Маги-защитники: Связь противоположностей.

Спустя несколько дней после плена, которые были даны нашему отряду на восстановление, я вернулся на работу. Нашим самым сложным делом оставалась преступная банда, остальные после пережитого казались проще простого. Особенно ребята посмеялись, когда пришёл мужчина и заявил на соседа, что тот украл у него курицу, но заявление приняли, оставив это дело для начинающих практикантов. Мы же продолжали работать над планом поимки и расформирования банды, используя сведения, какие нам удалось запомнить в плену. Самым сложным было работать, стараясь не думать об Алисии, что она переспала уже с несколькими в банде. Каждую ночь новый мужчина — видимо, для неё это нормально. Рабочие моменты накаляли чувства — дело о банде продвигалось очень медленно, вызывая болезненные воспоминания, которые выводили из душевного равновесия. Внешне я старался быть спокойным, но внутри каждый день шумели бури и горели пожары, не позволяя оставаться прежним. Я больше ни с кем не делился, с того вечера даже брат не видел меня в плохом состоянии, но ежедневно продолжал думать о ней, прокручивая мысли беспокойным роем. Алисия и Кристофер… Люди, добровольно пустившие жизнь под откос… Не могу перестать думать, что у Алисии был шанс всё изменить, а она просто от него отказалась, послала боком нормальную жизнь. И я сделал то же самое, влюбившись в неё и всё ещё любя. Зачем я тогда поддался душевному порыву и размножил в себе эти чувства? Почему был настолько глуп, что верил преступнице? Вот и поплатился страданиями за непредусмотрительность. Сколько раз пытался стереть любовь из измученного сердца — не получается, всё продолжает гореть внутри. Леонид Феликсович советовал забывать постепенно, придавая чувствам всё меньшее значение, но пока, к сожалению, получается плохо. Перед уходом на работу и после неё я выполнял ежедневное лечение Вертера и разговаривал с ним. Сначала подростка рвало, чуть ли не выворачивая наизнанку — я или мама едва успевали доводить его до туалета, но вскоре это прекратилось. Спустя несколько дней интенсивного лечения Вертеру стало значительно лучше. Когда спала температура и ушли паразиты, он значительно оживился, стал вставать, а вчера обнаружил домашнюю библиотеку и сидел там часа три — мы даже потеряли его. Оказалось, Вертер очень увлекается космонавтикой, а у нас присутствуют такие книги — побывав один раз в библиотеке, он уже набросал себе план, в каком порядке будет это читать. На днях мы планировали поехать на рынок, а пока новый член семьи носил одежду Феликса — брат выделил ему два комплекта. Вертер достаточно быстро нашёл общий язык с Феликсом, доверительно общался со мной, а вот родителей как-то остерегался. Я пытался поговорить с ним об этом, но подросток старательно переводил разговор в другое русло. Я подозревал какие-то проблемы в его прошлом, значит, не пришло ещё время о них поговорить. *** Спустя пару дней мы готовились провести душевный семейный вечер за чаем и разговорами. Мама испекла очень вкусные треугольники, и мы ждали гостей. Леонид Феликсович, приглашённый вчера, предупредил нас, что немного задержится. Вертер вёл себя, как обычно — не разговаривал с родителями, только кратко отвечал на их вопросы, которыми папа с мамой не донимали его со своей стороны. Мы ждали недолго — после стука я побежал открывать дверь. На улице шёл дождь, и Леонид Феликсович, стоя на крыльце дома, отряхивал мокрый зонтик. — Проходите скорее, а то замёрзнете, — пригласил я желанного гостя. — Давайте, поставлю зонтик в комнату, там он быстро высохнет. — Хорошо. Дождишко-то какой, понимаешь! Как говорится в одном известном выражении русской речи — после дождичка в четверг, — сказал он с улыбкой, проходя в прихожую. — После дождичка в четверг, когда напьёмся чаю, будем делать свои дела, — я постарался поддержать беседу с радостью, несмотря на печаль в душе. — Обувь можете здесь оставить. Она у вас не промокла? — Нет, у меня добротные деревенские галоши. Городские сандалии не подходят для дождливых четвергов, — улыбнулся учёный. — Хорошо. Куртку вешайте вот сюда. Я показал ему, где можно вымыть руки, а затем провёл гостя в зал, где для него было выделено место. Я усадил Леонида Феликсовича за стол, налил ему чай, познакомил со всеми, и тут же завязалась лёгкая, приятная беседа. Папа лучше всех понимал шутки гостя, связанные с магией, но смешно было всем. Только Вертер с приходом гостя вдруг посерьёзнел и стал чаще смотреть в чашку, размешивая ложечкой чай, не нуждающийся в этом, словно не хотел смотреть на Леонида Феликсовича. До этого он совсем не спешил, пусть и напрягался в обществе родителей, а теперь быстро допил чай, доел порцию выпечки, поблагодарил маму, встал из-за стола и направился на кухню. Помыв за собой чашку, Вертер зачем-то пошёл в прихожую, и, спустя пару минут, скрипнула входная дверь, возвещая о его уходе. Я не понимал причину резкой перемены поведения подростка и решил пойти за ним. Когда я вышел, Вертер сидел на крыльце под навесом, закрывающим от дождя и крутил в руках тонкий стебель с колоском, однако на расстёгнутой куртке было несколько капель — он выходил под дождь. — Вертер, зачем ты ушёл, ничего не сказал? Что-то случилось? — уточнил я, присаживаясь рядом. — Нет, ничего. Просто не очень хочется разговаривать, — произнёс он, не глядя на меня. — Стесняешься? — осведомился я. — Да, есть такое, — кивнул подросток, рассматривая свои кроссовки. — Не стоит стесняться, Леонид Феликсович — очень хороший человек. Он добрый, понимающий, с чувством юмора и очень любит свою работу. — Феникс, прости, но мне совсем не хочется разговаривать. Можно, я возьму карандаши и займу стол в комнате? — Да, конечно, — кивнул я и полюбопытствовал: — Что хочешь нарисовать? — Это секрет, — улыбнулся подросток. — Приходи, когда закончу, и узнаешь. Он прямо заинтриговал меня — обязательно приду посмотреть. Я ещё немного посидел на крыльце, с наслаждением вдыхая воздух, умопомрачительно пахнущий озоном, и вернулся в дом, не желая, чтобы в одиночестве опять нахлынули грустные мысли. Если они явятся, то не оставят в покое, пока не усну. Вернувшись в зал, я решил ещё выпить чаю и присоединиться к интересному разговору. Некоторое время спустя Леонид Феликсович засобирался домой, папа пошёл провожать гостя, и я вместе с ним, предварительно выдав Леониду Феликсовичу высохший зонт. Когда мы с папой вернулись домой, Феликс с мамой домывали посуду, а Вертер заканчивал рисунок. Луна со всеми морями и материками на альбомном листе выглядела очень даже натурально. — Красиво получилось, — заметил я, глядя на рисунок из-за его спины. — Спасибо, — кивнул подросток, подписывая названия лунных морей. — А почему Луна? — поинтересовался я. — Потому что ближайшее к нам внеземное тело и первая точка отсчёта космических шагов человечества. Таинственное и холодное тело, меняющее фазы блеска на небе Земли. Какое счастье было бы там побывать, — горячо сказал Вертер, глядя то на рисунок, то в окно, где из-за расходящихся туч вышла половина ночного светила. — Побываешь, я уверен. У тебя вся жизнь впереди, — заверил его, похлопав по плечу. — Судя по всему, ты хорошо знаешь карту Луны. Просвети и меня, пожалуйста, чтобы было, чем поумничать перед коллегами в участке. Я старался пошутить, и получилось — Вертер по-доброму усмехнулся. — Да, конечно, — он выдвинул стул рядом с собой. — Садись. Смотри, здесь находится море Ясности, здесь — Спокойствия, а здесь — Океан Бурь. — А почему Океан Бурь? — уточнил я. — На Луне бывают бури? Лунно-песчаные? — Нет, Луна — достаточно спокойный небесный объект, когда её не бомбардируют астероиды. В прошлом считали, что погода на Земле меняется в зависимости от фаз Луны. В фазе первой четверти с Земли видна восточная часть лунного диска, она служила предвестником ясной погоды, а в последней — западная, предвестник пасмурной. Отсюда и названия морей — в зависимости от расположения в какой-либо части лунного диска, — разъяснил Вертер. — Их обозначили в середине семнадцатого века, и верили в зависимость погоды от Луны до конца девятнадцатого — я прочитал об этом в книге. — Ничего себе, надо запомнить. Это очень интересно, спасибо за объяснение, — заметил я. — На Луне также есть Озеро Счастья. Думаю, многим из нас не помешало бы там искупаться, — с улыбкой добавил подросток. Да уж. Особенно, когда знаешь, что никакое событие в жизни не покроет боли в твоём сердце… Посреди диалога мы услышали голоса в прихожей — кто-то пришёл. Я удивился, ведь мы больше никого не ждали, да и время почти девять вечера. Спустя несколько секунд я понял по голосу, что вернулся Леонид Феликсович. — Вертер, давай выйдем к нему. Может быть, что-то случилось, — забеспокоился я. — Ты иди, а я буду через пару минут, — ответил подросток. — Хорошо, — я быстро дошёл до прихожей и понял, что родители с учёным и Феликсом что-то активно ищут. — Давайте посмотрим, может быть, вы в зале его обронили, — предложил папа. — Давайте, — согласился Леонид Феликсович, снимая ботинки. Вид у него был расстроенный. — Что случилось? — с беспокойством уточнил я. — У Леонида Феликсовича пропал кошелёк, а там полная месячная зарплата, — сообщила мама, заходя в зал. Ну, надо же, вот неприятность. — Точно помню, что до визита к вам кошелёк был у меня — я перед этим в магазине был, конфеты к чаю покупал, — произнёс учёный, помогая папе отодвигать диван. — А куда вы его после этого положили? — уточнила мама. — В карман ветровки. — В нашем доме никто не мог украсть у вас кошелёк. Здесь живут только честные люди, — заверил папа. — Я никого и не виню. Скорее всего, сам потерял где-то — растяпа. Только я сначала не пошёл к вам, а весь тротуар осмотрел на улице, с фонарём ходил — нет нигде, — подчеркнул Леонид Феликсович. — О-хо-хо, если не найду, придётся целый месяц только на зарплату Виты жить, а она у неё небольшая. И обидно до жути, понимаешь. Пока мы осматривали зал и кухню, из комнаты вышел Вертер. — Закончил? Иди сюда, помоги нам, пожалуйста, искать — Леонид Феликсович кошелёк потерял, — попросила мама. Вместо того чтобы исполнить её просьбу, Вертер подошёл к нам и достал из своего кармана… ПОТЕРЯННЫЙ КОШЕЛЁК с таким же взглядом. Я был в шоке. Ладно, в тот день ему, действительно, было нечего есть — насколько помню, хозяин магазина забрал у Вертера все деньги. А сейчас? Разве плохо он у нас живёт? Ест хорошо, одевается тоже, всё, что нужно, есть у него. Это что за гнусный поступок?.. Леонид Феликсович с растерянностью взял у Вертера кошелёк, пересчитал банкноты. Пока он это делал, папа подошёл к подростку, и такое началось… — Вертер, это что за действия? Как ты себя ведёшь? Тебе на жизнь что ли не хватает? — с каждым сказанным предложением взгляд папы становился всё более злым. В нашей семье такое было неприемлемо и строго каралось. — Если нужно, попросил бы у меня, я бы дал, — растерянно добавил Леонид Феликсович. — Зачем целый кошелёк воровать-то? — У него нет нужды, ему просто нужны чужие деньги! Да, Вертер? — папа разошёлся не на шутку и стал жестикулировать руками. — Лёгкая добыча, нахлебничество на труде другого человека! Знал бы я, что ты себе позволяешь, на порог бы не пустил! Вертер, часом ранее. Наш гость учёный заинтересовал меня не на шутку. По одежде я сразу определил, что он неплохо зарабатывает. Именно так мы с сестрой, а затем я один находили объекты для краж — по внешним признакам того или иного индивида. У таких же, как мы, естественно, ничего не брали, а вот у тех, кто жил побогаче, всегда забирали излишек. Надо как-то выравнивать социальные стороны — мы голодаем, а они и без некоторой части богатства обойдутся. Однако, несмотря на все убеждения, я каждый раз испытывал стыд, когда что-то крал — мама с папой нас этому не учили. Однако от голодной жизни, чтобы просто обеспечить себя частью необходимого, я наступал на горло азам воспитания, каждый раз прося прощения у родителей. Почему же сейчас, живя в хорошем доме и имея всего в достатке, я решился на данный «подвиг»? Да потому, что не привык доверять людям. Это точно не навсегда, и даже ненадолго, когда-нибудь и они вышвырнут меня из дома, не оставив ни копейки, а мучиться и умирать от болезни, будучи не в состоянии купить лекарство, больше не хочется. Должен быть какой-то капитал в запасе — есть, ради чего жить, хотя бы встречи с сестрой. Если, конечно, Алисия ещё жива. От этих мыслей стало больно… Подойдя к ветровке учёного, я огляделся, убедившись, что этого никто не видит, засунул руку глубоко в карман, достал кошелёк, спрятал в широкополую куртку, подаренную мне Феликсом, и тут же вышел на улицу, чтобы ни с кем не пересекаться взглядом. Мне стыдно, есть желание вернуть кошелёк на место, пока никто не увидел. Открыв бумажник, я пересчитал деньги и подавил в себе благородное желание. Мне надо продумывать пути отступления, а учёному не нужно выживать на улице. Он — всенародный любимчик, имеет семью, получает хорошие деньги, и получит ещё, поскольку имеет стабильную работу. Меня же, сто процентов, уже уволили из магазина, заменив другим — начальник с продавщицей давно грозились. Им очень не нравилось, что я внешним видом и запахом отпугивал некоторых посетителей, так что начальник точно ухватился за возможность уволить, поскольку я не явился на работу в течение нескольких дней. Плевать, что был чуть ли не при смерти, не мог стоять, ходить, выжил только усилиями добрых людей. Им на всё плевать. После короткого разговора с Фениксом (я знал, что он предельно честный человек, и стыдился смотреть в глаза), чтобы не видеться с учёным, я ушёл в комнату делать лунную карту. Когда Феникс подошёл с живым интересом, я очень обрадовался, стал увлечённо с ним делиться, пока не вернулся учёный. Вот она, смерть пришла. Не забыл и никогда не забуду, что было в прошлом в подобной ситуации. Феникс ушёл помогать искать кошелёк, а я сидел и напряжённо думал, что делать дальше. От нервных размышлений стал стучать не наточенным концом карандаша об столешницу. Что же делать, что же делать? Моральные принципы в душе говорили голосом папы, ласковым и совсем не сердитым, что нужно вернуть кошелёк учёному и надеяться на благосклонность и великодушие. Воспоминания прошлого заставляли содрогаться от страха и внутренней боли, отрицая надежду. Тяжёлые, кровоточащие шрамы. Они не лечатся временем. Не зная, как поступить, я подслушал их разговор и понял, что учёный — отнюдь не самый богатый человек, и его зарплата — основные финансы для семьи. Тут я вспомнил, что у него есть двое детей возрастом младше меня. Судя по всему, зарплата у жены совсем небольшая, и они, учитывая коммунальные платежи, просто не проживут на неё месяц до следующей зарплаты. Ну и что, я сам не раз впроголодь жил, о себе нужно думать в первую очередь… Нет, я так не могу. Не могу оставить людей голодными. Сам пережил, знаю, каково не иметь куска хлеба. Вставая со стула, я с сожалением подумал, что разочарую Феникса, а учёный меня убьёт. Вряд ли кто-то обрадуется, что у него украли деньги, а такие добрые люди, как Феникс, которые в ответ на кражу помогают и лечат, очень редко встречаются. Может быть, он один такой на весь мир. Как же мне повезло встретить такого человека, и как жаль будет видеть разочарование, может быть, даже презрение в его глазах… Ну ладно, всё, иду. Я решил, я сделал. Слов для речи своей я не нашёл, поэтому молча отдал кошелёк Леониду Феликсовичу. Все присутствующие так посмотрели на меня, будто совсем не ожидали такого. Эх, плохо вы меня знаете. Представляя, чего ожидать, я вжал голову в плечи. — Вертер, это что за действия? Как ты себя ведёшь? Тебе что, на жизнь не хватает? — Виктор Алексеевич серьёзно разозлился, и мне стало страшно. В прошлый раз было то же самое.— Если нужно, попросил бы у меня, я бы дал, — с растерянностью добавил учёный. — Зачем целый кошелёк воровать-то? — У него нет нужды, ему просто нужны чужие деньги! Да, Вертер? Лёгкая добыча, нахлебничество на труде другого человека! Знал бы я, что ты себе позволяешь, на порог бы не пустил! — глава семейства уже кричал. — Это же надо, так себя вести! Ты не голодаешь, не умираешь, обеспечен одеждой и всеми необходимыми лекарствами! А тебе всё мало, хочется ещё! Руки загребущие! — продолжал кричать Виктор Алексеевич, Виктория Максимовна стала даже успокаивать его, а мне становилось всё больнее. Я ведь не такой, не настолько плох, как вы говорите, Виктор Алексеевич… Или такой? Я же гнусно ворую… Слушая всё это, я ощущал мелкую дрожь. Воспоминания стучали болью в висках, очень сильно хотелось убежать, я, как мог, подавлял в себе этот порыв. Виктор Алексеевич, закончив эмоциональный монолог, поднял руку, и я рефлекторно вжался в стену. Интересно, куда он будет бить? Сразу в лицо, или сначала в живот, по внутренним органам? — Ты что стоишь, зажмурился? Пошёл вон с глаз моих, и подумай над своим поведением! — прокричал мужчина. И всё? — Вертер, иди в комнату, — добавила Виктория Максимовна. — Когда выйдешь, поговорим. Серьёзно? Вот так просто пойти наказанным в комнату?.. Я не посмел ослушаться и тут же покинул зал. Дрожь продолжалась, к горлу подступал ком. Я не мог поверить в происходящее. В той семье, которая усыновила меня и разлучила с Алисией, я прожил всего полгода. Сначала они меня вроде бы любили, но, когда я украл пять тысяч рублей наличными из кошелька усыновившего меня мужчины, и он узнал об этом… Было очень больно и физически, и морально. Меня, конечно, били в детском доме, но так, чтобы я видел брызги своей крови… нет. Он сначала ударил меня в живот, потом в нос, потом в челюсть… Пока я стоял на ногах, он бил меня, я перенёс около десяти ударов, не помню точно… И это сделал человек, который называл себя приёмным папой, а рядом стояла приёмная мама и просто смотрела… Затем они вернули меня в детский дом, заставив усвоить, что я отвратительный, настолько, что меня не выдержит ни одна семья. Я жил с такой установкой все эти годы, оказавшись в доме Вознесенских, боялся слова лишнего произнести, но не устоял перед вредной привычкой. А они… просто поругали и отправили в комнату… не на улицу… Я не смог сдержать слёзы. Не может быть… просто не может быть… У меня появился дом?.. Я стоял, пытаясь это осознать, не зная, сколько прошло времени, плакал и смотрел в темноту вечера, едва освещаемую светом редких фонарей. На небе горели звёзды, было ощущение, что прямо над головой, и меня от них отделяют не сотни световых лет, а всего лишь высота земной атмосферы… — Вертер, почему ты стоишь здесь один? — уточнил Феликс, выходя на балкон вместе с братом. — Надо же, дождь закончился. Смотрите, какие звёзды, — Феникс поднял глаза к небу. — Да, я видел. Они прекрасны. — Вертер, ты переживаешь, что отец на тебя накричал? — осторожно спросил Феликс. — Нет, просто… — я не мог говорить об этом вслух. Меня слишком сильно распирали чувства, голос дрожал, слёзы, как ни пытался их сдержать, падали из глаз. — Иди сюда, — сказал Феникс и, как только я подошёл, обнял меня. — Думаю, время пришло. Давай поговорим. — Да, ты можешь рассказать нам всё. Всегда нужны люди, которым можно доверять, и они сейчас рядом с тобой, — Феликс подошёл сзади, и тоже обнял меня. В последние годы рядом со мной не было никого, потому я забыл, что такое чувство близости. В сердце ударили тепло, уют, забота и нежность — понятия, которых я уже не разделял. Стоило только вновь это почувствовать, как я ощутил, что готов поделиться с ними, понял, что Феникс прав — время настало. Когда ещё, как не сейчас — на балконе, в темноте, на свежем и ароматном воздухе, под шелест мокрой листвы и светом ярких звёзд, озарившим тёмную аллею… Феникс. — Хорошо, я расскажу вам, — Вертер кивнул и устремил взгляд в звенящую небесную высь. — Когда родителей не стало, мы с Алисией увидели, насколько мир жесток. Попав в детский дом, я понял, что доверять могу только ей, и больше никому. Я очень сильно скучал по маме с папой, никак не мог привыкнуть, что их больше нет. В шесть лет я был сломлен, потерян, другие обитатели детского дома хотели за мой счёт повысить самооценку, залечить горе агрессией. Неправильный принцип, ложный, я никогда ему не следовал. Чтобы я не пострадал от них, сестра, имея боевой характер, защищала меня от всех. Алисия рассказывала мне на ночь сказки, мы вместе запирались в столовой, чтобы посмотреть на звёзды, так как там было самое большое окно во всём детском доме, почти что панорамное. Родители приучили нас смотреть вверх — на небо, на звёзды, планеты, их спутники, кометы и метеоры, мы не могли забыть про это, даже оказавшись в совершенно другой среде. Я не виню себя в смерти родителей, но сожалею о другом, скорбно и мучительно, все эти годы. Когда родителей не стало, Алисия взвалила на себя всю заботу обо мне и сохранении нашей маленькой семьи. Защищая и оберегая меня от жестокого мира, сестра забыла про себя — в постоянных боях, зачастую с мальчишками старшего возраста, её душа ожесточилась, отвергла все слабости, присущие женщинам. Алисия перестала быть собой, став тягловой лошадью, а я этого не понимал, не видел, какую жертву приносит сестра, не остановил её, не поддержал. В первый раз я увидел, как она плачет, только в тринадцать лет, незадолго до нашего расставания, да и тогда она успокоилась слишком быстро для девушки. Вряд ли Алисия не плакала все эти годы, просто я этого не видел, потому что она не хотела. Когда я подрос и стал нормально поддерживать сестру, было уже поздно — она необратимо изменилась, сохранив себя только по отношению ко мне, остальным же Алисия предстала тем человеком, кем является сейчас, — Вертер тяжело вздохнул. — Теперь я порвал бы любого, кто нападёт на сестру, но, к прискорбию, ей это уже не поможет. Помогло бы, когда она была девочкой, но тогда у неё был слишком маленький брат… Лучше бы я родился старшим, нежели она… У меня внутри что-то ёкнуло. Если Вертер не лжёт, я видел Алисию сразу в двух её ипостасях — жестокой правительницы-тирана и нежной, хрупкой, ранимой девушки, каковой она предстала только передо мной, с первого ночного разговора до последней ночи, принадлежащей только нам двоим. Со слезами на глазах, скорбью в голосе Вертер не мог лгать, просто не мог. Алисия открылась рядом со мной, стала собой, настоящей, как с ним. Она была настоящей рядом с Вертером, потому что любила, он был для неё родным… это значит, что Алисия и меня любила! Совершенно точно любила! Значит, при последнем разговоре, Алисия солгала, что ей нужны были от меня только поцелуи и секс!.. Но любящий человек никогда не поступит так, как поступила со мной она. Получается, Алисия меня разлюбила… Но как она могла, так быстро, всего за несколько часов? И, самое главное, за что? — Всё нормально, Вертер, не переживай. Ты её любишь, и это главное, — сказал Феликс, как в тумане, обнимая его. Подросток тяжело выдохнул через рот, посмотрел на нас красными глазами и продолжил рассказ. Я понимал — надо слушать, понимал, что для него это самое тяжёлое откровение и очень тяжёлый вечер, ему сейчас, наверно, хуже, чем мне. Но мне тоже было больно, безумно больно. Я очень сильно хотел, чтобы не было той сцены у ворот, хотел снова встретить девушку с бездонными тёмно-карими глазами, в красном платье, трепетную, нежную и ранимую, но при этом настойчивую и сильную, обнять, успокоить, поцеловать в нежные губы, напоминающие лепесток цветка. Защитить её от всей жестокости, бесчеловечности мира, сделать сейчас то, что не смог сделать Вертер. Я мог бы защитить Алисию от всего, позволить ей быть собой, жить так, как девушка мечтала… Но я ей не нужен. Возможно, у неё просто был кто-то лучше, что позволило бросить меня, ведь я так немного о ней знаю… Теперь я — просто разбитый защитник, который очень хотел любить, хотел быть нужным, но в итоге просто оказался за дверью. Нелюбимый, выброшенный, забытый… — Она была рядом всегда, до самого последнего дня, когда меня забрали в новую семью, а её оставили в детском доме. В ту ночь мы с сестрой не спали. Алисия дала мне указание — всегда помнить, кто я, не забывать свои корни, происхождение и не потерять себя в этом мире. Всю жизнь буду помнить её слова «не бойся, родной — когда выйду отсюда, я обязательно найду тебя, и мы снова будем вместе». Дело было за три месяца до её восемнадцатилетия. Алисия всегда держала данное слово, а тот факт, что мы до сих пор не встретились, и я ничего о ней не знаю… Я просто себя успокаиваю мыслями, что найду её, ибо не могу принять, что сестры больше нет… Не знаю, сколько времени, но нет… Очень тяжело принять, что я остался один из рода Звёздных, никак не могу сделать это… — Вертер зажмурил глаза от невыносимой боли. Феликс посмотрел на меня, безмолвно спрашивая совета. Я кивнул, понимая, что пора ему всё рассказать. Было очень сложно начать, меня выручил брат. — Вертер, твоя сестра жива. Мы виделись с ней, общались, — сказал он, пока я пытался справиться с воспоминаниями и болью. — Что? Алисия жива? — Вертер вдруг улыбнулся, показав зубы, и истерически захохотал. — Отличный розыгрыш, браво! — Если бы это не было правдой, розыгрыш стал бы слишком жестоким и непозволительным, — добавил я, ужасаясь, что у него такое в мыслях. Вертер видел в жизни слишком много жестокости к себе, так, что привык к ней, но это неправильно. — Серьёзно? — он перестал смеяться, вытер слёзы и подошёл ко мне вплотную. — Смотри в глаза! Ты не врёшь? — Нет, мы абсолютно честны с тобой, — ответил я, глядя в карие глаза. Они были светлее по цвету, чем у Алисии, но сходства в пристальном взгляде наблюдалось много. Как жаль, что тогда, при нашем первом и последующих разговорах, я ничего не знал про судьбу Вертера и не мог рассказать сестре, что он жив. Я вновь ощутил сверло боли в самом сердце. Когда же это, наконец, закончится? — Где она? Где вы её видели? Скажите мне, и я пойду за сестрой!.. Как она? Как сейчас выглядит? Нормально у неё со здоровьем? — Вертер завалил вопросами, на какие было больно отвечать. — В порядке она — такая властная, указания всем раздаёт, бандой руководит, — произнёс Феликс, снова дав мне передышку. — Какой ещё бандой? — теперь подросток посмотрел на брата, уверен, что так же пристально. — Сказал А, говори Б. — Да преступной! Феникс, значит, на работе задание получил — расформировать и арестовать банду, что держала в страхе весь район. Он собрал отряд, мы пошли на них, а там — она. Мы сражались, банда под руководством твоей сестры нас разгромила и взяла в плен. Потом мы там сидели в камерах, работали у них во дворе — навоз расчищали, скотину кормили, огород пололи. Твоя сестра так на подчинённых ругается — ой-ёй-ёй. Все её боятся небось, не зря же предводительницей сделали. А потом она сама нас из плена выпустила, так неожиданно — мы очень сильно удивились, — эмоционально рассказал Феликс. — Что ты несёшь? — Вертер посмотрел на него, как на идиота. — Ты бредишь! У тебя жар? — подойдя к брату, подросток тщательно потрогал его лоб и удивился. — Температуры вроде нет… Не может Алисия так себя вести! — Вертер, Феликс говорит правду, — с болью подтвердил я, желая поскорее закончить разговор и уйти спать. Особенно меня расшатала фраза брата про то, как Алисия выпустила нас из плена. Чем был чреват тот вечер, вспоминать не хотелось, но всё предстало перед глазами в мельчайших подробностях. Жестокий, безразличный взгляд, холодный тон голоса, дверь, что захлопнулась в паре миллиметров от моего лица. Вспоминать своё состояние в ту ночь я тоже не хотел. Чувствовал, что скоро закончатся все силы, и тогда я просто уйду спать, оставив здесь Вертера и брата. Хотелось бы до этого времени закончить тяжёлый, но нужный разговор. — Вы оба бредите. Алисия не могла, она работала только со мной или в одиночку — мы вдвоём обворовывали богатеньких индивидуумов. На большее, чем драки, она не способна, тем более держать в страхе весь район, — протараторил Вертер, жестикулируя руками и продолжая смотреть на нас, как на двух идиотов. — Но мы же не слепые, и не глухие. Понимаю, трудно принять, что твоя сестра возглавила обитель зла и творила такое, но, увы, это так, — произнёс Феликс, подошёл к Вертеру и положил руку ему на плечо. — Не трогай, — подросток дёрнулся и оттолкнул его руку. — Оставьте меня. — Ты что, на нас обиделся? А мы-то тут при чём? — искренне возмутился брат. — Феликс, пойдём, — сказал я обессиленным голосом. — Мне надо побыть одному, — произнёс Вертер, поворачиваясь к нам спиной. — Спасибо, что выслушали, поддержали, рассказали, просветили. Но теперь мне надо как-то это переварить… Я знал, что сейчас ничем ему уже не помогу — силы были на исходе, слёзы подступали к глазам. Безумно хотелось дать волю эмоциям. Я сказал Феликсу ложиться спать без меня, а сам закрылся в ванной, сел, прислонившись спиной к стене и ощутил, как по щекам побежали тёплые капли. Я сделал важный вывод: чтобы жить, нужно уметь проигрывать и забывать. Первое у меня получается, а вот второе, увы, нет.

«И снова память чувства ворошит, Любовь сильней пророчества. Не хочу свою судьбу делить с одиночеством. Я пытаюсь время изменить, Ищу спасенье в творчестве. Моё сердце от обид болит, в одиночестве. Мне бы легче просыпаться с другой, Легче будет с чужой, не с тобой, а с любой другой! Всё прошло, и всё равно: Далеко счастье мнимое-мнимое, И несовместимая любовь, На пороге счастливая, порою ранимая любовь, На закате дождливая, и часто ревнивая… Ищу и жду, свою найду!»