Маги-защитники: Связь противоположностей.

Ранним утром (часов в пять) нас разбудил не петух, а крик предводительницы. Открыв глаза, я увидел картину разборок, развернувшихся в тюремном коридоре недалеко от наших с Феликсом камер. Предводительница, будучи чем-то недовольной, так громко и нетерпеливо отчитывала одного из преступников, как я никогда бы не стал делать с ребятами из отряда. Может, я слишком добрый, как иногда говорит отец, но для меня неприемлемо так кричать и ругаться. Я не стал наблюдать за сценой, посоветовал брату, который спросонья тёр глаза, тоже не делать этого и пошёл умываться. Вода с утра была холоднее, чем обычно и прекрасно взбодрила, также я чувствовал себя вполне выспавшимся. Осушая руки и лицо с помощью магического приёма испарения, я услышал краем уха несколько нецензурных выражений предводительницы в сторону подчинённого, после чего отчёт наконец-то прекратился. Да уж, никогда бы не женился на такой девушке. Полчаса спустя в коридор вошли несколько человек, запустив сюда очень много потрясающе свежего утреннего воздуха. Держа в руках верёвки, они разделились и зашли в наши с Феликсом камеры. — Лицом к стене, руки за спину и только попробуй вырываться! — грубо приказала Мэри. Я сделал всё, как она сказала, после чего мне связали руки, с помощью магии земли наложили ограничения на движения и вывели из камеры. Идя по коридору с конвоем, я раздумывал, куда и чрезвычайно обрадовался, когда меня, а затем и брата вывели во двор. На восточной стороне неба светило солнце, меняя цвет утренних облаков, отражаясь в дождевых лужах и каплях росы на травинках. Даже огромная куча навоза, которую нам предстояло убрать, никак не испортила моего настроения. Всё время, пока мы находились в здании, я хотел обнять брата, поддержать прикосновением и, наконец, смог сделать это. Видно, сказались переживания — Феликса так тронули мои действия, что у него намокли глаза. Я стоял и тихо поглаживал его по спине. Находясь рядом с Феликсом, я чувствовал себя старшим, а его маленьким, сейчас как никогда нуждающимся в моей помощи. Вскоре нам принесли лопаты, вилы, сказали самим сходить за тачкой и поставили надзирателя — того самого мужчину, который вчера принёс нам ужин и помогал предводительнице развязывать Феликса. — Итак, Кристофер, если они будут отлынивать, сразу бей магией, — распорядилась она. — Особенно следи за младшим, — сказав это, преступница недовольно покосилась на Феликса. Я взял вилы, брат — лопату, и мы приступили к работе. Грузить навоз в тачку, везти через весь двор и перекладывать в бочку для удобрений — не самая лёгкая задача, а тут ещё и, как назло, проснулось чувство голода, становясь сильнее с каждой минутой. Мы старались не думать об этом, занимая себя мыслями и разговорами. — Тяжеловато, — пропыхтел Феликс, перекладывая в тачку очередную порцию. — Ну да ничего, станем ещё сильнее и крепче спать будем. — Молодец, абсолютно правильные мысли, — я был рад, что у брата проснулся оптимизм. Прерываясь на пару секунд, чтобы перевести дух, я смотрел по сторонам, но никого из ребят больше не видел. По двору ходили только преступники. Мэри уговорила одного из мужчин атаковать её, загнала напарника в землю и лишь посмеялась над его беспомощностью, не спеша вытаскивать. К ней я испытывал отторжения гораздо больше, чем к остальным, её присутствие и действия вызывают лишь неприятные чувства. Но из головы почему-то не выходила предводительница шайки. Казалось бы, что интересного — преступница, любящая поорать и побросаться огненными стрелами, но, по сравнению с Мэри, к ней нет в душе такого отторжения. Предводительница ведёт себя иначе, нежели высокомерная Мэри, по сравнению с ней даже кажется добрее, и тот взгляд — при мыслях о предводительнице он стоит перед глазами. Может быть, она что-то скрывает за маской раздражения?.. Тем временем солнце, поднимаясь всё выше, припекало сильнее. Куча нашими стараниями основательно уменьшилась, но работа ещё осталась. Кристофер, читая книгу, время от времени поглядывал на нас — было видно, что работа надзирателя ему не очень-то нравилась. Выгрузив очередную тачку, мы сделали небольшой перерыв, и я решил заговорить с ним. — Что же ваша предводительница так кричит, ругает вас? Ладно, пленников, куда ни шло, но своих напарников… — Ну, вот так… она нетерпелива по характеру, но руководитель хороший, — неожиданно дружелюбно ответил преступник. — А почему тебя это интересует? — Я на её месте никогда не стал бы так делать. Для меня это неприемлемо. — Все вы, защитники, такие неприемлющие, — произнёс собеседник, взглянув на Феликса. — А она ко всем так относится, или есть исключения? — осторожно спросил я. — Есть одно — она никогда не станет так кричать на свою подругу. И вообще, не заработаешь — не получишь. По делу она ругается, не просто так, — ответил Кристофер. — Возможно, с моей стороны эта просьба будет наглостью, но могли бы вы рассказать о ней чуть подробнее? — спросил я, приготовившись отражать атаку, которой не последовало. — Зачем тебе? Влюбился что ли? — уточнил Кристофер, внимательно посмотрев на меня. Феликс стоял неподалёку, молча наблюдая за нашим разговором, но, услышав про «влюбился», бросил на меня шокированный взгляд. — Нет, не влюбился, просто… она не такая, как другие, понимаете. — Первый раз встречаю пленника, который интересуется кем-то из нас… — он призадумался. — Ну что ж, раз тебе так интересно, слушай. Как она сюда попала, не знаю — сам здесь только одиннадцать месяцев, Алисия — гораздо дольше. Зовут её именно так, не Алисой. Молодая, но очень сильная, и называть себя требует не иначе, как Алисия Альфредовна. Вот и узнал её имя — красивое, кстати, и необычное. — Девушка очень независимая. Многого о ней не знаю — Алисия близко общается только с подругой, но слышал однажды, как она рыдала, закрывшись в своей комнате. Сильно рыдала, по кому-то близкому, судя по обрывкам фраз. Я постучался — хотел поддержать, помочь, но она прогнала меня. Вот так, — закончил Кристофер. Узнав такое, я был слегка шокирован. Образ этой девушки у меня никак не ассоциировался с горькими рыданиями, но я знал, что первое впечатление может быть обманчиво. За маской раздражения она вполне может скрывать свои истинные чувства, какую-то трагедию. От мысли о потери близкого человека моё сердце наполнилось сочувствием, тоже захотелось поговорить с ней и поддержать. К сожалению, это вряд ли возможно — раз она не стала разговаривать с напарником, то с пленным защитником не станет и подавно. — А как вы сюда попали? — уточнил я, ощущая, как наш разговор переходит в более доверительное русло. — Так, я думаю, ваш перерыв затянулся, — Кристофер вновь натянул маску строгости. — Давайте-ка, принимайтесь за работу, братцы. — Хорошо, — я не стал продолжать разговор, так как заметил напряжение собеседника. Возможно, у него тоже что-то случилось, но, раз не хочет, пусть не говорит. Может, потом как-нибудь. Ближе к обеду мы с Феликсом закончили работу, сильно уставшие вернулись в камеры и легли, растянувшись на соломенной подстилке. Думать ни о чём не хотелось, но я продолжал прокручивать в голове информативный диалог с Кристофером. Вот досада, забыл спросить о письме родителям! Голова дырявая. Как они там, бедные? Уже второй день от нас ни слуху, ни духу. Когда теперь удастся встретить Кристофера? Преступники не ходят сюда часто. Кстати, Кристофер показался мне самым добрым и открытым из них, возможно, в дальнейшем можно будет ему даже что-то доверить. Алисия… Здесь ещё сложнее. У меня внутри загорелось желание узнать о ней как можно больше, но пока нет даже предположений, как это сделать. Я надеялся снова встретить Кристофера, но, к сожалению, обед сегодня разносила Мэри. Подойдя к двери камеры, она оценивающе взглянула на меня, фыркнула и просунула между прутьями решётки, разогнув их магией металла в разные стороны, миску с какими-то злаками. Вот оно, отношение, даже в жестах видно, если вспомнить, как разносит еду Кристофер. Интересно, как это делала бы Алисия? Что-то чересчур много мыслей о ней. Ладно, посмотрю, что конкретно нам принесли. У меня закрались сомнения, что эти злаки (похоже на смесь нескольких) вообще варили — выглядели сырыми. На вкус оказались полусырыми, совершенно несолёными и частично застревали в зубах. Да, вчерашний хлеб был намного вкуснее, но какой разносчик, такая и еда. Съедобно, это самое главное, к тому же, когда с утра во рту маковой ворсинки не было, можно многое съесть. Всё познаётся в сравнении — дома каша с солью и с маслом кажется простоватой, хочется к ней что-то ещё, а здесь и такой рад. У Феликса было то же самое, брат воротил нос, но я убедил его поесть, ведь кто знает, когда удастся это сделать в следующий раз, но, тем не менее, съели мы не всё. Мэри, зайдя несколько минут спустя с недовольным видом, брезгливо забирала миски и ложки из камер. Заметив у меня остатки, она сморщилась ещё больше, сказала «Фу, какие же вы свиньи» и перевернула посуду, демонстративно вывалив содержимое на пол. Ой, кто бы говорил! Теперь придётся, не пойми, как убирать эти остатки, чтобы в моей камере не завелись тараканы! Какая же ты всё-таки противная, Мэри! Забрав у меня посуду, Мэри подошла к камере Феликса, сделала с остатками то же самое, на что брат ответил: — Сама ты свинья! Вот убирай теперь! Ох, Феликс-Феликс, что же ты наделал! Мэри сначала опешила от такой наглости, хотя у самой её пруд пруди, а затем в злобе смяла стоявший возле стены лист металла, размножила вещество в один огромный шар, сломала замок камеры брата и через распахнутую дверь метнула этот шар в него. Я бросился к своей двери, но наткнулся на заклинание, непреодолимое с моим уровнем магии здесь. Феликс постарался увернуться, но стены камеры по велению Мэри, сильно скривившись, сблизились между собой, и удар стал неминуем. Что стало с братом после него, я не видел из-за спины преступницы, которая злобно прокричала «Будешь знать теперь, тварь!», развела назад стены, пинком закрыла дверь, сляпала из металла что-то наподобие замка и быстрым шагом двинулась в сторону лестницы. Феликс лежал на спине, без сознания, сквозь одежду в области грудной клетки виднелась кровь, а рядом валялся сплющенный, проклятый шар. Теперь уже я в злобе бросился на дверь, что снова не могу помочь ему, частично исцелить (маги воды обладают даром, позволяющим оказать первую помощь без медикаментов, только магией, снизить серьёзность ранения и ускорить заживление). Я знал, что проклятая дверь не поддастся, но всё равно бросался на неё — мне казалось, брат даже не дышит. Вот скотина, ударила его до полусмерти, и всего лишь за одну, справедливую фразу! Я заорал что было силы «Помогите, человек умирает!», надеясь, что меня кто-нибудь услышит и не останется равнодушным. Среди них такой человек должен быть, хотя бы Кристофер! Я кричал, звал на помощь, но никто так и не приходил. Неужели эта тварь приказала им бездействовать, чтобы непослушный пленник умер от серьёзного ранения?! Я почти плакал, когда по лестнице, наконец, кто-то спустился. Этим человеком оказался Кристофер (я и не сомневался), подбежал, спросил «Кто?», я взглядом указал на брата. Повозившись с треклятым подобием замка, теряя драгоценное время, Кристофер опустился на колени рядом с Феликсом, и только сейчас я заметил, что у него нет с собой бинта. Тоже маг воды? Да, Кристофер стал проводить знакомые мне манипуляции, после которых Феликс пришёл в себя, а я облегчённо выдохнул и тут же ощутил приступ головной боли. — Повезло тебе, отделался только внешними повреждениями и сломанным ребром, — заключил Кристофер, перетащив его на соломенную подстилку. — Лежи, не вставая, хотя бы час. Забинтовать я тебя не смогу, к сожалению. Я понял — чтобы взять бинт или медикаменты, ему нужно разрешение предводительницы, получить которое на пленника невозможно. — А что насчёт наказания? — с беспокойством уточнил я. — Наказание… — Кристофер вздохнул. — Алисия Альфредовна ещё не решила, какое, но точно не лёгкое — она была очень зла. Ещё и Мэри наговорила… — здесь он замолчал, видимо, понял, что сказал лишнее. — Тебе легче? — Да, спасибо, — хрипло ответил Феликс. Бедный. Меня до сих пор пробирает дрожь от мысли, что было бы, если Крис не спустился бы сюда. — Я пойду тогда. — Спасибо, Кристофер, — сказал я, и в ответ получил улыбку. Первую улыбку преступника для меня… Нет, Кристофера. После всего произошедшего уже совсем не хочется называть его данным термином. — Феликс, ну… — начал я, хотел сказать, «я же тебя просил», но пересёкся с ним взглядом и замолчал. Как можно отчитывать человека, который, тяжело дыша, переносит боль и смотрит на тебя измученным взглядом страдающего человека? — Держись, скоро станет легче и, пожалуйста… не конфликтуй больше с ними, — сказал я, сделав тяжёлый вдох. — Феникс, я больше не буду, прости меня, — тяжело произнёс брат и тихо всхлипнул. — Я хочу домой. — Я не сержусь, — ответил, сглатывая комок слёз. Я понимал, как сложно ему будет сдержать обещание, не отвечая на наглые, противные действия, возмущающие в душе вихрь сопротивления. Он такой человек — трудно отпускает и долго отходит, мне с этим легче… Предательская слеза вырвалась на свободу, я стёр её концом рукава. — Я с тобой, рядом. Слышишь? Мы вместе, я люблю тебя. Мы обязательно выдерж- Я тебя тоже, — произнёс брат, тяжело дыша и стараясь успокоиться. — Прости, Феникс, я постараюсь больше не заставлять тебя переживать за меня. — Я всегда буду переживать за тебя, потому, что ты — мой брат, родной и единственный, и я люблю тебя. Я не представляю своей жизни без тебя, не помню её до твоего рождения. Просто… постарайся не класть свою жизнь на алтарь, хорошо? — Так точно, брат любимый, — кивнул Феликс и слабо улыбнулся. Я ответил ему той же улыбкой — в такой обстановке братик умудряется шутить. Меня же одолевали беспокойные мысли. Это только второй день плена… Как тогда будет в пятый, десятый? Сомневаюсь, что скоро нам удастся выбраться отсюда. Каждый любит свободу, но такой человек, как Феликс, труднее других переносит неволю… В коридор с лестницы зашла преступница, маленькая и бойкая, с косичкой, прощебетала, как воробей: — Наказанием для ужасного пленника станет дойка и уборка коровника, а также лишение ужина и завтрака. Приступать завтра с утра, — и тут же убежала в боковой коридор. — Тьфу ты, надзиратели приевшиеся, совсем уже стыд потеряли! Их бы кто-нибудь заставил за проявление своей воли голодать и в нечистотах залежалых копаться — посмотрел бы я на них! — Не волнуйся, без еды я тебя не оставлю, а вот с работой надо что-то думать. Как ты с таким ранением будешь в коровнике надрываться? Давай, попрошу их, чтобы я за тебя работу сделал. — Феникс, спасибо тебе огромное за заботу, я её очень ценю, но дудки! Не будешь ты за меня червей от стен отковыривать! Это моё наказание, хотя в корне несправедливое, но я его заслужил, и перенесу. Кристофер оказал помощь, мне уже лучше, а завтра станет ещё. Справлюсь — буду осторожен. Подам там пенальти коровам, потом вместе посмеёмся, — сказал брат уже менее хриплым голосом. — Феликс, ты поступаешь, как настоящий мужчина. Считай, что я пожал тебе руку, — произнёс я, улыбнувшись. — Кстати, откуда ты так подробно знаешь обстановку в коровнике? — А вчера, пока ты разговаривал с надзирателем, я одним глазом тамошнюю обстановку изучил. Не вмешиваться же мне в разговор обо всяких особенных предводительницах — это личная жизнь моего брата, не так ли? — пока говорил, глаза его смеялись. — Феликс, не своди меня с ней! Вот даже не смей! Мы на разных полюсах жизни и априоре не можем быть вместе! — Ладно-ладно, проехали, — произнёс брат с полной серьёзностью, но глаза его по-прежнему смеялись, будто даже говорили «ну-ну».