кого можно было бы использовать, сейчас официально мертва».       Он кладёт голову щекой на стол, вяло двигая взгляд по листам стопки папок, что валяются грудой слева на столе.       «А он как?»       «Чуя даже за меня беспокоился на одиночных заданиях, что говорить о его близкой подруге».       «Посмотреть?»       Ещё несколько секунд рассуждений приводят к мысленному взгляду на весь объём неизвестности на картине, которую надо разгадать за ближайший месяц, и оттого к тезису «некогда».

***

17 ноября. Конец воскресенья.       — Ты будто совсем не отдыхаешь. — заключает оперевшись о стену спиной Дора-кун.       Осаму переводит на неё взгляд, несущий лишь «ты не знаешь, о чём говоришь». Она не знает. К чему готовиться, сколько нужно предусмотреть, как просчитать невысчитываемое. Не знает, что такое работать, не доверяя никому, кроме себя.       Рёку смотрит на ироничное и тихо-тихо раздражённое выражение лица шатена.       — Что? Я не права? — девушка слегка улыбается. Не радостно, просто удовлетворённо собственными умозаключениями. — Бессонница вредит качеству мышления, — она исчерпывающе приподнимает бровь. — Ладно, что да как?       Получает ответ, где ночью её ждёт Танидзаки, и уходит, исчезнув.

***

Центральная фигура повествования? Ха-ха. 18 ноября. Понедельник. После полудня. Дверь распахивается с громким ударом о шкаф, что даже врач с заинтересованно поднятыми бровями, отчего по немолодому лбу идут мягкие углубленные линии, отнимает взгляд от исследований на экране компьютера.       — Удиви меня, мудак! — восклицает рыжий и скучный участник Мафии.       Знаете, он никогда не любил эту рыжую макушку в глуповатой подростковой одёжке. Почти неуязвимый, редкий посетитель больничных стен. С первого шва на животе семь лет назад, Мидзухара может по пальцам посчитать, сколько раз он ещё здесь появлялся. Боже, этот мальчишка однажды зашёл с искренним вопросом о больном горле. Какая неиссякаемая глупость. Скука. Мужчина вздыхает, и это единственное, на что у него хватает времени, прежде чем парень в шляпе подскакивает, хватая за грудки и сдёргивая со стула, заставляя встать.       — Чем вас удивить, Накахара-сан? — без интереса устало интересуется.       Труп был увлекательный. Впрочем, и ещё живой он был приятен. Как она кричала, моля выпустить… Со сладким наваждением янтарные глаза врача наблюдали за редкой возможностью обратить самолично живую плоть в погибшую куклу для очередного плана Босса. Он уважал Мори-сана, в числе прочего, за такие теребящие душу шансы жизни. За врачебное образование, которое не осталось лишь на бумаге университета. Мори-сан с первой встречи был понятным и исполнительным человеком. Человеком договора. Человеком Слова.       А то? Врач не видел ни разу документы, не знал имени, всё навешенное социальными договорённостями он пропустил мимо взгляда, впрочем, оно пред ним и не мелькало. Он знал вторую отрицательную группу крови, форму ногтей, глубину сделанных им порезов, цвет салфеток в крови и чёрной краске, которые были выброшены по ходу создания схожести. Знал время, спустя которое молящий о пощаде голос срывался. В округлённых цифрах знал долг перед Мафией. Знал цвет радужки, чей зелёный не сравнится по глубине и красоте оттенка с глазами образца, под который создавали подделку. И ему хотелось узнать последние детали — дойти до морга по окончании сия представления, и заглянуть внутрь. Закончить картину.       До глупости прекрасная ситуация, что Ито-кун имеет крайне слабые намёки на медицинское образование, и с открытым ртом выслушала всю ложь, что мужчина произнёс, объясняя причину смерти.       Услышав Босса в тот раз, несколько недель назад, он и представить не мог, какое увлекательное представление развернётся пред ним. Когда Мидзухара уже заканчивал подготовку парой дней ранее данного момента, Босс пригласил его вновь. «Я приставлю к вам помощницу, она новенькая. Будьте с ней помягче,» — произнёс с улыбкой Мори-сан. Мужчина лишь ухмыльнулся вместо ответа. Они обсуждали это ещё годы назад, что, если подвернётся необходимость, крысу приставят в помощники ему. Настоящих же новичков, как, впрочем, и людей без полноценного медицинского образования, Мори-сан бы никогда не отдал на очевидное для них двоих растерзание.       — Ты всё понял, всё сопоставил, — рычит Руководитель, — и посмел даже допустить мысль о продаже на органы?! — И встряхивает врача, сжимая за грудки с такой яростью, что ткань рубашки под медицинским халатом начинает потрескивать.       — Подождите-подождите, — мужчина выставляет ладони, дружелюбно улыбнувшись. — Вы абсолютно правы, — и, видя разожжённый огонь в голубых глазах сквозь чёлку, ускоряет речь самую малость, — правы в первой части утверждения. О продаже я лишь попросил помощницу заявить, чтобы свериться с реакцией. Знаете, в мире с одарёнными глаза могут врать. Чувства — нет.       Мидзухара подыгрывает, параллельно окинув Накахару-сана взглядом. По манере изъяснения Мори-сана мужчина понял, что в последние несколько дней Мафию прослушивают, а может и просматривают. Если Накахара-сан увидел весь этот цирк и влился в него, велика становится вероятность, что он, наравне с Мори-саном, водит за нос кого-то крупного. Мальчишка может быть глуп во многом, но Руководителем он стал давно и заслуженно, а потому… «Ну же, намекните, утолите интерес, где на вас маячок?» — смотрит пронзительно врач.       Накахара-сан стряхивает его, отталкивая мимо стула, что мужчина еле устаивает на ногах. И приземляет руку о лоб с громким хлопком, что расходится эхом по врачебному кабинету.       — Такое происходит… — на удивление устало выдаёт парень, проводя рукой по лицу, с силой оттягивая кожу, — и вы ещё успеваете издеваться, — он задирает голову к потолку, гравитацией удерживая шляпу на месте.       Чуя оборачивается выпрямлено со сжатыми кулаками, взглянуть в глаза Мидзухаре-сенсею. Мужчина выглядит живым и бодрым, ни на секунду не испугавшимся, не усомнившимся. Босс не прекратит поражать, сколь улавливающих на лету людей способен собрать.       Парень понимает, что нужна последняя угроза в этом диалоге, и он свободен пару часов посидеть в кабинете, оперев лицо о руки, отдохнуть, делая максимальный вид скорби.       — Если вы хоть пальцем, — он глубоко и низко рычит, сохраняя зрительный контакт, — тронете это тело, повредите хоть волосок, — делает угрожающую паузу, — я убью вас лично, не взглянув на общую верность Портовой Мафии.       Мидзухара-сенсей кивает с лёгкой отрешённостью.       — Не беспокойтесь за свою бывшую подругу. Ничего, кроме анализов крови, я у неё не возьму.       Чуя разворачивается и покидает кабинет, игнорируя открытую дверь, ручка которой оставила дыру в двери шкафа у стены.       «Редко готов о вас такое сказать, но… — думает Мидзухара, — благодарю за представление».

***

      Ито-кун подрагивающей рукой передаёт Мидзухаре-сенсею баночку, пока он возится над трупом. Чуя стоит у входа, оперевшись о стену морга, и следит исподлобья.       Парень глубоко бесслышно выдыхает. Надоедает наблюдать за монотонным копошением и осмотром трупа, как и держать нагнетающее лицо. Он бросает взгляд на Ито-кун, проникаясь жжением ненависти. Она всегда разгорается при предательстве.

***

      Отлучившись по утреннему поручению Мори, Рюноске возвращается домой к книге.

***

День неохотно движется к вечеру.       Чуя наконец отпускает себя домой. Проследил за Мидзухарой-сенсеем. Поудручался в кабинете. Потонул в размышлениях, устраивает ли он похороны абстрактному трупу, но договорился на кремирование. И только всё стало попроще, как врач бросил вслед «заберите через два дня».       «Стоп, это чё, означает, что у меня дома будет стоять урна с хрен пойми чьим прахом?»       Парень возмутился до такой степени, что даже не нашёлся, что бы ответить. Плюнул на всё почти физически и ушёл расслаблять извилины и мышцы лица о видеоигру.

***

      Вечером, захлопнув книгу в руке, Рюноске встаёт из-за рабочего стола в спальне и идёт в «кабинет». Комнату для каллиграфии, чтения и прочей «творческой работы», которую он никогда так не назовёт. Аккуратно ставит книгу на полку, выравнивая среди других.       И набирает сообщение Руководителю.       «Вы как?» и «вы в порядке?» воюют в голове за награду худшей формулировки.       По итогу он почти пишет: «Справляетесь?»       Помахивает телефоном в руке, изучая глазами книжный шкаф. Накахара-сан должен был быть совсем непроходимым глупцом, чтоб не сложить картину в голове, следовательно, всерьёз переживать он не может.       Крутит в голове всю уютную болтовню девушки, которую успел выслушать за их недо… уже долгое знакомство. И приходит мысль, что он всё-таки повёл себя как баран. Только по отношению к Руководителю. Ушёл с самого утра, и больше не заявлялся на глаза, подумав только о собственных планах и подходящем для «постановки» поведении.       Выходит из комнаты, бросая взгляд на виднеющуюся кухню, и думает, нужно было подыграть активнее. Или нет. Нужно было поступить соответствующе, пригласить… нет, приглашать нельзя, маячки. Как-то присутствовать. Не потому, что это выглядело бы реалистично, а потому, что нужно отплатить Руководителю, а на зевак, что уже через неделю — мертвецы, можно столь большого внимания не обращать, лишь разговаривать правильно.       Вспыльчивый, яростный, серьёзный и в основном раздражённый Накахара-сан, если поднимать всю память и говорить честно, всегда имел и другие характеристики. Рюноске последние годы об этом больше не задумывался, не приходилось. А за прошлую неделю, что он отходил от вновь проявившихся приступов на фоне заболевания и занимался работой, как только стало терпимее, у него было время задуматься и поразиться. Как легко вылетает из мыслей то, что, казалось, раньше всегда знал. Не только о Накахаре-сане… Рыжий Руководитель всегда был дружелюбной душой компании, не смотря на вспыльчивость, и его гостеприимство, на самом деле, ничуть не выбивалось из картины его личности. Но и о самом Рюноске. Он знал куда больше о человечности, чем сейчас думал. Он ведь был куда больше человеком. Ненужным и выброшенным, оставленным, вечно не в безопасности уличным ребёнком, но человечнее, социальнее. Его не ставили в тупик подтекст в бытовом диалоге и благодарность. Он подходит налить воды в стакан.       Страшно хочется поговорить с Дорой. Рассказать даже такие глупости, будто она почему-то поймёт и проникнется, влившись в диалог. И эта мысль унизительна. Он видит так ярко и живо перед глазами картину, как бросает этот стакан об стену со всего размаху. И прикладывает усилие, чтоб стоять. Не бить их с Гин посуду, не создавать трещин на окне их кухни, не объяснять его сестре, насколько он более неуравновешенный и поломанный.       Он надеется, что весь этот приятный бодрый сон сейчас закончится, и он вернётся в свою, вполне безобразную, знакомую жизнь.       Нехоженые дороги опасны. С каких пор его смутит опасность? Но что тогда так разрывает?       Он оставляет стакан на столешнице справа, кладёт руки на край раковины, сжимает, задрав лицо к потолку, выдыхает носом. Что тогда так бесит?       Бесит просто то, что он не рядом с ней. Это — романтичный абсурд влюблённого тела, считает Акутагава. Что по-настоящему выводит? Парень сверлит потолок взглядом, сменяя варианты. Его ошибки в отношениях с сестрой? Недостаточная преданность работе? Скоропостижная кончина? Точно нет. Он опускает лицо и смотрит прямо перед собой на ровную бежевую стену. Но чем дальше он уходит в своих вариантах, тем становится хуже. Лабиринт всё сильнее покрывается мраком.       Он встряхивает головой, оглядываясь на кухню. Аккуратные кастрюльки из нержавеющей стали, маленькая сковородка. Большая стоит в шкафчике. Мелкая плитка цвета светлой карамели по стене над чёрной кухонной плитой. Белый холодильник. Парень вдыхает. «Дора, что ты хочешь от меня?» — молчаливо задаёт вопрос своим же мыслям.       «Правды».       Девушка в голове улыбается и заглядывает в глаза. Она в целом очень внимательно смотрит в глаза. Когда слушает, когда молчит, когда ожидает реакции. Когда… что-то ещё.       «И что, по-твоему, должно быть правдой?»       Она жмёт плечами. Расправляется и улыбается ехидно.       «По-моему, правдой является то, что мы уже оба знаем».       «Ты не должна была знать!»       «Рюноске, я не глупая,» — она изгибает брови с нотой иронии или возмущения, наверное.       Он выдыхает с усмешкой, опустив голову. И кратко усмехается ещё раз.       «Да я уже понял».       Он выдерживает паузу без мыслей. И продолжает:       «Такое у тебя предложение? Пообщаться, «узнать друг друга получше». Чтоб потом потерять?!»       Девушка в мыслях, кажется, хмыкает. И смотрит с подозрением. Или, на этот раз, всё же возмущением.       «Не согласна».       И продолжает:       «Чего трепыхаешься? Спроси у меня живой и настоящей».       Парень возмущается своим же мыслям.       «А что, если спрошу?»       Но ответа не следует. Он остаётся в комнате один со своим вопросом. Потирает рукой лоб и глаза. Прокашливается.       «И что, меня сегодня даже я… меня последние месяцы даже я сам не понимаю?»       Он с раздражением резко опускает руки, отведя лицо в сторону.       «Тут всё должно же было быть очевидно».

***

Понедельник подходит к концу.

***

Ночь с 17 на 18 ноября, с воскресенья на понедельник.       — Да-да, фаер-шоу на дому! Опасно, дети, отойдите, — улыбается девушка с белыми волосами.       Джуничиро присматривается к ней, пока идёт на полшага сзади, невидимый вместе с ней, и держит за руку. Разговаривать оказалось весело. План она объяснила так подробно, как смогла, не раскрывая глубокие и чужие детали. Но с самой первой минуты, как Дазай-сан упомянул «просьбу», Джуничиро не снижал бдительности. Дора-сан представилась как союзница, Куникида-сан пояснил в её отсутствие, что она одна из городских информаторов, и не принадлежит ни к одной конкретной организации, потому не имеет настоящих союзников и быть таковой не может, потому работать с ней нужно осторожно. Она мелькала регулярно, приносила что-то полезное, в основном просто делилась информацией, иногда просила разобраться с кем-то из опасных для города ребят. Но с самим Джуничиро никогда не разговаривала, с тех пор как при знакомстве очень многозначительно подлетела Наоми.       А потом появился Дазай-сан. Сказав, что ей крайне необходима помощь «тебя, Танидзаки». Подделать смерть из-за несчастного случая. Только говорить никому из Агентства об этом нельзя, подавать виду тоже. С каждой новой деталью у парня появлялось всё больше вопросов, и главный из них: «Почему?» Почему о необходимой «помощи» пришёл говорить именно Дазай-сан, что их связывает, и почему он считает содействие в этом таким важным, что весь разговор между строк чувствовалось — отказ едва ли рассматривается.       — Почти пришли, — она проверяет наручные часы, потянув на себя левую руку, которую держит Танидзаки, и потянув из-за этого парня тоже чуть на себя, — осталось десять минут, придётся немного поторчать и подождать.       — Без проблем, — искренне отвечает он.       — Супер! — она кивает. — Ещё вопросы?       — Пожалуй, нет.       Они подходят и останавливаются.       — Вот, пожалуйста, знакомься! Мой бывший дом, — девушка взмахивает рукой на здание через дорогу.       — А с деньгами у вас всё в порядке, — парень удивляется. Немаленький, пусть и скромный на вид домик, очень хороший район. Кажется, каждому человеку из Агентства остаётся только позавидовать.       — Я очень смеялась, но это не передаётся способностью, — заявляет с весельем девушка. — Неплохо, да. А ещё, можно на ты ко мне? Ты сейчас будешь помогать сжечь всё материальное, что я успела накопить в этом месте, явно можно хотя бы устроить обращение на ты.       Танидзаки как-то непроизвольно усмехается. Это не звучало весело ни секунды по содержанию, напротив, серьёзно, но тем и хуже. Иногда очень хочется спонтанно усмехнуться именно услышав что-то неожиданно тяжёлое.       — Ты не забирала вещи?       — В целом — нет. Мне нужен чистый несчастный случай по всем меркам, если я перед этим вынесу всё дорогое, что есть для меня в этом доме, будет выглядеть совсем не натурально, — девушка делает короткую паузу. — Но это вопрос для моего психотерапевта, если б он у меня был. Так что… Ну, да, — и она жмёт плечами, обернувшись на парня.       Танидзаки вспоминает весь свой небогатый, но уютный и приятный быт. Он недавно накопил на приставку, хоть и почти не имеет времени ей воспользоваться. Одежда… старая, но которая прошла столько событий в его жизни. Их с Наоми посуда, которую они с таким трепетом выбирали при последнем переезде около года назад. Переезде из общежития старшей школы в небольшой домик на отшибе. Далековато ездить до Агентства, но они гордятся своими стараниями и накоплениями. Отпустить всё это за одну ночь…       — И это всё равно того стоит?       Девушка пару секунд молчит. И потом говорит:       — Ответ примерно тот же, что и в первый раз. Не исчезну и не расправлюсь с проблемой — останется скорее выживание, чем жизнь, а лучше всё-таки жить. Тогда, если говорить о материальном, будет и возможность накопить что-то новое.       И Танидзаки понимает. Тезис оброс новыми деталями, глубина проблемы новыми красками. Он продолжает стоять и ждать нужного момента. Молча.       Через несколько минут девушка, внимательно следя за наручными часами, командует: «Пора!»       И Танидзаки создаёт иллюзию.       — Круть! Так, мелькни на кухне.       Парень отводит иллюзию на кухню, делает вид, что наливает воды в кружку и выпивает.       — Отводи из кухни в коридор, и прикрой лицо, щас рванёт.       И, лишь иллюзия выходит из поля зрения, со стороны кухни раздаётся взрыв, разламывая угол дома почти полностью, парень прикрывает лицо рукой от пыли и порыва ветра, девушка полубоком прикрывает рукой голову.       — Прелесть! Валим раньше, чем подоспеет скорая, — она командует, и оба срываются с места в том направлении, откуда пришли.       Она бежит, чувствуя всё ещё жжение в лёгких и боль в ногах от еле успевших зарасти ран, швы сняли лишь вчера.       Бежит и знает — труп уже там, а скорая приедет очень конкретная, которую потом, вероятно понарошку, запугает Мафия, чтоб забрать тело.

***

18 ноября. Вечер понедельника. Опустошённый бумажный стаканчик с кофе стоит справа на столе поодаль от клавиатуры, в компании таких же его друзей, часть из которых уже наверняка покрылась плесенью изнутри. А их хозяин терпеливо, отдавая всё своё внимание, перечитывает каждый документ по Тюмени, каждую мелкую запись, которые на данный момент они смогли найти. 23:25. Сегодня ещё много работы…

***

19 ноября. Утро вторника, около десяти часов.       — Где этого суицидника носит?! — Куникида-сан с самого утра стоит на ушах, строя всех подчинённых в Агентстве и прерываясь только на комментарии Йосано-сан, их всегда спасительной, хоть и са-а-амую малость жуткой врачини.       Куникида-сан оборачивается на Ацуши-куна, ударяя ладонью об стол:       — Пацан! Вы ж с ним чуть ли не в соседних комнатах живёте, эта неурядица хотя бы проснулась?!       — Н-не знаю, Куникида-сан! Сейчас спрошу! — коллега с белыми волосами и косой чёлкой подрывается с места, тяпнув со стола мобильник, и старательно торопливо ищет номер.       Танидзаки просто сидит тихо на своём месте, не попадая под раздачу, уже полностью готовый к выезду для сопровождения политических лиц, которое их Агентству поручили.       — У-утречко! — салютует, распахнув входную дверь, шатен, затем зевая.       — Идиот! Какие опоздания! — налетает на него напарник, встряхивая. — У нас три машины сопровождения в разных точках города, а тебя всё утро нет!       — Так расслабься, — Осаму убирает спокойно руки Куникиды, вцепившиеся в воротник его плаща, — я не поеду, — и огибает мужчину, разводя руками, идёт к своему столу.       — С какого перепугу?! — на шатена летит подзатыльник, от которого натренированный временем сотрудничества Осаму в этот раз даже уворачивается, присев на ходу и так же быстро встав.       — Я уста-ал! — тянет он и быстро исчезает за своим местом, чтобы две приставленные друг к другу столешницы разделяли их с коллегой.       — Ты даже не начал работать!       — Но я пришёл! Это та-акой тяжёлый тру-уд!       — Вы с Ацуши едете с министром сельского хозяйства.       Присевший на стул Дазай выдыхает.       — Может, Кенджи-кун?       — Нет, — отрезает Куникида.       — А ты с кем?       — Один.       — Так отправь Ацуши одного. Или с Танидзаки-куном.       — Стажёра с новичком?! — вспыхивает яростно коллега.       Ацуши тихо выдыхает на своём месте. В мыслях проскакивает: «Я уже почти год как «новичок»…»       Куникида продолжает:       — Парни отлично справляются, но к министрам страны нужно хотя бы по одному взрослому и полноправному сотруднику! Приказ Директора.       Осаму сдувается и укладывает лицо на стол.       — Понял.

***

      Полумрак комнаты рассеивается за жёлтым свечением. Сквозь щель меж шторами видно уже посветлевшее небо. Часы прикроватной тумбочки показывают девять утра. На редкость нормально выспался.       Он встаёт, чтоб почистить зубы и умыться. Открывает дверь комнаты, и видит, что дверь напротив, в комнату сестры, закрыта. Бросает взгляд направо через весь коридор, её вещи появились у входа в квартиру. Аккуратно приоткрывает, сестра уютно посапывает на кровати. Он редко вмешивается в её комнату, но что-то… дёрнуло. Закрывает так же тихо и вздыхает с облегчением. Она сегодня вернулась, всё хорошо.       Проходит, наливает холодной воды в стакан, чистит зубы. Пусто смотрит на своё отражение, прежде чем опустить лицо к журчащему крану.       Вытирается. Поддёргивает съехавшие пижамные штаны.       На кухне завязывает фартук цвета тёмного индиго, ставит рисоварку, режет тофу, моет шесть куриных яиц, достаёт зелёный лук. Ставит кастрюлю с водой греться, добавляет сухой рыбный бульон хондаши, погружает пищевой градусник, чтоб снять с огня раньше, чем закипит. На 90℃ снижает огонь до минимума, добавляет мисо пасту, через три минуты добавляет соевый соус, сухие водоросли, перемешивает, закрывает кастрюлю и отставляет на холодную конфорку.       Достаёт прямоугольную тефлоновую сковородку, время для дашимаки тамаго — японского омлета рулетиком. Смешивает яйца с быстрорастворимым бульоном, греет сковороду, промазанную кукурузным маслом.       Парень, пожалуй, куда реже брезгует сухими и быстрыми заготовками при ежедневном приготовлении еды на скорую руку, чем от него это может звучать в диалогах. Рюноске стряхивает внеплановое обдумывание его с Дорой взаимодействия и выливает первый будущий яичный блин на сковороду. Прижимает вздувшиеся пузырьки палочками и отвлекается на нарезку лука.       Сестра тихо появляется в столовой, наблюдая с беззвучным зевком, как брат хлопочет у плиты. Он оборачивается:       — Доброе утро, — и возвращается к нарезке.       — Доброе утро, — отвечает сонная девушка.       — Я думал, ты весь день проспишь, — он комментирует, заворачивая омлет и подливая на сковородку ещё.       — Мысль позавтракать вместе с тобой подняла меня с кровати, — она улыбается и подходит ближе, опирается на угол стыка кухонных тумб, чуть поодаль от брата, справа, чтоб не мешать ему у плиты. — А потом я дальше спать, на время ночной образ жизни.       — Понял. Долго?       — Мори-сан сказал в течение недели максимум.       Брат угукает.       «И я прошу довериться мне на неделю,» — мелькает в голове. Задания сестры с очень большой вероятностью напрямую связаны с тем же.       — Понял тебя, — добавляет он, отходит к холодильнику за готовой со вчерашнего дня рыбой, которая тушилась параллельно с его чтением книги.       Так и разогреть вчерашнее он никогда не брезгует… «Что-то сильно не сходится меж словами, мыслями и действиями». Он непростительно негативно в своей голове отозвался и о манере готовить Доры, которую выдумал сам, и о навыках Руководителя, а кто он такой? Почему подобная бытовая мелочь стала предосудительной?       Сестра наблюдает, как брат на секунду хмурится, доставая из холодильника контейнер, и быстро возвращается к плите.       — Что-то испортилось? — с привычной душещипательной нежностью в голосе интересуется сестра.       — Не, всё хорошо, — отвечает он, увлечённый аккуратным приготовлением пищи. Ставит рыбу разогреваться. Достаёт маринованный дайкон, нарезает кубиками, прерываясь на то, чтоб завернуть и долить новую порцию омлета.       Останавливается ненадолго. Цукемоно, дашимаки, мисо суп, рис… что ещё? Микроволновая печь звякает, рыба погрелась. Ещё огурцы. И засыпать лук в суп при подаче, всё.       Брат кивает своим умозаключениям, стремительно оказывается у холодильника, достаёт на разделочную доску огурец и открывает кухонный шкаф, доставая тарелочки. Девушка стоит, всё так же оперевшись поясницей о тумбу, мягко пригретая тёплыми солнечными лучами, падающими из окна за её спиной, радуется сладкому уюту, который спокойно образуется вокруг любимого её Рюноске, что хлопочет над каким-нибудь увлёкшим его приятным делом. Ей когда-то казалось, спокойная жизнь для них — недостижимая фантазия. Оказалось, спокойная жизнь прячется в их моментах друг с другом, когда ныне обо всём остальном можно пару десятков минут или пару часов не вспоминать. Она потягивается и обходит брата, чтоб налить себе стаканчик воды. Он выкладывает дашимаки на бамбуковую циновку, прижимая, и отходит на пару минут с кухни. Задерживается, видимо, отлучился в туалет. Дашимаки в любом случае надо остыть, никто не торопится завтракать. Гин медленными маленькими глотками пьёт. Ополаскивает стакан, ставит обратно. И ещё раз немного греет рыбу. Брат возвращается, нарезает омлет, раскладывает всё по тарелочкам и расставляет на обеденном столе. Палочки, салфетки. Он переставляет маленькую вазу цветочков, которые Гин купила вчера до выхода на задание, и они присаживаются друг напротив друга. «いただきます,» — звучит единогласно.

***

19 ноября. Утро вторника.       Она подрывается с матраса, пытаясь вновь отдышаться. Бросает взгляд на наручные часы, 9:30 с кепкой. Осматривается, уже немного привыкши просыпаться на грани с панической атакой, подтягивает коленки ближе к груди, но не вплотную, облокачивается на них.       Протирает утомлённо рукой лицо.       «Неужели меня от этого всю прошлую неделю берегла только температура?» — в пустоту тише шёпота проговаривает под нос себе.       «Да чёрт,» — она откидывается обратно на спину, созерцая в темноте пространство пустой бетонной подвальной комнаты, в которой ближайшие дни ночует.       Не то чтобы она легла синхронно с людьми со стандартным дневным графиком. Скорее синхронно с работниками казино или клубов — ближе к пяти утра.       Если долго осматриваться в четырёх стенах, где она осела на эту неделю, можно, наверное, начать сходить с ума. Особенно в тишине, одиночестве, без права появиться на улице видимой и как-либо, вследствие вышеперечисленного, взаимодействовать с другими людьми. Даже булочку купить не заглянешь в кофейню. Но пока это просто вполне уютная… по очень специфическим меркам, комната. Скажем так: в ней нет тараканов, и вода не течёт по стене. Бетонный пол, стены, потолок, одинокий матрас и чёрная сумка с вещами. И фантастическое количество макулатуры, которое выдал Мори плюс-минус неделей ранее. Как раз во вторник.       Ладно, это не совсем макулатура. Это наполненные обилием новых подробностей распечатки по двум организациям — той, которая её пытала, и той, у которой она перед этим крала данные на Съезде. Это карта с отметками о возможных местах пребывания, списки участников, о которых удалось узнать как минимум существование, как максимум имя, внешность, способность, место проживания, характер и так далее… Это ещё ворох листов, который девушка до вчерашнего дня даже не успела прочесть, в них планы зданий, что могут пригодится, пара слов о том, что будет происходить с сотрудниками Мафии эту неделю, привет от Мидзухары-сенсея по поводу подготовки трупа.       Девушке понадобилось прожить неделю под внушительную дозу обезболивающего от месячных и жаропонижающего от 39.3℃, чтоб немного проспаться и сложить в голове — труп мужики готовить начали задолго до того, как оповестили её о плане с несчастным случаем. И чуть ли не до того, как её пытали.       Но сейчас, видя, что Мори готовился подловить именно одних из важных шишек Съезда, становится куда более понятно и объяснимо, с чего он так заранее начал планировать.       Важно уточнить: выбираться из комнаты она имеет полное право. Нельзя лишь попасться кому-то на глаза или датчики. Нельзя дать какой-то намёк на собственную живость, остальное можно. И будет необходимо. Вряд ли чуваки из Иваки — ребята со Съезда, с неброским, но многозначительным для японских бандитов названием «Рэнтай» — настолько глупы, что не требуют от местных разгильдяев, которые, предполагаемо, и повесили на Мафию слежку, информацию. А потому действовать надо тем, кого не заметят, и кого не ждут. В частности — ей.       Она бы боялась, может. Наверняка и боится. Но… зубов бояться — в рот не давать. А уж тем более уважать кого-то не помогает в борьбе со страхом. Потому «вот те говнюки» теперь «местные разгильдяи». Меньше эмоций на время дел. Она же с тех пор узнала имя урода, который её пытал — Мацумура Тэкуми. Ладно, узнали люди Мори, а она занималась смягчением состояния, самолечением жуткого кашля и попытками не получить долгосрочное ПТСР.       Мацумура — среднестатистический такой мужик тридцати восьми лет, с неинтересным прошлым и попыткой попасть в политику когда-то давно, когда девушка, возможно, ещё в среднюю школу перейти не успела.       Но видеть его лицо в досье тошнит.       К чёрту.       Ах да. Среди сотни других ни на малость не ясных пунктов, есть один, который звучит примерно так: как передать Мори узнанную информацию и получить ответ, если всё под наблюдением и прослушкой?       Под «узнанной» конечно же имеется в виду та, которая наберётся в ближайшие дни. Но всё-таки…

***

19 ноября. Середина вторника.       В кабинете из темного дерева, поглядывая эпизодами на город через панорамное окно, за своим столом сидит Чуя.       Лёгкий зуд в районе затылка сподвигает парня отложить шляпу на стол и немного остыть. Он заодно скидывает плащ на спину рабочего кресла и включает кондиционер. Босс сказал, сегодня не будет новых заданий, и Чуя может спокойно уходить. Театральной жалостью по поводу «смерти» это не было, по всем прошлым и гораздо более настоящим смертям парень знает. Но лучше бы, честно говоря, выдумал ему какую-нибудь задачку. Теперь же он сидит и выдумывает сам. Самозабвенно играть вроде не пойдёшь, странновато; по магазинам уж точно, да и у чёрта на горбу Чуя видал, чтоб какие-то левые люди наблюдали за его реальной повседневной жизнью. На аукционах сидеть бессмысленно — купить скорее всего ничего нельзя, под слежкой показывать свои счета — ещё более глупо. Не хочется.       Поговорить не с кем, да и было бы с кем — весь диалог получится о лжи из лжи. Вот так он и сидит в кабинете, отказавшись валяться дома, и эпизодически пялится в окно.       В пору, наверное, задуматься о том, чтоб завести хобби на такие случаи. Рисование, например, как у подруги. Или… картины по номерам? Он тянется к шляпе и начинает помахивать ей, остужая лицо и шею, пока свеже включённый кондиционер не успел справиться с размерами комнаты. Не, картины по номерам его точно выбесят.       Вообще… У кого в Мафии была такая любовь к хорошему отоплению? Чуя задаёт этот вопрос каждую зиму, как только в офисе становится жарче, чем летом. Пора с этим разобраться. Ещё домой стоит купить второй шкаф для хранения вина, он не пьёт с той частотой, с которой покупает. И, из совсем мелочей, завести робот-пылесос. Удивительно, что он не сделал этого раньше, постоянная же нервотрёпка с попытками поддержать терпимый порядок в квартире. Купить бы новые перчатки… Он недавно приобрёл крутейшие винные ботинки с пряжками, к ним хочется не менее впечатляющих аксессуаров.       Он вздыхает.       Эту мысль терпеливо оставлял на потом, чтобы не отвлечься на нервы. Где подруга? Она подделала несчастный случай полностью сама? Кто подделывал труп? Парень пытается понять, прокручивая в голове все вчерашние взаимодействия с Мидзухарой-сенсеем, причастен ли тот, но ничего не выдаёт ответа. Про возможность обойти защиту на доме Босс врал, или Рёку и вправду не давала согласия на это, не устраивала это сама?       Последние месяцы были невероятно тревожные и тяжёлые, но заодно сформировали и другое ощущение, знакомое по одному старому мудаку… Дазаю. Ощущение, что эта женщина точно жива, где бы не находилась. «Это иррационально,» — ругается себе в ответ на мысли Чуя. Мнимая неубиваемость подруги только помешает оценивать ситуацию разумно.       Хорошо. Предположим, эта женщина в порядке. Сейчас это наиболее вероятно. Ему находить её в любом случае нельзя, хотя знать внутри головы хочется очень. Сколько это всё продлится? Босс сказал завершить миссию в ближайшие дни. Если после этого Чуя прекращает прикрываться и отыгрывать, то и о фейковой смерти все узнают. То есть, оценка примерно составляет от двух до пяти дней?       В дверь стучат негромко четырежды.       — Войдите, — бросает Чуя, продолжая обмахиваться шляпой, облокотившись о стол.       Брови тихонько поднимаются, когда в дверях показывается Акутагава, заходит и закрывает за собой, останавливается около кресла, в паре метров перед столом.       — Ты по какому поводу? — с вроде бы хорошо скрываемым подозрением интересуется Чуя. — У меня сегодня работы нет.       — Я зашёл спросить, как вы.       Чуя берёт паузу. Смотрит внимательно на Акутагаву. Тот где-то головой треснулся? С ума сошёл за предыдущие сутки? Может, у него умерло домашнее животное? Ладно, какие к чертям домашние животные у этого парня. Хотя… нынче вот так смело однозначно и не скажешь. Брюнет стоит напротив, выглядит как обычно, платок этот шейный, о котором у Чуи так и нет ответа на вопрос «зачем», плащ, всё как обычно. Руки за спиной сложил и стоит.       Чуя ещё с десяток секунд смеряет его взглядом.       — Ты головой треснулся, Акутагава-кун?       — Нет, — парень мотает головой единожды, сопровождая свой ответ.       Чуя вдыхает с подозрением, смеряет ещё раз. Ну точно выглядит как обычно, даже выражение лица не поменял. Чё такое-то?       Акутагава прерывает подозревающий взгляд:       — Я здесь не потому, что внезапно проникся к вам сочувствием. Люди умирают постоянно, это свойство людей. Особенно тех, кто встретился с Мафией, — Чуя то ли чувствует, то ли додумывает издёвку в этой фразе. — Но я пришёл потому, что считаю нужным отплатить вам за то, что вы сделали. Поэтому спрашиваю.       Парня это не сильно убеждает по ходу речи коллеги. Но тот, закончив, на долю секунды меняется в лице, испытывающе глядя на собеседника, и следом от мимических издевательств не остаётся и следа. Чуя не готовился играть в смысловые гляделки с Акутагавой-куном. Вот что этот неопределившийся человек имеет в виду? «Я говорю полу-правду, поймите, какая часть — правда»? Так а как он должен понять. Это с напарниками выстраивается такая связь, что понимаете с полу-слова. С друзьями, с подругами.       — Ты мне ничего не должен, — первое, что говорит рыжий.       — Не согласен, — твёрдо отвечает коллега.       И Чуя подбешивается сильнее. «Мне чё, без тебя шифров не хватает?!»       — Не, ну если ты прям очень хочешь быть мне должен, то чёрт с тобой, — он заявляет, в ожидании, что Акутагава после этого ответит что-нибудь ироничное и уйдёт.       Парень смотрит на него, не меняясь в лице, и произносит краткое «говорите».       Чуя смеряет коллегу третий раз. Теперь уже чёрт с этим внезапным порывом выслушать тревогу в рыжей душе, но чё он ожидает услышать под прослушкой?       — Ты серьёзно? — в целом, ответ очевиден, потому что совсем не в стиле Акутагавы в такой момент развернуться и заявить «нет конечно!»       — Да. Накахара-сан, я не понимаю, что вас так удивило.       Непростительно (для подобной неожиданности) по-рабочему холодный коллега стоит перед ним в кабинете и интересуется о его состоянии.       — Я тошнотворно отвратительно. На рабочий процесс это не повлияет. Ещё вопросы? — руководительским тоном отвечает Накахара.       — Нет, — коллега с удивительной лёгкостью принимает бесполезный для чего бы то ни было ответ. Разворачивается и двигается к выходу.       — Стой, — окликает Чуя, — может таки бухнём вместе?       Акутагава, надавливая на дверную ручку и приоткрывая, оборачивается на вопрос.       — Нет.       И исчезает так же невнятно, как зашёл.       «Зачем приходил?..»

***

      Отоспавшись, Гин встаёт с кровати с началом сумерек.       Собирает вещи из дома и из их, отряда Чёрных Ящеров, помещения в Мафии.       И растворяется в улицах города, продолжив исполнять свою задачу.

***

      Озаки Коё, прекрасная, высокого статуса не лишь по званию в Портовой Мафии, но и по положению её бывши трепетной, ныне закалённой как сталь души, снизошла самолично на мероприятие вечернее, достаточного качества, чтоб появление здесь не стало новостью.       Высокопарную дурь не знающих ни в политическом, ни в экономическом устройстве женщина слышала краем уха от компании министров в нескольких томных шагах от неё. Сама же отдавалась словесной своей работе, мягко направляя в нужное русло рассказы иностранных собеседников, что только и рады в путешествии ознакомиться с истинной японской красотой.       Глупцы.       Диалог был делом неважным, сулящим небольшие в сравнении выгоды для их Организации. На самом краю же её изящного и всеконтролирующего взгляда виднелся мужчина из высшего круга «Рэнтай», обнаружить которого было предыдущей её задачей.       Общение с ним состоится, коли решит он подойти первым. В ином же случае — женщина узнает лишь причину его прибытия в Йокогаму и собеседников.       Ещё несколько «её девочек» рассыпаны по залам мероприятия, отчёты Коё выслушает по окончании.

***

      — Почему камеры не во всех кабинетах высокостоящих?! — восклицает с раздражением мужик на Тачихару.       Мафиозник с волосами цвета алеющей меди задумывался над ответом на этот вопрос. Ждал.       Истинный ответ, конечно же, «у меня ещё присутствует инстинкт самосохранения». Поэтому ни о каких камерах в кабинете Акутагавы не шло и речи. Это Накахара-сан может выслушать перед тем, как прибить. Чёрный одиночка же даже не дослушает выкрик «стой!»       Не во всех коридорах безопасно, что говорить об идее установить камеру хоть в одном туалете. Сколько будет голов, готовых снять с Мичизо шкуру, узнав, что он палил их кому-то левому. Даже если к тому моменту уже мёртвому левому. Но сколько ещё будет тех, кто наклеит кожу обратно и сорвёт повторно за раскрытие личных отношений. «Кролики совокупляющиеся…» — вздохнул тогда Тачихара при обдумывании мест установки.       — Я поставил там, где было, во-первых, важнее всего, во-вторых, где знал время отсутствия в кабинете, в-третьих, там, где можно было достаточно качественно спрятать, чтобы никто не обнаружил. Потому что обнаружат одну — перерыщут всё здание.       Конечно, вторым истинным ответом является «установил там, где сказал Босс».       Мацумура смерил его взглядом.       — Добавь на входе.       — Не могу, босс, там следят сто процентов времени.       — Слабо стараешься, пацан.       — Я пришёл со сделкой об убийстве Мори. Вам контрабанда и власть, мне свобода. Я поставил всю слежку в соответствии с договором, и он продвигается к исполнению, — Тачихара, сунув большой палец в карман штанов, расслабленно стоял, скосив вес на одну ногу, и смотрел на мужика.       — Если будешь бесполезным, не выгоднее ли нам сдать твоё предательство твоим же? — с улыбкой, задуманной угрожающей, произносит.       Мичизо недовольно удерживается от того, чтоб цокнуть.       А потом забивает. И цокает языком.       — А вы, когда маячок на Накахару вешали, рассчитывали, что он одежду между барами и работой не меняет? Они смотрят друг на друга испытывающе несколько секунд.       Мацумура отклоняется на спинку кресла.       — Языкастый. Уважаю таких. Вали дальше по делу.       Тачихара выходит. Уже который день с мыслью, что в организации к таким тупицам его не подсылали ещё ни разу.

***

На следующий день. 20 ноября, среда.       Чуя неохотно медленной походкой спустился вниз. Перешёл в соседнее здание. С кислой миной махнул рукой охраннику приветствие. Дошёл до кабинета Мидзухары-сенсея. И, получив в руки урну, тяжёлым скептическим взглядом смотрит на неё, стараясь всё же выразить на лице растерянность потери, а не растерянность тупости ситуации.       Врач даёт парню немного времени поплавать в своих мыслях, видимо, а следом говорит: «Вы не так часто последнее время теряете друзей, я подумал, раз их теперь можно сосчитать, почему бы не приложить старания и не сделать вам именную гравировку».       Чуя, распахнув глаза, быстро поворачивает урну в руках, пока не находит маленькую табличку.       «Процветай в аду, Дора. Подготовь для нас место.»       Вся уродская брань на тему прошлых смертей пролетает мимо сознания, не успев стать обработанной мозгом. Он глубоко вдыхает. Очень. Очень медленно выдыхает. Никогда во всей его жизни ему не приходилось пытаться с такими усилиями сдержать смех. Во-первых, это самый ублюдский и неожиданный подкол в его жизни. А жизнь с Дазаем цвела подколами. Во-вторых, врач оказывается так до сих пор и не узнал имя девушки. В-третьих, САМО СОДЕРЖАНИЕ.       «Man… you’re mental,» — скользит во взгляде Чуи, пока парень пытается собрать идею для ответа, не заржав.       Он молчит, пялясь сквозь табличку, со стороны должно выглядеть растеряно и растрогано, он же восхищается чернотой шутки, подруга бы, увидев это, валялась вместе с Рыжиком на полу.       Поднимает звенящий шоком раскрытый взгляд на врача.       — Вы тоже головой недавно треснулись?       И мужчина сдавленно смеётся в кулак. Затем отвечает:       — Что ж вы. Я лишь содействую. Знаете, — он ещё посмеивается, — вы столько людей потеряли, пора было привыкнуть. Я лишь напомнил.       В этот раз мозг успевает обработать слова.       Чуя активирует на урне гравитацию и отпускает её попарить в воздухе рядом.       И с размаху въезжает Мидзухаре-сенсею кулаком по лицу, перегибаясь через его рабочий стол.       Разгибается, разминает руки. Забирает урну обратно из воздуха и выходит.

***

Минует ещё пара дней, наступает суббота. 23 ноября. Наверное, автору стоило ещё сказать, что, после выходки Мидзухары, у Чуи закрались вопросы, не стебал ли его Акутагава, хотя прежде приход брюнета вызывал лишь по-весёлому скептический взгляд и интерес. А Рёку иногда штудирует город в поисках подсказок и зацепок. При обдумывании же планов в подвале эта девушка переслушала всё, от тяжёлого EDM до «блогерского русрэпа». И, к данному моменту, Рёку на несколько деталей вышла. 23 ноября. Суббота. 01:46       Гин на крыше безмолвно продолжает издалека наблюдать за одним из объектов. Иногда там шарахается Тачихара, помогая заносить какие-то ящики, о которых завтра ей расскажет. Она иногда почти бесслышно цокает, видя его в бинокль.       И тут кто-то хлопает её по плечу, что она разворачивается, рассекая ножом воздух, и сразу перекатывается по крыше, но нападающего нет.       В паре метров материализуется деву… информаторша. И сходу показывает «тш-ш». Раньше, чем Гин успевает возмутиться. Беловолосая тоже молчит, присев у края крыши, что их обеих от чужих глаз закрывает высокий парапет.       Она показывает на Гин, затем по телу, на ухо и рисует в воздухе пальцем знак вопроса. Мафиозница вздыхает, расслабляя плечи.       — Нет, на мне нет прослушки, точно. И маячков нет.       — Второе я поняла, — она с какой-то несоразмерно большой радостью улыбается.       — Ты чего?       — М?       — Радостная.       — Я первый раз за неделю с живым человеком говорю, нестандартные поводы радоваться.       — Что ты тут делаешь?       Информаторша подползает поближе.       — Изображаю мёртвую. А вообще, я с вопросом.       Гин окидывает мысленным взором события в её жизни последних дней.       — В смысле?       — Я для всех мертва уже с неделю. А до тебя этот факт не дошёл?       Девушка мотает головой отрицательно.       — То есть парни не стоят на ушах, то есть они оба всё правильно поняли. Супер, — информаторша кивает сама себе. — Погоди, Накахара тоже не ведёт себя странно?       — Я его не видела за последнюю неделю ни разу.       Собеседница кивает.       — Скажи мне, поставка, которая приехала сегодня полчаса-сорок минут назад, такие уже были? Похожие машины, контейнеры, количество, что-то?       — Были. Трижды, — отвечает Гин.       — Ага. А теперь смотри, — она мотнула головой в сторону здания, за которым мафиозница следила до начала диалога, — чё за компания?       — Continue Ltd.       — Ага, смотри, лёгкая магия рук подтверждается. Это четвёртая поставка за неделю, — девушка ждёт, пока Гин кивнёт, — которая приезжает на этот склад, но в городе их машины материализуются слегка из ниоткуда, потому что в город они не заезжают ни одной дорогой, да и компании такой не существует. Если у них не спрятан в кармане одарённый с невидимостью или телепортацией, то они доставляют под землёй. Потому что по воздуху эти коробки тоже не путешествуют, никакого пути меж любым существующим вблизи аэропортом или вертолётной площадкой и дальнейшим путём следования не совершается. Найти тебя моё счастье. Руководители кроме Чуи неизвестно где, на кабинете Мори прослушка, о слежке за Акутагавой я не знаю… Ты, как мафиозница, участница организации с тонной подземных путей, скажи, что думаешь? И где, к слову, всё руководство.       — Про Руководителей не знаю. Все, кто пониже, кроме брата, разъехались, Хироцу-сан уехал ещё пять дней назад.       — Куда?       — Мне не сказали. Думаешь, они используют подземные коридоры Мафии? Исключено, больша́я их часть под охраной, остальные закрыты.       — Думаю, там, — информаторша тыкает пальцем в крышу, указывая на землю, — спрятаны ещё коридоры. И я не устану поражаться, как они не пересекаются с вашим метро.       — Оно здесь небольшое.       Девушка жмёт плечами:       — И то верно. Таки что думаешь, можно там было спрятать от глаз Мафии ещё туннели?       — Теоретически… — Гин задумывается, прикладывая пальцы к подбородку. — Допустим, ответ «да». Что тогда?       — «Тогда» я продолжаю искать способ найти под Йокогамой внушительный туннель или их сеть, способный пропустить грузовик. А ещё тогда становится понятно, где ловить эту компанию, если они попытаются сбежать. Или даже «когда» они попытаются сбежать.       — То есть, ты не знаешь.       — Ну нет, — информаторша отвечает тоном, каким мягко исправляют чью-то ошибку, — я не знаю, где туннели. Но я, допустим, уже знаю, что искать. У меня, как и у вас, есть цель, но путь решения узнаётся по ходу.       Гин тихо хмыкает. «Звучит по-разному».       Беловолосая из позы на корточках садится на покрытие крыши, скрещивая ноги, и думает. Мафиозница возвращается к своему наблюдению и не отрывает внимательный взор, даже когда собеседница вновь начинает говорить:       — То есть о местонахождении Коё-сан ты тоже не знаешь?       — Если она не в кабинете, о нём не знает никто, кроме Босса, — тихо отвечает Гин.       — Ага…       Рёку прислоняется спиной к парапету, чуть запрокидывая голову, и смотрит на небо. В случае обращения к Анго есть два варианта: он уже знает, и он ещё не знает, но после — загребёт туннели под свой контроль. Всё ещё не ясно, как связаться с Мори. Чем дальше, тем более всерьёз девушка раздумывает связываться с исполнителями напрямую, потому что хоть в одном месте, где проходит Чуя по пути домой, слежки может не быть, а где живёт босс Мафии — загадка. С другой стороны, они оба могут быть под столь повышенным наблюдением, что пасут их всё же 100% времени и геолокации.       — А у вас дома чисто от слежки?       Гин даже отрывается от бинокля.       — Я удивлюсь, если нет… — очень нежно и грустно звучит девушка, явно впервые задумавшаяся об этом. — Я надеюсь, брат бы подал мне какой-то знак… — и она замолкает, явно прокручивая старательно всю свою память.       Как только приходит к какому-то заключению, продолжает ответ:       — Никакого знака не было. Думаю, наша квартира чиста. Либо Рюноске не знает о чём-то, — она вернулась к слежке.       Рёку, вздёрнув брови, с выдохом качнула головой:       — Надеемся, знает.       Гин на секунду бросает взгляд на информаторшу, сказавшую последнюю фразу с недовольной усмешкой, но после этого выдохнувшую шумно, грустно и устало.       — Спасибо за ответ.       Гин кивает, не отрываясь, ждёт продолжения речи. Но его ещё несколько минут не следует. Девушка оглядывается. Информаторша легла на спину на крыше, согнув ноги в коленях, положила руки под голову и смотрит в тёмное небо с редкими пушистыми серыми тучами.       Минует ещё несколько минут.       — Я соскучилась.       Рёку отрывается от поверхности, опираясь на локти, повернув голову на девушку. Нежный и тихий голос заполнил собой равномерный шум лёгкого ветра, но фраза была большой неожиданностью.       — Что?       — Я соскучилась, — повторяет Гин, откладывая бинокль на парапет и поворачивая голову, — по брату. Неделю почти не виделись. А ты?       И Рёку моментально полу-сознательно полу-бессознательно обдумывает, это «а ты соскучилась по Рюноске», или скорее «а ты как».       — Я на этом этапе уже просто по живым людям соскучилась, — более дежурно отвечает, предположив, что фраза всё же не подразумевает полной искренности.       Но девушка смотрит на неё очень внимательно и с ожиданием в глазах. Так что Рёку продолжает:       — Подожди, ты спрашиваешь, соскучилась ли я по Рюноске, соскучилась ли я по кому-либо, или как я себя чувствую?       — Все три подойдут, — мягко отвечает Гин.       Рёку ложится обратно в ту же позу.       — Я?.. — по внутренним ощущениям, следует длительная пауза из размышлений, — я чувствую себя нормально. Особенно в сравнении с неделей после пыток. В таком сравнении — вообще хорошо. Правда относительно нормы всё равно так себе. А на счёт Рюноске… Хм. «Соскучилась» не совсем то слово. Я хочу увидеться, хочу общаться. Мне приятно находиться рядом, но мне хочется больше. Больше, чем перебивки и мелкие столкновения, ситуативные диалоги о погоде и встречи по необходимости. Я не «соскучилась» по тому, что есть. Но я, пожалуй, соскучилась по его более расслабленному лицу с лёгкой усмешкой, когда мы вместе завтракали.       — Мы ужинали.       — Нет, у Чуи.       Гин с интересом ведёт лицом.       — Я так и не узнала подробностей.       Информаторша улыбается в ответ.       — Он тогда остался и помогал мне всю ночь с паническими атаками, успокаивал. Потом мы втроём позавтракали, и Чую вызвали на работу, а твой брат проводил меня до дома и пошёл по своим делам. Кстати, он не заболел?       — Так вот откуда он заразился.       — Чёрт. Мне жаль, — искренне заявляет беловолосая.       — Я знаю. Мне тоже, — Гин делает паузу. — Делом Мафии было тебя спасти раньше. Ты же союзница.       — Не, — мотает головой собеседница лёжа, — делом Мафии было обменять мои поистине дерьмовые три дня на информацию про вот этих вот, — она мотнула головой в сторону парапета. — Но я рада, что вашим делом было мне помочь. Спасибо за это.       Гин кивает.       Информаторша продолжает:       — А я разве тебя не отвлекаю?       — Не критично. Тут не настолько много происходит, я слежу.       Она и вправду не снижает бдительности, прерываясь только на важных моментах.       — А какого это, быть младшей сестрой защищающего и дорогого, но убивающего людей человека?       Гин отводит бинокль от лица на пару секунд, что круглыми глазами смотрит на девушку. Затем поворачивается обратно.       — Сложный вопрос. Я же поступаю так же.       — А раньше?       — А раньше только он защищал.       — И как это было?       Небольшая пауза наступает в диалоге, но ненадолго.       — Как будто он защищал мою жизнь каждый день.       — Тебя не пугало, что он совершал? Или не было чего-то прям жестокого?       — Было. Но пугал меня мир, от которого брат с такой жестокостью защищал.       — Понятно.       И Гин оглядывается вновь. Информаторша просто смотрит на небо.       — А ты к чему?       — Да просто… Интересно было узнать. Ни к чему не веду.       Гин угукает. Но в ответ не верит.       — А у тебя есть родственники?       — Были. Сейчас ближайшее, что у меня есть к родственникам, это, пожалуй, Накахара.       — Ты рада этому или расстроена?       — Чему из?       — Отсутствию родственников. Знаешь, в нашем мире нередко встречаются те, кто очень желает смерти родителей или членов семьи.       — Да… Не, не рада. Но, наверное, уже и не расстроена. Не ярко. Это было так давно… Столько произошло за прошедшие годы, будто их смерть была десятилетия назад.       — А в реальности?       — Пять лет, — на тяжёлом выдохе говорит информаторша. И девушки ненадолго замолкают.       — Аэх-х, ладно, — Рёку отлипает от холодной крыши, только наконец согрев кусочек покрытия, на котором лежала, — я пойду, работа не ждёт. Уже прям время поджимает всё закончить. Если ещё что-то понадобится, я загляну. Ты завтра тут же?       — Да.       Гин на прощание отрывается от слежки и взмахивает ладошкой, Рёку кивает ей, и исчезает перед тем, как встать в полный рост.

***

      Рёку топает дальше по делам, всё дальше от крыши, на которой только что состоялся неожиданно углубившийся диалог, и, мягко говоря, активно раздумывает о нём. Хочется развернуться, добежать обратно и сказать: «К чёрту всё! Я не одна, у меня есть сестра. Я редко могу с кем-то поговорить о смерти родителей, но я совсем ни с кем не могу поговорить обо всём том, что шло после! Пожалуйста, услышь меня!» Она вдыхает, выдыхает по ходу шагов и продолжает идти. Эта идея цепляет, цепляет с такой силой, что душу хочется выдрать из костей. Но, смотря правде в глаза, Рёку не произнесёт ни слова правды о первых трёх годах после их смерти, оказавшись в диалоге с кем-либо. А последние пару лет она уже в Японии, в той работе и той позиции, которая собеседникам знакома. Она может рассказать про изменившиеся детали. Но всё равно, и тут тоже многое нельзя называть, даже способ приезда.       Она отправляется к одному из мест, где были замечены грузовики, самому близкому к неизвестному началу их маршрута по городу.

***

23 ноября. Суббота. 07:43       Парень в чёрном плаще идёт по тёмному коридору. Шаги раздаются звоном, эхом разлетающимся вдоль стен. Пол… Стекло? Гранит?.. К звону каблуков мужских туфель примешивается далёкий звонкий смех, звон бокалов, обилие разномастных голосов, приглушённых расстоянием. Пятна на пути освещены белым, почти медицинским светом, но источника не видно, даже задери он голову. Смех и голоса идут рябью, разбиваясь о белый шум, звон оглушения в ушах, и расходятся вдаль как круги на серебрящейся под лунным светом воде. Он чувствует вытекающую кровь по телу, но не видит её.       Становится страшнее. Будто холодным дыханием обдаёт закрытую воротом плаща шею, растекаясь по плечам. И парень ускоряет шаг, следом жестоко но бессловесно ругая себя, и сразу же останавливается, оборачиваясь. Огромная и безобразная тень из мелкой чёрной пыли, выше его самого не меньше чем на метр. Лишь взглянув на противника, он пытается разрезать того, но способность пролетает сквозь, не принеся никакого вреда.       Тело делает несколько шагов назад, хотя ему казалось, он уже давно забыл, что умел бесконтрольно отступать. Ему казалось? Его внезапно тянут за правую руку назад, и он не успевает обернуться, как его тянут за вторую, и он падает спиной, утопая сквозь густой чёрный пол, заметив, падая, лишь белый всплеск и длинные чёрные волосы в толпе низких силуэтов — очертаний людей, которых должен был защищать.       Он открывает глаза, резко приподнимаясь с подушки.

***

А что такого случилось? Знаете, это сложный и глубокий вопрос. Возможно, спонтанно нагоняют годы, проведённые на холодной и недружелюбной улице, а затем годы, проведённые в организации, сформированной вокруг насилия и выгоды агрессоров. Возможно, спусковой механизм запустил вчерашний исторический роман, что был написан необычайно подробно и правдоподобно, ведь автор его сам участвовал лично в военных действиях и с хирургической точностью мог передать все этапы и детали страданий, предвещающих смерть. Возможно, предыдущие три-четыре месяца регулярных подавляемых переживаний не могли промолчать и не повлиять на бессознательное. Но стоит сказать: чем ближе становился срок окончания той самой недели, тем живее двигалась в душе тревога, что хороших новостей не будет. И ещё одно: кажется, ввиду отъезда многих других работников среднего и высшего звена, сиблингов Акутагава дополнительно посылали по новой тонне мелких и средних поручений, что они не каждый день успевали даже здороваться друг с другом, чего и говорить о полноценном восьмичасовом сне.

***

23 ноября. Суббота. 11:21       Когда тело прорезает болью ломающихся ног и тошнотворный хруст костей с разрывающим реальность криком заполняет уши, девушка просыпается, чтоб найти себя в успокаивающем объятии под мягкий монотонный глубокий хрипловатый голос, шепчущий о том, что она в порядке и в безопасности, пока в отдалении что-то с шутливой интонацией бубнит знакомый дружеский голос,       а затем просыпается в знакомой бетонной подвальной комнате, всё ещё с музыкой в наушнике и с документами под рукой.       С вытянутым в удивлении лицом глубоко вздыхает, после чего садится на матрасе и начинает вспоминать, на чём остановилась, пока не, кхм, задремала.

***

23 ноября. Суббота. 14:17       Чуя договаривается о деталях одной из поставок, которая и должна выглядеть в глазах «зрителей театра» той самой «большой контрабандой». Да-да, просто огромной. Такой грузовой корабль нечасто встретишь даже в порту Йокогамы. То, что контейнеров для Мафии там всего три — так это детали.       Парень курит на выходе, с зарождающимся ощущением конца всей тухлой пьесы. Он вообще много вариантов в голове перебрал. Вся эта ситуация получила сотни названий, пока пришлось молчаливо развлекать самого себя, тусуясь по мелким поручениям с удручённым лицом. «Урна и три идиота» было одним из первых. «Мудаки и тупицы» было названием для эстетов, чтоб вести бесконечные бессмысленные споры, кто здесь кто. «Закадровый голос молчит» пришло в голову, когда он скучал по кусочку света, официально временно исчезнувшему с лица земли. «Плохая постановка, ещё и без музыки» придумано позавчера, когда задолбало всё. «Увольте главного героя» тогда же. Потом Чуя решил, что выдумывать надо активнее, потому что меньше задалбывать не стало, и появились десятки менее обдуманных опций: в никуда и обратно, сомнения в фантазии, брюнеты вокруг меня ведут себя как мудаки (потом Чуя гуглил названия оттенков волос и узнал, что Дазай по парикмахерским меркам не брюнет), без виски не посмотришь, слишком долгая подготовка к простому убийству, надоел-нейминг (да-да, в одно слово), как один рыжий парень страдал без хобби, почему я ненавижу электронику, как найти самую неочевидную причину провести время наедине с собой, жизнь без смеха самая тяжёлая и так далее. Потом появилось несколько более цепляющих вариантов, например «Исчезнувшая принцесса и два вряд-ли-принца», «Ищем всей Японией» (тут тоже на усмотрение вымышленной аудитории остаётся, ищут они бандитов или подругу), «Я поджигаю свои нервы».       Поглядывая на догорающую сигарету, Чуя обдумывает, когда вернулся к регулярному курению, бросал же ещё давно. Делает последнюю затяжку. Кажется, когда подруга была в плену? Боже, это же меньше трёх недель назад. По ощущениям, этот кошмар не может закончиться месяцами, и всем пора на горячие источники на добрый месяцок, не меньше. Он выдыхает, опуская плечи. «Ладно, чего расклеиваешься, ничё ж особо не происходит, ну постанова и постанова, тебе ж не так сложно отыгрывать,» — комментирует себе в голове парень и немного выпрямляется, обратив внимание на вид порта перед собой.

***

23 ноября. Суббота. 15:35       На улице поднялся промораживающий ветер, и парень застёгивает плащ, который успел расстегнуть в здании.       Нет, Акутагава понял, что задания на этой неделе очень разнятся по важности, от «встретить и проконтролировать очередную доставку на склад» до «вычистить целиком базу выскочившей сильнее дозволенного группировки», видимо на что-то из этого у Хигучи и Ящеров не хватает времени, а у работников ниже — доступа, но когда Босс только что сказал перед отправлением на следующее дело занести ему кофе, терпение Рюноске треснуло. Что выразилось в вопросе «шутите?» и дальнейшем уходе из кабинета. Было это внезапной проверкой на что-то или издёвкой — неясно. А парень идёт дальше исполнять задачи, как только запихнёт в себя какую-нибудь еду, ради чего он и вышел на улицу.       Дойдя до ближайшего знакомого кафе и малость отпустив возмущение, он сидит за столиком в глубине заведения и скользит взглядом по меню пару секунд. Нет нужды выбирать, что взять, он знает заранее, но возникло тихое желание посмотреть, предлагают ли они даже сейчас, не в сезон, намаширасу дон. Лучше всего искать его с апреля по май, когда мальки (сырые в данном блюде) только родились, сейчас же никакой самый виртуозный шеф-повар не может пойти против сильного снижения улова нужной рыбы в охладевшей воде.       Парень заказывает официанту свиной рамен и взгляд ещё раз падает на меню.       «Живёшь и не ценишь».       «Ценю, но не разбираюсь».       Может, стоит сводить Дору в сезон правильного улова, показать одно из традиционных блюд префектуры?       Он отклоняется на спинку диванчика, закинув ногу на ногу, скрещивает на груди руки и прикрывает глаза. Вот же бред в голове происходит.       «Ты никогда не думаешь о последствиях».       «Такому бесполезному ребёнку не нужна еда».       «Ты лишь вредишь другим».       «Даже слушать не хочу».       «Выполняй и возвращайся, если выживешь, а иначе я зря тебя подобрал».       «Ты — трата моего времени».       «Ты бесполезен в чём-либо, кроме убийств».       Безапелляционные и холодные заявления бывшего наставника наталкиваются в голове на мягкое хихиканье и трепетное «спасибо большое».       Рюноске вздрагивает, распахивая глаза. Почти не двинувшись, осматривает столик, опустошая мысли, и начинает прокручивать следующую задачу в голове, лишь бы не плодить новые вопросы и не давать подняться внутри чему-то ярко эмоциональному и ещё живому.

***

23 ноября. Суббота. 23:48       Уставший, объехавший почти весь город за этот день парень сидит в мафиозной машине, которая довезёт его до главного здания. Мелкие поручения выглядят как полная брехня, но, к сожалению, важная брехня, которая временно легла на него. Всего день разъездов, уточнений, стычек на фоне отказа подчиниться запросу Мафии — легкотня. Но, пожалуй, больше не настолько «раз плюнуть», когда этот день четвёртый или пятый.       Он планирует вздремнуть в кабинете, через плюс-минус четыре часа уже подниматься обратно; проделывать путь до дома становится просто тратой времени. Йокогамские дороги в пригороде заставляют немного подпрыгивать в машине, пока они не въезжают в черту города, и парень запрокидывает голову, закрывая глаза.

***

      Коё прибывает в место, выбранное и подготовленное Хироцу, встречая мужчину неоднозначным взглядом. Он серьёзное доверительное лицо в Мафии, но всё же ниже женщины по статусу.       Господам предстоит ночь в пригороде Иваки.

***

23 ноября. Суббота. 23:53       Парень держит глаза закрытыми и тело расслабленным (насколько возможно), даже если это означает выслушивать весь рвущий напополам поток мыслей в своей голове.       «Ты существуешь, только чтоб служить Мафии».       «Я хочу узнать, что тебе нравится».       «Ты никогда не был никому нужен».       «Спасибо за твой вклад».       «Акутагава-кун, исчезни».       «Я верю, что вы справитесь».       «Мой новый ученик превосходит тебя стократно».       «Ты всегда имеешь право согласиться».       «Ты — пятно на лице и без того бессмысленного мира».       «Что тебе нравится?»       Он глубоко вдыхает, пытаясь усмирить шум. И ещё понять, отчего наставления Дазай-сана звучат в несколько раз громче, чем обычно. Из-за недавних размышлений о прошлом? Отсутствии каких-либо новых свершений? Он же ведёт себя как слабак последние месяцы. Он ведёт себя жалко. Но девушка лежала клубочком на его кровати, целая и спящая. И даже потом, пройдя через, Рюноске уверен, чистый ад, согласилась оказаться в его руках, страдая от кошмаров всю ночь. Он не верит, что даже в том состоянии у неё бы не хватило сил на отказ. Потому что, не смотря на произошедшее, он так и не знает о ней ничего, что привело её к такой же поганой и насильственной жизни.       Как у неё получается смывать со своих рук ту же кровь, которую Рюноске не может содрать с себя даже с кожей?       «Что тебе нравится?»       Парень немного сильнее съезжает по сиденью машины, на мгновение взглянув в обшивку крыши.       «Знаешь…» — но молчит даже в своих мыслях, зная, что имел в виду.       «Что, если спрошу?»

***

24 ноября. Воскресенье. 03:04       Вблизи Гин материализуется белая макушка в тёмной куртке с тёмной сумкой и машет приветственно рукой. Девушка кивает гостье.       — Что-то новое?       — И да, и нет. Я не стала отказывать себе в удовольствии ещё немного поболтать. С тобой приятно.       Гин даже немного вскидывает брови. Хотя… это именно то, что уже почти привычно ожидать от информаторши.       — Я узнала, — первым делом говорит мафиозница, — вчера в ящиках, как и до этого, было оружие, партия наркотиков на несколько десятков килограмм и какие-то металлические на вид запчасти.       Информаторша кивает, с едким выражением поджимая губы и бросая взгляд на парапет, в сторону склада.       — Ты слабонервная?       Гин непроизвольно хочет усмехнуться от вопроса, но не успевает: быстро накатывает предположение — собеседница знает ответ, но имеет в виду что-то ещё хуже стандартов их жизни.       — Нет. Говори.       — В курсе, что эти чуваки по факту ходят под Рэнтаем из Иваки, даже если сами не понимают в полной мере свою подчинённость?       — Знала, что подозревают о сговоре с кем-то. Поняла, — она кивает, не отрываясь от слежки.       — Детали для оборудования — для экспериментов над одарёнными. Подробно не знаю, но вблизи Иваки одарённые исчезают без вести уже несколько лет, я только мельком накопала восемьдесят три дела. Предполагаю, если они не придумывают способа обезвреживать силы, то пытаются усилить своих.       — И часто так? Как с кроликами.       — Чаще, чем ты хотела б знать, — бросает неожиданно глубокой интонацией информаторша. — Спасибо, что сказала.       Гин кивает, имея в виду «не за что».       — Ещё одно, — продолжает беловолосая, — ты можешь передать Рюноске несколько писем с информацией? Думаю, появляться вблизи любой точки, открыто принадлежащей Мафии, для меня слишком рискованно.       — Да.       — Ты завтра здесь?       — Нет, Босс направил «отдыхать», — девушка выделяет цитируемое слово, — предполагаю, поступит какой-то иной приказ.       — Чёрт, а мне надо ещё времени доделать, сейчас не написать… Чё б сделать? — она садится удобнее, вновь опираясь спиной о парапет, и замолкает на несколько минут.       — Ты можешь узнать у Тачихары, куда направлены камеры в кабинете Мори? Я вообще не понимаю, как до него информацию довести, или у него иные планы.       — У нас была только односторонняя связь, он оставлял мне записки. Но я могу успеть на то же место подложить вопрос и надеяться, что он заметит, — говорит Гин и следом добавляет, — но формировать план вокруг интеллекта Тачихары… не рекомендую.       Рёку мимолётом удивляется первому едкому комментарию от этой девушки с очень-очень нежным голосом примерно девяносто девять процентов времени.       — Напиши ему, пожалуйста, в любом случае. И давай завтра днём встретимся? У меня есть шансы к этому времени закончить, а Мори, я так понимаю, ещё не успеет если что отправить тебя куда-либо?       И Гин обдумывает такой расклад.       — Я не знаю, успеет ли к тому моменту Тачихара вернуться.       — В любом случае дальше ждать не получится, в крайнем случае будем пытаться плясать без знания о камерах.       — Подожди, а думаешь, их все Тачихара ставил?       — Между этим и вариантом, что кто-то из вот этих идиотов смог попасть в кабинет Босса Мафии, да, думаю, что Тачихара.       — Разве он сам бы выбирал?       — Ах, какое дельное напоминание! — тихо и совершенно искренне заявляет Рёку. — Тогда ставлю, что рабочий стол особо не просматривается, но всё равно попробуй узнать наверняка, пожалуйста.       — Хорошо, — кивает Гин.       Краткая пауза прерывает диалог.       — Что, задолбало работать вместе?       — М? — уточняет Гин.       — С Тачихарой. Судя по отзыву.       Мафиозница в ответ тяжело вздыхает:       — Ты б знала… — но долго угнетающую интонацию не держит, возвращаясь к своей более мягкой манере подачи. — Он просто неописуемый дурак, так что вне миссий тратить время не рекомендую.       — Если б мне платили каждый раз, когда кто-то говорит, что очередной молодой парень с борзыми повадками — дурак… — шутливо говорит информаторша, с улыбкой чуть склонив голову. И Гин даже усмехается тихонько в ответ.       — Была бы богаче?       — Вообще работать бы не пришлось, — всё с той же мягкой улыбкой.       Она сидит, согнув одну ногу и оперев вытянутую руку локтем на колено. Смотрит на Гин и на тёмное глубокое небо.       Мафиозница же сидит на коленях лицом к краю крыши, еле выглядывая макушкой за парапет, чтоб поддерживать зрительный контакт с наблюдаемым объектом.       — А так, понимаю. У меня нет сокомандников, но иногда такие клиенты, что… хоть плачь, хоть смейся.       — Не то слово, — с мягким и глубоким согласием отвечает Гин.

***

24 ноября. Воскресенье. 03:28       Звенит будильник в кабинете, парень садится и зевает. Глубоко вздыхает. Как же это всё осточертело.       И чувствует сам — лжёт.       Он переживает.       Встряхивает головой, осознав, что сам от себя услышал. Нет, так не пойдёт. Не пойдёт. Встаёт, забирает плащ и выходит быстрым шагом, уже по пути дозваниваясь водителю, чтоб готовил машину.

***

24 ноября. Воскресенье. 03:39       — Не, я подсела тогда на коллекционные карточки, — Гин хихикает, — не знаю, что на меня нашло, но они все были такие красивые, и у нас появились деньги, и я накупила их огромными стопками.       Рёку накрывает рот ладонью, чтоб не хихикнуть громче разрешённого.       — Блин, я пропустила эту эпоху. Вне Японии это вроде не особо популярно, — девушка затыкается на секунду, — хотя слушай, я вру, популярно было даже в моём родном городе, просто в основном были карточки всяких видеоигр, кажется. Если б у нас продавались и были популярны карточки с аниме, я б не ела, но все стены ими обклеила.       Девушка улыбается ей, хотя на неё не смотрит.       — Я так понимаю, спрашивать что-то про родной город нет смысла?       — На улице, пусть мы и предполагаем, что здесь одни — нет. А так… Я наверняка о чём-то могу ответить, просто не здесь. Скажу, разве что, что у вас дико тепло тут.       — Насколько?       — Ну, например, эту куртку, — Рёку слегка дёргает за предмет одежды на себе, — я бы носила ещё два месяца назад и, возможно, всё равно б мёрзла, особенно ночью.       — Бр-р, вау.       — А потом становится холоднее, — улыбается девушка. — Вообще, это всё смеха ради, почему-то именно такой стереотип стал популярен, и именно он обычно цепляет иностранцев. На деле же, как и к жаре при жизни тут, к холоду тоже привыкаешь, и никаким сильно страшным он не кажется.       Гин явно обдумывает услышанный тезис.       — Понимаю, да. А что говорят про Японию? Какие стереотипы?       — Что вы все милые.       Гин дёргает бровями удивлённо, а Рёку продолжает:       — Это первое, что узнаёшь. Либо первое, что узнаёшь, это принципиальность и пунктуальность. Потом узнаёшь слухи, что у японцев жуткие традиции чувства вины за себя, за род, за промахи.       — У нас с этим хуже, чем в других странах?       — Э-е, — Рёку машет ладонью «и да, и нет», — смотря с какой сравнивать, наверняка, но у вас с этим в обществе тяжелее, чем в других странах, о которых я хоть что-то знаю.       — Мда, — с неудовольствием выдыхает девушка.       — Ещё у вас очень вкусно и ваше питание хорошо сбалансировано. Многие кухни мира могут позавидовать. И я даже не знаю, стереотип ли это. Мне кажется сейчас, что дело не только в традициях, но и в уровне жизни населения. У вас и правда хорошие традиции питания, но вы такие не одни. Хотя вы ещё эти традиции смогли пронести как-то, оставить достаточно распространёнными, не сдать окончательно под натиском глобализации. Но всё равно так уж идеально и разнообразно питаются только те, у кого хотя бы средний доход. Может, дело в том, что Япония на стыке достаточно высокого уровня жизни и хороших традиций. У других стран со здоровыми традициями, о которых я знаю, сейчас экономический кошмар.       — Честно говоря, сколько лет ни прошло, для меня всё так же странно слышать, что Япония — богатая страна.       — Ну, — с нотой сочувствия начинает Рёку, — к сожалению, это никогда не про сто процентов населения, так что… да.       — Да… — выдыхает Гин.       — А что конкретно за карточки ты коллекционировала?       — Вообще все, — хихикает девушка, — честное слово. Я даже не знала некоторых персонажей, впервые их видела, но мне так нравился их вид, что я всё равно покупала. Меня даже помнила продавщица.       — Блин… Они у тебя остались? Там были «Ангельские ритмы»?       — Конечно остались. Куда бы я их отдала… — весело риторически произносит Гин. — Я не знаю это аниме. Твоё любимое?       — Не сказала б, что прям любимое. Но почему-то первым вспомнилось. Знаешь, одно из зацепивших.       — Ты поэтому в белый покрасилась? Часто вижу героинь с белыми волосами.       — Не, хотя вариант хороший. Я много экспериментировала с цветом волос, красилась кажется в каждый, кроме красного. А потом, когда задумалась о том, как хочу выглядеть в своей взрослой жизни, пришла к белому. Запоминающийся, светлый, сильный и добрый цвет.       — Честно, ты описала себя, — и Гин оборачивается с каким-то даже для их личного и до удивления честного диалога проникновенным выражением на нежном девичьем лице, закрытом снизу до самых глаз маской.       Настолько многословным молчаливым выражением, что Рёку несколько секунд лишь смотрит в ответ в глаза, впитывая не сформированную в слова эмоцию. Девушка отворачивается от неё, и Дора отвечает уже в воздух:       — Спасибо.       Хочется ответить, но она не сразу находит искренние слова.       — Я очень благодарна тебе за доверие. И, если мы когда-нибудь ещё пообщаемся вне работы, я буду рада. Из нас двоих, сидящих здесь, я точно не единственная, кто сохранил в себе человека.       И Гин немного ведёт плечами, будто ёжась, и, возможно, стесняется.       Рёку перепроверяет наручные часы.       — Так, а чтоб завтра всё прошло нормально, мне пора дальше работать. Как на счёт в четыре? Есть место на примете?       — На торговой улице Гумьоджи есть почти безлюдный переулок с техническим выходом двух кафешек. Ты сможешь прийти незамеченной благодаря народу, а там можно без камер пересечься видимыми.       — Ага, главное ни с кем не столкнуться… На карте точку ткнуть сможешь?       — Да.       И Рёку достаёт из сумки карту, разворачивая, передаёт мафиознице вместе с ручкой. Та обводит в кружочек место и отдаёт обратно.       — Замётано.       — До четырёх, — прощается Гин.

***

24 ноября. Воскресенье. 15:40       Худой и тонкий, но сильный парень отлепляется от своей кровати, посмотрев в полумраке на часы, проецирующие время на потолок. Его личный таймер «максимум пяти дней» кончился, и он получил аккуратное: «Сожалею, что задача растянулась, Накахара-кун». Показатель продолжения слежки. А также получил отмашку: никакой работы до вечера воскресенья. Он ругается, садясь на кровати, все нервы вытрясут из него такие события, если продолжат происходить одно за другим. Он проводит рукой по кудрявым волосам, расчёсывая длину пальцами, и тянется за телефоном.       Конечно же у него есть плейлист рекомендаций от подруги, которые понравились. Неужели это когда-либо стоило вопроса? Рекомендации одной из самых дорогих живых людей. Листает список, скользя глазами и по названиям тоже, но, в основном, по обложкам, пока не находит первую рок-песню.       Self Deception — Say it

***

Но мы оставим его. Вместе с выводами из текста песни. Мы же не хотим его оставлять? Не хотим. Ни за что не оставим. Но он вскоре ещё скажет своё слово об этом.

***

24 ноября. Воскресенье. 19:24       Рюноске возвращается домой, даже по пути пытаясь безуспешно отделаться от самого себя. От чего-то, что ожило и решило стучаться в голове беспокойной птицей, лишь бы быть услышанным. Он едет в лифте, чувствуя себя выходящим из ума с каждой секундой всё больше. Слова бывшего наставника. Похвала Накахары-сана. Интерес Рёкуми Доры. Забота сестры.       Всё воюет в голове друг с другом, пытаясь заживо сгрызть противника, лишь бы остаться единственной и последней линией для размышления. Лишь бы выжить.       Он чувствует подступающую тошноту, но лифт останавливается. Даже в неподвижном пространстве хочется срочно скрыться, срочно исчезнуть. Всё же нормально. Всё же как обычно. Ничего же не изменилось. Почему так? Почему?       Парень проворачивает ключи во входной двери и замечает на входе обувь сестры и звуки льющейся в ванной воды. Она в душе.       Копошение мыслей пропускает мимо себя вперёд одну из важных — сестра в порядке, сестра дома. И вновь возобновляется.       Он терпеливо и аккуратно протирает обувь, прежде чем поставить на полке у входа, и лишь тогда, поднявшись, замечает чёрную папку с куском строительного скотча, на котором нарисовано размашисто зелёное сердечко и подписано: «для Рюноске». Она лежит сверху на рабочей кофте сестры.       Парень бросает взгляд в сторону ванны в конце коридора и ещё раз на папку. Берёт её в руки, расстёгивая молнию, и открывает, видя внушительную стопку листов, часть из которых объединены скобами, часть нет, и самым первым лежит конверт с краткой подписью «Рюноске, тебе».       Он достаёт и распаковывает конверт, на время кладя остальное обратно. Дора, видимо, часто рисует сердечки рядом со своими рисунками, он признал размашистую и угловатую манеру на обложке.       «Привет. По задумке, это стоит читать в одиночестве, максимум — с сестрой или с Чуей.       В папке то, что я накопала. Здесь — предисловие и объяснения.       Между документами лежат разделители «тебе», «Чуе» и «Мори». Камеры в кабинете Мори-сана не покрывают его рабочий стол. Отнеси их ему сразу, как только сможешь, и передай от своего имени, но сначала дочитай это.       Можно ли связаться каким-либо тайным образом с Чуей — я не знаю. Если считаешь или знаешь, что нет, читай его часть документов сам.»       Рюноске отвлекается, обернувшись на звук открывающейся двери ванной.       — О, с возвращением! — приветствует сестра и замечает вещь в его руках. — А, это…       — Секунду, — отвечает парень и возвращает взгляд в текст, чтоб дочитать.       «Все указания по времени, местам и так далее написаны на листах дальше.       Но мне всё равно хотелось написать предисловие :)       Спасибо за твои старания. И за внимательность. Я узнала, что вы оба всё сходу верно поняли. И спасибо за терпение и доверие, ещё денёк, и я смогу вернуться из мёртвых :)       Успехов на миссии.       Соскучилась по тому, чтоб поболтать.       До скорого! —Рёку»       И что-то трещит с каждой строчкой.       «Ты никому не нужен».       «Соскучилась».       «Ты никому не нужен».       «Соскучилась».       Гин стоит в нескольких метрах от брата за спиной, ожидая, пока он дочитает письмо, чтоб рассказать подробнее про общение с Дорой, про связь банд. Про эксперименты над одарёнными поговорить уже после окончания вероятно скорой миссии. Спросить, что там написано.       Брат поднимает руку к лицу, чтоб, вероятно, прокашляться. И давится воздухом, вздрагивая в плечах.       «Сильный кашель? Приступ?!» — первым проносится у Гин, пока она делает шаг к нему,       но он всхлипывает, сжимаясь, и медленно оседает к полу к моменту, как подлетает сестра.       Гин в безмолвном шоке приземляется на колени рядом, первое мгновение боясь коснуться давно забытой картины, пока новая слеза не падает мимо края опущенной к полу бумаги.       Она касается рукой плеч, пытаясь приобнять, всё ещё быстро мелькая по всему брату взглядом, ища хоть ноту понимания ситуации.       Он же выпускает письмо из руки, уперевшись ею в пол, и с зажатым рукой ртом зажмуривается, роняя ещё две слезы на ровный чистый паркет.