Запаха сигарет

Рома на мгновение застывает. Посмеивается. Даёт пару секунд директору на оправдание. Ждет. Часы тикают. Пальцы всë сильнее впиваются в стол. А живот кажется вспороли, потому что это не просто спазм. Это сковывающая тревога вместе с упавшим в пятки сердце. Секунды становятся минутами. Тишина, как висела так и весит. Директор сидит откинувшись на спинку стула, сложил руки на животе, видимо впервые за день расслабил шею, откинув голову назад. Он спокоен. Рубашку он сегодня надел больше обычного, она совсем не в притык. Запаха феромонов нет. Рома сглатывает. Одним движением стряхивает папки на пол. Не отрывает взгляд от директора. Бумага покрывает весь пол. — Мерзкий ублюдок, — отчаянно шипит он. — Я пытался помочь, — директор не совершает лишних движений, но он совершает главную ошибку. Он смотрит в глаза. Рома даже на секунду засомневался. Сердце пропустило лишний удар сомнения. Директор, кажется, был растерян. — Вы мерзкий ублюдок,— голос слегка срывается. Рома, наверное, впервые за долгое время чувствует себя на свой возраст. Вот, ему всего шестнадцать лет, он абсолютно беззащитен. Его тело угловатое. Он только начал бриться. Он лишь пару лет назад перестал думать, что мокрый сон – это тогда, когда описался. Он ребёнок. Мама ему не поверит. Скажет обдолбался. Бяша точно такое же дитë. Отца нет. А сам Рома лишь местный хулиган и гопник, закрепощённый в рамки, в которые он сам себя поставил. Да. Он чувствует себя ребёнком. И это самое отвратительное чувство, которое когда-либо его постигало. Ярость хорошенько так пробивает. Слабость тоже. Слезы прожигают кожу лица. Такое уже было. Тогда он вписался на машине в дерево. Директор не двигается. Возможно, он сжал сильнее челюсть или напряг плечи. Но Рома этого не видит. Злость переклинивает. Ни сигарет, ни зажигалки, ни феромонов. Нет ни единого предмета способного причинить боль, которую он так жаждет. — Как ты думаешь, кто будет платить? — спокойный голос директора заставляет одуматься. Рома застывает. Руки над головой. Провода свисают. Он держит компьютер над собой, замахиваясь на директора. Холодок пробирается по спине. Каждая часть тела напряжена. — Кто? — повторяет директор. Рома до сих пор сжимает пальцы. — Успокойся, — произносит директор. Директор. Директор. Директор… Рома всхлипывает. Ставит компьютер на место. Провода виснут. Ударяются о края стола. Кажется эта мразота выдыхает. Рома расслабляется и делает то, чтобы никогда не сделал бы. Он клялся себе, что никогда. Но делает. Потому что в этом мире это единственное оружие. Добровольно выпускает свои феромоны, заполняя кабинет. Он впервые в жизни видит директора испуганным. Рома чувствует у себя на лице худшую улыбку в этой жизни, она ощущается, как слизь и боль. Ко всему он чувствует солёный вкус своих соплей. Рома опирается руками на стол. Вкладывает все силы в то, чтобы вдолбить этот ебанный стол в пол. Прикусывает губу. Задыхается. — Я испорчу вам жизнь, — писклявым, мальчишеским голосом произносит он. — разъебу её по маленьким кусочкам. — Хей, — закрывая нос, взывает тот к благоразумию. — Я один раз простил вас за ошибку, — шипит он. — а теперь ебитесь конём. Рома выходит, захлопывая за собой дверь, в кабинет, который оставит запах сигарет в себе везде: в книгах, полках, полу, столах, стульях. Руки дрожат. Он уверенным с лёгким покачиванием шагом двигается по коридорам. Рома чётко помнит, как именно впервые оказался здесь. В кабинете директора. Тогда ему разве что исполнилось лет десять. Отца посадили. Драки. Кражи. Сигареты. Плохие компании. Рома начал беспризорничать. Именно тогда он отнял у племянника директора полароид. Было страшно. Грозный, а главное безразличный, взгляд взрослого. Рома то и творил эту дичь, лишь потому что никто не обращал внимания. Не наказывают, значит можно. Вдобавок его боялись. Классно же? Никто никогда не будет унижать его, как шавку сранную, за севшего отца. — А Пятифан сын уголовника, — он до сих пор слышит эти смешки. — весь в папашу. Но стоило Роме развернуться и глянуть, как они тут же стихали. Вот она сила. Клацали клавиши. Директор молчал. — Если сказать нечего, пустили бы, — буркнул Рома. — Сказать есть чего, — парировал директор. — а вот цензурно, никак. — Давайте так, — хмыкнул он. Встретившись со строгим взрослым взглядом он лишь делал вид, что не оробел. Директор тяжело вздохнул. Между бровями образовалась морщинка, а он сам растирал переносицу. — Ну, уж нет, — он мотнул головой. — давай-ка, лучше скажи, что бы ты сказал мне, будь я твоим отцом? — Я бы послал вас на хуй, — прошипел он, сглотнув слюну так, что горло сводило. — мой отец не имеет право как-либо учувствовать в моей жизни. — Ну и славно, что ты это понимаешь, — директор состроил скучающее выражение лица. — но я имел в виду отец в духовном плане. — Тип батюшка в церкве? — Ага, сынок, исповедуйся. Рома засмеялся. К тому моменту он уже давно не смеялся настолько искренне. Возможно, тогда его смех впервые был детским, а не каркающим и хищным. Он почувствовал тогда себя учеником начальной школы. Не гопник. Не хулиган. Не сын уголовника. Просто ребёнок. Рома умывается. Проверяет в телефоне своё лицо. Да, слегка опухший, но может быть похоже на то, что он переболел чем-то? Скорее всего учителя подумают, что он бухал. Рома опускает лоб на руки. Звонок с урока. Рома снова проверяет своё отражение, настраивая мимику. Хмурые брови, сжатые зубы, недоверчивый взгляд. В общем, обычная рожа. Он улыбается. Вот так. Бяша купит сиги. Всë будет хорошо. Он преодолевает коридоры, быстрым топающим шагом, пугает малышню, как голубей. И заставляет, заставляет, заставляет себя улыбаться хищной улыбкой. Он падает на скамейку перед классом, в котором сейчас будет урок. Вытягивает ноги. Тянется. Пару секунд предпринимает попытку осознать, что это все было. Потом мучительно выдыхает. Рядом кто-то подсаживается. Рома уже собирается вякнуть, отпугнуть. Сначала замечает очки. — Как ты? — спрашивает Антон. Кажется сегодня он не такой борзый, как тогда. Видимо кукуху у него сносит не каждый день. Славно. Антон поправляет очки, с любопытством оглядывает Рому. Так и хочется его за нос цапнуть. — Лучше, чем мог бы, — бурчит Рома, тише и тише. — спасибо. — Отправь приглашение в дурака, — он опирается на его плечо. — хочу поиграть. — Отвянь. — Неа, — смеётся Антон. — хочу партейку в карты, против тебя. — А я не хочу. — Тогда жду денюшку за лекарств, — парирует Антон, злорадно хмыкая и уже протягивая раскрытую ладошку. Рома шлёпает ему по руке, мол, неповадно. Отправляет приглашение. Они садятся спиной к спине, переговариваясь матами и ругней. Бяша сегодня не пришёл. Без Ромы то учиться скучно. — Даун! — шипит Рома. — Я тебе отомщу! — Сам предложил в подкидного, — хмыкает Антон. — кто выиграет, тот и выиграет. — Мог бы сжалиться! — Неа. Всë это кажется безумно неправильным. Рома явно ощущает, как ему плохо, хотя бы из-за резкого выброса феромонов, от которых уже осталось всего ничего. Хотя это даже приятно. Вот он без секса выбросил из себя эту дрянь. Всего-то надо было вывалить эту громаду на какую-то мразь в своей жизни. — Хэй, вали мразоту! — восклицает Антон. — Я видел, что у тебя там была 7 бубнов! Подкидывай. — Блять. Он быстро тыкает по экрану Успевает. — Ура! — кричит Антон. Рома чувствует спиной, как тот выпрямляется. Вау. По чужому дыханию, движениям можно понять эмоции. Рома улыбается. Не так уж плохо. Может быть даже хорошо. — Ура, — Антон разворачивается с улыбкой во все зубы. — я победил! Победил! Хахха, ты лох. — Сам лох, — бурчит Рома. Он хмурится. Все-таки для игры он слишком рассеян. Антон обнимает его за плечи. Смотрит на его карты. — Давай, — диктует Антон. — дави дамами. — Опасно. — Зато интересно. Рома посмеивается. Пихает Антона, но делает, как он сказал. Проигрывает.