Бразилия, Амазонка,
о. Ольо-де-онсо, 01:30
Земли племени народа Onças Sagradas
Мягко. Первое, что ощутил Тэхен, когда сознание постепенно начало возвращаться в норму — ласковые касания чего-то гладкого и теплого. Голова раскалывалась, в висках пульсировала боль, зато тело куталось в приятную облачную перину. Жарко. Пот пропитал белоснежную ткань, отчего та неприятно липла к бронзовому бархату кожи. Невесомые полотна больше не струились изящным ручьем, однако все также красиво и точно подчеркивали упругость мышц и сладость форм. Терпко. Кажется, именно густой тяжелый запах и пробудил от марева: вязкая сладость сахаром осыпала кончик языка, а в горле острыми лезвиями орудовала сухость. Тем не менее, Тэхен почему-то продолжал с жадностью вдыхать приторный яд — вдох, выдох, вдох, выдох. Так и лежал, не открывая глаз, пытаясь насытиться ароматом настоящей дикости. А та отчего-то имела нотки мускусной карамели с заметным флером фруктовой отдушки — если выбирать какое-то конкретное название, то омега без продолжительных дум смог бы назвать только дыню, ничего другого. Причем дыня явно не привычная большей части человечества, иная, более вкусная, манящая и яркая. Крышесносно. Раньше ему доводилось встречать столь чарующий аромат — дурман приветствовал объятиями еще там, в покрытых таинственным мраком джунглях. И похоже, это, казалось бы, незначительное воспоминание пробудило надолго утерянную сознательность, заставляя резко и неожиданно подскочить. — Черт, — прошипел омега, схватившись за голову. В глазах рябило, голова кружилась. Проморгавшись, он постарался выпрямиться и хоть немного привыкнуть к необычному освещению: пространство вокруг было погружено в блеклый мрак, что рассеивался к центру благодаря приглушенному теплому свету — но откуда тот исходил, Тэхен еще не определил. Здесь все было необычно, начиная от местного убранства и заканчивая невиданным доселе декором. Как оказалось, на полу расстелились огромные полотна шкур животных, чей гладкий мех приятно ласкал голые ступни — но самому омеге от осознания чужой жестокости становилось плохо, невыносимо. Неужто дикари карают неоправданной смертью не только людей? Тэхен не был ханжой, понимал, что всех животных на свете невозможно спасти — пищевая цепочка природой задумана, и даже человеческий род не в силах мешать той. Однако его все равно коробило, стоило увидеть такие изощренные следы убийств, что в современном мире роскошью зовутся. Стало быть, и аборигенам не чужды богатства? Вновь скривив лицо то ли от очередного прилива головной боли, то ли от картины линчевания животных, что невольно предстала перед прикрытыми веками, он перевел взор выше, оглядывая остальное пространство. Потолки были низкими, а вот сама комната была довольно широкой и просторной: правда, песчаный камень, украшающий абсолютно каждый уголок помещения, будто визуально сужал холодные стены, создавая эффект коробки. Словно Тэхен — синица, случайно угодившая в браконьерскую ловушку. Есть ли выход из этой коробки? Сделав шаг, омега приблизился к стенам, проводя дрожащей от усталости и боли ладонью вдоль шершавой поверхности: а по той словно вибрации проходили да сквозь человеческую кожу немой звук проникал. Камень силой жизни пропитан. Обойдя неторопливо периметр, Тэхен так и не нашел никаких подозрительный выступов — лишь литой, в веках застывший песок, что в плену удерживал дарованное тепло. Ни окон, ни дверей, ни даже простых щелей. Как же он здесь очутился? Неужто умер? Или просто предался безумию? — Да быть не может, — выругался Тэхен, прислонившись оголенной спиной к стене. Вновь принялся огибать вниманием комнату. Нет, ничего нового, разве что на потолке бушевал расписной круг ритуальной символики — казалось, какие-то узоры он уже даже встречал и запомнил. Вот спиралевидный завиток, очень уж напоминающий кошачий глаз, который встречался еще на стенах купален, вот яркий костер, преследующий неизвестное повествование до самого конца — его он видел на многочисленных украшенных столбах, а вот сердце, человеческое, живое, пылающее, неизменно красующееся в центре орнамента. Его он видел на клинке вождя. Тэхена передернуло — как бы не храбрился, а события минувшей ночи слишком горестный порез оставили в душе. Помнил каждую смерть, не в силах забыть. Спустя минут десять, хотя омега не берется судить точно — время в таких условиях тянулось до ужаса медленно, он принялся наматывать круги, бесцельно изучая разбросанные всюду украшения: прямо на шкурах рассыпались разные бусы из дерева, перьев и даже металлов, драгоценные камни, названия которых, увы, омега с первого раза и даже со второго не определит — совсем не разбирался в богатствах природы, где-то пестрили бликами статуэтки животных, также из дерева и металла — птицы, крокодилы, обезьяны, ягуары, но, что ужаснее всего, после более тщательного изучения в углах обнаружились и кости — ученый лишь надеялся, что те были не человеческими. Честно говоря, пещера походила на берлогу. Так же жарко, темно и до сумасшествия тесно. Хотя последнее, скорее, самообман. Просто Тэхен совсем не привык к заточению и, честно говоря, не собирался — хочется к просторам, к теплым лучам и чистому воздуху. Без удушающей вуали манящего фрукта. — Чертов дикарь! — в сердцах прокричал и плюхнулся на пол, вновь погружаясь в буйство шерсти. И с изумлением заметил, что, вообще-то, он слишком многое чувствует кожей. Медовые очи тут же опустились на собственное тело — а то встретило сюрпризами, заставляя омегу еще более раздраженно и нервно выдохнуть. Во-первых, на нем была совершенно другая одежда — похожая, но только более легкая и прозрачная, совсем не скрывающая наготу, а, наоборот, слишком явно ту демонстрирующая. Во-вторых, когда-то девственно чистая бронзовая кожа теперь облачилась в покров из чернильных рисунков, практически не оставляя светлых промежутков — силуэты тянулись вдоль рук, начинаясь от самых ногтей и заканчиваясь около шеи, затем вдоль груди, переходя на бедра, а после и на длинные оголенные ноги, обволакивая даже пятки, при этом не затрагивая тыльную сторону и сами пальцы. Здесь была закономерность. — Надеюсь, меня не сожрут, — вышло немного нервно и дергано. Еще и родимое пятно, как назло, не переставало пульсировать болью — периодически напоминало о себе нещадным зудом, так и подначивая омегу расцарапать кожу в кровь. Клеймо выжигало и внутренности. Странно. Все здесь странно: и их внезапная экспедиция, такая торопливая и покрытая густым мраком тайн, и чертов остров с необузданной сельвой и кровожадным племенем, и непонятные запахи, кружащие в воздухе тяжелой металлической пыльцой, и бесчеловечные ритуалы, сопровождаемые кровью и языческими символами. И поступки тоже странные. Тэхен так задумался, что не сразу заметил изменившуюся обстановку — напряженную, искрящуюся и вожделенную. На стенах заплясали тени, буйные и поглощающие, пещера поддалась потокам ряби, а неживая шерсть будто встала дыбом. Присутствие кого-то сильного, подавляющего и опасного слишком явно сгущало духоту. Одиночество покинуло темную обитель. Шорох. Медленная поступь. Всполохи пламени. И тех самых золотистых глаз. Омега резко обернулся и напряженно замер — мышцы сковало страхом и непониманием. Как он здесь очутился? Что ему нужно? И главное, зачем тут Тэхен? Неужто заставит встретить смерть без лишних глаз? Но Тэхен не хотел просто так сдаваться — если суждено умереть, он будет бороться до последнего вздоха. Вгрызаться зубами, отпираться ногами, впиваться до побеления пальцами, кричать и драться — не побрезгует грязными методами. Но в руки дикаря не падет. — Не подходи! — омега вскочил на ноги, от торопливости поскользнулся, но все же не упал. — Слышишь, не подходи! А смерть нема и глуха, ей все равно на мольбы и приказы. Лишь ей дозволено судьбы вершить. Тэхен отчаянно пятился назад, цепляясь за неровную поверхность скал — следил за каждым действием губителя, что ухмылялся слабо и растягивал мгновение охоты. Оба понимали, кто из них падет. Но вождь отчего-то медлил, не спешил с растерзанием чужим — наслаждался красивым духом и непокорным ликом, где страх застыл с упрямством на пару. Поглощал каждое резкое движение, давая право на бессмысленные попытки бегства — пускай почувствует мнимую свободу. Ведь прежде чем столкнуться с реальной, ощутить сполна нужно кислый вкус разочарования. Так начался их танец. Дикий, разрушающий и упрямый. Кружили в пространстве, глаз не отводя: Тэхен спиной собрал все выступы, но от хищного гипноза даже на секунду не отвлекся — ведь дикарь не отставал, ступал за своим подарком по пятам, незаметно сокращая расстояние. Игра не может длиться вечно. Больше намерений не скрывал. Сделал шаг, а Тэхен назад — да вот незадача, там литая каменная крепость, не выпускающая из объятий пленных. Отступать некуда, только вперед, в грубые руки, что точно по локоть в крови — не только чернила кожу украсили, но и алые всполохи. Загнан в ловушку. — Стой, где стоишь, — сквозь зубы, с рычащими нотками. Грудь вздымалась, дрожала, а кислород в легких болезненно давил — хотелось кричать, когда к его телу протянули ладони. Он отшатнулся, да без толку — перехватили одним резким движением, даже выдох с губ не слетел. Сковали запястья над головой, точно оставляя грубые отметины, и придавили к стене, голой грудью касаясь чужой. — Пусти, — омега дергался, сопротивлялся, но все попытки пресекли — положили вторую ладонь на неприкрытый живот, фиксируя плотно. Тэхен крупно вздрогнул, стоило грубой коже прикоснуться к нежной интимности: по животу зарябили мурашки, устремляясь дальше по телу, доходя до самой шеи. Чужие касания — импульс постыдный, горячий и будоражащий. По венам лава стекала, а внизу загорелось томление неожиданное, нежеланное. А точно ли? — Убери руки, — смотрел гордо и зло, стараясь достучаться до чести чужой. Но дикарь молчал, лишь неотрывно смотрел расплавленным золотом, так пристально и пугающе, что в глотке собиралась засуха — Тэхену казалось, он огнем полыхал. Просто не знал, что дальше судьба заготовила. Вождь вдруг сделался серьезным — ухмылка пропала, а взгляд обратился в ядовитые стрелы. Рука, что покоилась снизу, коварной змеей поползла ближе к сердцу, минуя голый соблазн. Однако пальцы не стыдились захватывать мягкость, перекатывая ту между собой — Тэхен под близостью силы только больше дрожал, позабыв родную речь. С губ и звука не сорвалось, пока большая ладонь изучала опаленный солнцем бархат: вождь огладил напряженный живот и даже бока, на пробу коснулся и поясницы, но дальше с курса сбиваться не стал, направился к вздымающейся груди, задерживаясь там. На удивление, мужчина действовал нежно и плавно, словно сам попал под ворожбу — гладил и мял, немного надавливал, наблюдая за красивым перекатом упругости мышц. Кружил у самого сердца, будто сквозь кости то изучая — горячее, загнанное, живое. И также отзывчивое. — Você será minha, — впервые заговорил и сжал оголенную грудь, отпечатками клеймя. А Тэхен будто очнулся ото сна — осознал свое положение, такое постыдно-беспомощное, и вновь заартачился, да с большей прытью. Пытался скинуть руки, ужом извиваясь, пинался ногами, что выходило плохо — только шкуру собрал, а боли не причинил. Уже даже порывался кусаться, правда, не успел — неожиданно земля ушла из-под ног, а в следующую секунду он уже лежал на полу. Разбитый, прижатый, униженный. Омега хотел действовать по той же тактике, да вот только с ужасом осознал — теперь его обездвижили, крепко и бесповоротно. Выходит, до этого было ребячество. А теперь все серьезно. Руки силой развели в стороны, для верности навалившись всем весом — ладони стискивали запястья, грудь прижималась к лопаткам, а бедра плотно вжались в чужие, пока накачанные ноги фиксировали снизу. Дикарь был больше и явно сильнее: Тэхен не был маленьким и хрупким, но под реальной близостью чужого тела почти полностью скрывался, неспособный даже в полной мере дышать. Его грубо вжали в шкуры. — Что ты делаешь? — взревел Тэхен, когда почувствовал жар дыхания на шее. Но в ответ — тишина. Никто не собирался в тайны посвящать. Пока что рано, не готов. Вдруг возле уха раздался рык, приглушенный, еле заметный, но ощутимый. Омега замер, сбитый с толку — неужели опять издевки разума? Откуда здесь взяться дикому животному? А рык был именно таким, точно не человеческим — походил на кошачий, только грубый и яркий. Но Тэхен не успел сконцентрироваться не неизвестности, опять сменил вектор внимания, потому что витающий запах сладостного яда начал сгущаться, вновь раздражая рецепторы. Он отвлекся, вдыхая — дразнящая карамель проникла в легкие, обволакивая обманчивой лаской, дикая дыня дымным сиропом пролилась на губах, а смесь мускуса и ореха нугой застряла в зубах. Жертва повержена. Увлеченный чарующим ароматом, он даже не сразу заметил, что телу стало гораздо легче, а когда заметил, вновь был пленен очередной неожиданностью — вождь начал тереться о голую кожу настырно, с напором и ничуть не смущаясь. Будто собою метил. А у Тэхена в глазах пелена — слишком одурманен происходящим бесстыдством. Он словно под кайфом, ослеплен эйфорией фальшивой: только и мог наслаждаться ароматом влекущим да близостью оголенной мощи. Дикарь низко порыкивал, даже стонал, проходясь откровенными движениями по каждому участку тела: пот с мощной груди печатью клеймил худые лопатки, плечи и шею, трение настигло руки и бедра, а особое внимание получили ягодицы — их слегка сжали бедрами, проходясь пахом по сбившейся ткани. Не со страстью, с собственничеством. Омега тоже не сдержал стона — голос дрогнул, сорвался. Ведомый наркотиком, он не мог насладиться вершившимся безумием — дышал, дышал, дышал. Словно прежнего себя потерял, а принципы и вовсе канули в забвенье мрака. Будто разума лишился, животным становясь. Он не заметил, как белоснежная ткань бессовестно сползла с покатых плеч — холода не чувствовал, ведь в чужом жаре утопал. Не заметил, как ослаб плетеный пояс, до этого державший полупрозрачную юбку. Не заметил грубую ладонь, что медленно вплелась в мягкие черные кудри. Не заметил и вздернутые с силой бедра, что сразу зафиксировали. А вот сползающее полотно нижних одежд заметил. Его словно ледяной водой окатили. Разум быстро вернулся, а от очередного морока не осталось и следа: по загривку пробежала паника, в глазах застыл страх и осознание, а в горле встал давящий ком. Его собирались взять. Силой, властью и обманом. — Нет! — крикнул, превозмогая хрип и сухость. — Нет, не трогай! — начал слезно молить и вырываться. Но было поздно. Дикарь совсем забыл о разуме. А был ли тот вообще? Кожу обожгло холодом, когда стянули последние крупицы ткани — даже не стянули, разорвали, ведомые неподвластными инстинктами. В наготе был уязвим, как никогда, но сделать ничего не мог — только хрипеть, стонать и жалобно барахтаться, как утопающий в смертельном океане. Вот так выглядит конец? Он дернулся, но будто из последних сил: чужое тело навалилось сверху, вновь плотно прижимая, только теперь еще и голову фиксируя. Так, чтобы не повернуться. Не сопротивляться. Не вырываться. Унизительно. Шея опять обожглась горячим дыханием, а затем ощутила язык — настойчивый, до безобразия мокрый и почему-то шершавый. Тот неприятно царапал нежную кожу, обильно наполняя поверхность влагой: слюны было так много, что та стекала даже на ключицы и скомканную шерсть. Его метило животное. Омега стиснул зубы, беззвучно роняя слезы — готовился к худшему, ведя немые битвы с совестью. Как после такого будет жить? И можно ли здесь быть готовым? От шеи все не отрывались, лишь распалялись больше: лизали, рычали и немного покусывали, параллельно втираясь своим телом. Напор становился сильнее, нетерпеливее, пока Тэхен заливался соленой влагой: слишком явно ощущал чужую твердость и готовность. Раз, два, три. Бум, бум, бум. Сначала Тэхен не понял, что произошло — его будто поместили в звуконепроницаемый вакуум. Все стихло, успокоилось, его словно не существовало — рассыпался на мелкие частицы, в космос улетая. Но спокойствие было лишь обманом. Бум, бум, бум. Кровь разгонялась по венам с бешеной скоростью, адреналин зашкаливал, в висках оглушающе стучало. Пещеру поразил мученический крик, громкий, раздирающий и полный ужаса. Он выгнулся от адской боли. Клыки. Ему прокусили шею клыки. Организм впал в ступор, шок — явно ожидал не этого. Оттого и реакция немного запоздалая, но поистине оглушающая: омега забился в конвульсиях, словно его тело ядом отравили. Кислотой напоили, мышьяк воткнули в глотку и пустили в кровь амфетамин. Укус длился недолго, пару секунд, но по ощущениям — несколько вечностей. Тело пылало, заживо сгорая — Тэхен не бредил, нет, взаправду горел адским огнем, точно превращаясь в пепелище. Медленно, мучительно, до разрывов. Он задыхался: оттолкнул больше не сдерживающего его запястья вождя, перевернулся на спину, превозмогая боль, и начал было раздирать грудь пальцами — там зудело, кипело, в клочья разрывая внутренности. Но самосуд свершить не дали — опять чужие руки, опять забрали в плен. Только теперь непонятно: губительный ли, спасительный ли? Из носа пошла кровь, а с уголка открытых губ струей излилась пена. Тэхен не понимал, что происходит, разум слишком явно тонул в боли — адской, отравляющей, безбожной. Что с ним сделали? Теперь понятно, зачем его раздели: тело полыхало так, что пот, не переставая литься, пачкал в мокроте абсолютно все вокруг. Из него словно река разливалась: влаги было так много, что даже шкуры снизу начали громко хлюпать. Но омеге было не до смущения. Он кричал, но даже не слышал собственных мук — лишился зрения, слуха, кажется, даже разума. Все, о чем он думал, это запах свежей крови, страданий и сладости. Той самой губительной и желанной. Мышцы страшно сводило — они перекатывались пугающе, противно, будто под кожу пустили ленточных паразитов: кололо, тянуло и опять разрывало. Кости ломало: Тэхену чудилось, что по тем проходились кувалдой, измельчая совсем до мелкой крошки. Чтобы от него ничего не осталось. Он умирал и возрождался. Возрождался и умирал. Сколько пытка длилась, длится и будет длиться — не знал. Боль лишь усиливалась, топя в мучениях, хотя куда еще сильнее? Чувства тоже скакали, как ненормальные — человеческий организм просто не в силах выдержать такой нагрузки. Даже животный не сможет. А вот их симбиоз — вполне себе. Постепенно голос стихал, просто иссякнув — он теперь хрипел и шипел, иногда срываясь на булькающие звуки. Рецепторы ожили, правда, тут же оглушаясь под гнетом коварного мира: зрение обострилось до слепоты — картинка непривычной четкостью рябила в глазах, слух остротой терзал воспаленные барабанные перепонки, пока носоглотку до крови царапал запах горечи. Слишком много ароматов мешалось в один. Он ощущал все: чувствовал травяной аромат на шелковых шкурах, словно свой и чужой одновременно — родной, но далекий. Чувствовал металлический вкус крови, но уже остывшей, под корочкой — и ее запах чувствовал, слишком явно улавливая смердящую гарь. Также чувствовал дымную отдушку тканей, что ранее служила прекрасным одеянием — даже угадывал точное расстояние, где та забытой валялась. Можно с ума сойти от убийственного букета. Спасеньем стал тот самый дикий фрукт. Яд в лекарство облачился, подарив иной эффект: волны сладости окружили перьевой подкладкой, убаюкивая — все резко закончилось. Вечность раем обернулась. Тэхен почувствовал неожиданную негу: слабость приятным грузом обрушилась на тело, кутая в прохладную невесомость. Боль исчезла, а на ее место пришла усталость. Омега смотрел вперед, будто сквозь пространство, в силах зацепиться лишь за одну вещь. Беспокойный янтарь хищных глаз. — Добро пожаловать домой, дитя Виды, — речь родная, отчего-то понятная, стала последним веденьем. А потом он вновь нырнул в вязкие воды угольного мрака, что гостеприимно протянул морозные ладони. Тьма забвенья стала другом и товарищем.***
Бразилия, Амазонка,
о. Ольо-де-онсо, 02:50
Просторы сельвы
Темная мгла опустилась на дикие земли, награждая людей слепотой — лишь фонари прокладывали путь, разогнать пытаясь дым ночи, пока тропический ливень изводил путников холодом, нещадно и с явным удовольствием. Непроглядные кроны деревьев не спасали от влаги, а, наоборот, будто просеивали самые ледяные капли, усиливая общий поток. Мокрые ветки лезли в прикрытые балаклавами лица, даже сквозь плотную ткань исхищряясь оставлять саднящие царапины. Влажные листья папоротника прогибались под грубой подошвой водонепроницаемых берцев — почти ломались, однако чудом выдерживали напор чужаков. Природа давала не менее стойкий отпор. Их поиски длились уже несколько часов, но ситуация, мягко говоря, была удручающая: они заходили все глубже и глубже, казалось, забредая на те земли, куда не ступала даже звериная лапа. Здесь было пусто и пахло смертью. Чимин за свою скромную жизнь довольно многое повидал — невозможно сохранить девственный разум, когда добровольно падаешь в руки кровожадной войны. Но в глупые, совсем юные и отчаянные года он слишком романтизировал столь жестокую профессию: мальчишка грезил о доблести защиты и буйстве отваги. А получил лишь леденящий ужас смерти и грубые поцелуи сожалений. По каждой не спасенной душе, по каждому ранению, по каждой проигранной битве — хотя возможно ли те выиграть, когда разменными монетами людские жизни выступают? Невозможно. Однако спасти невиновных, превысив взятые на плечи грехи убийств — сложно, практически непосильно, но возможно. Это и служило его главным постулатом. Но счет смертей обогнал давно адское число — так что Пак не грезил о проходе в райский сад. Хотя бы попытается отмолить вину при жизни. — Капитан, — окликнули сзади, и мужчина остановился. — Да, рядовой Джонс? — Мы нашли это, — боец говорил четко, однако сквозь поставленную речь пробивалась мелкая дрожь — климат джунглей не щадил никого. — Думаю, это может помочь, — протянул руки вперед, пока рядом стоящие товарищи находку облачали в свет. Чимин прищурился, козырьком из рук скрывая от дождя глаза: перед лицом предстал острый наконечник, бликующий переливом ржавчины. Вдоль ребра тянулись мелкие узоры, до боли навевающие мысли о древних божествах — рисунки походили на язык, забытый, могучий и дикий. Точно дело рук местных обитателей. — Где? — не стал распаляться развернутой речью. — Ближе к утесу, — военный махнул рукой куда-то назад, в непроглядную глубь. — Я сделал засечки, тут недалеко. — Вернемся завтра, — также коротко и ясно, — сейчас слишком рискованно соваться в дикие дебри, и без того забрели слишком далеко. — Но, капитан, — осмелился подать голос, — у нас есть оружие, не думаю, что дикари смогут хоть что-то… — Не ставь силу превыше разума, — Пак прищурил глаза. — У нас оружие и ноль информации, у них — никаких рамок и родные земли, — он поджал губы и нахмурил брови. — Мы даже с танком будем в проигрыше. К тому же, мы еще не знаем, есть ли здесь хищники. — Пф, их-то точно не стоит бояться, одна пуля и… — Я пущу ее тебе в лоб, если осмелишься нажать на курок, — грубо и резко, что непривычно для командира. — Зверей мы не трогаем. — А если они нападут и захотят меня сожрать, мне что, смирно лечь и ждать смерти? — А давно ты выбираешь свою жизнь вместо чужой, солдат? — холодно, стыдя. — Если прижмет, разрешаю выстрелить в лапу, но никаких смертей, это понятно? — Да. — Не слышу, — взгляд так и прожигал, пригвождая к месту. Чимин умел подавлять. — Так точно, капитан, — встал по стойке смирно и прижал прямую ладонь к виску, отдавая честь. — Вольно, — теперь уже спокойно. — Сделайте еще несколько неприметных засечек, завтра с рассветом вернемся, а сейчас сворачиваемся. Последний раз окинув серьезным взглядом лишенный жизни мрак, Чимин полоснул кинжалом по влажному стволу, оставляя небольшую отметину — казалось бы, он должен быть удовлетворен, да вот потаенное чутье вопило о провале. Что, если они набрели на ложный след? Хотя это был бы не такой уж плохой вариант — потому что если представить, что в глубинах острова сокрыты совсем иные тайны, то, черт, все оборачивается самым худшим сценарием из всевозможных. В таком случае, они по уши в дерьме. И молитвы не достанут до небес. Потому что они спустились в самый Ад.***
Бразилия, Амазонка,
о. Ольо-де-онсо, 04:00
Земли племени народа Onças Sagradas
Тихо. Казалось, даже огни заглушили трепет своих всполохов — чувствительный слух купался в долгожданной ласке тишины, ничем не раздраженный. Умиротворение сравнялось с благословенным раем, где сейчас забвеньем растворялся истощенный организм. Сладко. Фруктовая смесь даров сельвы терпкими благовониями наполнила воздух, побуждая измученное сознание жадно глотать эфемерные соки вязкой мякоти: хотелось мурчать дикой кошкой, бездумно ловя языком капли карамельных паров. Безопасно. Сейчас угроз никаких не предвиделось — Тэхен так и не раскрыл глаза, стоило душе проснуться, однако всеми фибрами тот чувствовал защиту и комфорт. И голод. Отчего-то ненасытный и кровожадный. Желудок требовательно молил о пище — причем такой, весьма экзотической. До безумия хотелось жесткий привкус сырой плоти. Мясо. Мясо. Мясо. Все мысли заполнила потребность. Тэхен несвойственно характеру плаксиво простонал, капризно раздирая кулаками пучки шерсти — почему ему так хотелось звериной пищи, непонятно. Он знал, он чувствовал, что просто напросто умрет, если не вонзится оголодавшим хищником в манящий вкус съедобного металла. Он заскулил, словно призывая присутствующие души кинуться ему на помощь. Но приходилось довольствоваться желанным одиночеством. Живот скрутило спазмами, болезненной волной спускаясь к паху — природа страданий была непонятна, неожиданна, поистине абсурдна. Однако это меньшее из зол, что беспокоило сошедшего с ума омегу — в приоритете разобраться с голодом, что постепенно забирал бразды правления у отчаянных крупиц разумности. Он будто одичал: волосы растрепаны и скручены от пота, на раскаленной коже тела небрежными следами смазались чернила ритуала, под ногти забралась припадочная грязь, а черные зрачки единолично правили в глазах, сгущая кофе на манер арабской ночи. Тэхен напоминал заблудшее дитя волков — такой же потерянный, брошенный и с безумием в ранее лучистом взоре. Мясо. Омега шевельнул на пробу рукой, а затем с надеждой поднял ослабшие сухие веки: ресницы дрогнули, а юркий кончик языка в желании огладил уголок потрескавшихся губ — впереди маячил красный силуэт надежды, так соблазнительно сверкая свежей кровью в мареве оранжевых огней. Боль в животе усиливалась. Тихо простонав, Тэхен, цепляясь слабыми деревянными пальцами за шкуры, стал ползти, превозмогая боль — лишь бы добраться до столь вкусно пахнущего угощения. А это было оно, он не сомневался. По наблюдениям, вернулась оборотом времени очередная Вечность, на деле — опять жалкие секунды пробежали меж пространством. Сфокусировав колеблющееся зрение, омега с вожделением уставился на лежащий на каменном пласте сырой кусок мяса — большой, наверняка очень сочный и упругий. Он красивым мрамором блестел в густом соусе из свежей крови, почему-то не отталкивая — только привлекая. Крылья носа раздулись, и Тэхен с неприкрытой жаждой задышал ароматом горького железа: то сейчас казалось любимой брусничной конфетой, с легким привкусом кислости и пряности. Больше не раздумывая, он впился затвердевшими ногтями в плоть, нетерпеливо поднося ее к лицу. И ни единой мысли не возникло в голове: омега просто яростно напал на предложенное лакомство, зубами протыкая толщину. С тяжестью, но резцы вошли как надо: первая крупная часть быстро попала в загребущую полость, сразу же измельчаясь под гнетом крепких зубов. Сырое мясо приятно щекотало язык, как надо насыщая вкусовые рецепторы, пока густая рубиновая жидкость соком утоляла жажду. Тэхен закрыл глаза, самозабвенно вкушая деликатес — он чавкал, совсем не заботясь о внешнем порядке, а кровь бурным потоком стекала по подбородку, вдоль шеи и пробиралась прямо к груди, орошая алыми метками оголенное тело. Раздался стон, затем второй и третий, а после омега принялся вылизывать свои же руки. Не мог позволить упустить желаемую пищу. Он сделал еще один укус, уже более уверенный и сильный — и сам таким же становился, поглощая таинственный кровавый дар. Омега даже смог приподняться на одном локте, с новой прытью нападая на истерзанную плоть. Постепенно насыщался. Да вот только с сытостью возвращался назад утерянный разум. Челюсти замедлились, а после и вовсе застыли на месте: Тэхен оторопело открыл глаза, широко и с необходимой ясностью. Он сначала смотрел прямо, на голый холод заточения стен, а после перевел пришедший в норму карий взор на обглоданное месиво в руках, не понимая, как-то оказалось в его безгрешных руках. Минута на осознание, и вот уже омега откинул недоеденное мясо обратно на каменный пласт, а сам вывернулся тошнотворным спазмом прямо на теплотой устланный пол. Его рвало изнутри и снаружи. Но самое абсурдное во всей этой ситуации — он хотел еще. Разум отрицал содеянный беспредел, а вот иная часть, древняя и могущественная, вцепилась инстинктами в одну лишь цель — нечеловеческую трапезу. Тэхен обессиленно упал обратно, лишь подальше отодвигаясь от устроенного беспорядка: смотрел загнанным зверем на свое заточение, пытался разыскать хоть какие подсказки и наконец сообразить, какого черта с ним происходит. А на ум пришел лишь один злополучный ответ. Проклятый дикарь. — Что ты сделал… — в пустоту, отчаянно. — Что ты сделал со мной?! — зашелся новым криком. Но тьма молчала, не в силах оскверненной доброте дать хотя бы мизерный кусочек желанного ответа. Нижние органы опять свело спазмом, только теперь уже резким и режущим: Тэхен скрутился эмбрионом, прижимая к кровавой груди острые колени. Он разразился новым приступом разбитых слез, отвращенным и противным, через навязанное желание протягивая руки к недоеденному мясу — это было аморально, дико и до боли тошно, однако Тэхен не мог остановиться. Голод требовал совсем абсурдное питание. Ему необходим горячий привкус сырой плоти. Ведь не ведая истины, зверем диким обратился. А истина была весьма проста.Просто король непримиримой сельвы наделил его статусом не жертвы.
***
База ученых
— Что за шум? — Это ты мне скажи, Пак, какого черта? Не успел отряд «Дельта» пересечь границы лагеря, как навстречу вышел Хосок, причем довольно грозно и раздраженно: укутанный в черный дождевик, со стационарным фонарем в дрожащих от холода руках, отчего-то перепачканный в грязи и злой, как никогда. Неудивительно. Его люди над смертельной пропастью застыли. А в лагере грозой нависла смута. — Сэр, — вдруг начал командир формально, — мы только вернулись с вылазки, можете нормально изъясняться, — Чимин тоже вымотался, ему не до безосновательных истерик. — Как мы заговорили, — Хосок скривился и сплюнул на землю. — У нас гости, — и улыбнулся едко. — Конкретнее, — Пак напряг скулы и проговорил сквозь стиснутую челюсть: — Хосок, я же вас попросил… — Засуньте свое «вы» себе в очко, — на выражения не скупился. — Ваши чертовы коллеги не имеют ни мозгов, ни манер. — Какие, нахрен, коллеги? — честное слово, Чимин держался из последних сил, но гнев скрывать уже не мог. Все шло не по плану. — Те, которые разбивают сейчас лагерь и пичкают оружием всю нашу команду, — координатор пуще закипал. — И на все мои вопросы мычат дебильное: «так надо». О какой вообще безопасности может идти речь, если у вас, защитничков, такой ублюдский беспорядок? — На острове не должно быть других военных, — капитан напрягся, вмиг возвращая суровую собранность. — По позициям! — крикнул, и отряд рассыпался вдоль полукруга. — Держитесь за мной, — Чимин одной рукой передвинул Хосока за спину, принимая боевую позицию. Предохранитель щелкнул. — Ч-что происходит? — кажется, ученый не ожидал такого поворота событий. — Точно что-то нехорошее, — прошептал капитан. — Этот остров так и тянет все проблемы, — уже шикнул себе под нос. — Скорее, он их создает, — добавил Хосок. Страшно. Честно говоря, Чимин давненько не питал сие захватывающее чувство: наверное, еще во времена кадетства он напрочь потерял способность к приобретению различных страхов. Ни смерти не боялся, ни следов безжалостной войны. Но почему-то здесь, в этом забытом Богом месте, он кожей чувствовал липкие прикосновения колючей паники: своей или чужой, пока не разбирал. Но знал, что это чувство с ними здесь надолго. На прибрежной полосе была настоящая суета: ученые, кто запуганный, кто раздраженный, дружным роем сновали из стороны в сторону, сдвигая оборудование и перетаскивая продовольственные палатки. А над ними, словно оголодавшие по свежей крови беркуты, возвышались люди в черной форме, в руках держащие массивные автоматы. По их виду было понятно — они не собирались помогать, только требовать. Собрались на землях диких свои порядки диктовать. — Всем стоять на месте, руки за голову, — раздался громкий клич. Щелчок. Еще и еще. Секунда, а люди, имеющие орудия пыток, уже направили автоматы друг на друга. «Дельта» окружила нежданных никем чужаков, но те в ответ вскинули с дерзостью дула, так и вопя: — «мы вам тоже не по зубам». Воздух можно было резать напряжением. Мышцы ныли и болели от натуги, глаза терзались пустынной сухостью, однако никто, казалось, даже вдоха не сделал — все застыли мраморными статуями, ведя немые битвы взглядами. В глазах Чимина льды застыли, морозные и снегом таежным покрытые — он внимательно проходился по каждому незнакомому бойцу, пытаясь угадать их лидера. Увы, пока стояли здесь лишь одни гончие псы. Сильные, глупые и подневольные. — Воу-воу, мальчики, что за напряжение, я же отошел всего на пять минут отлить, — до слуха донесся грубый прокуренный голос, который, даже несмотря на явно неприкрытый сарказм, звучал подобно симфонии расстроенного контрабаса. Чимин, не медля, перевел одним движением прицел в сторону говорящего, за что получил все наводки на собственном затылке — не видел, но нутром чувствовал заранее сквозящую ненависть к себе со стороны чужаков. Забавно. И среди чужаков есть свои чужаки. Все они лишние на необузданных землях, но отчего-то решили указать строптивой сельве ее истинное место. А та его сама прекрасно знает. Она здесь всевластная царица. И только ей решать, кто выживет в задуманной игре. Тем временем мужчина, так неожиданно ворвавшийся в поле зрения, стоял расслабленно и даже как-то слишком беззаботно, было сразу видно. Он контролирует ситуацию. Незнакомец выглядел напыщенным и чересчур нахальным: поза, выражение лица и, кажется, даже само обмундирование сочились превосходством. Форма четко и плавно облегала большие крепкие мышцы, борода была идеально выстрижена, а на зачесанных назад волосах виднелся гель для укладки. Удивительно, но и лицо было идеально настолько, что даже фальшиво: поразительная удачливость для военного — ни единого шрама. Хотя тому прилично лет, минимум тридцать пять, может, даже сорок — четкие прямые морщинки на уголках глаз и высоком лбу все же выдавали возраст. А еще все в нем выдавало командира. Так вот кто держит псов на поводке. — Вам бы лучше начать объясняться, — холодно начал Чимин, — и как можно быстрее, — сделал паузу, — иначе моя пуля дойдет до адресата. Не намек, прямая угроза. — Тише, тише, — мужчина с улыбкой поднял руки вверх. — Мы пришли с миром, капитан Пак, — значит, информацией владеет достаточно, обращаясь вот так. — Я не заметил мирного настроя, — не меняя интонации. — Кто вы и на каком основании сошли на эти земли? — Во-первых, уберите оружие, капитан, — ехидство, как же его много в голосе. — Оно явно не располагает к диалогу. — Правда? Своим людям отдайте приказ, — он кивнул подбородком в сторону, как бы напоминая о равенстве положений. — Ладно, — а вот это вышло более натянуто. — Парни, вы слышали. Подхватывая насмешливое настроение своего лидера, чужой отряд опустил оружие, принимая расслабленные позы: кто-то присел на корточки, кто-то не побрезговал влажного песка и опустился на промозглую землю, а кто-то просто продолжил стоять, но более фривольно. Насмешки. Сплошные насмешки. Пака не отпускало напряжение. — Теперь вы, — с нажимом. Чимину хватило лишь легкого кивка: все бойцы его отряда синхронно до секунды выпрямились вдоль позиций, убирая смертоносные предметы. Но недалеко. Среди насилия доверию не быть. — Вот теперь можно и пообщаться, — опять раздражающая улыбка. — Хэл Логан, командир отряда «Цитрин», — он протянул руку вперед. — Мы подкрепление. — Стесняюсь спросить, подкрепление чего? — не сдержал усмешки Чимин. — Я не получал никакой информации о вашем назначении. — Потому что она конфиденциальная, — продолжал свою игру. — Вы, капитан, еще не дослужились до такого звания, чтобы все секреты знать, — смешок, короткий и противный. — Слушай… — альфа сделал шаг, но сзади кто-то дернул за локоть — рука Хосока, что стоял все это время удивительно спокойно, предусмотрительно оградила от ошибок, — …те, мне все равно на конфиденциальность и ваши звания ровно до того момента, как мне поступит информация от центра, — сказал с нажимом, — а я никаких данных не получал. База не планировала кадровых изменений. — Ну, а теперь спланировала, — не отставал в прыти. — И в чем же надобность, можно узнать? — Конечно, отчего же нет, — теперь уже оскалился Логан. — Нам доложили, что здесь пропали люди, — в глазах заплясали черти. — Ваш отряд не справляется, капитан Пак, — в голосе сплошное удовольствие. Не к месту и не ко времени. — Ситуация действительно произошла непредвиденная, — не собирался признавать собственное поражение, — но мы уже работаем. Прошли всего лишь сутки. — За которые местный контингент мог уже сожрать ваших дружков, — кто-то в толпе охнул. — Дикари не спрашивают, когда им приступать к трапезе. — С чего вы решили, что причина в них? — Не нужно быть гением, чтобы догадаться о существовании кровожадных отбросов в столь отреченных от Бога местах, — а вот теперь игривость пропала. — Да и о причинах назначения мне подробно доложили. Еще вопросы, капитан? — будто поспешил перевести тему. — Да, — Чимин кивнул, — я хочу увидеть ваш контракт и назначение. — Пф, на здоровье, — мужчина облизал губы. — Только портки переодену, вы же не против? А то у вас тут поразительная духота, — притворно помахал руками, — даже яйца запотели. — Не выражайтесь, — неожиданно вклинился Хосок. — Здесь полно молодых ребят и стариков, — он кивнул подбородком в сторону притихших ученых, — первые еще не доросли, а вторые заслужили уважения. И совсем неважно, что альфа сам никогда не скупится на ругательства. Здесь случай другой. — Как пожелаете, — склонил голову вбок. — Вы, ученые, слишком привередливые для заложников ситуации. — А вы слишком нахальны для носителя столь ответственной профессии, — язык как жало плескал ядом. — На вашем месте я бы не ссорился с координатором экспедиции. — Вы правы, — быстро сдался. — А теперь извините нас, господа, — он быстро оглядел толпу. — Мы с моими ребятами уйдем на перекур, скоро вернемся, не разбегайтесь далеко, — и подмигнул. — А вам, Пак Чимин, я лично занесу в палатку все бумаги. — Буду ждать, — ни один мускул на лице не дрогнул. Логан коротко присвистнул, после чего бойцы подхватили с земли брошенные сумки, что все это время находились без внимания, и направились в сторону уже расставленных шатров, по пути весело и шумно переговариваясь между собой. Прибывшие были уж больно веселы для столь трагичной ситуации. И столь непредсказуемого места. Ученые тоже постепенно начали расходиться: поняв, что первичная суета наконец-то улеглась, каждый двинулся по своим делам — все-таки никто не знал, насколько растянется этот «перекур», а работы было все еще невпроворот. Даже с пропажей людей они не переставали предаваться науке. В конце концов, это единственное, что реально отвлекало. Это все, что им осталось делать. Координатор тоже собирался наведаться в их импровизированный штаб: узнать, какого черта Алан закрылся ото всех в палатке, прячась от проблем, как чумная крыса, постараться еще раз выйти на связь со своим руководством, которое, какого-то черта, уже так долго молчит, и, наконец, обмозговать все, что произошло. Новые люди не вызывали доверия. И не у него одного. — Хосок, — остановил альфу капитан. — М? — сквозь напускное спокойствие слышалось такое же напряжение. — Мы попали в дерьмовую ситуацию, — Пак понизил голос. — И дело не только в пропаже. — А в чем? — вопрос, но без ехидства — словно ради подтверждения собственных догадок. — Я поступил не по уставу, — признался капитан. — Я еще не отправлял на базу данные о происшествии. Более того, центр не выходил на связь со вчерашнего дня. — На что ты намекаешь? — Никто не может знать эту информацию извне, никаким образом, — говорил, а сам продолжал гипнотизировать разбредшихся вдоль побережья чужих военных. — Они… — Врут, — закончил Хосок. — Да, — кивнул в подтверждении. — Тем более про дикарей, — добавил, — про них могут знать только находящиеся на этом острове. Я уверен, у этих засранцев будут все нужные постановления, но, черт меня дери, ставлю свою жизнь, что наш центр непричастен к этому. — То есть, — координатор подхватил мысль. — Либо на острове есть еще люди, либо… — Мы с самого начала были пешками в чьей-то несмешной игре, — Чимин сглотнул, осознавая, — что еще хуже — оба варианта могут друг друга не исключать. — И что нам делать? — Здесь нужно действовать с умом и ни в коем случае не лезть на рожон, — начал рассуждать с присущей хладнокровностью. — Нельзя показывать, что мы их в чем-то подозреваем, потому что если все самые худшие опасения подтвердятся, с их арсеналом мы будем в проигрыше, — уже перешел на шепот. — Более того, мы не знаем, кто за этим всем стоит. То, что мы оказались в такой ситуации, явно не просто совпадение. — Это даже ребенку очевидно, — Хосок дернул плечами и потянулся привычно в карман, доставая очередную пачку сигарет. — Мы уже не поменяем произошедшее, но сможем поменять все то, что должно произойти, — делая затяжку и выдыхая в пробуждающийся рассвет табачный дым. — какой план? — Не говори ничего команде, обстановка должна быть максимально непринужденной. Мы не знаем, для чего на самом деле прибыли еще военные и откуда они вообще взялись, поэтому надо быть максимально осторожными в словах и поведении. Живите своей жизнью, волнуйтесь, пугайтесь, исследуйте. Мы же в это время займемся поиском и вызволением пропавших. И после того, как вытащим пленников, мы вывезем вас с острова. — Как? — заинтересованно, но скептично дернул бровью. — В километрах пяти к югу есть что-то по типу небольшой пристани, — начал делиться еще одним секретом, — я обнаружил ее на прошлом утреннем обходе. Там есть старая большая лодка, хватит на два захода. За день вывезти всю группу незаметно вполне возможно. — А сегодня? Вам удалось что-нибудь найти? — получив примерные ответы, сразу перешел к более волнующей тематике. — Вероятно, мы набрели на первый след, — Пак огляделся и достал из нагрудного кармана завернутый в платок осколок, — но точно убедиться сможем только в новой вылазке. — И когда? — Хосок провел пальцами по лезвию и вновь вернул внимание к командиру. — Сегодня после полудня, — Чимин спрятал вещь обратно в карман, — мы обязательно найдем и спасем их, даю слово. — Не знаю, почему, но я вам верю, — темно-карие глаза смотрели испытывающе, серьезно, — не подведите, капитан. — Не подведу, — клятва сошла с губ. Они простояли так еще минуту: в тишине, каждый в своих думах, наедине с пожирающими душу демонами и запахом табачного дыма. Мужчины не признавались, что у обоих прилипла к небу горечь: план звучал довольно просто и не так уж ужасающе, но правда все же была совсем иная. Они не видели успех. Дикие земли никого не смогут просто отпустить. Каждому придется цену заплатить.