Запаха сигарет

Рома лежит на спине. От половых органов до рта пробирает безумный жар. Боль сворачивает в трубочку каждый миллиметр кожи. В целом, это чем-то похоже на то, когда пытаешься сдержать понос. Мышцы то сводит судорога, то странно расслабляются. Он вправду не смог бы сопротивляться сейчас. Но мысль о том, что его пустят по кругу, теперь не пугает. Вот это по-настоящему омерзительно. Он знает, чего хочет. Его не беспокоит то, что Антон практически перестал пахнуть. Собака сранная, то есть как сдерживать феромоны, он понял. Но это практически не раздражает. Не раздражает и то, что губы упираются в костяшки. Раздражает абсолютно безразличный взгляд Антона. — Блядство, — шипит он, оставшись в одиночестве. Спину ломит. Ужасно больно. Рома расстегивает брюки, спускает их вместе с трусами. Прикасается к члену. Лишь бы успеть до прихода Антона. Если бы кто-то зашёл сейчас в комнату, то подумал бы, что он решил передознуться сигаретами и обдрочиться. Мысли очень мутные, чем-то похожи на лихорадочные. Но общий смысл их Рома вычленить мог. Он вытирает руки салфеткой. Морщится. Кожу щиплет. Феромоны сосредоточились на Антоне. Каждая часть тела, что подтверждает, что он омега, практически молит о нём. И если не сегодня, то завтра, а если не завтра, то послезавтра. Рома хочет получить то, что спрятали от него в момент, когда он так в этом нуждался. Жар накатывает новой волной. Он не может даже сидеть. Буквально проваливается в сон. Просыпается от ощущение пальцев во рту. — Кха, кха, ты, мудак, — шипит Рома, сглатывая горькие таблетки. — че разбудить было сложно? Вода, которую ему заливают в рот, попадает даже в нос. Он вдыхает воду. — Это вся благодарность? — хмыкает Антон. — Лады, я пошёл. — Пошёл? Антон кивает, не собираясь ждать какие-то возражения, он двигается к двери. Хлопает ею. Оставляет Рому один на один со своей ненавистью. Антон со своими очечками, голубыми глазками и светлой кожей в мыслях становятся апогеем сосредоточения той злости и агрессии, что не может выйти через секс. Рома поджигает сигарету, тушит её о руку. Снова и снова, пока он не становится похож на леди баг. Даже так мысли утыкаются в облизывающего ожог Антона. Рома тупо пилит взглядом шкаф. Если бы глаза могли иметь силу, то в его комнате уже была бы лишь груда палок. Ладонь – отличная пепельница ненависти. Он вздрагивает, когда слышит, как вставляют ключ в замочную скважину. Женский кашель. — Блять, — шипит голос в коридоре. Дверь в комнату Ромы распахивается. Вот она. Мама Ромы. Длинные прямые волосы, аккуратные черты лица и густые брови. Густые брови которые всë ближе друг к другу. — Чего ты хочешь добиться таким поведением? — Рома вздрагивает от её голоса. — Ничего. Виснет тишина. Шуршит одежда, мама проверяет телефон, а её глаза безразличнее, чем у Антона. Да, вот она женщина прогоревшая от бесчисленного количества: мужчин, подработок, ссор и попыток достучаться до сына. Её белая рубашка, её брюки со стрелками, её украшения одно слово «минимализм» – всë идеально. Внешний вид поддаётся контролю, а Рома нет. — Зачем ты упираешься? — она сжимает пальцы на рубашке. Рома откидывается, ему жутко больно смотреть на неё. Помнится ей пришлось работать, спя по три часа из-за того, что он разбил чью-то машину. — Черт, пожалуйста, ты можешь показать мне, что ты не похож на него? — мама быстро сокращает расстояние, хватает его за плечи, пытаясь заставить его взглянуть на себя. А Рома дрожит. Он безумно рад, что принял таблетки. Боль не исчезла, она лишь немного стихла, но главное они помогают почувствовать себя на короткий срок чуть ли не импотентом. Вся эта ситуация что-то с чем-то. Он ходит по тонкому льду, чтобы провалиться в бездну вечных унижений. — Я, — голос хрипит. — я… Мама обнимает его. В этих объятиях больше боли, чем в чем-либо. И как он ей скажет, что он омега? Как? Омега, которой будет вечно тяжело найти работу. Омега, которая будет в вечной опасности. Омега… которая может забеременеть? От этой мысли вообще хочется выблевать всë из себя. Он отмахивается о мамы. Стряхивает её руки со своих плеч. Закатывает глаза, пожимая плечами. Разводит руки в стороны. — Ну, переборщил с сигами, и? — с лёгкой претензией в голосе спрашивает он. Мама хмурится. Тяжело вздыхает, протягивая раскрытую ладонь. Он отдаёт пачку с двумя оставшимися. Мама сует из в задний карман. На лице застывает разочарование. Рома же кутается в одеяло. Засыпает. Сон наступает неожиданно легко. Он проваливается и спит, и спит, и спит. Пока свой собственный запах перестаёт занимать всë пространство. И вот наконец-то сон становится похожим на сон. Тревожные образы стихают и исчезают. Спазмы прекращаются. Лихорадка спадает. Становится даже холодно. Спасает одеяло. Наверное, он сейчас похож на завёрнутый лаваш. Начинается ряд обычных сноведенческих событий. Бяша, та самая математичка, ларьки и звонки кому-то и куда-то. Конечно же, игры в дурака онлайн. И Антона там нет. Как же хорошо. — Проснись! Он чувствует как горит щека. Будет ли новый синяк? — Мммм? — Блять, боже же, что с тобой? — она дрожащими руками прикасается е его лицу. — какого хуя ты вторые сутки не просыпался? Ты употребляешь? Скажи честно. Я помогу. — Я просто спать хотел, — зевает он. — температура поднялась. Она притрагивается к лбу, который уже давно остыл. Он даже прохладный от количества пота, которое выделилось за эти сутки. — Врешь? Логично, она никогда ничему не поверит. Хотя она имеет на это полное право. Рома просто пожимает плечами. В воспоминаниях пытается нащупать, куда он засунул подавители. Наверное, стоит ещё выпить, но мама выдирает полки из тумбочки. Грохот. — Я, блять, весь дом обыщу, — шипит она, грозя своим пальцем с простым серебряным кольцом. — Окей , — кивает он, в надежде смотря на время. 12:56 — Я ещё успеваю на уроки, — бурчит он, еле поднимая тело пережившее первую в жизни течку. — отыщешь тут всё без меня? — Вали. Глаза матери горят, а может быть они просто красные из-за накативших слез. Рома частично понимает её или уговаривает себя понимать. Подхватывает рюкзак и сваливает. Подавители в заднем кармане брюк. Съедает их разжевывая. Горчит. Он еле переставляет ноги по старой дороге. Рома кидает взгляд на каких-то гопников. Мог бы нарваться на них, но и так синяки на щеках только-только стали желтоватыми. А сил… По нулям. Удивительно. Это первый раз, когда он не нарывается. А вот и каноничное место, которое снилось. Ларек. Рома опирается локтем туда, куда обычно кладут деньги. — Тëть Люб, — он улыбается во всё зубы продавщице. — продадите? — Прости, милок, твоя мать звонила, — она понимает плечами. — моя головушка мне ценнее твоей умопомрачительной улыбки. — Никак? — Никак. Рома вздыхает. Уходит, не прощаясь. Он останавливается лишь перед знакомой лестницей ведущей в здание под названием школа. Хмурится. Сейчас бы покурить… но он заходит, это так необычно делать, когда Бяша не жужжит где-то под ухом. Но сам то виноват. Рома даже телефон не проверил. Наверное, там звонков хуя туча. Рома вешает свою ветровку в гардеробе. Оглядывается. Сразу же натыкается взглядом на гардеробщицу. Сваливает, пока она не додумалась, что он без сменки. Идёт в родное место. Кабинет директора. Тот даже голову не поднимает. — А как же спросить, как у меня дела? Рома говорит это наигранно спокойно, равномерным шагом приближаясь к столу. Директор мимоходом оглядывает его. Улыбается, не отрываясь от документов. — Давай без вредительства, — он ставит печать, откладывая лист. — Какую дичь вы творите? — шипит он голосом полным обиды. Директор откладывает работу, складывая руки на груди. — Я помог тебе, чем мог, — он холоден и правдив. — как бы ты справился без Антона? — А если бы он меня трахнул? — Если бы? — он выглядит удивлённым.