Запаха сигарет

Антон просыпается мягко выражаясь разбитым, помятым и убитым. В висках пульсирующая боль. Он переворачивается на спину и по привычке ищет очки на тумбочке. Пальцы медленно проходят по смятой простыне, по матрасу и наконец-то край кровати. По итогу он водит рукой по воздуху и сваливается. — Ты буйный по утрам? — жуя что-то, спрашивает Рома. Тень приближается, но всë такое смутное и неясное. Глаза заплыли слегка. — Очки где? — достаточно грубо спрашивает Антон. — Нате, возьмите, — слышно шуршание, какой-то стук и скрип кровати. Наконец-то он чувствует у себя в руках их. Надевает. Оглядывается. На стёклах следы от пальцев, приходится снять, используя, как тряпочку, одеяло. Возвращает их на себя. Пару секунд осознаёт, что было вчера, а потом опускает голову на руки. Поворачивается и прислоняется спиной к кровати. Охота даже не плакать, а рыдать. Он сбежал из дома, у него наступил гон, и он переспал с человеком, которому недавно наговорил всë, что придумал. Что он натворил? Сзади слышит, как скрипит кровать. — Че за мрачный вид? — Рома упирается ступнями ему в спину. — А тебя ничего не напрягает в этой ситуации? — он слегка поворачивается. — Ну, — пожимает плечами. — от меня воняет тобой, так что да, напрягает. — Да, блять, — Антон подскакивает, упираясь ладонями в матрас рядом с бёдрами Ромы. — ты хоть понимаешь? Блять, ты то сам мне сказал, что понимаешь, блять, блять, блять… — Да, что страшного то? — он в недоумении, но кладёт свои ладони на его, переплетая пальцы. — Встречаться с тобой, — чётко и быстро отвечает Антон. Рома мрачнеет, отрывает руки и складывает на груди. Сжимается Хмурится. Антон не успевает опомниться, как его тянут и он падает, утыкаться носом в плечо Ромы. Тот не мило и не нежно сжимает его голову за волосы. — Сам говорил, как там? Если переспишь бежать от ответственности не будешь? — шипит он. — Так что не жалуйся. — Если бы не ты… — То? Трахнул бы собаку на улице? — он разливается в смехе, словно это правда смешная шутка. — Ага, — огрызаться охоты нет. Он с лёгкостью мог сказать, что именно это сделал и так. Но промолчал. Была ли это поблажка за то, что Антон вчера наговорил всего или бессилие, он сам не знает. Просто он неожиданно ощутил себя до жути мерзко. Его мнения снова не спросили, а собака кажется не плохим вариантом. Антон проверяет телефон, где поток уведомлений о пропущенных звонках. Даже Оля звонила. Стыдно. — Держи, — Рома протягивает ему чашку с чаем. — не кисни. Он молча поджимает губы и впервые смотрит на Рому, как на своего парня. Он серьезно не стал отрицать этого. — То есть мы в отношениях? — спрашивает Антон. — Да. Рома поднимает чашку зажатую в руках Антона, заставляя его отпить. Смотрит остро и с легким недоверием. Словно хочет что-то спросить, но не может. Отвешивает подзатыльник. — Пошли, — тихо говорит он, отворачиваясь. — вроде какие-то йогурты были. — А тебе то как? — Антон отставляет чашку на пол, разворачивается, удерживает Рому за край футболки. Ему кажется, что вопрос крайне понятен и легок. Но Рома приподнимает бровь, ждя пояснений. Так и застывают. — Тебе то как встречаться с тем, кто обосрал тебя при первой возможности? — ярость, которую он вчера давил во имя безопасности, выходит в интонации. — Встречаться с тем, кого ты избивал? С тем, кому в первый же день разбил очки и нос? С тем, кого подставил в магазине? С простым знакомым? Рома недовольно цокает. Конечно, в комнате виснет тяжелая тишина и длительная пауза. Слышно даже то, как тикают часы. Возможно, он хотел, чтобы они потрахались и забыли все обиды, но не учел одного момента. Антоша – это сосредоточение ненависти, уж тем более к себе. А когда ты ебешь кого-то, кто не слишком приятно относился к тебе, в полусознательном состоянии это еще неприятней. — Ну, и что? — Рома все-таки отвечает. — Чего я такого плохо то сделал? Антон замолкает. Список слишком длинный. Он тяжело вздыхает, а живот сводит. — Я не хотел, чтобы мой первый раз был настолько паршивым, — коротко подводит он, замечая, как Рома дергается. — Черт, ну, прости, я же не ебанная блядь, чтобы удовлетворять все твои хотелки, — шипит Рома, нервно громко сглатывая. Антон неловко замолкает и абсолютно удивленный смотрит на него. Обиженный, немного покрасневший, зажатый, со своей угловатой внешностью Рома. Когда он ведет себя так тупо и невинно, хочется его поцеловать. Антон смеется в руки, даже очки еще чуть-чуть и слетят. Очередные следы на бедных окулярах. — Я не в этом плане, — он по-доброму улыбается. — я надеялся, что мой первый раз будет по крайней мере не во время гона, подготовленным хоть капельку, ко всему откровенно в тот момент я хотел больше сдохнуть, чем трахаться. Лучше бы выгнал меня на улицу. Я не хотел. — Ага, чтобы на следующий день, я узнал, что ты переспал с Полиной, — Рома теперь уже точно злится. — а это бы я узнал, сука ещё та… Антон мучительно закатывает глаза. Вообще ничего не понятно. Он отклоняется, сжимая простынь. Как тот, кто пытался подставить в воровстве, оказывается готов лечь под него лишь бы Антоша не загулял на сторону. Тяжело. Вот бы сейчас сидеть дома и осваивать ебанную анатомию, которую он буквально ненавидит. Гораздо лучше, чем выслушивать, где, как и какая он сволочь и, что ему вообще доверять нельзя, поэтому да, Рома весь такой снисходительный занялся с ним сексом. Откровенная жесть. — Блять — Антон притягивает Рому к себе за воротник и целует, пытаясь вспомнить хотя бы понравилось ему или нет. Из его рта пасёт сигаретами, зубной пастой и чем-то ещё. Сладковатым. А. Феромоны. Стоп. Антон облизывает чужие губы с восхищенным придыханием. Сладко, сладко, как же чертовски сладко. В его плечи упираются, а точно, его толкают. Толкают, пока он сжимает чью-то талию, целуя чьи-то губы. Наконец-то он ощущает отрезвляющую, но одновременно до жути бесящую боль, он испепеляет взглядом Рому. Тот практически дрожит, но не от страха. — А может прогуляем школу? М? — улыбается Антон. — Нехуй, я тогда над тобой сжалился, — он ударяет его а подбородок и вырывается. — у тебя уже не так много феромонов, чтобы возбудить меня. — Не пизди, я только после гона, — он накидывает ногу на ногу, сжимая поплотнее ноги и облизывая губы. — если взять то как пасёт от тебя, то я должно быть Чернобыль в роковой день. — В глазах темнеет, это старость или твой юмор? — смеётся во всё горло, воскликнет Рома. Кидает в Антона футболку. — Оденься, — опираясь спиной на шкаф, аккуратно складывая руки на груди, будто готовясь к личному представлению, он смотрит сквозь него, абсолютно никак не реагируя на оголенное тело. Всë это блеф. Именно поэтому такой секс параша. Антон поднимается, голова немного кружится, но он заставляет себя улыбнуться. Эта игра на выживание. Они оба будут врать до последнего, между ними любовь, конфетно-букетный период и страсть. Вовсе не одиночество, злость и ненависть. Но секс отдельно от этих факторов реально понравился. Впервые Антон чувствует себя настолько полноценным. Он принюхивается к своей коже. Сладкие, но сигареты. Такое бывает? — Жрать подано, государь, — кричит Рома. И они едят вместе, сгораемые чувством неправильности. Но это пройдёт. Родители просто игнорируют возвращение сына, словно это нормально. В школе ужасно стрёмно. Рома буквально испепеляет взглядом ему спину, тем более, если он смеет подойти к Полине. Тяжело. Антон тяжело вздыхает, протирая доску. Все-таки трахаться – это трахаться, а стоя у доски с мокрой тряпкой, он скорее ассоциирует себя с ней. Катя всë это контролирует. А точнее она прогнала Полину, сидит на парте и следит. А должна помогать. Тогда план – бесить её. — Прекрати мучить Полину, — он решает хоть как-то разрушить эту тишину. Первое, что приходит в голову, конечно же, поддержать спектакль. Но одновременно приходит вопрос: «а зачем?» Но фраза уже вырвалась. Журнал за спиной хлопает. — Хоть ты не играй в этот театр малого актёра! — практически визжит измученная Катя, опуская голову на свои колени. — Да, я провинилась, но перед ней! Если я не буду вести себя, как ревнивый ублюдок, Полиночка подумает, что я её не люблю, — она обнимает журнал, когда речь заходит о Полине, устало, но счастливо улыбается. — Она жуть как обижается, что прошлые два месяца у меня не было времени на неё, ну, девочка моя бесится, НО ТЫ ТО, — она кидает разъяренный взгляд, а Антон пожимает плечами. — Прости, я обещал ей… Катя отмахивается. Немного хмурится. Достаёт что-то из рюкзака. Кидает протеиновый батончик с ягодами. Это вызывает улыбку. — По-дружески прошу, не добивай меня хотя бы когда мы наедине, — задирая нос и мотая ногами, говорит она. Кажется её коса вот-вот обретёт силу и будет, как хвостик ходить туда-сюда. Неожиданно она откладывает журнал, впивает свой локоток в бедро и хмурит бровки. При её поведении, удивительно, что из причёски не вылезет ни единая лишняя прядка, а блеск на губах не исчезает целый день, тушь не осыпается. — Вот только, сколько моей Полиночке надо от меня, чтобы исчез её тревожный вид? — вздыхает она. — Тревога исчезает только после похода к специалисту, — Антон моет бедную тряпку, повидавшую века. — а ты просто не дави слишком. Будь рядом. Ты ей нужна. — Правда? — она просто сверкает. — Правда. — Лаааадно, — улыбаясь тянет Катя, прижимая телефон к сердцу. — скажу ей лишний раз, что люблю её. А ещё, скажи Роме пялится менее явно на тебя, а то его скоро так засмеют. Главный же гетеро был. — Бляяя, — вздыхает он, получая по губам. — Не матерись в святых стенах! — она показывает свой указательный пальчик. — Тогда сама ему это скажи, — вылетая из кабинета, бурчит он. — Я закончил. — Ну, и скажу…