Бразилия, Амазонка,
о. Ольо-де-онсо, 17:30
База ученых
— Пиздец, Льюис, ты же ебучий зоолог, неужели у вас на родине не делают прививки от всяких лихорадок? — У нас… — начал бедолага, но его вновь прервал очередной рвотный спазм. А потом у Хосока спрашивают, почему он такой нервный. Как им не быть, если тебя окружают одни беспечные тупоголовые идиоты? Это же надо, намылиться в экспедицию на хуй знает какой остров без каких-либо вакцин — альфа готов молиться, чтобы у дебилов из Франции хотя бы была проставлена прививка от бешенства. Иначе он их самолично раздерет. На самом деле, мужчина просто сильно переживал, как бы абсурдно для окружающих это ни выглядело — неспокойно ему было, вот и все. Он, конечно, не из суеверных от слова совсем, в духов и прочую шелупонь не верил, но даже у него, мягко говоря, очко сжалось, когда руководство закинуло их, как ебучее мясо, в клетку к явно изголодавшимся по крови хищникам — а именно так и воспринимался этот остров. Хосок не верил во всю эту историю с фикцией, мол, отправили просто так. Просто так даже срать не захочется, а они тут про масштабную экспедицию говорят. Однако против руководства идти не хотелось, во всяком случае, Хосоку было плевать, куда ехать — лишь бы была работа. Возможно, прозвучит жалко, но та буквально была его жизнью и кислородом, самым значимым смыслом существования. Ох, что-то опять курить захотелось. Координатор вальяжно облокотился о дерево, торопливо доставая трясущимися от недосыпа пальцами сигарету и сразу ту закуривая — день сегодня выдался чрезмерно паршивым. Его всю ночь жалили ебучие москиты, из-за которых удалось поспать от силы часа два, затем, какого-то хуя, утром на связь не вышел их головной офис, которому они должны были отправлять отчеты, а после еще и ужасная идея Алана разделить всю группу — как итог, Хосок сейчас стоял и смотрел, блять, как ебучий беспрививочный Льюис блюет под кустом, пока сопровождающие их военные премило беседовали о погоде со своими сослуживцами. Оно и понятно, не им же заниматься всей этой тягомотиной, читай как злоебучие проблемы. Боже милостивый, альфа точно возьмет после этой поездки долгожданный отпуск, в противном случае, утопится в океане, покормит местных акул и пираний, а возможно, настолько обезумеет, что сам на тех охотиться начнет. Понятно, да, что Хосок находится в не очень стабильном состоянии? А это мы еще не дошли до главного пиздеца, который случится через три… Два… Один. Начало конца. Со стороны леса послышались крики, да такие надрывные и жалостливые, что координатор чуть сигарету от неожиданности не проглотил. Он тут же нахмурился, оглядел подопечного и, убедившись, что тот продолжает выплевывать свой желудок, даже не думая отвлекаться на шум, потушил о ботинок сигарету и убрал окурок в специальный отсек для мусора, а затем двинулся в сторону набирающей обороты возни, обращаясь в слух. В воздухе осел запах пепла. — Что происходит? — голос строгий, стальной. В центре уже столпились люди, поэтому Хосок, не испытывая и грамма стыда, растолкал нерасторопных наблюдателей, прорываясь в центр — увиденная картина впервые парализовала обычно всегда собранного ученого, неожиданно мощно сбила с ног. Прямо так, на уже успевших остыть от палящего солнца камнях бился в страшной истерике Майкл, качаясь из стороны в сторону, как сумасшедший, тянул спутанные патлы волос в стороны, параллельно что-то бубня под нос на повторе. Но помимо, очевидно, отвратительного морального состояния, тот и внешне выглядел просто ужасно: на виске застыли кровоподтеки, все руки были исцарапаны, хотя, честно говоря, раны больше походили на тонкие рубцы от звериных хищных когтей, одежда вся изорвана и испачкана в грязи, а шнурки на ботинках развязаны. Вокруг суетилось несколько ученых из второй группы, которые, по всей видимости, прибыли совсем недавно, а рядом стоял Пак Чимин, командир головорезов — тот был напряжен, холоден и «тихо» взвинчен. Что за дерьмо здесь творится? — Майкл, — Хосок присел на корточки, чтобы находиться со студентом на одном уровне, и начал медленно ползти ближе, стараясь говорить как можно мягче и тише, — посмотри на меня, — он аккуратно прикоснулся к чужой руке, невесомо оглаживая в успокоении. — Эй, давай, парень, посмотри. Майкл постепенно стал приходить в себя, с откровенных слез переходя на переменные всхлипы и рваные выдохи. Затуманенный взгляд прояснился, концентрируясь на мужчине напротив — наконец-то на смену безумию пришла чистая осознанность. А вместе с ней еще более дикий животный страх. Чего же тот боится? — Что произошло? — Хосок старался сохранять совершенно неприсущее ему спокойствие и понимание, однако раздражение фантомными следами ложилось на голос. — Почему ты в таком состоянии? — Дикари, — сиплый, совсем еле различимый хрип, — на нас напали дикари, никто не выжил, — парень громко сглотнул и отвел взгляд. Кажется, кто-то сзади упал в обморок. — Майки, сейчас неудачное время для шуток, — все, милость ушла, а тон говорящего теперь сквозил агрессией. — Какого черта произошло? — Я н-не з-знаю, — парень закрыл лицо руками, прячась от прожигающих взглядов. — Они просто появились из ниоткуда, — истерика вновь возвращалась. — Хосок, — рука легла на плечо, а рядом возник силуэт командира, который Хосок мог разглядеть с трудом из-за внезапно появившихся пятен перед глазами, — мои бойцы лучшие в своем деле, я уверен, они смогли защитить их. — Они все мертвы! — кричал Майкл. — Как вы не понимаете? — смотрел со злостью: — Поверьте мне! — Он в шоке, — Чимин продолжал взывать к разуму координатора. — Все нужно проверить, — командир слегка потряс замершего альфу, обращая его внимание на себя. — У нас есть шанс, но каждая минута на счету. — Тогда нужно немедленно выдвигаться, — альфа вновь вернул самообладание, нацепив непробиваемую маску хладнокровия. — Софи, — обратился он к девушке, которая из всех присутствующих выглядела наиболее собранной, — пошли сигнал бедствия в центр, быстро, — и та сразу же сорвалась, переходя на бег, расталкивая ботинками гальку. — Разве будет разумно посылать остальных военных в джунгли на ночь глядя? — неожиданно в диалог вклинился Алан. — А если и те не вернутся, мы что, останемся без защиты? — Как ты можешь думать о своей чертовой заднице сейчас?! — Хосок подлетел быстро и неожиданно, схватив опешившего коллегу за грудки. — Тебе легко говорить, твоя команда цела, а мои пропали почти в полном, блять, составе, неизвестно что переживая, когда ты, зазнавшийся трусливый хуй, сидел весь день на базе и грел свой пердак! — альфа опасно приблизился к чужому лицу так, чтобы его слова услышал только один человек. — Я самолично скормлю тебя пираньям, если еще раз сморозишь подобную хуйню, — тот выплюнул угрозу в лицо, брезгливо отталкивая от себя оцепеневшее тело. — Выстройтесь все в шеренгу, нужно пересчитаться. — Господин Чон, — начала робко рыжеволосая девушка, что все это время стояла молчаливо рядом, — Тэхен тоже не вернулся в лагерь, хотя он был с нами до самого конца. — Блядский нахуй! — альфа не мог ничего, кроме как сквернословить. — Сука, найду каждого, и если эти придурки сдохли, я спущусь в преисподню и достану их души обратно! — он опять полез в карман и вынул сигареты, доставая сразу две. — Пак, какого черта делает твой хваленый отряд, если ученые за первые сутки, блять, уже растерялись по всей сельве? Капитан только смог поджать губы и отвернуться, наблюдая за стремительно собирающимися солдатами — чувствовал вину и признавал страшнейший промах, вновь взваливая на плечи горькие последствия ошибок. Только в этот раз он обязан спасти каждую невинную душу, что попала в плен несправедливой судьбы. Над лагерем нависла свинцовая туча. Буря пришла.***
Бразилия, Амазонка,
о. Ольо-де-онсо, 05:30
Земли племени народа Onças Sagradas
Пустота. А за ней зияющая пучина сожалений и страданий. Но Тэхен не чувствовал ничего — ни холода, ни голода, ни боли. Просто не мог. Он не знал, сколько прошло времени, но судя по поднявшемуся на земле гулу, ознаменовавшему пробуждение красивой, но дикой жизни, дело было ближе к раннему утру. Хотя трудно сказать — в эту выгребную, а иначе ее никак не назвать, яму свет не проникал ни под каким углом, а царивший вокруг сырой мрак только сгущал осевшую на почве глухую ночь. На удивление, организм адаптировался и к таким условиям: голод обходил его стороной, сон не шел, однако энергия все еще циркулировала в теле, и даже зрение словно улучшилось, подмечая каждую отвратную деталь. Глаза привыкли, а вот сердце нет. Они сидели в тишине, перебиваемой редким звуком падающих капель — те назойливым стуком барабанили по воспаленным вискам, будто напоминая — они здесь, живы, в аду. Сверху вновь послышался шорох, а Тэхен в очередной раз поднял дрожащие веки: вот чуть поодаль от него сидела Брикс, что держала за раненую голову совсем удрученно выглядящего Кэнтаро и неотрывно смотрела в одну точку, мыслями находясь явно не здесь, не в этой затхлой сырой дыре. Вот на ее плечо устало и вымученно облокотилась малышка Сью, а иначе ту сейчас нельзя было назвать: на отекших, совсем недавно потерявших подростковую припухлость щеках застыли заметные дорожки соленых горьких слез; губы облезли и налились кровью, теряя изящество и бархат — розовые лепестки, подобно умирающей розе, покрылись трещинами; ресницы от высокой влажности слиплись, как и отдающие золотом волосы, что подвились в кудряшки, делая лицо еще моложе; конечности и вовсе крепко вцепились в Брикс, будто ища безмолвно защиту. Хоть какую-то. Затем Тэхен перевел взгляд на своего «подзащитного» — Алтан, тот самый единственный представитель своего этноса, молодой, совсем неоперившийся альфа из команды Монголии, и тот, кто в полной мере смог погрузиться в спасительный сон — его юный организм попросту не выдержал такого стресса. Парнишка жался в спасительных объятиях к Киму, видимо, подсознательно чувствуя что-то семейное, родное — все-таки Тэхен был омегой сильным и стойким. А на этом острове словно древние инстинкты просыпались. Ким поморщился, слабо двигая онемевшей под давлением чужого веса рукой, пытаясь не потревожить парня, и поднял полные горечью и усталостью глаза наверх, ближе к выходу, настороженно сканируя неспокойную местность. Кажется, скоро им покой лишь будет сниться. — Saiam! — грозный, совсем недобрый крик ударил по вискам, заставляя каждого встрепенуться — кого-то недовольно, кого-то с легкой опаской, а кого-то с животным страхом. Команда выживших переглянулась, ведя немой диалог, и дружно потянулась в центр, намереваясь понять, что вообще происходит, однако неожиданно скинутая толстая веревка, больше похожая на спортивный канат, заставила людей вновь броситься врассыпную, прижимаясь к стенам. — Rápido! — очередной злобный выкрик и показательно вздернутый несколько раз канат. Намек был предельно понятен. Только вот было страшно — никто не знал, что произойдет с ними дальше, однако и гневить лесных дьяволов не хотелось. Ученые мешкались, казалось, думали целую вечность, на деле же — жалкие секунды. Тэхен не знал, почему резко принял на себя негласное лидерство, не знал, откуда в нем столь самоотверженные порывы: возможно, кипящая в жилах ненависть и отвращение к необузданному народу и их главному дикарю разбудили в нем обжигающее мужество и непокорность, а, возможно, причиной укрепления сурового стержня были напуганные глаза Сью и Алтана, вымученное лицо Брикс и болезненно-бледный Кэнтаро. Он облизал обветренные губы и, слегка неуклюже отлипнув от стены, сделал шаг к центру, подозрительно осматривая не внушающий доверия канат. Тот опять нетерпеливо дернули, поэтому омеге пришлось поспешно схватиться руками как можно выше, параллельно цепляясь ногами, стараясь скрестить щиколотки и плотно прижаться к веревке, что было задачей весьма сложной — мокрая тяжелая одежда и чересчур жесткий ворс своеобразного «лифта» определенно доставляли неудобства. Но Тэхен всего лишь сжал зубы, давя в себе натужный стон, и на одном божьем слове, правда, вцепился в жгут, до побеления костяшек и пальцев стискивая грубый материал. Его сразу же, без предупреждений и прелюдий, резко и совсем неосторожно вытянули рывком из зловонной пучины, протаскивая не удержавшее равновесие тело по горячей земле. Солнце уже вовсю пылало. Кожа Тэхена, кстати, тоже — из-за неудачного падения та стерлась на коленях и ладонях, теперь неприятно пощипывая. Но о нежности и бережливости в таких условиях и речи не шло: его вздернули за шкирку, предварительно что-то прокричав в лицо, с неприкрытой ненавистью ударили между лопаток и отогнали, как глупый скот, в сторону, к ожидающим «пастухам» — группе из пятерых коренастых высоких мужчин, что все как на подбор были облачены в набедренные повязки и только, стояли, недовольно сложив руки на груди и брезгливо оглядывая омегу, будто тот прокаженный. Ким не терялся и с вызовом глядел в ответ. Однако острая игра в гляделки продлилась недолго — уже через минуты три вся команда в полном составе следовала под «конвоем» в какую-то неопределенную сторону, подгоняемая острыми концами копий — приятного мало. Хотя почему-то страх улетучился, по крайней мере, смерть им уже не грозила — в конце концов, хотели бы в действительности убить, их трупы уже кормили бы местных падальщиков. Тэхен смел предположить, что их собираются использовать для каких-то своих нужд. А вот что это за нужды, приходилось гадать. По местности тоже сложно было сделать однозначные выводы: вокруг пестрило буйство зелени и обнаженные загорелые тела. К удивлению, домов видно не было, встречались только редкие хлипкие хибарки, которые таковыми даже затруднительно назвать — крыша из пальмовых листьев и шаткие бамбуковые стены мало походили на достойные жилища. Тут царил дух отверженных. Тэхен быстро сообразил, что им намеренно не показывают место, где действительно кипит жизнь аборигенов — оно и понятно, чужакам никогда не доверяли. Они достойны лишь пыли в глаза и пренебрежительных усмешек — вот чем встречает гостеприимная сельва. Жестокостью и кровью. Спустя десять минут быстрой ходьбы они вышли к более обжитой оживленной тропе — здесь начиналась горячая галька и широкий простор. Их привели к огромной, действительно огромной реке — честно говоря, омега даже не предполагал наличие таких габаритов. Он стал, как и коллеги, судорожно шарить глазами по открывшемуся пространству, подмечая необычные детали: какие-то простые на первый взгляд, но хитрые при детальном изучении деревянные конструкции, сооруженные прямо в реке, разбросанные у берега рыболовные сети, чуть поодаль — корзины с бельем, около которых на корточках сидели те же дикари, только более одетые. — Vá em frente! — Тэхен ощутил грубый толчок и снова чуть не упал, благо, в этот раз сумев удержать равновесие. Их загнали в еще более плотную кучу, настырно подводя к шумной реке — а та бурлила звучно, прохладой манила, встречала брызгами и шумом. Однако чужаки не велись — уже знали о необузданной коварности диких земель. Ким словил обеспокоенный взгляд Брикс, так и продолжающей поддерживать до конца не оклемавшегося профессора, прежде чем их всех одновременно столкнули в воду — омега даже грешным делом подумал, что их все-таки решили прикончить, только уже иным способом, более изощренным. Но нет, сопровождающие вошли следом, успев прихватить подмышками тяжелые плетеные корзины с тем самым бельем. Поток реки с непривычки слегка сносил, так и хотелось расслабить тело и отпустить себя — туда, где нет боли, разум чист, а объятиями встречает свобода. Увы, их реальность все еще была дерьмовой — раны жгло, мысли роились, а вокруг шеи смыкалась петля. Тем не менее, игривая стихия успокаивала, смягчала углы, будто извиняясь перед гостями за столь ужасный прием — прохлада исцеляла раны, расслабляла мышцы и отпугивала мандраж, уже как сутки поселившийся на коже потерянных путников. Только действительно ли те потеряны? — Trabalho, estranho, — в его лицо бросили сильный столб воды, отчего щеки обожгло кусачей болью — омега вскинул разъяренные глаза, где сейчас сгущался горький мед, и чуть было не выплюнул ругательства, но вовремя себя остановил. Они не на курорте. Здесь за дерзость и головы лишиться можно. Тэхену не было страшно за себя, он боялся за команду — его несдержанные эмоции могут выкопать им могилу. А быть виновником очередных смертей вовсе не хотелось. Ему небрежно, даже насмешливо кинули корзину с бельем, попадая в живот — омега вновь стерпел боль, лишь тихо выпустив сквозь зубы свист. Дрожащими от усталости руками он обхватил ворсистое плетение, ощущая пальцами тонкие колючие щепки — те неприятно впивались в кожу, раздражали, но и здесь парень сдержался. Он кинул быстрый взгляд, торопливо анализируя обстановку: Ким видел, как искажались в боли лица команды, видел, как тем было тяжело и невыносимо — и ничего не мог сделать. Только покорно опустить голову. Стирать грязную, запачканную непонятно в чем одежду без мыла — сущее издевательство. А вручную под бурными потоками реки — совершенный ад. Тэхен понял, что над ними откровенно глумились тогда, когда спустя минут двадцать к берегу подошла небольшая группа омег, человек пять-семь. Он даже сначала удивился, подумал, начал под влиянием бессонной ночи бредить: молодые юноши и девушки, прилично одетые, на удивление, почти в современную одежду, задорно и громко смеялись, о чем-то переговариваясь на своем, совершенно не обращая внимания на посторонних. Те сели на берегу, не брезгуя пачкать юбки в пыли, разложили деревянные зубчатые доски, какие-то белые свертки, напоминающие мыло, и принялись беззаботно полоскать ткани, вот так легко и просто, без каких-либо мук. А чужаки уже истерли пальцы в кровь. Спустя минут тридцать такой работы хотелось самолично напороться на нож: Тэхен отнюдь не белоручка, более того, был достаточно сильным и выносливым, однако постоянные острые тычки, явно сальные по интонациям шутки и бесконечные брызги в лицо умотают любого. Аборигены кружили, как коршуны, даже больше шакалы, всячески препятствуя работе: сначала привычно обольют водой, толкнут в плечо, кого-то в коленные чашечки, выбьют корзину из рук или, того хуже, заберут и так еле отстиранное белье, вновь то пачкая специально. И если Ким стоически терпел, про себя проговаривая уже десятую молитву по счету, то вот его коллеги, особенно менее стойкие, совершенно расклеились: у Сьюзан вот-вот и начнется настоящая истерика, судя по дрожащей губе и блестящему взгляду, Алтан покрылся красными пятнами и тоже еле сдерживал слезы обиды и непонимания, у Брикс от яростной натуги ярко пульсировала вена на лбу, а Кэнтаро с так и не обработанной раной на голове совсем был плох на вид — точно, если не передохнет хотя бы минут десять, свалится в объятья смерти. Страшно. Больно. Несправедливо. На моменте, когда дикарь занес руку для подзатыльника, а бедная Сью громко всхлипнула, Тэхен сорвался, не выдержав жестоких издевательств. — Руки убери, иначе я их отгрызу! — омега даже не понял, как все произошло. Вспышка. Секунда. Толчок. Он заслонил девушку, скаля зубы, будто те обратились в ядовитые клыки. Смотрел оголтело, опасно, взглядом испепелял, будто заживо кожу сдирал — хотелось озверевших невежд поставить на место, в ответ растерзать. Но все, что он мог делать — подставлять под удар себя. — Cão! — выплюнул мужчина и схватил омегу за волосы, до боли сжимая те у корней. Но Тэхен лишь гордо задрал подбородок. И откуда столько неожиданной силы в юном теле? Медовые глаза, где горечь сгустилась вязкой патокой, стойко наблюдали за чужой занесенной рукой, что готовилась к карательному удару. Он не зажмурился, не отвернулся, смотрел с вызовом и непокорно. Дикий остров безумие разбудил. — Baixo! — громкий предостерегающий крик спасительной стрелой пролетел по округе, заставляя аборигена замереть и раздраженно поджать губы. Удар остался миражом. А тем временем в реку вошли смело, напористо, громкими брызгами распугивая мелкую рыбешку — некто явно был в ярости, точно в негодовании, и двигался с одним намерением — выплеснуть праведный гнев. В этот момент, казалось, весь мир замер — смех на берегу затих, птицы перестали горланить и даже могучая река перестала во все стороны хлестать звонкими потоками, также умолкая и затаиваясь. Пленники не двигались — им не положено, но почему застыли мучители — предстояло выяснить. И все-таки здесь есть иерархия. — Quem lhe deu o direito de administrar a justiça, inferior? — Тэхен не видел лица, так как был повернут спиной, однако несмотря на грубость интонации, голос сквозил врожденной мягкостью — значит, перед ними омега, — principalmente para tocar ômegas sem status? — тем временем продолжили. — Não são ômegas, mas forasteiros, — мучитель выплюнул с неприязнью, брезгливостью, хотя в открытую никаких действий не предпринимал. Боялся? –E até eles merecem outra coisa, — а голос набирал больше грубости и резкости, совсем не уступая оппоненту в силе, — dá pra mim, vou achar algo mais adequado pra fazer. — E o que é? — кажется, мужчина забывался, учитывая, как за его спиной переглянулись соплеменники. –Você está se esquecendo de si mesmo, — наконец показавшийся незнакомец, коим оказалась женщина средних лет, вышел в центр, останавливаясь перед замершими чужаками, — o líder deve estar satisfeito, — вдруг добавила омега, но фраза вышла наигранной — Тэхен может и не понимал их языка, зато эмоции считывал хорошо. Дальше их команда дружно наблюдала за быстрой сменой эмоций мужчин, от раздражения, злости и неудовлетворения до вынужденного смирения, принятия и тихой ненависти. За что же их так ненавидели? Это ведь они должны злостью полыхать. — Siga-me, — омега небрежно поманила пальцем, указав перед этим на Тэхена и всех позади стоящих ученых, и развернулась, уверенной походкой направляясь к берегу. Почему-то ей перечить не хотелось. Да и был ли у них выбор? Ким обернулся и посмотрел на Сьюзан, слабой подрагивающей улыбкой успокаивая ту — в горьких кофейных глазах читалось заверение. Омега костьми ляжет за всех. И снова толчок острым наконечником куда-то между лопаток, правда, слабый и небрежный — так, чтобы поторопить. Тэхен поджал губы, сдержав очередную волну уже своей ненависти: он лишь переплел пальцы со Сьюзан, крепче сжимая нежную хрупкую ладонь, опять пробежался взглядом по команде, ловя их обеспокоенные, но благодарные и доверчивые взоры. Что еще им уготовила безжалостная сельва?***
Конечно же, выходка Тэхена не могла пройти бесследно — тут явно не забывают непокорность. Поэтому сейчас они шли шеренгой, на расстоянии и связанные: тугая жесткая веревка обвивала запястья, грудь и шею, неприятно натирая изнывающую от жары и излишней влаги кожу. Сил, честно говоря, практически не осталось: их морили голодом, принуждали к рабскому труду, всячески издевались и глумились. В конце концов, всего сутки назад они заглянули в глаза самой смерти. Ноги гудели от напряжения, пальцы сводило, а полученные в результате недавней работы кровавые мозоли саднили и пульсировали — жгучая тупая боль растекалась по венам, зудом проходясь по нервным окончаниям Или по всеобщему терпению. В этот раз дорога была более сложной и тяжелой: их вели точно по границам, совсем обходными, оттого сложными и невыносимыми путями. Папоротниковые заросли хлестали икры, цепкая грязь хваталась за обувь, утягивая в свои владения, пока приветливые ветки тропических деревьев настырно лезли в лица, оставляя на щеках царапающие поцелуи. Они походили на загубленный скот, который обычно можно найти у нерадивых фермеров-самоучек: такие же безвольные, измотанные и дурно пахнущие. Тэхен не знает, что в действительности ощущали его товарищи, но сам он испытывал отвращение — к себе, к ситуации, к жизни. Нужное, как говорится, подчеркнуть, хотя в случае омеги тут необходимо провести одну сплошную жирную линию. А злость все разъедает и разъедает. С каждым шагом его организм впитывал новое, доселе невиданное его душой чувство — даже в детстве, будучи по року сиротой, тот не сгорал в разрушающей ненависти. Злился, не понимал, осуждал, разочаровывался, но сердце всегда оставалось чистым, ясным и нетронутым. Сейчас то куталось в вуаль поглощающей тьмы. Он будто потерялся, заплутал в бесконечных холодных лабиринтах, где света нет и надежда мертва. Утонул в свинцовом море вины и сожалений, захлебнулся слепым желанием расплаты, забывая свое «настоящее». Забавно, достаточно было каких-то несчастных суток, чтобы обрести новое «я» — пугающее, неправильное, кожу сдирающее. Тэхен сам на себя не походил — за ночь будто телом охладел и в стали закалился. Нацепил на нежную кожу броню, сколотил прочный ледяной кокон, примеряя неизведанную душой роль последней стены — надежды. Не для себя, для других. Сам же будто сгорел, не стерпел ожогов и рассеялся по непредсказуемым джунглям. Ничего на поприще не оставил, лишь увядающие цветы былого счастья и тусклые угли веры. Нутро рассыпалось золой, что обугленными перьями укрыла место поединка. Тэхен собственную душу в мыслях уничтожил, ничего не оставив, кроме пустоты и пепла. Но ведь Фениксы рождаются из пепла? И он обязательно восстанет. Из мыслей вывел неожиданный толчок, по телам прошедшийся инерцией — шеренга остановилась резко и внезапно. Тэхен поднял голову, промаргиваясь от мыслительного трасна и вновь возвращаясь в реальность, чтобы попытаться сконцентрироваться на новых пейзажах. Здесь граница природы и цивилизации была четче, заметнее — даже несмотря на то, что эти земли населяли совершенно дикие и отчужденные от современного мира люди, человеческое вмешательство проявлялось и в таких условиях. Однако то было не таким губительным, как в среде каменных джунглей и многочисленных заводов. Тут природу уважали и боготворили. По правую сторону все также шумела неугомонная сельва, а вот по левую — необычная, уникальная в своем роде человеческая жизнь. Местность была скалистая, расчищенная от лишней растительности: здесь уже виднелись дома, лучше и гораздо прочнее, с прочной бамбуковой крышей и каменной облицовкой. Тех все еще было немного, но на несколько рядов, похожих на улицы, хватало. Население тоже было иным — племя то же, да вот обертка другая. На прохожих была полноценная одежда, легкая и скудная, совсем без каких либо украшений и лишних узоров — практичная, в самый раз для работы. Здесь у каждого были рисунки или татуировки, Тэхен издалека не мог разглядеть: видел лишь размытые очертания редких разноцветных узоров то на руках, то на ногах, за редким исключением — на шеях или лицах. Неужели так демонстрируют статус? — Н-нет, — голос, надорванный и знакомый, — п-пожалуйста, н-не трог-г-г-айте, — всхлипы, один за другим. Омега оторвался от созерцания местности и тут же откликнулся на зов, с ужасом уставившись на дрожащего Алтана, которому сейчас непонятно откуда появившиеся посторонние срезали веревки. Ким дернулся, сотрясая всю шеренгу, причиняя боль не только себе, но и другим — однако все переживали друг за друга равносильно, поэтому никто даже не поморщился от неудобств, было не до этого. Сердце болело за товарища. — Ироды! Он еще ребенок! Руки уберите! — Тэхена как заело, все порывался в импульсивный бой, желая тягаться со всем светом. Правда, бравада закончилась на том моменте, когда его больно дернули за волосы, оттянув голову назад, заставив запрокинуть ту — он зашипел, подобно разъяренной кошке, и если бы не тугие веревки, Ким бы давно съездил за такое обращение по роже. — Слушай сюда, — родная речь шокировала, заставив ошеломленно замереть, — твои друзья будут в безопасности, если ты сейчас прикинешься покорной овцой и угомонишься, — торопливый шепот обжигал ушную раковину. — Вы… — омега обернулся уже на женщину, что все это время их сопровождала. — Cala-te! — та не дала закончить мысль, вновь бросила фразу на незнакомом языке и приложила палец к губам, призывая к тишине. Похоже, Тэхен узнал очередную тайну диких земель. Женщина, не взглянув на пленника, вернулась в начало шеренги, пока ученый продолжал беспокойно метаться глазами, от Алтана к незнакомке, от незнакомки к Алтану. Остановив наконец-то напряженный взор на парне, которого сейчас с истерикой под руки уводили в сторону, он беспомощно наблюдал, более не вырываясь. Почему-то поверил. Возможно, так выглядит отчаяние? С таким же успехом увели Кэнтаро, правда, мужчина совсем не сопротивлялся — оно и понятно, сил у того совершенно не осталось. Тэхен лишь успел пересечься с отеческими глазами, где плескались вина и сожаление, прежде чем альфа скрылся за поворотом там же, куда забрали младшего. Опять неизвестность сковала легкие. Правда, уже не так сильно — шепот до боли знакомого языка придал уверенности и спокойствия, пусть и неполноценного. Дальше путь прошел тише, более осознанно и размеренно — тропы стали ровнее, лес милосерднее, а люди приветливее. Тэхен с осторожным интересом изучал мелькавшие лица, в голове делая важные пометки. Они зашли на территорию омег. Здесь скалы были совсем голыми и отшлифованными, а пространство открытым и чистым — что-то похожее на горный курорт, только без привычных удобств и вайфая. И, конечно же, их коалиция притянула внимание — они смотрелись грязной некрасивой кляксой на фоне благоухающего великолепия, слишком инородно и вопиюще. Тэхен даже видел, как некоторые из интереса начали тянуть в их сторону руки, правда, так и не достигая цели — их «предводительница» бросила весьма красноречивый взгляд, коего хватило всем сполна. Кто же она? Их путь вновь оборвался внезапно, отчего шедшая впереди Сьюзан чуть не собрала носом каменистую дорожку — благо, веревки между собой связывали их прочно и уверенно, поэтому баланс в виде Брикс и Тэхена по бокам помог устоять на уставших ногах. — Depressa, dispam-se, — их смотрительница, иначе не назвать, оглядела омег придирчивым цепким взором и раздраженно бросила очередную непонятную фразу, видимо, не собираясь прибегать к еще одному разоблачению. Троица лишь настороженно переглянулась между собой, совместными безмолвными усилиями пытаясь понять смысл предложения — однако идей совершенно не было, поэтому они просто стояли и неловко поджимали губы. — Depressa, depressa…! — а та игнорировала чужие ужимки, продолжала к чему-то подгонять, хаотично размахивая руками. Женщина, поняв, что никто не собирается улавливать ее намеки, впрочем, как и она не собирается делиться недавним откровением, прибегнула к единственному верному решению. Она успокоилась, вернув себе маску собранности и хладнокровия, приблизилась к чужакам, при этом глядя в глаза лишь одному человеку — тому, с кем разделила маленькую сокровенность. Женщина знала, что ее поймут верно и точно, не зря ведь выбрала именно его. Здесь животному чутью отдавали многое. Тэхен уловил чужой настрой, сразу обратился во внимание, наблюдая за плавными движениями. Сначала женщина указала пальцем на себя, слегка покачивая им из стороны в сторону, затем обвела кистью зону декольте и бедер, невесомо очертив края одежды. Она потрясла сложенными пальцами в воздухе, отводя ладони от себя, словно скинув что-то невесомое. К удивлению, понял ее не только Тэхен. Троица после этого небольшого перфоманса заозиралась по сторонам, более детально рассматривая окружение — в этот раз сразу в глаза бросились периодически мелькающие оголенные тела, прикрытые лишь тонкими тканями, что смутно напоминали полотенца. Не зря здесь ходили одни омеги. — Прямо здесь? — робко поинтересовалась Сью, комично расширив глаза. Женщина вновь повторила череду движений, только теперь более настойчиво и требовательно, с нотками раздражения и нетерпения — в конце концов, перед ними здесь не собирались плясать. Они пленники, не гости, пора уже уяснить. Ситуация была максимально странная, а лучше всего сказать — патовая и безвыходная, к ним больше не применяли силу, однако неповиновение приказам навряд ли получит какое-либо поощрение. Скорее, наказание. В памяти исследователей все еще свежи глумливые издевательства, болезненные подзатыльники и нечеловеческие условия труда. И вчерашние смерти. — Ладно, — раздраженно бросила Брикс, — голыми родились, голыми и помрем, — она настойчиво потянула сырую грязную футболку вверх, рывком отбрасывая в сторону. Друг другу опора, друг другу поддержка. Тэхен учтиво отвернулся, стараясь вообще не смотреть более на окружающую обстановку — омеги-то они омеги, но первичные половые признаки все же отличались. Неловкость и скованность просто не могли пройти мимо, устраиваясь поудобнее и наблюдая за творившимся принуждением, протягивали свои руки к чужакам. Им чужда дикость, чужды нравы необузданных земель. Оголили тела, но нагота ощущалась иная — душа была напоказ, оттого и страшно. Тэхен стянул последнюю мокрую ткань, сейчас больше тряпку, бросил в общую кучу и, вопреки непроизвольной скованности, не закрылся и смущения не показал — стоял прямо и все также гордо, словно совсем не боялся происходящих бесчинств. Но ведь храбриться-то никто не запретит? Вероятно, то была защитная реакция — весьма нетипичная для обстоятельств, но действенная — никто и подумать не мог, что этот омега способен бояться, содрогаясь нутром. А страх издевательски царапал внутренности, выворачивал те наизнанку, так и норовясь показаться ликующей публике. Влажная кожа покрылась мурашками от пробежавшего ветра, а волоски встали дыбом, иглами топорщась — они походили на ежей, что лишись своих иголок, но все также отчаянно пытались обороняться. Брикс в защитном жесте и внутреннем стыде прикрывала оголенную грудь, смотря ожесточенным кровожадным волком, пугая любопытные взгляды своим отнюдь не лучистым взором, Сьюзан будто сжалась, уменьшаясь буквально до атома — тоже защита, тихая, робкая, но такая же эффективная, а Тэхен же брал гордостью и непокорностью, нагоняя страх непонятно откуда взявшимся величием. Но правду знали только трое. Каждый в страхе утопал. — Vamos lavar-te, — женщина, удовлетворенная результатом, легко развернулась и тихой поступью направилась вглубь скалистой местности, ближе к людской суете, даже не оборачиваясь на безвольных путников. Знала, что бунтовать не посмеют. Не теперь. Тэхен, честно говоря, мало помнит их путь, слишком утоп в очередных навязчивых мыслях и проснувшейся робости — все-таки не каждый день тебя против воли заставляют оголяться перед толпой враждебных незнакомцев. Хотя нынешнее окружение совсем не выглядело опасным, больше заинтересованным и любопытным, но омега не собирался анализировать еще и этот факт — для него они все безумцы и звери, упивающиеся чужими страданиями. Ненависть с головой захлестнула. С уже привычной внезапностью в нос забился приятный ненавязчивый запах каких-то диких душистых трав и тлеющих благовоний, заставляя медовые глаза оторваться от бессмысленного разглядывания голых, испачканных в грязи ног и взглянуть на новую локацию, куда их так скоро привели. Это была пещера, глубокая, настоящая, но облагороженная — вновь человеческая рука была видна. На каменных вековых стенах запечатлелись причудливые рисунки, похожие на скандинавские руны — по крайней мере, это единственное близкое сравнение, которое пришло Тэхену на ум. Также вдоль этих самых стен растянулись длинные полосы, сложенные из сухих пучков диких трав, которые, предположительно, должны были забирать лишнюю влагу — а той здесь было в изобилии. Тэхен словно океаном дышал. Чем дальше они заходили, тем сильнее утопали в густом плотном паре, что покрывал своим дымчатым пледом с макушки до пят — так и потеряться можно. Ким даже закашлялся от такой концентрации, зажмурился, все же заблудившись в эфемерном лабиринте, и так бы стоял, дезориентированный, если бы не настойчивая сильная рука, что резко и грубо вытянула за локоть. Еле продрав слезящиеся глаза, омега с удивлением обнаружил непривычное уединение и спокойствие — рядом не было и души, лишь та самая уже «знакомая» незнакомка, к коей накопилось бесчисленное множество вопросов. Видимо, пришло время те задать. — Где мои друзья? — Тэхен не стал ходить вокруг да около, спросил прямо и слегка грубовато. — Сначала зайди в воду, — та продолжала говорить шепотом, еле разлепляя губы, словно боялась, что даже здесь ее могут услышать. Все-таки на пустыре идеально расходится эхо. Ученый скептично оглянул бурлящий источник, от которого и исходил удушающий аромат сладких благовоний — отчего-то омеге перестали нравится местные запахи, те ощущались слишком едкими и сильными, царапая раздраженные рецепторы. — Сначала ответы, — Тэхен опять заартачился, сложил руки в ожидании и пристально уставился на женщину, метая острые стрелы в сторону черных глаз. — Diabo, — она выдохнула сквозь зубы, из всех сил стараясь сдержать нарастающий гнев. — Пока ты будешь во всех видеть врагов, помощь никогда не придет. Строптивец поджал губы и, недолго борясь с собой, все-таки признал поражение, подходя к углублению и медленно опускаясь в бурлящую жидкость, смиренно отдаваясь в чужие руки. Горячий источник отозвался спасением в уставшем организме, теплой долгожданной негой растекся по измученному телу, словно унося своими беспокойными волнами всю боль и тревогу. Дурман, не иначе. — А теперь слушай и не перебивай, времени у нас мало, — омега почувствовал на своей голове приятные касания рук. — У вас есть шанс выжить, если будете покладистыми, в частности, ты, — сделала интонацией акцент. — Чужаков здесь не любят, а грубых особенно, — по волосам заскользил деревянный гребень. — Но у вас получится бежать, только, бога ради, не противьтесь ничему, тогда спасетесь. — Откуда такая уверенность? — Как ты заметил, твой язык я знаю в совершенстве, — бросила очевидный, но не менее загадочный факт. — Мы с одной земли, чужак, — она растянула губы в грустной тоскующей улыбке. — Я когда-то попала на остров также, было, правда, то лет семь назад. — Что? — Тэхен даже привстал, резко оборачиваясь. — Как вы сюда попали? Что произошло? — Разве об этой истории не трубили по всем каналам, как это бывает в нашем мире? — женщина удивилась, серьезно и совсем непритворно. — Нет, — омега обескураженно выдал, — никаких данных об этом острове нет, а тем более, о каких-либо происшествиях, я дважды перепроверял все возможные архивы и новостные сводки. — Они… — а собеседница сама замерла, впервые потеряв уверенную маску. — Боже, никто не знает, что здесь произошло? — О чем вы, черт побери? — Тэхен не хотел, но вышло грубо. — Как раз примерно семь лет назад сюда отправили группу орнитологов, ходили слухи среди научного сообщества о еще неизученном виде птиц, — а у омеги с каждым чужим словом внутри что-то обрывалось. — И мы… — Попали в плен, — сказал очевидное. — Так понимаю, многие погибли? — Да, — женщина поджала губы, — нас осталось пятеро, — чуть помедлила, — выживших, пятеро выживших. — И где остальные? — Они сбежали. — А вы? — Как видишь, — ее голос дрогнул, после чего женщина замолчала. Не намерена дальше таинства раскрывать. Не сейчас. — Как ваше имя? — решил перевести тему. — Марла, — легко слетело с губ.— Но никогда, запомни, никогда его не произноси при других, понял? — Почему? — Тэхену и вправду было интересно. — Никогда, — та лишь строго повторила. — Я же не ошиблась в тебе? — Нет, — диалог закончился, растворяясь в одиночестве скал. Тэхен испытывал странные эмоции — ответы получил, но не те, что хотел. В итоге словно еще больше запутался. Однако его настигло спокойствие, знал теперь, что они не одни в своей трагедии: неожиданный союзник приятно грел душу и сердце, возрождая яркое пламя надежды. Марла подарила доверие, может, больше вынужденное и отчаянное, но, безусловно, крайне нужное. Размеренная приятная тишина окутала купальню не хуже густого пара. Тэхен впервые за сутки смог расслабиться, ощутить малое удовольствие: кожа распарилась и приобрела здоровый румянец, волосы цвета горного угля красиво лоснились в тусклом дневном свете, что проникал сквозь небольшие отверстия в скалистых сводах, а губы наполнились сочным алым соком. Тело жизнью заискрилось. — Как отсюда выбраться? — омега разрушил царившую благодать. — Получить расположение вождя, — честно отвечала Марла. — Разве это чудовище способно на светлые чувства? — выплюнул желчью, совсем не скрывая настоящих чувств. — Думаешь, моего взгляда здесь боятся за просто так? — вопросом на вопрос. — Вождь милостив, в том числе и к чужакам, главное, уважение и чистое сердце — вот твое самое действенное оружие для выживания. — Я ненавижу его! — выкрикнул в сердцах, даже не в силах вообразить хотя бы малейший намек на благосклонность в сторону главного дикаря. — Никто и не просит его полюбить, — женщина осадила чужую агрессию, — но если хочешь увидеть свободу, самое время посадить обиду на цепь, — она вновь возобновила неторопливые движения пальцами, намыливая чужую макушку. — Сегодня вечером тебе придется решить, что для тебя дороже — собственная ненависть или жизни друзей. — Что это значит? — Тэхен насторожился. — Вы должны развлечь вождя, — омега взбрыкнул после этих слов, но женщина вовремя удержала того за плечи, не позволив подняться. — И нет, не в том смысле, просто небольшое шоу. — Я не буду этого делать! Ни в этой жизни, ни в какой-либо! — Глупый мальчишка, — рыкнула Марла, — ты, видимо, еще не осознал, но ты здесь, как и все твои друзья, пленник, и спасение тебе в руки никто не всучит, даже я, — злилась и не скрывала. — Эти земли многое у меня отняли, прежде чем я оказалась на своем месте, — она ощутимо сжала чужое оголенное плечо, — не повторяй моих ошибок. Тэхен глубже задышал, впиваясь дрожащими пальцами в каменное дно — развлекать убийцу? Уму непостижимо. Он до боли в скулах стиснул челюсти, чуть не прикусив язык — ярость так и просилась наружу, желая предстать перед племенем во всей красе. На диком острове словно сам дичал. — И чего же требует темная душонка вождя? — язвительно, дерзко, строптиво. — Справедливости, — Марла ответила снисходительно, будто нерадивому ребенку. — Но конкретно сегодня танцев и зрелищ, — все же вернула непринужденный, даже безразличный тон. — И что… — запнулся, облизав губы. — Что мы должны делать? — Тэхен все же не дурак, быстро смекнул, что «банный день» им устроили неспроста. — Ничего сложного, обычные танцы, — спокойно вещала женщина, попутно растирая пахучие масла ладонями. — Я вам покажу несколько движений, они легкие, чем-то похожи на восточные мотивы, — та подняла омегу с импровизированной ванны в скале, принимаясь втирать тягучую субстанцию в кожу. — Только, прошу тебя, серьезно, — на секунду остановилась, — ни в коем случае не привлекай его внимание, слышишь, даже в глаза не смотри. — …? — Тэхен промолчал, но красноречиво взглянул на женщину своими большими карими глазами. — Наш вождь справедливый, но что у того на уме — даже небеса не знают. «Наш» — как резануло слух. Тэхен сейчас смотрел на Марлу и видел столько противоречий. Женщина хоть и расположила к себе, но, скорее, из жалости, потому что слишком прозрачно дала понять одну истину: если придется выбирать стороны, она явно отдаст голос не в их пользу. Та дом обрела в диких землях. И племя на сердце выжгла. — Скажите, почему я? — и так много боли в вопросе, переплетения смыслов, однако собеседница не готова была прояснить самый главный из них — сама не знала ответов, оттого выбрала самый безопасный вариант. — Ты осилишь эту ответственность, другие — нет, — и все равно слова попали точно. Хорошо, Тэхен готов поиграть в милого послушного котенка, если это поможет убраться ему и его команде с этих чертовых джунглей. Осталось надеяться, что Марла говорила искренне и максимально честно — все-таки даже мысли о побеге подвергали их всех риску, медленно, но верно толкая в объятия смерти. В мыслях вновь промелькнул образ хищных золотых огней. Главное, не угодить в их ловушку, не поддаться гипнозу смертоносного зверя. Ни за что не привлекать внимания.***
Шея, руки, ноги, спина, да, черт побери, даже пальцы на ногах и руках невозможно ныли — они учили танцевальные связки уже полтора часа. Хвала небесам, их успели перед этим накормить — видимо, местный люд решил, что голодные «игрушки» не смогут достойно развлечь народ. Радовало, что в этом безумии варилась не только их троица. Оказалось, помимо них участвовать в «перформансе» должны были еще шесть человек — все они выходцы из племени. Омеги как на подбор: молодые, здоровые, все с яркой необычной внешностью, гладкой мягкой кожей и горделивыми взглядами. Каждый чает помпезные надежды. Ученым же было плевать, они здесь незнакомцы, и цели у них совершенно иные: пока местные красавцы и красавицы грезили об обольщении чужом, они мечтали о спасении, дозволенном вождем. Царем, властителем и главным их мучителем. — Um, dois, três…, — счет строгий, ровный и прямой, — Um, dois, três… — в такт звучали хлопки. Тэхен не забывал пересекаться взглядами с Брикс и Сью — все трое не могли перестать проверять друг друга, каждую секунду порознь бросали обеспокоенные взоры. Их разбили по тройкам, вероятно, рассудив, что так картинка станет красивее. В этом была какая-то своя магия. Шаг, притоп, шаг, поворот руки. Шаг, притоп, еще притоп и взмах кистей. Они двигались стройным кругом, плавными волнами сменяя друг друга, тройка за тройкой, человеком за человеком. Музыки не было, лишь четкий ритм, отбиваемый их строгим учителем — Марлой. — É isso! — объявила женщина и хлопнула в ладоши в последний раз. Судьбоносная ночь неумолимо приближалась. Марла куда-то ушла, бросив их на улице одних, среди голодно скалящихся гиен: аборигены смотрели презренно, с отвращением, смешавшимся со злой смиренной завистью. — Como as putas podem dançar com a gente? — омегам даже перевод не нужен, сразу узнаваем злостный сквернословный смрад. Их ненависть была взаимна. — Пф, я тоже так могу, — Брикс раздраженно закатила глаза. — По-любому эти пигалицы дикарские нас говном поливают. — Да и плевать, — флегматично ответил Тэхен, — нам с ними не детей крестить. — Уж надеюсь, — девушка цокнула, — еще большего дерьма я не переживу, — удивительно, как их коллективная язвительность все еще не пропала. — Тц, тупые маромойки. — Брикс, — серьезно окликнул Ким, заранее прервав череду брани, — мы можем отсюда выбраться. — Что…? — в диалог вклинилась молчавшая до этого Сьюзан. — Мы можем? — Тихо, — Тэхен приблизился, понижая громкость голоса. — Пока не знаю, как точно, — заполошно шептал, — но нам придется побыть покорными. — Боже, Ким Тэхен, я не верю, что мне говоришь это ты! — Брикс также старалась говорить тихо, однако получалось не очень. — Я знаю, знаю, звучит это странно… — он замялся, не зная, говорить или нет. — Но просто поверьте, здесь Бог на нашей стороне, — омега отвел глаза в сторону, как бы кидая расплывчатый намек. — Блять, — ругнулась девушка, — и что нам сейчас делать? — Для начала… — начал Тэхен, но был безбожно прерван. К ним вновь вернулась Марла, в этот раз с какими-то большими мешками в руках, что грузно волочились по земле. Однако женщина шла все также ровно и статно, после остановилась и небрежно кинула ношу на землю, указав на нее пальцем. — É hora de se vestir! — громко, с отдачей. Время закончилось — празднество наступало на пятки. Тэхен взглянул на вываленные из мешков наряды, которые мало чем отличались от купальных «тряпок» — разве что обилием украшений да поясами набедренными. Но тела оголяли также, если не хуже. Аборигены принялись раздеваться, так же просто, легко и беззаботно, как грязная брань срывалась с их нежных губ. Те с удовольствием разбирали струящиеся ткани, громко смеясь и крича, шуточно дрались за ценные вещи, а после нахально красовались, пугая всю живность в округе. Дикари. Троица неохотно, но тоже поспела к всеобщему безумию — разговор прерван, желания заглушены, а под ложечкой сосало. Никто не хотел предаваться местным уставам, думалось лишь об одном — доме родном. Как ни странно, вспоминалась не Америка со своей мнимой свободой, шумными улицами и люксовыми бутиками — мысли заняли ясные улыбки коллег, стерильные стены любимой работы, маленькие подопечные, коих за день не перегладишь. А затем дурацкий аэропорт, тошнотворные таблетки от укачиваний, всегда полупустая пачка сигарет Хосока, так и не нашедшийся чемодан Брикс, хищная статная красавица гарпия, громкий щелчок фотоаппарата, несмешные шутки Кэнтаро. Запах костра, невкусной тушенки и нескончаемая кипа бумаг. Вот куда хотелось. Но коварная сельва никогда не шла на чужом поводу — мастерила свое полотно, переплетала нити, путая жизни совсем непохожих людей.Она здесь вершитель, она здесь царица.
И в доме гостей пожелала она.
Удержать не составит труда — чертовка продумала все до деталей, нашла, как приковать навсегда.
На помощь придут золотые глаза.
***
Тонкая матовая органза бесстыдно просвечивала все аппетитные части тела, плотно прилегая лишь на бедрах и плечах. У всех танцоров наряды были схожи, отличались лишь цветами. Однако образы чудом, не меньше, подчеркивали особенности каждого из них: вот впереди шел омега в красном облачении, цвет которого до боли точно подчеркивал пухлые коралловые губы и природную вереницу румян; вот гордо вышагивала Брикс, завернутая в пурпурные ткани — те словно оголяли характер девушки, являя чужим глазам врожденную язвительность; вот еще незнакомая девушка робко перебирала ногами, утопая в розовой утонченности; а вот тихая Сьюзан, что тонула в светло-голубой грусти — ее наряд обращал внимание на яркие глаза цвета печали и хрупкую тонкую душу. Омеги пестрили, будто запрятанные в глубинах холодных скал самоцветы — яркие цвета сменялись один за другим, безбожно перетягивая все внимание на себя. Тэхен же в этом обилии красок был чистым ярким лучом — он, словно Луна, молчаливая, сильная, холодная, снизошел до простых непутевых смертных и теперь вынужденно мерцал белоснежными пересветами. Он выделялся. Теперь Тэхен жалел о своем выборе — омега-то думал, сумеет запрятать заморскую красоту под невзрачным покровом, сольется с пейзажем, растворится в толпе. Но он лишь ярче и паче сиял, будто неограненный редкий алмаз. Такой же желанный, манящий и необузданный. Омеге не нравилось собственное мироощущение — на этом треклятом острове время бежало, словно вода, стремительно, бурно и безвозвратно. А он также менялся — быстро, неуловимо и бесконтрольно. Обычно тихий, приветливый, до чертиков простой, но закрытый, неприметный утенок слишком быстро превращался в дерзкого, нелюдимого, до скрежета зубов непокорного, но такого сильного и израненного лебедя. Сельва давила, подчиняла, насильно меняла нерушимые ранее устои: дикость каждого коснется, все ту ощутят. Невозможно остаться собой. Быть может, прежней версией себя? Гул тем временем нарастал: на джунгли опустились сумерки, густые, давящие, мрачные — из темно-зеленой червоточины тянули лапы твари, шипя, рыча и завывая. И пока опасность вылезала из укрытий, дикий люд вкушал помпезные пиры: Тэхен терялся в обилии специфичных запахов и необычных громких звуков, более походящих на животный клич. Толпа окружала со всех сторон, давила, притесняла — чужаки попросту тонули в местном колорите. Притягательный и непонятный. Омега все еще не понимал, где они точно находились — территория была намного больше того, что он себе представлял. Тэхен смог запомнить лишь расстояния в минутах: например, от зловонной сырой ямы, где их держали всего лишь сутки назад, до горячих источников вышло суммарно минут двадцать пять-тридцать, а от источников до нынешнего положения — где-то минут пятнадцать. И опять совершенно новый вид, новые просторы — место походило на площадь, знаете, прямо как в современном городе. Можно было даже подумать, что они туристы, которых пригласили на местный народный фестиваль. Увы, действительность совсем иная. Но Тэхен проникся незнакомым бытом, слегка подтаял под маревом жары. Уж больно дивные виды открывались: на деревянных столбах красивыми струями спадали разноцветные ленты, на земле тут и там встречались утонченные полотна из лепестков диких цветов и папоротников, а в самом центре горел просто гигантский кроваво-красный костер, столпы пламени которого виднелись даже издали. Здесь явно устраивались какие-то праздники, может, даже обряды, хотя омега не берется судить точно — здесь не пахло кровью, потом и страхом. Здесь пахло пряностями, весельем и вином. Внезапно люд стих, а их шеренга остановилась. Тэхен глубже задышал, сжимая нервно кулаки — неужто необратимость настала? Они выжидательно затаились в толпе, точно скрываясь за широкими спинами — стало быть, они являются подарком? Мерзко, противно, волнительно. Не успела тишина затянуть в мрачные думы, как до слуха донеслись приглушенные, едва различимые удары бубна. Они гремучей гадюкой ползли по пространству, пугливой щекоткой царапая желудок. Пробуждали инстинкты. Раз, два, раз, два — все громче и громче. Громкость колебалась волнами, вверх, вниз, вверх, вниз. Плавно влился барабан, постепенно заглушая своего звонкого собрата — мелодия сталась воинственной, даже агрессивной. Так приветствовали величайшего. Покровителя, царителя, вождя. Тэхен ощущал предельно остро и лично: на загривке встали волосы дыбом, оголенная бронзовая кожа покрылась мурашками, а глаза заслезились — чувствовалась власть, чувствовалась сила. Грубый дуэт играл недолго, секунд тридцать, не более, пока самый главный дикарь не занял свое почетное место. После опять все стихло, притаилось, а затем взорвалось пронзительными криками — племя с усилием драло горло, вопило и рычало, отчего у пришлых чужаков невольно заложило уши. Марла возникла впереди также внезапно и громко — женщина оглядела подопечных строгим взглядом, кивнула подбородком и указала пальцем за спину, второй рукой топорща три пальца. Время пришло. Мелодия как раз заиграла новыми нотами, более глубинными и тягучими. К привычному дуэту добавились редкие гудки, напоминающие что-то среднее между флейтой и горном: такие же плавные и резкие, бархатные и тонкие, сменяли друг друга, единым сплетаясь. Бум. Бум. Дробь барабанов разгоняла ритм. Бум. Бум. Сердце растворялось в вибрациях. Бум. Бум. Музыканты на секунду стихли, выжидая интригующее таинство — даже костер остановился, больше не искрясь сжирающим безумием. То плескалось на золотистом дне звериных глаз. Тэхен не видел — чувствовал всей душой, телом и сердцем. Отчего-то в волнении тонул, противореча сам себе: плевать на племя, плевать на дикаря, так заклинал и обещал. Но разум вождь бескрайне волновал. Руки тряслись, ноги немели, язык прилип к небу, а спина покрылась липким холодным потом. Счастье, что Тэхен стоял посередине шеренги — так высока вероятность остаться незамеченным. Шумно сглотнув, он окинул подведенными сурьмой глазами толпу, сквозь которую предстояло пройти: мужчины и женщины, подростки и маленькие дети, казалось, сегодняшним вечером собрались на зрелища все. И каждый будет наблюдать за чужаками. На плечо легла рука, и он вздрогнул, после сразу обернулся — на него глядела Брикс, уверенно и ободряюще, неведанно вселяя свою поддержку и уверенность. Здесь никому не чужда слабость. Бум. Бум. Бум. Жалкие секунды, а длились как минуты — опять барабанный ритм, опять шумный гогот, опять с ума сходящее сердце. Только в этот раз звуки лишь нарастали и нарастали, громкой рябью отзываясь в ребрах. Тэхен не понял, то ли страх его толкнул вперед, то ли нетерпеливые танцоры, что стояли сзади, но пришлось собраться с духом и сделать шаг навстречу. Прямиком к коварным лапам хищника. Первая тройка влилась в поток как родная, словно музыка без них не состоялась бы: даже Сьюзан, за которую омега больше всех переживал, красивой птицей рассекала воздух, в такт шаманским песнопениям подмахивая бедрами. Секунда, шаг, хлесткий барабанный стук. Тэхен сорвался следом, совсем не поднимая взгляда — уперся взором в землю, танцуя по наитию. Чарующая песня набирала обороты, в край озверев с последней тройкой — круг замкнулся. И таинство началось. Жар костра опасно обжигал карамельный бархат кожи, бликами играя на мерцающей бронзе. Тела извивались коварными змеями, плавно, ритмично и чарующе. Золотые тяжелые браслеты на руках звенели, теряясь в глубоких звуках ударных. Пестрые цвета костюмов сменялись друг за другом, не позволяя зациклиться на ком-то одном. Так Тэхен думал. И так ошибался. Не сдержав наивного любопытства, он украдкой оглядел пейзаж: каждый смотрел завороженно, как под заклинанием, бегая глазами по кружащемуся великолепию. Затем собственные очи мазнули по внушительным племенным инструментам, также находя и музыкантов: мужчины, все как на подбор высокие, красивые и загорелые, с длинными, собранными в хвост черными волосами, одетые в плотные кожаные брюки и летящие прозрачные рубашки, не скрывающие обилие татуировок. Они играли с напором, сосредоточенно и грозно, точно стирая пальцы в кровь. Тэхен невольно сморщился. Слишком много власти на один квадратный метр. Земли, племя, музыка и даже танцы — все пропиталось подавлением и силой. Обстановка подчиняла, подавляла, однако омега не подкупался на местные уловки. Слишком строптив и одинок. Раскосые глаза поползли выше, оглаживая костер и каменное ограждение: удивительно, но за безопасностью следили, учтиво заковав буйное пламя. Тэхен хмыкнул, дернув уголком губ в улыбке — как же абсурдно выглядели сие намерения на фоне прошлой ночи крови. Бум. Бум. Бум. Мелодия сменила ход, замедлилась и приглушилась — танцоры развернулись лицами, теперь подставляя оголенные спины под теплые огненные языки. Тэхен с непривычки свел густые брови в хмурости, незаметно передергивая лопатками: по спине от жара и усталости пот стекал ручьем, смазывая чернила ритуальных рисунков — те нанесли незадолго до начала торжества, подчеркивая природную красоту и стать. Несмотря на неудобства, омега продолжал исправно танцевать: всегда был старательным, упертым и напористым. Поднял руки вверх, колыхнув браслеты, затем опять опустил вниз, обводя кистями оголившийся живот. И не заметил, как вновь поднял от земель взор. Карие глаза взметнулись вверх, вдруг резко замерев, разбив уверенность о желтые огни. А те смотрели пристально, бесстыдно и даже жадно, с упоением глотая каждый очерченный изгиб. Тэхен не потерялся, вскинул острый взор, чем вызвал в наблюдателе еще больший интерес. Больше не держал разросшуюся ненависть, кусал душу цепко и болезненно, точно впрыскивая яд. Забыл о мудрых наставлениях. Внимание привлек. А за ним и беды приманил. Он не переставал двигаться, наоборот, словно новой прытью зажегся: перламутровая ткань летала облаками, то пряча, то оголяя провокационные места. Непреклонно вскинул подбородок, хоть не было задумано по танцу — выводил и дергал выдержку, не осознавая, как дергает пантеру за усы. Глаза янтарем наливались. Предупреждением сверкая. Вождь, чего уж греха таить, был по-злодейски красив, сегодня так особенно: нательные угольные рисунки в этот раз скользили плавными спокойными линиями, подчеркивая уже привычно голый торс и венистые руки, на шее висели крупные бусы и большой заметный амулет, украшенный у основанья перьями, бедра облачились в очередные кожаные штаны, только более тонкие и гладкие, волосы цвета полночи тонким ободком были убраны назад, а лицо же теперь украшали лишь те самые короткие шрамы от подведенных чернью век. Сама смерть творила дьявольскую красоту. Неожиданно мужчина встал, от напора пошатнув укрытый прочными костями трон. Тэхен на миг расширил глаза, удивляясь чужой мощи, но быстро вернул душе собранность. Не покажет дикарю слабости и страха. А тот приближался, тихо, мягко и незаметно, ступая плавно и невесомо — даже земля не вбирала чужие следы. Его лицо оставалось непроницаемым, таким же обманчиво холодным и непоколебимым: но глаза сдавали с потрохами, до боли явно демонстрируя интригующее лукавство. Тэхен опять провоцировал, словно дурман на него подействовал: ухмыльнулся хищно и недобро, сузив раскосый взгляд и так не отрывая, провел руками по груди, задевая ритуальные бусы и слегка оголяя вырез полупрозрачной подвязанной рубашки. Затем склонил голову игриво вбок, будто насмехаясь над густым янтарем, мол, посмотри, силач, не всем владеть здесь можешь. Точно не его душой и сердцем. Бум. Бум. Бум. Омега качнул бедрами, чуть выходя за границы круга: не подчинится даже такому порядку. Затем круг расширился, танцоры приблизились, а Тэхен оказался непозволительно близко к ненавистному врагу — глаза в глаза, нос к носу, практически тело к телу. И в этот момент между двумя установилась какая-то связь: пока совсем слабая, блеклая, можно считать, фантомная, но уже такая серьезная, губительная и необратимая. Янтарь с кофейной гущей сошлись в битве, заведомо проигрывая бой. На них словно морок нашел: очаровались, застыли во времени, больше не принадлежа ни к одному пространству и вселенной. Только они вдвоем. Хищник и его добыча. Только кто же из них кто? Тэхен ощутил очередной прилив жара и легкое помутнение: в глазах зарябило от неожиданно терпкого, удушающе сладкого запаха, тяжелого, едкого, но до чертиков приятного. Он вдохнул глубже — мускусная дыня дымчатым туманом осела в легких, кажется, не собираясь оттуда выходить. На периферии замаячил почти такой же, схожий аромат, только более легкий и свежий. Однако тут в названии слукавит — ни разу в жизни похожего не находил. Щелчок. Омега пошатнулся, прерывая наконец затянувшиеся гляделки: из помутнения вырвал грубый толчок и неожиданный треск ткани. Он осоловело моргнул и в недовольстве уставился на ухмыляющегося парня в красном, что невинно улыбался и держал в своих руках оторванный рукав. Тэхен запоздало перевел взгляд на свое оголенное плечо, что уже успело покрыться мурашками и поджал губы, морщась от неожиданной болезненной пульсации — родимое пятно на воздухе как запылало, по-ненормальному воспалилось, увеличиваясь красным ореолом. Следом руку обожгло новой, посторонней болью: вождь скинул все удовольствие, до скрипа сжав чужие мышцы и заставив остановиться. Желтые глаза, что сейчас действительно блестели смертельным блеском, неверяще смотрели на родимое пятно, с голодным интересом изучая очертания маленькой кошачьей лапки. Грубые пальцы оставляли алые следы, пока Тэхен шипел и раздраженно оглядывал в непонимании дикаря, точно обезумевшего. Вождь взметнул свободную руку вверх, сжав кулак, отчего вмиг вся процессия остановилась: музыканты смолкли, танцоры застыли в нелепых позах, а люд простой и вовсе — не моргал. Он еще с минуту сканировал желтыми огнями нечеловеческий отпечаток на чужой коже, а после издал рокот, громкий, собственнический, довольный. — Какого… — непроизвольным шепотом прохрипел омега, не понимая, откуда зародился звук. — Mande-o para mim, imediatamente, — вождь напоследок кинул взгляд, в котором теперь читалось что-то новое, доселе неоткрытое, на Тэхена, а после резко развернулся и быстро удалился в заросли сельвы, лишь сверкая напряжением спины. К Тэхену тут же подлетели близстоящие омеги, скручивая руки и ноги так, чтобы ни единого лишнего движения. — Что вы делаете? — парень кричал и вырывался, пытаясь сдернуть цепкие конечности. — Не трогайте, слышите? Дикари! Дикари! — кричал и хрипел, пока на рот не натянули шелковую повязку. — Тэхен! Твою мать, Тэхен! — на фоне слышались обеспокоенные знакомые голоса, пока в нос не ударил противный царапающий запах, напоминающий аптечный йод. Сопротивление ослабевало, ровно как и мышцы с нерадивыми ногами и руками: почему-то голова закружилась, только теперь совсем быстро и тошнотворно, тело задрожало, расслабляясь, а веки непозволительно быстро слипались, уже не пытаясь отчаянно бороться. — Куда? Куда? Тэхен! Виски пронзило болью, сознание и вовсе испарилось, пока на разум надвигался принудительный мираж. Темнота встретила добродушными объятиями и холодными поцелуями. Свет погас. Судьба поставила решающий мат. И шаха не потребовалось.