Запаха сигарет

Рома не может удержать брови от судорожных движений туда-сюда. Вообще не понимает Антона. А как ему его понять то, если он сам себя слабо понимает? В принципе, есть один надёжный способ. Забить на выражения лица, интонации и тому подобную фигню. Слушать и наблюдать. И в принципе, ему сказали говорить – он говорит. Вопрос ставит в тупик. Рома на самом деле не думал над этим. Вообще не казалось, что директор способен на такое. Хотя Рома даже подумать не мог, что он так поступит. — Поебаться, — задумчиво произносит он. — Можем устроить, — хмыкает Антон, упираясь ступней, пальцами во внутреннюю часть бёдра Ромы, нежно нажимая. — Кстаааати. Улыбка Антона становится дьявольской. Насколько этого дауна шатает в эмоциональном плане? Рома тяжело вздыхает и морщится. Ладно, так даже интереснее. А мурашки ползают по телу, липнут. — Что ты хочешь сделать? — судорожно вздыхает Рома, от приближения пальцев к паху. — Ну, ведь твоя мама в отношениях с директором, — слабовидящие глаза неловко ощупываю его. — И? — Отомсти. — Как?? Антон пересаживается на бедра к Роме, обхватывает пальцами его лицо и целует. Слишком влажным и чересчур чмохюкающий поцелуй получается. Словно он его съесть хочет. Но так приятно, даже от того, как слюни тянуться между их губ. А этот мутный взгляд… Рома понимает, насколько может быть чувственным: «трахни меня». Эта фраза буквально пульсирует в нём. Точнее в определённой части тела. Но всё же мысленно подмечает, что выглядит Антон таким же скучающим, как и при выслушивание рассказа. Возможно, это его нормальное лицо. Хотя, плевать. — Стиральный порошок, — подытоживает поцелуи Рома, продолжая восхищённо смотреть на него с придыханием. — А я будто покурил, — хмыкает Антон. — Тебе лучше, — он разочарованно опускает голову. — я словно рот выстирал. — Пхпх, жесть, — он обнимает его, запуская руки под рубашку. — вообще тебе то план пояснить? — Желательно, — Рома не знает куда девать руки, опирается ими за спиной. — а то я, конечно, не против переспать, но в чем месть?? Он прикрывает глаза, погружаясь в ощущения. — После прошлого раза, — Антон давит на грудную клетку, заставляя его лечь. Лезет в тумбочку, в которой оставляли презики. Достаёт их. Упаковка разваливает на матрасе, так же как и они вдвоём. Поддевает упаковку зубом, то есть, кусая. — Нами тут пропахло так, что проветривая чуть не окоченели, — словно диктант, говорит он. — так вот, если же твоя мама узнает то, что мы ебемся, то что ты омега, то как ты стал омегой? А главное почему? Из-за кого? Кажется на мгновение на лице Ромы отражается сомнение. — Последнему она не поверит, — тихо говорит он. — А если директора просто прямо спросить, думаешь он станет увиливать? — Антон рассыпает свои поцелуи по его телу. — он мне казалось, мудак первоклассный, в добавок вообще не понимает, что на ответ тупо можно не отвечать. Тем более врать. — Есть так…азажзахах, — Рома смеётся, пытается свернуться клубочком. Антон щекотит сначала живот, а потом, когда он оказывается закрыт, подхватывает ноги Ромы. Закидывает их к себе на плечи. Хватает за лодыжку. Стягивает носок. Чуть-чуть и царапнул бы. — Нет, нет, нет, — вопит Рома, смеясь и хныкая. Пытается убежать, но Антон его притягивает снова. Когда лицо болит от улыбки, всё тело ослабло, а от Ромы остаются только тяжёлый вздохи, он всё же останавливается. Слегка запыхавшийся, из-за сопротивления, но взгляд, взглядом то раздевает. Рома ловит себя на ударном сердцебиении и примагниченном возбуждении. Стыдно, но у него встал. Лишь бы этот олух не подумал, что это из-за щекотки. Но лучше молчать. Иначе точно так подумает. Рома отворачивается и обиженно надувается. Но дыхание от этого не успокаивается. Он до сих пор пытается отдышаться. — Так ты выглядишь куда сексуальнее, чем в прошлый раз, — Антон вновь целует его в щеку и шумящие вздохами губы, лезя к чужим штанам. Он явно же должен ощущать тяжёлые вздохи на себе. Глотать их. Вдыхать, как дым сигареты. — Антон, — чуть ли не постанывает Рома имя, а потом закрывает рот руками. Тот достягивает с него одежду. Удивлённо смотрит. Прикасается губами к низу живота, двигаясь всё ниже и ниже… Рома не может содержать стоны. — Прекрати-прекрати, — он упирается в затылок Антона, толкая. — Точно этого хочешь? — к его члену притрагиваются, аккуратно, кончиками пальцев. — Я только-только дошёл до него. — Продолжай, блять, — шипит он сквозь зубы. — просто продолжай, молю. — Мило. Антон немного хмурится, а потом тянется к презервативу. Натягивает его на член Ромы. Неловко. На себя то надевал один раз, а на кого-то другого… Все-таки у него получается это сделать. Рома молча лежит, стягивая пальцами ног простыню. Ему впервые в жизни отсасывают. Так стыдно, но так кайфово. Он уже не может сдержать стоны. Вновь и вновь повторяет имя Антона. Толкает его голову. Но этот придурок в добавок давит своими руками на бёдра. Кожа или что там становится всё чувствительнее. Рома уже самостоятельно раздвигает ноги сильнее. Пилит глазами потолок. Жесть странно. Кончает, расслабляюсь. Ощущает себя просто лужицей. В этой же комнате он собирал первые пазлы, играл в машинки, осуждал сериальчики и фильмы, а ещё плакал из-за таблицы умножения. Антон ловко поддевает пальцами презерватив. Стягивает. Выкидывает в мусорку, но ещё минуты две стоит разминая челюсть. — Что с тобой… ? — всё же интересуется Рома. — С непривычки видимо, зажало слегка, — отмахивается тот. — Выпусти феромоны. — Зачем? Антон кидает строгий взгляд, в котором точно читается каждая мысль. — Ты раньше ими пользовался, как только заблагорассудится, — хмыкает он, наклоняясь над ним. — а теперь сдерживаешься? — Я ещё думаю над этим планом. — Что тебе не нравится? — он наклоняет голову. — Возможно, ты беспрекословно доверяешь родителям, — пристыженно говорит Рома, отворачиваясь. — но моя мама – истеричка. Она разорется дьявольски... — Крика боишься? — Весь двор узнает, что я омега и? — он кладёт руку на глаза. Антон накидывает на его нижнюю часть тела одеяло и садится рядом. Поглаживает по голове. Накидывает ногу на ногу, явно пытаясь скрыть под подушкой стояк. Чмокает его в щеку. — Ладно, понял, — пожимает плечами он. — Я ещё не отказался. Виснет неловкая тишина. Рома выхватывает подушку, утыкается ей в лицо и орёт. — Честно, меня заебало всё это скрывать, реально, — бурчит он. — таблетки, которые практически воровать приходится, отношение как к бете у альф, ведь не только у директора есть привычка под выпускать феромоны, — он поворачивается на бок, слегка выглядывая из-за уголка подушки. — я может смогу прожить так месяц, год или два, но не всю же жизнь так? Меня заебало возбуждаться от оров стариков. Унизительно. — Подожди, — тормозит его Антон. — подумай об этом потом, окей? — Да почему??? — Потому что, ну, как бы я то, не стеснялся вылил тебя бесстыдное количество феромонов, — стыдливо бубнит он. — надо бы ещё проверить. А так твоя адекватность сейчас под сомнением. Ты мыслишь полом. Ну, грубо говоря, членом. — Черт, ну я же согласился практически! — орёт Рома, из-за уходящего Антона. Тот открывает окно. Разворачивается, а ветер треплет шторы и его волосы. — Возможно, ты уедешь из этой деревни, а то что ты сказал, — он поджимает губы и отводит взгляд. — малейшие неудобства по сравнению с тем, что может быть. Ты замучаешься, если они узнают, кто ты. Рома подскакивает, и прямо так, не натянув ничего на низ, хватает Антона за воротник. — Прислушайся к уму, — ветер бьёт ему в затылок. — если они узнают, что ты омега, сначала физрук не будет давать тебе быть командиром, потом и другие учителя присоединятся, не давая лидерство в командных работах, а потом и лето наступит. Кто возьмёт тебя на работу? В тебе все вокруг будут видеть лишь того, кто должен зависеть от альфы, но ты, прости, я лишь шестнадцати летний подросток. Как я тебе смогу чем-то помочь? Рома столбенеет. Он всегда скрывал вторичный пол лишь из-за стыда за свою «не мужественность», а остальное было грубо говоря опасениями. Он даже старался не смотреть в сторону других омега. Лишь бы не заметить всё это. Лишь бы не понимать, что его положение выбор, а не необходимость. Антон поднимает одеяло и закутывает Рому в него. Обнимает, вот такой, через толщу ткани. — Прости, знал бы, не стал бы так рисковать, — вздыхает он. — надо будет что-то придумать, чтобы у тебя не было проблем. Рома грустно утыкается в основание шеи Антона. Кажется, мир сводится к обречённости. Он достаёт свои руки из-под одеяла. Закутывает вместе с собой и этого придурка, окоченеет же. — Я люблю тебя, — говорит Рома, и слова виснут в воздухе. Антон сжимает его сильнее. Он дрожит. Поглаживания по спине не помогают. Рома отворачивается. Ну, и ладно. Щёлкает замок. Каблуки. Рома хмурится, оглядывается и роется по ящикам. Запах до конца не выветрился. Он просто проливает баночку с эфирным маслом сосны. Но мама так и не заходит в комнату. Слышно пение. Рома натягивает штаны, а Антон прячет презервативы глубже в тумбочку. Рвёт какой-то лист, чтобы скрыть использованный в мусорке. Рома проводит большим пальцем по своей шее. — Это, блять, моё сочинение по литре. — Бля. — Сам будешь мне новое писать. — Ладно-ладно, — он дёргается. — Ты Бяшу привёл? — мама все-таки открывает дверь в комнату и заходит. Хмурится. Машет рукой под носом. Антон протягивает руку, здороваясь. Весь такой прилежный мальчик, как такое чудо может не понравиться? Особенно, если сравнивать с беззубым Бяшей. Рома чувствует себя обделенным, пока эти двое гоняют чаи и что-то светски обсуждают. А ещё чувствует абсурд всей ситуации.