Ты так очаровательно спишь, Разговариваешь во сне, Не разговаривай о вчерашнем дне, Никогда о вчерашнем дне, Охраняю твой сон, чтобы никто не проник: Снаружи справляюсь сама — внутри мой двойник, Пока спишь, разговаривай только с ним, Фокусируйся только на нём, Теперь просыпайся на раз-два-три, Остальное досмотрим днём, Просыпайся на раз-два-три. И не спи до зари, (Я люблю тебя) — повтори! Я больше никогда не уйду — повтори!
Джинни проснулась от какого-то дискомфорта, почти боли. Поднявшись в постели, она увидела удивительной красоты бабочек с огненными чёрно-красными крыльями, которые обжигали кожу её ладоней. Джинни согнала их рукой, и волшебные бабочки, словно и правда могли испугаться этого движения, взмыли вверх, оставляя за собой длинный шлейф из красно-золотых искр. Они на секунду застыли в воздухе, словно позволяя рассмотреть себя со всех сторон, а потом упорхнули в сторону двери, явно намекая на то, чтобы Джинни следовала за ними из комнаты. Она задумалась. Любопытство охватило её, звало поддаться на призыв и пуститься навстречу приключениям. Разум же логично рассудил, что идти за творением неизвестной магии крайне опасно. Джинни встала с постели и подошла к небольшому комоду в изголовье кровати, куда обычно убирала на ночь свою волшебную палочку. Она выдвинула верхний ящик, на ощупь отыскивая какую-нибудь мантию. Затем взяв тускло бликующую в полутьме комнаты палочку, Джинни накинула мантию прямо поверх ночнушки и вышла из комнаты. Любопытство в очередной раз победило здравый смысл. Каждый сантиметр дома был теперь хорошо ей знаком, однако Джинни всё же с гулко бьющимся сердцем замерла на площадке перед винтовой лестницей вниз, и ей показалось, что мрачным чернильным провалом на неё смотрит само зло, а бабочки манят её в эту тьму на погибель. Что ж, скорее всего, так оно и было, решила Джинни и стала спускаться вниз так аккуратно, как только могла, чтобы скрип ступенек не разбудил тётушку. Казалось, лестнице не будет конца, а пламенные бабочки всё порхали рядом, время от времени обжигая лицо Джинни жаром своих крыльев. Наконец лестница осталась за спиной, и Джинни попала в тишину кухни. Быстро пройдя сквозь это оставшееся пространство, она замерла перед дверью. Набравшись решимости, Джинни беспрепятственно вышла наружу, прошептав лишь «Колопортус», ведь внутри полагались на защиту «Фиделиуса». Полной грудью Джинни вздохнула ночной воздух, наполненный запахом травы и свежести, и плотнее запахнула на груди видавшую виды мантию. Коса, заплетённая на ночь, теперь распустилась — резинка, как обычно, слетела во сне, — и волосы мягко трепетали возле лица. Джинни вслушивалась в звуки сверчков, оглядывая двор вокруг и не замечая ничего интересного. Кроме красивой, почти круглой луны, головкой заплесневелого сыра взирающей с неба. А бабочки тем временем нетерпеливо манили её прочь — через двор и огород к неприметной калитке в высокой траве, которую неплохо было бы и прополоть. Стиснув в руке волшебную палочку, она двинула вперёд и кинула на прощание взгляд на тёмный и будто пустой дом. Бабочки всё летели дальше — мимо двора, через калитку, по полю, всё вперёд и вперёд — туда, где располагались только покрытые вереском холмы Оттери-Сент-Кэчпоула. Джинни попыталась припомнить, уводили ли обитатели полых холмов к себе девушек, или интереснее всего им были именно мужчины, но не смогла ничего оживить в памяти. Но если бы её забрали отсюда, из этого мира, где всё так запуталось, перевернулось с ног на голову, чтобы вернуть через десятки или сотни лет — может, она бы и не расстроилась... Даже, если бы ей, коснувшейся родной земли вновь, суждено было бы рассыпаться в прах. Чтобы разогнать сонливость и невольно подкравшийся страх, Джинни тихонько запела:«На Элисон Гросс посмотреть-то страшно, Лютая ведьма — Элисон Гросс. Она меня заманила в башню Или нечистый меня занёс. Пурпурный плащ, как пламя яркий, Она мне показывала, маня: "Уж я-то не поскуплюсь на подарки, А ты, красавчик, люби меня"».
Единственное видение Волдеморта во сне случилось ещё в мае. Атмосфера тягучего почти-кошмара подсказала ей, что Тёмный Лорд наверняка был встревожен или раздосадован. Собственные выводы удивили Джинни: она никогда не думала, что тонкая нить сновидений и судьбы не только не оборвётся со временем, но станет как будто сильнее. Десятки мыслей ежедневно теснились в голове у Джинни. Они то погружали её в чёрную меланхолию, то питали лихорадочным возбуждением, то заставляли почувствовать глухое отчаяние. Чем больше времени она себе давала, чтобы унять это волнение — тем хуже чувствовала себя. Июнь был в самом разгаре, и Джинни уже ничего не ждала. Отчаялась ждать. Вскоре впереди замаячил огонёк, и с каждым шагом он делался всё больше и больше, пока не стал виден горящий прямо посреди поля костёр. И застывшая рядом с ним до боли знакомая фигура. Джинни замерла, не в силах сделать больше ни шагу. Сердце, успокоившееся было от прогулки, вновь зашлось в истерике. Убедившись в своих подозрениях, она хотела повернуть назад и броситься наутёк, пока её не заметили, но предательские бабочки уже полетели вперёд и, сделав будто бы круг почёта вокруг костра, впорхнули в него, вновь становясь единым целым с пламенем. — Я уже почти потерял терпение, — сказал Волдеморт, поворачивая голову. — Садись! Он махнул своей большой белой ладонью в сторону низенького колченогого табурета, стоявшего недалеко от его собственного. Это могло быть даже забавно — сидящий на маленьком табурете Волдеморт, скрестивший у основания свои слишком длинные ноги. Но Джинни решила, что едва ли это забавно. Вздохнув, она шагнула из темноты и присела рядом, неловко подбирая колени к груди. Дерево слегка скрипнуло под ней, и она наконец смогла рассмотреть ночного визитёра. — Как вы нашли меня? — Не так, чтобы слишком просто. «Фиделиус», я полагаю? — Джинни кивнула. — Меня уже начинает злить это заклинание. И кого вы, интересно, там прячете? — Тётушка Мюриэль считает, что в её доме теперь не вполне безопасно, когда я живу с ней под одной крышей, — обтекаемо ответила Джинни, не желая нарушать данного тётке Обета насчёт Олливандера. Она незаметно выдохнула. Ещё на прошлой неделе, когда мистер Бруствер с Биллом и Флёр заглянули проверить, всё ли в порядке, с тётушкой Мюриэль у них вышел скандал. Джинни каждый вечер после работы в лавке у Горбина переносилась камином в деревню Оттери-Сент-Кэчпоул, а уже оттуда шла пешком до домика Мюриэль, чтобы ненароком не привести за собой "хвост". Но тётушку всё равно обвинили в том, что та поступает преступно безответственно в отношении Олливандера, отпуская Джинни каждый день за пределы их коттеджа, и что никакие методы предосторожности не помешают сдать их. На это Мюриэль справедливо заметила, что взяла с Джинни Непреложный Обет о неразглашении их тайны и запрете на добровольный провод в дом кого бы то ни было, но это не убедило ни Билла, ни Бруствера, ни Флёр. Джинни только тогда подумала, что они упустили из виду возможность ментального вмешательства. Поневоле ей пришлось с ними согласиться, о чём она тут же и сказала тётушке Мюриэль и предложила попробовать снять комнату в Косом переулке. Ситуация была непростая, но вмешался Олливандер, сказав, что и сам устал быть обузой для Ордена, равно как и находиться под домашним арестом. И попросил о помощи в последний раз — для воссоединения с семьёй. В итоге Олливандера под охраной перевезли в тот же вечер, отчего тётушка Мюриэль впала в заметную меланхолию, как показалось Джинни, несмотря на то, что не уставала ворчать, что Гаррик и Джинни стесняют её. Судя по тому, что Джинни не услышала от неё ни слова обвинения, несмотря на склочный нрав, тётушка вообще не стремилась сделать свой выбор в чью бы то ни было пользу. — Ну да, пожалуй, я только тем и занимаюсь, что прихожу за старушками в ночи, — ответил Волдеморт. Джинни едва удержалась от того, чтобы хмыкнуть. Теперь-то она в полной мере ощутила, насколько решение Ордена было своевременно. Незаметно она вытерла вспотевшие ладони об одежду. Простая чёрная мантия покрывала широкие плечи Волдеморта, а плоское лицо пряталось под капюшоном — может быть, он озяб здесь, в этой ночной свежести? Он грел руки о белую чашку, медленно что-то цедя из неё. Джинни заметила у его ног металлический чайник. — Хочешь? — Волдеморт кивнул головой на запасную кружку, которая стояла там же. — А что это? — осторожно спросила Джинни. — Чай с мятой, — пожал плечами Волдеморт, делая новый глоток. Джинни скептично поморщилась. — Что? — со смешком спросил Тёмный лорд, кидая на неё косой взгляд. — Ты думаешь, это яд? Знаешь ли, в последнее время я предпочитаю более зрелищные способы убийства. Спроси Чарити Бербидж, например. Хотя она тебе вряд ли ответит. Джинни сглотнула и поёжилась. Профессор пропала ещё прошлым летом — об этом была заметка в «Пророке». Но Джинни не очень-то хотелось спрашивать, что же с ней стало. — Кроме яда, существует ещё множество зелий… с разными свойствами. — С пересохшим от волнения языком было чрезвычайно сложно говорить, но Джинни всё равно попыталась. — Браво, школьное образование всё-таки оставило какие-то следы в твоём мозгу. И что это может быть, например? Сыворотка правды? Амортенция? — Волдеморт весело посмотрел на неё. — Но мне казалось, мы и без неё сможем… найти общий язык. От того, с какой двусмысленностью Тёмный лорд произнёс последние слова, кровь моментально бросилась Джинни в лицо. Стало мучительно жарко. Конечно, он был совершенно прав — не было ничего такого, чего бы Волдеморт ни сделал даже против её согласия. Она понимала, что безвозвратно упустила свой шанс на сопротивление, выйдя к нему на встречу. А может — ещё раньше. Гораздо раньше. Волдеморт взмахнул палочкой, и в воздух поднялись чайник и чашка. Тёмная жидкость полилась в кружку, а затем та плавно направилась к Джинни. Поднимающийся над жидкостью горячий пар отдавал мятным ароматом. — Как вы узнали, что я люблю чай с мятой? — выдала Джинни, делая крошечный глоток и не отвечая на насмешливый намёк Волдеморта. — Не обольщайся. — Он развернулся корпусом от огня и, уже не стесняясь, разглядывал её. — Я сам его люблю, а ты слишком долго не просыпалась, спящая красавица. Джинни мысленно назвала себя идиоткой. Предположить, что Волдеморт заботится о чьём-либо комфорте! Смешно! — Вы больше не сердитесь на меня? — спросила она, прерывая затянувшуюся неловкую паузу. — За что? — За то, что спасла вас… господин. — За то, что спасла?.. Так вот, как ты это называешь… И тут же чуть не угробила? Да, пожалуй, не сержусь. Волдеморт достал из-за пазухи газету, сложенную в несколько раз. Джинни со странным чувством узнала в газете майский выпуск «Ведьминого досуга». — Твоё лицо на передовице. Ты здесь не так уж плохо получилась. Читала статью? Джинни сглотнула и зябко передёрнула плечами от внезапной пронзившей всё её тело дрожи. — Читала, — просто ответила она. — Сначала написанное меня взбесило. Я хотел было отправить человека, чтобы объяснить недалёкой журналистке, что следует и чего не следует писать о лорде Волдеморте. — Он выдержал драматичную паузу, в течение которой взмахом волшебной палочки подбросил в костёр хворост. Огонь вспыхнул ярко-жёлтыми искрами и оглушительно — по крайней мере, так Джинни показалось в мучительной паузе — затрещал. — Но потом меня осенило: люди ведь по большей части настроены оптимистично: что мир скорее добр, чем зол. И им правят любовь и правда, которые победят смерть и восторжествуют на пепелище… Джинни хотела сказать, что тоже верит в это, но Волдеморт не дал вставить ей ни слова. — …И им не составит труда поверить в то, что написано. Как там сказано: «…наличие глубоких и безрассудных чувств»?.. Недурно, так ведь? А поверив, они будут уже не столь критично и непримиримо ко мне настроены. Джинни почувствовала, как земля буквально ушла у неё из-под ног. Всё вокруг стало зыбким и нереальным, как болотистая почва. Мир, сотканный из лжи и несуществующих чувств. Глянцевый снаружи и гулко-пустой внутри. Полый, как холм. — Вы хотите меня использовать? С чего вы взяли, что я стану вам помогать? — Обида сдавила сердце тисками. Джинни что есть силы сцепила зубы, чуть ли не скрипнув челюстью от досады и гнева. — Не тебя, но ситуацию — есть в этом тонкая, но существенная разница, — сказал Тёмный лорд увещевательно. И даже, как бы в утешение, положил свою тяжёлую, будто налитую свинцом, ладонь ей на плечо. Пальцы слегка сдавили его поверх мантии. — Но даже если ты сейчас пойдёшь, встанешь посреди министерского атриума и громко заявишь о том, что не имеешь ко мне никакого отношения — кто же тебе теперь поверит, после того, что ты сделала? — добавил он со смешком. — Я тебе уже говорил, фейри. Если не можешь повернуть реку вспять — попытайся хотя бы управлять потоком в его разрушительности. Есть в латинском языке такое словечко: Virtu. Его переводят на английский как добродетель. Но в широком смысле Virtu — это сила характера, талант, смелость, хитрость, ум — то есть любые качества, позволяющие человеку осуществить свои желания или достичь величия. В жизни Virtu противопоставляется Фортуне — удаче, судьбе. Как я уже говорил тебе, если половину своей жизни отдать Фортуне, то уж вторую половину надо у неё непременно отобрать и сделать зависимой лишь от Virtu . Но сейчас можешь расслабиться: на данный момент от тебя даже особо ничего и не требуется. — Помолчав немного, Волдеморт многозначительно добавил: — Кроме благоразумия. Пламя взвивалось вверх, распространяя вокруг успокаивающее тепло. Но Джинни всё равно колотила мелкая дрожь — то ли от его присутствия, то ли от сказанных им слов. Тёмный лорд же, продолжая смотреть лишь в огонь, сказал: — Души и лояльность всех без исключения жителей магического мира — вот что мне нужно. А что нужно простому волшебнику для счастья? Правильно — магия и жизнь. Остальное — частности, о которых все скоро забудут. С грязнокровками вышло не так, чтобы по плану. Но я всё равно смогу обернуть все требования вашего хвалёного Ордена Феникса себе на пользу — вот увидишь. В конце концов, пусть все увидят, что я способен на милость и не готов рисковать своими людьми. Да и потом, лишать экономику части волшебного сообщества — это недальновидно. А всё-таки будут грязнокровки на том месте, на котором им давно положено быть, чтобы Орден или кто-либо ещё ни пытался с этим сделать. И никто из моих так называемых соратников не сможет даже мысленно упрекнуть меня в мягкости — ведь были спасены их никчёмные шкуры. Волдеморт взмахнул рукой, и из костра вновь вспорхнула огненная бабочка; она закружила вокруг его пальцев, перебирающих воздух, словно клавиши фортепиано. — Немного обещаний, в меру правды и капельку сладкой лжи, чуть-чуть благородства и стойкости перед неудачами, недосягаемости и вместе с тем — че-ло-веч-нос-ти. Неправда ли, замечательный выйдет коктейль? Видишь, фейри, что бы мои враги ни делали — я всегда буду на шаг впереди. — Вам не удастся одурачить всех. Правда слишком очевидна, — сказала Джинни срывающимся голосом. Ей захотелось разрушить его искусно выверяемую иллюзию, рвануться вперёд, как огненная бабочка, порвать оковы липкой паутины. — Разве? Люди хотят быть одураченными. Но что есть правда, дорогая Джиневра? Ты говоришь об истине. О добродетели. Но для лидера главное — это укрепление и сохранение своей власти. Добродетель не может быть мерилом успеха. Истинное мерило — создание весомой политической силы, грозного общества, с которым будут считаться. Управление должно быть полностью отделено от этических соображений. Признать это — тоже форма мужества. Лидер не всегда может позволить себе быть сострадательным, лояльным, гуманным и честным, поскольку характер его роли часто требует жестокости, бесчеловечности и обмана. Волдеморт вновь отпил из кружки, неотрывно глядя на танцующие языки пламени. Джинни наблюдала за ним краем глаза, не решаясь смотреть в упор. — Если ты спросишь меня, что лучше — когда тебя любят или боятся, то пусть уж лучше боятся. Так гораздо надёжнее. Невозможно ни на кого положиться до конца. Одни робкие, вторые нечестные, третьих можно купить, а четвёртые легко меняют своё мнение. Такие недостатки присущи всем и всегда. Неважно, клянутся они тебе в любви или восхищаются — только постоянный страх, основанный на реальной форме наказания, эффективно держит людей в узде. Любовь может угаснуть, мнение измениться, но преодолеть страх гораздо сложнее. Вот разве что не стоит доводить дело до ненависти — она приводит к попыткам убийства и заговорам. Никого из этих трусов я не опасаюсь, само собой, но мне бы хотелось, чтобы все были заняты… общим и полезным делом, а не отвлекающей ерундой. Джинни постаралась отогнать сонное оцепенение от его слов. Фигуры расставлены, враг определён и нарисован, промывка мозгов идёт полным ходом. Кто выражает протест и сомневается — тот становится врагом народа. Тот, кто пропаганде не верит и понимает, что происходит нечто ужасное, ничем не может помешать Министерству и Волдеморту. Джинни отчётливо чувствовала его злорадное торжество, смешанное с толикой раздражения из-за проволочек. История вершилась прямо на её глазах. С её помощью. Что же она натворила! — Значит, твои родители отказались от тебя? — спросил вдруг Волдеморт скучающим тоном, выводя Джинни из задумчивости. — Мои родители никогда не признавали господства чистокровных. И ваших идей. — Едва ли они хорошо себе представляют мои идеи за пределами вдолбленных им в голову догматов. Да, я не стремлюсь к упрощённому делению мира на добро и зло. Лучше сделать акцент на стремлении к успеху, а не к неудаче, необходимости силы, а не слабости. В основе же гуманности и пацифизма, братания с магглами, которые проповедует ваша так называемая «светлая сторона» — лежит простейшая животная трусость, страх боли, страдания и смерти. Но основное противоречие даже не в этом или чистоте крови, хотя и в этом, конечно, тоже, а в том, каким должен быть мир по мнению таких идеалистов, как твои родители или Альбус Дамблдор, — это имя Волдеморт произнёс с едва заметными ненавистью и презрением, — и каким он на самом деле является. Между этими двумя понятиями существует значительный разрыв. Если вести себя в соответствии с идеализированным представлением о мире, а не интересоваться присущей ему сложностью, многоликостью и многогранностью, то это приведёт лишь к саморазрушению. Мир не является утопией. Он содержит, конечно, редкие проблески добра, но также наполнен ловушками, обманами и опасностью. Надо быть внимательным и устойчивым перед лицом реальности. Жить в соответствии с тем, каков есть мир, а не тем, каким он должен быть, вот в чём суть. — Вы говорите лишь о себе и ни слова о благополучии простых магов. Это может привести лишь к упадку и к тому, что все вокруг будут принимать такую неискренность за пример для подражания, — торопливо выплёвывая слова, вставила Джинни. — А что простые маги? Со временем народ поймёт, что я для них большее благо, чем даже они того заслуживают. Джинни устала слушать эту душную и путающую местами землю с небом речь. Ей казалось, будто тяжёлый камень положили на грудь. И она, воспользовавшись паузой в его речи, выпалила последнее, за что держалось ещё её ускользающее сознание: — Там, в битве, погиб мой брат. — Я не хотел, чтобы эта бойня состоялась, — ровно ответил Волдеморт, с сухим звуком потирая свои ладони. — Я смел надеяться, что Гарри Поттер не станет прятаться за спинами соратников — ты и сама видишь, что так думать было ошибкой. Самые лучшие, самые отважные бойцы всегда погибают первые. На секунду, на доли секунд они опережают всех остальных — не зная страха, не ведая сомнения, — и первые складывают свои жизни. Я тоже потерял на этой битве магов, которыми бы не хотел рисковать. И не только магов. Самых верных, самых преданных. И не уверен, что это потеря восполнима. На мгновение только Джинни вспомнила изгиб издевательской ухмылки на ярких губах Беллатрикс Лестрейндж. Удивившая теперь Джинни мучительная ревность коснулась вдруг её сердца. Она отмахнулась от неё, как от назойливой мухи — Беллатрикс была мертва, нечего было и мучиться вопросами без ответа. Но можно ли было считать в таком случае, что, обменявшись потерями, они стали квиты? Едва ли… — Поэтому вы собрали такое воинство, чтобы договориться по-хорошему? — спросила Джинни саркастично. — Si vis pacem, para bellum. Нам лишь надо сделать так, чтобы их смерть не была напрасной. Понимаешь? Джинни ничего не ответила, зябко передёрнув плечами. Ведь она отказывалась понимать, какая такая его великая цель сможет окупить эти жизни. — И тем не менее, я рад, что ты осталась цела, — сказал вдруг Волдеморт почти мягким тоном. — Вы оставили меня! — поневоле вырвалось у Джинни. Тёмный лорд повернулся и внимательно посмотрел на неё. На губах его заиграла кривая, понимающая усмешка. Издевательски понимающая. Джинни моргнула, пытаясь прервать такой мучительный зрительный контакт. Опустила взгляд к земле, к потёртым ботинкам. Запоздало она подумала, что зря вышла к нему в таком неказистом виде. — Ты должна понять, что тогда рядом со мной тебе было небезопасно. Я был зол, — медленно, как ребёнку, проговорил Волдеморт, проводя рукой по распущенным волосам Джинни. Мурашки пробежали по её спине от этой простой ласки. В носу противно защипало. — Всё хотел спросить: ты и Поттер — вы же были довольно близки?.. — Что вы имеете в виду? — похолодела Джинни. — В сексуальном плане, — без обиняков уточнил Волдеморт. Он чуть приблизил к ней своё змееподобное лицо, и вертикальные зрачки отразили пламя костра. Джинни опять стало горячо и неудобно, и она пожалела, что не додумалась отодвинуть табурет ещё чуть подальше, когда садилась на него. Захотелось встать и уйти от этого неловкого разговора. От слишком будоражащего её присутствия Волдеморта. — Не всё ли вам равно, господин? — задала Джинни резкий вопрос. — Отвечай! — рявкнул он, беря её подбородок двумя пальцами, больно сжимая его и жадно уставившись в глаза. — Нет, мы никогда не заходили с ним так далеко… — сгорая от стыда, выдохнула она почти ему в губы — так близко теперь было его лицо. — Это хорошо! — вновь весело отозвался Волдеморт, отпуская её лицо и отворачиваюсь к огню. — Значит, я не зря пришёл сюда сегодня, и ты мне пригодишься. — В чём? — Допивай чай и пойдём. Всё, что тебе нужно будет знать, расскажу по дороге. — Я не могу с вами идти — сейчас ночь, тётушка хватится меня утром, да и кроме того — я не одета.. — А, так, в целом, ты не против?.. — совсем развеселился он. — Мне очень даже нравится твоя ночнушка — она такая непретенциозная… Волдеморт посмеивался, взглянув на неё через плечо. Джинни судорожно вцепилась в края прикрывающей плечи и грудь мантии, плотнее запахивая её поверх виднеющейся ночной рубашки. — Позвольте, я схожу хотя бы переодеться… — Мерлин! Ты волшебница или кто? Он поднялся с табурета и бросил: — Вставай! Волдеморт поднял палочку и начал колдовство, которое прямо на глазах преобразовывало её одежду. Мантия у него получилась плотная, подходящая ночной прохладе, закреплённая на плечах брошью в форме клинового листа; ночнушку заменило достаточно практичное, приталенный платье длиной до щиколоток. — Красиво! — невольно восхитилась Джинни, любуясь высокими и изящными сапожками взамен её потертых ботинок. Практически никто из знакомых ей волшебников не владел трансфигурацией на таком уровне. Лицо Волдеморта прорезала кривая улыбка. — Так и правда гораздо лучше. Иди сюда! — Он открыл ей свои объятия. Джинни порадовалась, что вокруг них царила полутьма — потому что она сразу же зарделась. — Если ты не против, в этот раз я предпочёл бы трансгрессировать сам. Последний куплет привязавшейся песенки всплыл вдруг у Джинни в голове:«Прочь, ведьма, убирайся прочь, Других на удочку лови. Ни через год, ни в эту ночь Не купишь ты моей любви».
«Вот как должен был поступить любой добропорядочный человек в моей ситуации, — подумала Джинни, — гнать от себя тьму и искушение». Она же шагнула вперёд и обняла лорда Волдеморта за талию за мгновение до того, как он трансгрессировал.