Запаха сигарет

Рома долго думает над сообщением Бяши. — Миришься с Антоном или уже всë? — он снова и снова повторяет про себя вопрос. Рома хмурится. Да, ответ сразу приходит в голову, но он кажется глупым, нелогичным и тем более безнадёжным. Они оба съедят друг друга. Даже косточек и тех не останется. Кажется он влипает в телефон минут пять, а потом вообще откладывать его, не отвечая. Надеется, что Бяша решит за него. Попытки поиграть в телефон из-за надоедливого потока сообщений не ведут к успеху. Сколько бы он их не смахивал. — Блять, — шипит он. Хочется бросить телефон об стену. Что за тупой вопрос? Нахуй Роме Антон? Он заходит в чат и наконец-то отвечает. — Или, — вот так. Рома остаётся довольным собой, как начинается сыпаться новый ряд претензий. Или не претензий. Он вчитывается. — Да, бля, Антон из дома сбежал, а у меня полный дом родоков, твоя же мать сегодня того этого, чупухенчиться пошла, братишку делать, может примешь его, на? — окончание забавно смотрится в экране телефона. — Сбежал? А вот это уже интересно, Рома пытается усидеть на месте ровно, но так интересно... — Ага, на, — слишком кратко отвечает Была. — Где он щас? — сообщение набираются с дьявольской скоростью. — Ты рядом? — Так миришься? — Бяша кажется не понял вопросов. — Он около другого ларька. Мне сгинуть? — Да. На какой из вопросов Рома отвечает согласием непонятно. Но что-то подсказывает, что вовсе не на первый. Он практически пулей выбегает из дома. Единственное чёткое, что он чувствует, это выжигающая ненависть внутри, обида, а ещё в добавок чудовищное желание обладать. Через десять минут он уже нависает над мрачным, жестоким и злым взглядом Антона. Тот сидит на поребрике, вытянув ноги в домашних тапочках без носок и с накинутой на плечи ветровкой. Очки на кончике носа. Рома не помнит куда бил, поэтому синяки слегка удивляют, так быстро выступили. Антон наклоняет голову и расплывается в хищной и ироничной улыбке. — Запыхался? — его голос звучит надменно. Рома же прикладывает руку к его лбу, а брови слегка плывут вверх. Он быстро возвращает на своё лицо выражение надменности, холодности и другой чепухи. Тянет за собой. — Пошли, мамкин скандалист, — бурчит Рома. — а то ща договоришься до щели в зубах. — Божечки, как страшно. Антона слегка пинают в бедро. Вообще он идёт на удивление спокойно, а может даже слегка поникше. Взгляд такой тусклый плавает от домов к деревьям и обратно. Вороны каркают, от вечернего ветерка шуршат листья, которые активно обваливаются им под ноги. Значит скоро будет субботник. Опять неоплачиваемый детский труд. Но самое главное, между Ромой и Антоном висит тишина, в которой напряжения, ругательств, ярости больше, чем где-либо. Они даже не смотрят друг на друга, но то, как шуршащий и усталый шаг Антона, меняется на более лёгкий, когда Рома начинает топать – это уже ответ. — Что случилось то? — пытается разрушать неловкость Рома, но получает лишь осуждающий взгляд. Наконец-то они оказываются у уже знакомого домика. Антон заходит, надевая эту свою личину прилежного ученика, стесняшки и вообще тряпки. Оглядывается. — Сегодня мамы дома не будет, харе строить из себя фиг пойми что, — фыркает Рома. — Спасибо, — он опускает голову и вешает свою ветровку, скидывает грязные тапочки. — Ой, какие слова знаешь. — Знаю. Рома хватает Антона за воротник и тащит в свою комнату, игнорируя впившись ногти в запястье. Сажает его к себе на кровать вжимая руки в плечи, нависает над ним. Кажется он «случайно» перестаёт контролировать свои феромоны, которые виснут в воздухе. — Прости меня, но разъясню, — он наклоняется к самому уху Антона и шепчет. — те твои слова – самое уебанское, что я слышал своей жизни. — А твоё поведение – самое уебанское, что я видел в этой жизни, — сухо парирует Антон, стреляя взглядом полным ненависти. — Оу, ну и тогда почему ты здесь? — А что мне ещё делать? — он отворачивается глубоко обиженный. — не бойся, я могу и на скамейке переночевать. Бяша не спрашивал о моём желании быть здесь… Он недоговаривает. Его целуют, перебивая. Антон явно может что-то противоревить под таким давлением феромонов и ещё одного фактора, который он не заметил. Рома наклоняется к его шее, принюхиваясь. — Тебя не смутило, что на улице ночь, а тебе не холодно? — с прямым шквалом издевательства говорит он. — Блять, — вот он краткий комментарий Альфы, который сумел не заметить гон. — Что ты там говорил? — Рома давит ему на грудь, заставляя лечь. Он наклоняется, руки до сих пор на плечах, приходится приложить не мало усилий, чтобы удержать Антона, лежащего на спине. Рома не особо умеет целоваться, поэтому это скорее похоже на наивное детское чмоканье. Неожиданно комнату и стены начинает пропитывать абсолютно иной запах, приятный, более лёгкий, который изменился с прошлого раза. Сейчас этот запах напоминает кондиционер на свежевыстиранной простыни. И вот оно, то самое противное чувство, когда мышцы слабеют. — Ох, — голос Антона становится в разы глубже, а взгляд чудовищно мытный, даже лёжа на спине, под Ромой, глаза – высокомерие. — ты про то, что я возьму ответственность? Так ты хочешь быть моим омегой? Подо мной? — Ты, — скрежет зубов, одновременно с тем, как под горой феромонов тяжело сидеть. Рома буквально ложится на Антона из-за слабости. Ощущение, что его придавили и слепили с Антоном, а вязкое возбуждение проявляется не там, где оно было всегда, не в члене. Рома вновь и вновь скрипит зубами, пытаясь принять этот унижающий честь и достоинство факт. Он утыкается в шею Антона и дышит. Рёбра Ромы сжимают. — Ну как? — тихо говорит Антон. — успокоился? — Что? Рому переворачивают, заставляя оказаться под ним. Антон ловко откладывает очки, вцепляясь губами в него. Руки мягонько проходят по спине, двигаясь вниз, к ягодицам. Сжимают их. Антон наклоняется к самому лицу Рому, останавливается. Тот весь напрягся, зажмурился, но губы то разжал. Конечно, он сам уже на грани течки. — Скажи, — сухо говорит Антон. — есть ли здесь презервативы? Рома испуганно дёргается. Морщится. Прогоняет у себя в голове череду мыслей, обдумывая, что да как. Словно это не за грань выходящая наглость. Неожиданно он чувствует, как целуют его шею. Он дёргается упираясь ладонь в затылок Антону. — Отвань, я думаю. — Ты сам выпустил на альфу в гоне столько феромонов, я и так держусь из последних человеческих, ты помнишь как тебе было больно? Так вот, у меня ощущение, что я сейчас изнутри сгорю, если не трахну тебя сейчас, — шипит он, нагло запуская руки под его футболку. — поэтому думай быстрее. Выбора у тебя уже нет. — Есть, вмазать тебе хорошенько.. — фраза обрывается на половине под сошедшей лавиной феромонов. Рома буквально задыхается из-за них. Переворачивается на бок, в позу эмбриона и дышит часто-часто. Антон же стягивает с него футболку. — Чего ты ожидал? М? — Блять, — шипит Рома. — подожди, щас, у мамы должны были быть, — он отталкивает его в грудь, практически невинно, мышцы уже больше похожи на желе. Антон, шипя проклятья, отодвигается, но в последний момент притягивает Рому, целуя. Кусает его губы, ощущение вообще, что он хочет его съесть. Рома отрывается от него, натыкаясь на то, о чем даже мечтать не мог, зависимые от него глаза, мутные от возбуждения из-за него, зацикленные только на нём. И вот, мгновение становится до жути реалистичным. Они оба в старой комнате, которая пережила уже достаточно стадий взросления Ромы, оставив такие следы, как наклейки из любимых мультиков на шкафу, не до конца содранные плакаты и всякая мелочь развешенная по разным углам, а ещё тот самый потерявшийся носок выглядывает из-под дивана. Шумное дыхание. Где-то трещит розетка. А ещё радио не до конца выключили на кухне. Слышно даже чириканье птичек, которые ещё не улетели. А запах – крышесносный. Собственно из-за него, они так себя и ведут. Да, да, из-за феромонов, а не запаха, но сейчас это не важно. По крайней мере для Ромы. Он еле терпит своё напряжение в штанах. Выбегает из комнаты, ударяясь плечом об стену, как птица об окно. Даже будучи пьяным его действия были более чёткими. Дыхание еле-еле помогает выживать, но с каждым вздохом рот наполняется своими и уже чужими феромонами. Как же безумно хочется потрахаться. Просто без всяких мыслей, но надо ещё в душ. Руки трясутся. Он перебирает полки, в надежде не нянчить детишек будучи в глазах всех бетой. Наконец-то. Достаёт, практически хватает коробку, с ней пусть Антон мучается сам, потому что Рома точно под землю провалится, если хотя бы не заставит в душ. Ко всему, вера в натуральную смазку тела жесть большая, но все-таки он мечтает найти там хотя бы детский крем без мяты. Он на половину мокрый, прикрытый лишь самой огромной футболкой, что у него есть. В первое мгновение, он испытывает жутчайшее разочарование, потому, что Антон, кажется заснул. Рома делает пару недоверчивых шагов ближе, а потом хуярит его коробкой по лицу. Тот ругается. Комната, которая переполнена феромонами Антона, заставляет подкоситься ноги. — Я думал не вернёшься, — спокойно говорит он. — надеялся. — Я решил, — с придыхания шипит Рома. — что ты будешь моим. И мне насрать каким способом. — К сожалению, я это уже понял, — бубнит под нос, явно опечаленный Антон. — Сам виноват, — он толкает его в грудь, усаживаясь сверху. — Из-за Полины? Настолько неполноценный? Знаешь же, что мне больно, что я не смогу сдержаться — сквозь зубы с полными мучения глазами стонет Антон. — Ты поступаешь хуево. — И? — Я понял. Рома целует Антона, в надежде, что тот снова перехватит инициативу. И именно это происходит, но кажется в каждом движении, прикосновении присутствует чудовищная издёвка. Комната почему-то больше похожа на поле битвы, где соперники те, кто должны как бы дополнять друг друга. Антон быстро меняет положение так, что Рома оказывается под ним. Собственно не появляется ощущение, что они куда-то спешат. Хотя Рома бы хотел. Всё снизу жуть как зудит, а течки нет, что тогда с Антоном то? Но он тянет. Глазки до жути печальные. Настолько, что Рома отворачивается. Его тут же чмокают в ухо. Антон стягивает с него футболку уже во второй раз и неожиданно прикасается губами к ожогам и шрамам. Он до странного нежно это делает. Обхаживает. Это уже выводит из себя, а когда Антон только доходит до плеч, Рома уже на грани. Это до жути странное чувство, будто его пытаются успокоить. Наконец-то Антон сжимает в своих руках его рёбра. Целует грудь по-середине. — Заебал с прилюдиями, давай уже покончим с этой хуйней, — прикрикивает он. — Подожди, иначе больно будет, — ворчит Антон. — я терплю, и ты потерпишь. — Да, бля, я лучше боль потерплю… Его затыкают достаточно сухим и словно деловым поцелуем. — Мне не охота трахать убегающего зверька, который только и будет способен плакать и орать. — Я не! Антон достаёт презерватив и натягивает на свои пальцы, достаточно резко вгоняет лишь один палец в Рому, тот замолкает и сутулится. Больно. — Признаю, — бурчит он. — Что же? — движения Антона становятся нежнее из-за чего охота прогнуть спину и поддаться немного вперёд. Рома тянется к своей футболке, хватает её и зажимает между зубов. Снова натыкается на печальные глаза Антона. Плевать. Количество пальцев увеличивается. Рома вдыхает носом собственный запах, но это не помогает избавиться от дурмана, пальцы на ногах сжимают простыни, напрягаться неестественно сильно. — Ах, — вырывается, когда Антон неожиданно становится резче. Его лицо ужасное грубое. Он сдерживается, как может. Рома хмурится, запуская свои ступни под его рубашку. — Трахни меня уже, не убегу. — Мне страшно. — Плевать. — Но мне правда… — Давай уже, иначе я сдохну. И Антон подчиняется. Надевает презерватив и с абсолютно испуганным, мучительным видом вставляет. В этот же момент в нём что-то ломается, что делает его взгляд мутно-возбужденным, а движение резкими и схожими с долбежкой. Рома откровенно напрягается. Странное и тревожное чувство наконец-то достигает и его, но поздно. Антон, притягивает его к себе, сажая к себе на колени, обнимает вцепляясь губами в его плечо. Покусывает. Это оказывается неожиданно приятно. Рома инстинктивно вдыхает и слышит стон. Антон практически с мольбой смотрит на него. — Еще, — одними губами произносит он. Рома берёт в ладони его щеки и с недоумением осматривает, пытаясь понять, что он хотел сказать эти. — Сожми… А. Теперь Роме становится до жути интересно, Антон, который до этого был печальным и достаточно уверенным, становится чуть ли не нежным котеночком, который постанывает и умоляет о большем. А толчки внутри усиливаются. Неожиданно Рома чувствует, как ногу сводит судорога, но одновременно с этим приходит и финал скрашенный дикой паникой из-за боли в ноге. — Подожди! — орёт Рома, но Антон не останавливается. — Ещё, немного, — на половине слова речь прерывается стоном. Он практически мгновенно вырубается после секса, что значительно удивляет Рому. Ну, хоть слез. Ему всегда казалось, что гон должен проходить в разы хуже, хотя готов поспорить, что Антон даже тут сдержался.