《 Сколько прошел на пути
К бесконечному лету,
Но вечно весна в одиночной
И вечно иду по остывшему следу
За юностью
И сколько исследовать буду по дурости
Наш океан и пытаться
И пытаться вернуть,
Ну хотя бы на миг наше вечно 17… 》
Французский оказался самым опасным и неуправляемым зверем во всём этом бесконечном параде страданий и боли, длящимся уже третий год и, кажется, не собирающимся заканчиваться. И всё бы ничего… Вводный курс, парочка лекций, зачёт, который сдать с первого раза практически нереально, потому что Дмитрий Юрьевич уж слишком строго относился к своим подопечным, которым явно не хватало хороших розг. Чеботарёв, за всю свою приличную карьеру преподавателя, уяснил сразу, что поблажек не давать и спрашивать всё. С него не убудет, а студенты будут ходить и учить.
Он ждал зачётов и экзаменов как праздник. Не то, чтобы он любил ковыряться в бумажках, но… Студенты с каждым годом удивляли его всё больше и больше своей изворотливостью. Пару раз даже позиции сдавал, преклоняясь перед гениальностью молодого поколения, но это было крайне редко и по большим праздникам, когда хотелось принарядиться как на свидание. Надевал белую рубашку, тёмно-синие джинсы, зачёсывал пальцами копну каштановых, отдающих в лёгкую красноту волос и шёл на неравный бой с умниками и всезнайками.
Был один такой. Долговязый, придурочный, с широкой улыбкой от уха до уха и бесенятами в карих глазах. Развязно тогда шлёпнулся на стул, подал зачётку всю испещрённую синей пастой. Чётко прослеживался почерк Галины Андреевны — деканши, вперемешку с размашистым и немного корявым самого студента.
Пересказ текста не задался с самого начала. Там было что-то про экологию, про вред пластика и о том, как бережно надо относиться к природе. Некоторые слова врезались в память надолго, потому что мальчишка нёс несусветную дичь, перевирая факты, написанные в тексте, хотя, чего таить, Дмитрий Юрьевич абсолютно точно согласился с некоторыми. Он тогда поднял на пятнистое, скуластое лицо, взгляд, прикидывая в какой момент стоит остановить парня. Тот улыбался нахально, будто бы уже зная ответ, а всё равно в глазах читалась нервозность, будто вообще впервые видел Чеботарёва. Мужчина даже мельком глянул на форзац корочки, глянул фотку.
Тот успел наговорить на пересдачу с лихвой, только вот это было не объективно. Грамматику знал, а за выпендрёжничество неуды не ставят, по крайней мере он. Совесть преподавателя была чиста. Пришлось идти на уступки.
А после и лето наступило. Ох, это жаркое, непредсказуемое лето. Барселона так и манила своими горячими, страстными ночами с видом на узкие улочки спального района. Маша всё бухтела, дёргала с утра пораньше на прогулки и по достопримечательностям, пока Дима мечтал о спокойствии. Нет, он любил девушку всем сердцем, но, порой, её гиперактивность раздражала. Где была она, там несомненно начинался полный хаос. Словно пятый предвестник апокалипсиса, неудачливый, потерявший своего коня, Маша сметала всё на своём пути, была самой настоящей катастрофой на кухне, а ещё очень забывчивой, долгой, шумной… И этот список бы продолжался до бесконечности на русском, английском и французском языках, но Дима всё равно её любил за детскую непосредственность.
Разница в возрасте имела место быть, но носила чисто ознакомительный характер. Она ощущалась лишь в шутках и фразочках, выдавая пенсионный возраст Димы Чеботарёва с головой. А может он просто переобщался с главным мемологом всего универа — Тихоном? Препод из него был хороший, добротный, но физрук, он и в Африке физрук. Правда, Тиша был колоритным — худосочный, длинный, как шпала, смешной в своих адиках и кудрявый. Вечно ходил со свистком на шее и сборником стихов Пушкина в кармане. Кажется, он когда-то там грезил о лингвистическом, но это когда-то осталось там же, где и мечты самого Димы о музыкальном училище и собственной рок-группе.
Иногда Маша шутила, когда Чеботарёв включал зануду, что по нему его студенты плачут. Замечание смешное, но неприятное. Дома вспоминать о работе, а тем более на летнем променаде по центру Барселоны, не хотелось. Вереница лиц студентов мелькала перед глазами старой заедающей кассетной лентой. Он даже как-то спросил у Жизневского, посещают ли его такие флешбеки, но мужчина лишь посмеялся, покачал головой и предложил расслабиться как-нибудь, пропустить по стакану крепкого немецкого пива и оттянуться в сауне.
А пока Дима ловил въетнамские флешбеки на отдыхе с Машей, где-то в Питере стояла аномально удушающая погода. И нет, в этом была виновата не природа и уж точно не циклоны, а синоптики, которые постоянно ошибались с прогнозами.
Полуразбитая комната в богом забытой двушке на окраине города нагревалась со скоростью света. И дёрнул же чёрт снять хату в доме, где окна выходят на восток и запад. Даром, что второй этаж, хоть какая-то тень от деревьев под подъездом.
Нещадно воняло краской для волос, но даже этот въедливый запах, от которого голова пухла похлеще, чем от просмотра десятичасового зацикленного видоса, не мог перебить намертво впитавшийся и выжигающий слизистую запах долбанного Армани. Горело так, что глаза слезились. Представлять после того зачёта каждый жаркий летний вечер, и не только вечер, смуглую кожу, тонкие длинные пальцы и витиеватые нити вен на оголённых предплечьях было невыносимо.
Вечно уложенные цвета махагона волосы, на солнце отдающие в лёгкую, природную красноту, серо-голубые, просто сумасшедше притягательные глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, ухоженная борода, тонкие, вечно искусанные губы, нос с еле заметной горбинкой… Внешность Дмитрия Юрьевича можно подмечать до бесконечности, тонуть в омуте развратных фантазий, мечтая об этих сильных руках, спокойном, но в тоже время строгом голосе и… О, этих бёдрах. В них хотелось вцепиться двумя руками, сжать, прижаться самому и не отпускать. А как он одевался… Одно загляденье! Водолазки под горло, выглаженные пиджаки и редко лишь свободные полупрозрачные рубашки с закатанными до локтей рукавами… Одним словом не мужчина, а сказка. Одна проблема… Хотя, нет, даже две — препод и натурал. Кажется, даже девушка есть, хотя, когда кажется креститься надо. Жаль, что атеист только, авось помогло бы избавиться от наваждения и новых фоток в инсте с этой девчонкой.
«По мужикам ещё не убивался…» — подумалось Серёже, склонившемуся над ванной и с некой отрешённостью смотрящего на мутную грязную воду стекающую с волос. Всё было засрато: стены, ванная, раковина. Ромыч ругаться, наверняка, будет…
А что ему? Эмоциональное состояние было на грани, как и физическое. Жара выматывала, а извечные мысли об одном преподавателе давили на виски похлеще полиэтилена на башке. Чёртова краска не хотела браться. Проблем была куча, поэтому Котков отошёл на второй план со своим ворчанием. Вот, если волосы отпадут, будет куда страшнее.
Вода ледяная, полуржавая, как его волосы и руки сейчас. Кажется, хуже и быть не может. Свело так, что аж до зубов добралось. Сволочи, даже не повесили бумажку-предупреждение на подъездную дверь.
С волос капали ярко-оранжевые, почти ядовитые воспоминания о прошлой сессии, и мысли о предстоящем очередном каторжном учебном режиме. Они разводами оседали на дне ванной, утекали в сток, вместе с клоками волос. Выругавшись под нос, Серёжа рассерженно ударил по вентилю, перекрывая воду. Уши онемели, как и, видимо, последние нервные клетки. Жаль самому нельзя использовать такую извращённую эвтаназию, чтобы больше не страдать дурью.
Дверь в ванную хлопнула. По квартире гулял сквозняк, развевая наспех накинутые на окна простыни, чтобы спастись от солнца. Поди плохо, но в такие моменты Горошко грезил о долбанных тучах и слякоти, а ещё о шторах… Да, определённо стоило прикупить хотя бы одни. Просто мечтал прямо сейчас выйти на улицу и лечь на мокрый асфальт, утонуть волосами в быстробегущих с пригорка водах, как и обещали сраные синоптики. Чтоб им пусто было.
Вечером ещё Кристинка вытянет гулять, но дальше паба они не уйдут. Жарко и настроение гавно. Будут курить и гулять допоздна, встречая рассвет, который потеряется в белом мареве ненавистных многим белых ночей.
И чего не уехала домой? Она жила, кажется, в Зеленограде и на протяжение всего семестра ныла, что соскучилась по Москве и родителям, но после сессии осталась. Без объяснений. Даже родители удивились.
Миронова прибилась с первого курса. Они тогда пытались сообща сдать матстатистику, как в жопу ужаленные носились по этажу от деканата и обратно в аудиторию. А потом как-то закрутилось. Даже провстречались пару лет. Поцелуи, подарки, ссоры, долгие свидания и секс.
Серёжа вспоминал это всё с теплом, но что было, то было. Теперь же они были не более, чем друзья, знающие друг о друге чуточку больше, чем обычные друзья. Все ржали на курсе, говорили обратно сойдутся, не бывает дружбы между бывшими. Да, так оно и было, но была проблема… Они расстались из-за одной голубоглазой проблемы в выглаженных рубашках. Девушка поняла всё сразу, заулыбалась тогда, сказала, что поддержит. Было странно. Горошко тогда казалось, что это дурацкий сон. Почему Крис так просто отказывается от него? Серёжа отнекивался, пытался переубедить, сохранить, рушащуюся на глазах историю любви длиной в два года, но по ночам, просыпаясь от долбанных наваждений и мокрых пятен на штанах, понимал, что Кристинка не дура. А потом выл тихонько в душе, сидя на бортике ванной, сгорбившись и понимая, что попал. Даже впечатление сложилось, что до этого ни разу не любил… Как там говорится? Первая любовь самая больная? Так вот нет. Первая любовь это вообще ничто, по сравнению с этой чёрной дырой в груди и безграничным обожанием Дмитрием Юрьевичем.
Как и ожидалось Миронова объявилась ближе к вечеру. Сама пришла в каком-то дурацком топе и шортах, нарушая душевное спокойствие. Рома даже выходить не стал из комнаты, лишь мысленно пожелал Серёже удачи, благословил и напоследок крикнул, чтобы тот отзванивался. Не будет звонить. Даром, если телефон не забудет.
Волосы светились и полыхали под лучами заходящего солнца, отражая то, что творилось в сердце парня уже который месяц. Снова рыжий, до рези в глазах и скрипа зубов яркий, выжигающий изнутри всё живое.
«Чё, Горошко, аниме?» — обычно смеялся Тихон Игоревич и задорно свистел в свисток.
Поначалу обижался, потом привык и даже стал понимать, что Жизневский не со зла. Просто весёлый человек, а может что случилось в жизни из-за чего пришлось нацепить маску весельчака, чтобы не свихнуться. А как жить эту жизнь без шуток? Вон, про Зенит пошутишь, Тиша сразу же мрачнеет. Око за око, Тихон Игоревич, око за око…
Пьяные крики по нарастающей из подворотни, где сидели завсегдатаи «Парламента» — местного барыжного и мутного бара. Они тоже завсегдатаи, как и та обдолбанная парочка впереди. Серёжа залип… Залип как подросток, глотая неприятный ком зависти лишь при одном взгляде на насыщенный красный цвет рассыпчатых, ниспадающих водопадом длинных здоровых волос. Ещё и Кристинка в бок пихает и тычет пальцем в эту девушку. «Наверное, в салоне красилась» — подумалось Горошко. На глаза упала непослушная пересушенная краской и погодой чёлка.
«Я тоже в салоне под названием: «если не поменяю что-то в своей жизни, поеду кукухой…»
Разговор сегодня не клеился совершенно. Курили молча. Хотя нет, девушка пыталась что-то спросить. Серёжа лишь качал головой, витая где-то совершенно не здесь. Смотрел тупо и безучастно, складывая губы трубочкой, обхватывая тонкий стик. Поодаль выясняли отношение какие-то забивные пацаны. Толкались, пинались, выкрикивали ругательства. Ничего, докурят, зайдут внутрь… Ага, как же.
— Эй, ты видел того штриха?
Подошла бочка на ножках с мощнецкой цепкой на шее, которая по толщине не уступала якорной. Кристинка задёргалась. Поспешно затушила сигарету и попыталась вклиниться, а этому хоть бы что.
Серёжа даже в лице не поменялся, смотря на мужика сверху вниз. Острые, словно крылья орла, брови поползли вверх, мол, чё хотел, я весь во внимании?
— Чё, дохера дерзкий? Петушок рыжий, ещё и с какими-то пятнами. Не по-пацански это…
Дальше Серёжа даже не пытался вникнуть в этот гоп-стоповский лексикон, отвёл взгляд, продолжая курить. Не по-пацански… Распинался как представитель местной секты малиновых воротничков. Повеселило сравнение. Затушив сигарету о крышку мусорного бачка, Горошко поднял мутный взгляд, улыбнулся, как идиот, не иначе. Кристинка вжалась в стену. Сейчас начнётся…
— Не переживай, красавчик, ты не в моём вкусе.
Серёжа мог поклясться так он ещё не дрался, а ведь он даже не успел и шотика выпить. Обычно, заводился под алкогольным допингом, представлял себя отбитым рестлером, лез не в свою весовую категорию, а потом зализывал раны, по-мазохистски упиваясь болью, от которой сыпались искры из глаз.
Как же было хорошо, до рези в побитых и чудом не сломавшихся рёбрах. Он улыбался развязно и безумно окровавленными зубами, пока полицейский составлял протокол. В голове бил адреналин, прожигая насквозь лёгкие, мешая дышать. Кристинка дрожащим голосом что-то втирала о том, что Серёжа лишь защищался, что ему нужна медицинская помощь… Нет, милая, сам хотел, сам полез… А помощь определённо нужна. Беды с башкой конкретные. Снова закурил и будто куда-то упал. Не помнил, что было дальше… Словно белый шум и быстро сменяющиеся друг друга кадры.
— Планета Земля вызывает Сергея Горошко — отзовитесь, — строгий, с лёгкими нотками беспокойства, голос вывел из странного наваждения… И почему в голове всплыл тот день? Кристинка тогда насильно притащила его в неотложку. Оказался перелом. Ходил потом как дебил с гипсом на левой руке, пока все кому не лень рисовали всратые картинки на шероховатой поверхности. А он нервно курил, поминал свой здравый смысл и занятия гитарой.
Отрешённый взгляд поднялся на преподавателя. Все смотрели на него… Во прикол-то. Проморгался, во рту стало вмиг сухо. Курить, как же хочется покурить и не чувствовать себя как в зоопарке. Ну, да, завтыкал… Вообще-то, сон для лохов, если вы не знали, особенно после гипса. Пальцы не слушались, но охотно вновь щупали гриф гитары, пытались перебирать струны также ловко, как пару месяцев назад. Пока никак. Бесился много и долго.
— Простите, вы что-то спросили, Дмитрий Юрьевич?
Серёжа откинулся на спинку стула, вытягивая длиннющие ноги под столом, касаясь подошвой затёртых кед чьих-то ног. Они, словно змеи, сплелись в единый клубок. Поди разбери где чьи.
Учёба началась с месяц назад, а только сейчас пришло осознание. Какого вообще хера? За окном стояла непроглядная осень, пестря обилием красок и нагоняя жуткую тоску длинными недоаллейными улочками, усыпанными жёлто-багряной листвой. Мокрой, пожухлой, но от того ничуть не теряющей своей трагичной красоты. Серёжа будто только сейчас очнулся от долгого сна. Корни отросли, как и сами волосы. Небрежно сдул, чтобы лучше смотреть в до боли любимые пронзительные глаза, которые сейчас изучали его пристальнее обычного, дольше принятого.
— Текст прочтите. Если плохо себя чувствуете — можете идти в медпункт.
Уж слишком хотелось воспользоваться предложением преподавателя. И правда, по голове долбило нещадно, но вместо этого прокашлялся, поглядывая на сидящего рядом парня. Тот ткнул неловко в текст пальцем и, Горошко как примерный школьник, со знанием дела, зачитал. Надо же покрасоваться своим прононсасьен с картавой, идиотской буквой «р». Интересно, что там Ромка приготовит на ужин? Опять пиццу жрать будут, а может лучше брускетту с лососем? В животе заурчало, да так, что парню пришлось пригнуться к парте, продолжая читать текст о революции и каких-то неинтересных дворцовых переворотах.
Без сучка, без задоринки текст летел со скоростью света, но под конец Горошко сдулся. Как говорится, начал за здарвие, закончил за упокой. Выступила испарина на лбу, сердце зачастило, а сама аудитория начала сужаться. Проморгался, прокашлялся, вытирая под столом ладони о штаны. Буквы стали путаться, переплетаться между собой и превращаться в странные узоры. Кажется, это был уже не французский, а какой-то эльфийский, как минимум.
В голове загудело похлеще радиаторной будки. Он откинулся на спинку стула, фокусируя взгляд на люминисцентной лампой над собой. Воздуха катастрофически не хватало, ещё кто-то за плечо дёргает, дозваться пытается. Отстаньте, иначе стошнит. Поднял взгляд, и с каким-то суеверным ужасом уставился в голубые глаза, которые, словно две холодные льдины жгли сильнее самого сильного пламени. Титаник медленно шёл на дно. Серёжа втянул шею, напряжённо ведя головой, но это мало чем помогло. Свело под рёбрами.
— Мне нужно выйти…
Вылетел, как пробка из бутылки, даже дверь не закрыл. Дмитрий замер, ладонью ощущая жар, который исходил от тела Серёжи.
Следом подскочила Кристинка с места, немного подаваясь вперёд, но в последний момент остановилась, с надеждой смотря на преподавателя.
— Мне надо к нему…
— Что с ним?
Серёжа был каким угодно — стренненьким, эпотажным, вызывающим, агрессивным, колючим, но таких приходов на памяти Дмитрия Юрьевича ещё не было.
— Он подрался два месяца назад, вертолёты ловит до сих пор.
— Идите.
За ней шлейфом потянулись голоса одногруппников. Кто-то ржал, что они снова сошлись, кто-то с видом крысиного знатока уже готовил местные сплетни к выходу в свет через пару часов.
Кафель в туалете приятненький. Холодненький… Голова остывала крайне медленно, разве что пар из ушей не валил сизыми клубами. Словить паничку перед собственным наваждением просто классно. Победитель по жизни, что сказать. Прополоскало знатно, и самая вкусная вишенка на торте — удушье. Лицо побелело, контраст между более светлыми пятными и тёмными почти исчез. Минутой ранее он сидел ни жив ни мертв, царапая горло, ощущая во рту неприятный привкус желчи и смотря в потолок так, будто сам Иисус к нему снизошёл.
В голове крутил триггеры своей панички. Просто так она не начиналась. Люди вокруг были ему знакомы, атмосфера располагала, но почему-то резко стало холодно, словно «сама смерть коснулась его сердца на секунду»… Кажется, эта пошлая цитата была в какой-то фэнтезийной книжке на полке Ромы.
Серёжа позволил себе нервный смешок. С волос капала вода. Он плеснул её на себя сразу же как выполз из кабинки. Бок неприятно саднило от неловкого удара о косяк.
«А может это трава?» — вдруг подумалось ему. Нет, наркоманом он не был, но иногда мог покурить травки за универом в гаражной инфраструктуре города, где жизнь плывёт и скачет одновременно своим чередом. Знали бы вы какие там испанские страсти, порой, бывают среди бомжей.
Нет, не трава. Он курил исключительно свои «бабские», как их называла Кристинка, «с тошнотворной, мерзотной вишней». Короче не стрелял, и ладно. Но тогда что не так? Ледяные, дрожащие руки прижались к щекам, сжимая и слегка оттягивая кожу. Что бы не повлияло на это состояние, лучше свалить домой и отлежаться.
— Серый, ты как?
Заткнись, пожалуйста. Заткнись. Не заставляй отвечать. Язык словно онемел и перестал слушаться. Казалось, оторвись от этой стены и всё… Рухнешь безвольной, сломанной куклой на кафель и больше не встанешь.
Серёжа выставил большой палец вверх, всем своим видом умирающего, транслируя лишь одно: «Всё зашибись». Это не его чуть не вырвало парой минут назад на какую-то девчонку, которую он, лось здоровый, сбил с ног.
Хотелось послать Кристину в известном направлении, забиться в угол и посидеть так часок другой в прохладе универского туалета, но, кажется, у этой, сейчас донельзя раздражающей девчонки, были другие планы. Всегда она была такой сердобольной, переживающий за всех и вся, а ещё очень громкой… Но Серёжа любил её, всегда крепко держал в руках, чтобы девушка не падала духом. Жаль, что она не любила. Этот пренеприятнейший факт вспоминался каждый раз в такие моменты, когда хотелось вытолкнуть за дверь, накричать, сказать что-то в духе: «Прекращай унижать себя и меня», но потом вспоминались те ночи на крышах сонного Петербурга, долгие разговоры…
После расставания, Серёжа долго вспоминал всё, что было между ними и всё больше приходил к выводу, что у них и не могло быть будущего. Химия прошла ещё на первом курсе в самом конце, появилась просто привычка. Она не доставала, он не доставал. Всё было комфортно в тех позициях. А потом…
— Как вы тут? Кристина, это мужской туалет.
Закатила глаза, выглядя сейчас ещё циничнее Горошко в обычном его состоянии. Серёжа поднял взгляд на преподавателя и почувствовал, как земля уходит из-под ног. Дмитрий Юрьевич не был скуп на эмоции вне учебного процесса. Частенько можно было увидеть как он шуткует в столовке или у деканата с другими преподавателями, улыбается сдержанно, но искренне. Серёжа всё подмечал. Что-то неосознанно, а что-то впитывал как губка, словно Чеботарёв самая интересная книга из всех, что он когда-либо познавал в своей непродолжительной жизни. Иногда от этой искренности тошнило, возможно, потому что он считал, что никто, даже он, Серёжа, недостоин такого отношения. Люди — эгоистичные твари, и Горошко не лучше.
— Не будьте сексистом, Дмитрий Юрьевич, — фыркнула Кристинка.
Видеть это беспокойство в глазах и тошнотворно и приятно. Сердце предательски зачастило, мешая восстановить дыхание. И так воздуха мало, а тут ещё это дерьмо. Дмитрия Юрьевича хотелось ненавидеть, выставить вместе с Кристиной за дверь, чтобы только не видеть эти глаза, не слышать и не чувствовать ничего. Сейчас точно не до него, но все ощущения, будто выкрутили на максимум. Не получалось ненавидеть и контролировать себя… Не получалось ничего. Единственного, к кому проявлялась ненависть — он сам. Горошко шумно втянул воздух, раздувая ноздри и чувствуя эти долбанные нотки Армани, которые он травил на протяжении нескольких месяцев разными способами.
— Всё… Нормально. Мне просто надо подышать.
Свой голос не узнал. Какой-то сиплый, чересчур высокий, булькающий где-то в глотке. Кристинка притихла, забилась в уголок, ощущая что-то эдакое в атмосфере. Она впервые видела Серёжу таким… Таким притихшим. Возможно, дело было в паничке, потому что обычно от резвости и резкости его не спасало никто и ничто. Если хотел нарваться, то нарывался и никакой Дима_Мать_Его_Чеботарёв_Самый_Сасный_Препод_По_Французскому не мог его остановить.
Серёжа прижался затылком к кафелю, стараясь дышать через нос и выдыхать через рот. Курить… Во рту аж всё пересохло и запершило. Да и привкус блевоты бы перебить, потому что накачивать себя водой из-под крана себе дороже. Потом будет только хуже, а харкать ржавчиной ещё с неделю не хотелось.
Под нос сунули бутылку воды. Ну хоть не нашатырь и на том спасибо, а то горло уже саднило от всех этих потрясений организма.
— Пейте и пойдём в медпункт.
Спокойный, почти гипнотизирующий тон голоса с лёгкой хрипотцой и мятным, обжигающим, как и его глаза, дыханием. Нет, всё было в пределах разумности, но то, что творилось в голове Горошко сейчас… Казалось, что теперь дело совсем не в паничке и никогда в ней не было.
Шаг в сторону сопровождался дрожью в коленках. В слизистую въелся едкий запах Армани, будто сам чёртов Армани пришёл и душит его в универском толчке, прости господи. Дима обеспокоено ойкнул, неловко хватая Горошко за талию. Ничего такого, обычное прикосновение, не длящееся дольше минуты, но… Зато какое. В ушах аж зазвенело.
Кристинка растеряла весь свой напор, смотря во все глаза на Дмитрия Юрьевича и на Серёгу. Вот теперь, Серёжа, держись, чтобы не откинуться от сердечного приступа.
Так он ещё не таращился в пустоту, стараясь контролировать донельзя идиотскую улыбку и лихорадочный румянец на мертвенно-белых щеках. Можно ли словить паничку от того, что тебя трогает твой краш, которому под сорокет? А откинуться? Да и да. Горошко на грани. На такой грани, что проще высунуться в окно и перестать спускать молодость в водоворот бессмысленной похоти.
Волосы теперь закрывали глаза с просто сумасшедше огромными зрачками. Ещё бы… Так этим сраным одеколоном ещё не воняло в радиусе метра.
— Голова сильно кружится? Не тошнит?
— Нет, мне уже лучше.
Сердце колотилось как никогда. Кажется, будто даже Кристинка, которая каким-то хером ретировалась подальше, слышала его. Выдохнул и понял, что не может пошевелиться. Тело будто задеревенело из-за широкой ладони на талии. Обычный жест, а столько эмоций…
Чувствовать Дмитрия Юрьевича так близко к себе невозможно… В голове и так каша-дружба, только вместо пшена и риса — загоны и детские фантазии.
— Кристина.
В ответ тишина. Серёжа даже, чего зря таить, подумалось, что та откинулась ненароком. В конце концов, она же больная до парней геев.
— Она всегда знает, когда нужно слиться, — на самом деле, Серёжа был рад, что девушка ушла. С её маниакальными писками-визгами и гей радаром на любого тощего симпотного парнишку, очень опасно… Выдаст с потрохами и сделает вид, что не при делах. Так что, Дмитрий Юрьевич, звиняйте.
— Пойдёмте потихоньку в медпункт. Держитесь за меня.
Ноль реакции. Как это держаться за... него? Нет, ни за что. Чеботарёв уже подержался за его талию, так что инсульт жопы чуть не случился, а сам он… Нет и нет. Но…
Стоило ли проклинать паничку? Определённо, но… Было реально огромное «но»! Благодаря ей и только ей урвать такой контент шанс предоставлялся не всем. Может всё-таки везунчик? Да нет, вряд ли. Только душу себе травит, стараясь держать руку ровно на том участке плеча, куда её положил преподаватель.
Деревянный, как Буратино, да и по мозгам не лучше. Как там пел Винни? «В голове моей опилки не беда»… Да, не беда, меньше думаешь — крепче спишь и чаще видишь охренительные мокрые сны. Что может быть лучше? Разве что ощущать через ткань рубашки жар недоступного и желанного тела.
Снова запах медикаментов, как тогда в неотложке… Вперемешку со сладким, просто отвратным запахом женских духов. Хорошо, что Кристинка не душится этой мерзопакостью.
Задерживать Дмитрия Юрьевича не хотелось более. Пара всё ещё шла и в аудитории его ждала орава студентов, которые не особо жаждали изучать французский, но которые как никак, а нашли время посетить лекцию преподавателя.
— Спасибо, я сам справлюсь.
— Поправляйтесь, а то кто мне будет делать рейтинги успеваемости?
Чеботарёв улыбнулся уголками губ, похлопал студента по плечу, и попросив медсестричку выписать справку, чтобы Горошко отпустили с занятий, удалился обратно в удиторию. Проводил его уставшим и немного тоскливым взглядом, подавая руку для манжета тонометра. Сердце снова пустилось в бег на дистанцию длиной в жизнь, без возможности остановиться.
На улице совсем полегчало. Серёжа закурил, закатывая глаза к небу от блаженства. Аж камень с плеч спал. Дышится намного легче.
Талия, на месте где лежала рука Чеботарёва горела огнём и пульсировала, будто бы его след через ткань рубашки отпечатался на теле, врезался на всю оставшуюся жизнь. Сердце щемило от всего этого дерьма. И почему самая крепкая любовь односторонняя? Потому что спонтанная, глупая, детская. Мы влюбляемся в тех, в ком видим безопасность и уют, но зачастую мозг услужливо рисует несуществующие образы в голове, которые потом проецируются на вполне себе реальных людей. Горошко и не запрещал себе мечтать об этих сильных руках и приятном баритоне, который говорит слащавые слова любви в его мечтах. Дмитрий Юрьевич, наверняка, тот ещё романтик. Пусть таким остаётся все…
— Серый!
Такси задерживалось, сигарета тлела в зубах прогорая в холостую, пока Горошко тупил в асфальт, вновь и вновь прокручивая этот сраный момент в толчке. Кристинка заставила вздрогнуть всем телом, подобраться и нервно оглядеться. Девушка выглядела крайне шкодливо и заинтересованно. Своровала сигарету прямо из зубов парня, затянулась и швырнула под ноги, наступая подошвой. Скривился так, будто лимон зажевал.
— Чего тебе? Оставила нас вдвоём там… Я ж чуть кони не двинул.
— У меня такой контент для тебя, но за бесплатно не отдам, не мечтай.
Достала телефон и полезла в галерею. Около десяти однотипных фоток, некоторые супер удачные, некоторые смазанные, видимо, руки дрожали похлеще нарика, пришедшего за дозой. Серёжа, слегка склонившийся над подоконником со спины и Дмитрий Юрьевич, придерживающий его за талию и прижимающийся своим бедром к его. Кристинка выглядела крайне возбуждённо, показывая с неумным энтузиазмом фотографии Серёже. Залип… Залип на эта задницу и руку.
— Крис… Что ты мне дашь за этот симпл димпл?
Раскошелиться пришлось знатно. Не сразу правда. Они договорились на днях погулять до бара на деньги Серёжи. А что поделать? Эти фотографии уж слишком ценны и уникальны, как чёртовы панды и амурские тигры, ага. За окном стоял холоднющий вечер, сопровождаемый сильным ливнем. Ещё и пробки выбило. Дом держался на честном слове и в каждой щели были слышны тревожные подвывания ветра. Так и заболеть недолго.
Спать не хотелось. Он всё пялил на одну из фоток, самую удачную, как ему казалось. Самая чёткая, самая изящная, особенно это слегка отставленное в сторону бедро… Твою мать, ещё ты на фотки препода не дрочил, идиот…
Точно… препод… Спохватившись, сел на кровати, начиная печатать сообщение в максимально сухом диалоге с кучей скринов учебника и другой ненужной шушарой.
«Здравствуйте, наверное, уже поздно, но я хотел бы узнать домашнее задание».
Хотелось как-то шуткануть, но, кажется это было как-то не этично, хотя где Горошко, а где этичность, но, видимо, сегодняшний день на него чересчур сильно повлиял, что аж тараканы в голове притихли и решили хотя бы денёк просохнуть от вечного алко-трипа. Губы искусались в кровь, пока таранил взглядом экран телефона, иногда посматривая на процент зарядки. Чёртов свет, бессонница и тупорылые затеи в первом часу ночи.
Номер Дмитрия Юрьевича Серёжа хранил как зеницу ока. Нет, писать по пустякам не в его стиле, а когда шёл пить, кидал даже в чс, чтобы избавиться от экцессов, но порой просто видя наличие диалога в мессенджере чувствовал себя лучше. Иллюзорное чувство собственной значимости перед этим человеком давало сил. Ожидание длилось вечно под мерный стук капель дождя о карниз. Они словно набат, били по голове, разве что мозг не дребезжал как язычок колокола. Спит, наверное, и ждать смысла нет. Самому спать надо было…
Дима Чеботарёв и рад был бы лечь спать и почувствовать, наконец, как каждая мышца, каждая косточка вытягивается на кровати, но тесты студентов нескончаемой вереницей перетекали из стопки «в процессе» в стопку «завершено». День выдался суматошным. Ещё этот Горошко со своими «вертолётами», как выразилась Миронова. Ох, уж этот молодёжный сленг. Чего греха таить, подумалось даже, что парень припёрся пьяный или под чем-то, но нет. Медсестра потом сказала, что это была паническая атака от переутомления. Стало даже как-то жаль пацана. Серёжа — хороший студент. Исполнительный и ответственный, правда поломаться любит, поканючить. Наслышан от всего преподавательского состава, кто когда-либо с ним сталкивался. Умный, перспективный, недурной на лицо, он подавал большие надежды, но характер оставлял желать лучшего. Наверное, пока только Чеботарёву повезло не столкнуться с закидонами Горошко, хотя как посмотреть.
Лёгок на помине. Короткое, неестественное вежливое сообщение. Даже смешно. Мужчина расплылся в усталой улыбке. И всё же противоречивый и непредсказуемый, словно минное поле. Не знаешь когда рванет, даже если наступить куда нужно.
«Добрый вечер, Сергей. Ваше домашнее задание — презентация по теме французской революции, о которой вы сегодня читали. Дедлайн до конца недели, но необязательно тянуть до пятницы».
Маша задерживалась. Нет, она предупредила, что пойдёт с друзьями в ресторан, но начинало подбешивать. Почти каждый вечер находились какие-то дела и, Дима проводил одинокие вечера в прекрасной компании работы и бутылочки безалкогольного пива. Она молода и красива, недавно закончила университет, защитила магистрскую работу. Конечно, у неё прорва «друзей» с универа, с которыми она до сих пор общается. После Барселоны стало как-то холоднее в Питере. И дело было даже не в погоде. Дома отапливали и всё было как раньше, и всё равно что-то было не так. Пока об этом думать совершенно не хотелось.
«Но это такой скучный и неинтересный текст… Что я вам сделал, Дмитрий Юрьевич? Избавьте меня от этого… Хотите сделаю презентацию про какую-нибудь крутую французскую рок-группу?»
Чеботарёв не сдержал улыбки, почесав висок кончиком ручки, думая, что ответить на эту вольность. Горошко, порой, откровенно нарывался, даже на его занятиях. То, что студент своенравный Дима понял сразу, при первом знакомстве с группой. Одарённый и упёртый, как баран. Если что-то надо — пойдёт напролом.
«Вы сейчас договоритесь до того, что будете делать две презентации, раз такое рвение в первом часу ночи».
Серёжа терпеть не мог французский. В далёком-далёком прошлом, когда динозавры ходили пешком под стол, а мама ещё не развелась с отцом, они жили во Франции. Всего пара каких-то лет, но это хватило с головой. Тянуло домой, тянуло к дружбанам с района, а не к этим европейским мальчикам, которые избегали его неконтролируемой агрессии и нетерпеливости. А потом ещё эти пятна пошли… Удавалось скрывать, пока в пустую голову, набитую опилками и черепашками ниндзя не стукнула мысль сходить с ребятами на речку в пригороде.
Пытаться объяснять что-либо тем, кто и так общается с тобой сквозь сжатые зубы бесполезно и глупо, поэтому Серёжа тогда понял, что во что бы то ни стало должен вернуться домой. Солнечная Европа совсем не для него. Всегда тянуло в Питер. Кажется, лет с пяти этот туманный Альбион начал казаться ему чем-то заманчивым. Тогда папа часто ездил в командировки, пока его не перевели заграницу, и привозил открытки, марки и разную мишуру, которую маленький Серёжа поглощал взахлёб. А потом случилась Франция, переезд и развод. Развод на почве недопонимания и подозрений. Горошко никогда не вникал в это всё, но всё ещё было неприятно иногда. Папы не хватало во времена старших классов.
«Вообще-то, я в этой ситуации пострадавший. Мне нужен постельный режим, а Вы нагружаете меня вдвойне. Не порядок, Дмитрий Юрьевич, ой, не порядок».
Неинформативный и откровенно идиотский разговор со студентом оказался куда интереснее кипы листочков на журнальном столике. Заработался… Когда там выходной уже? Все эти замены давили на виски. Работать в таких условиях невозможно совершенно, но Чеботарёв держался как мог. В конце концов, платили и доплачивали хорошо. Не бедствовал. Дети уже не дети и делать на каждое занятие весёлую презентацию с диснеевскими принцессами и фиксиками не нужно.
«Не ёрничайте. Завтра, чтобы как штык были без опозданий, иначе на отработку полетите у меня».
Весь этот недофлирт застилал глаза бил по мозгам. Серёжа поймал себя на мысли, что лыбится, как идиот, смотря в экран. Лапки тянулись к солнцу, не боясь обжечься настолько, что потом не останется ничего. Махал рукой, фыркал, говорил сам себе, это будет потом, но этот день был всё ближе.
«Две так две. Но я так просто не сдамся!».
Телефон улетел куда-то в ноги, застревая между стенкой и кроватью. Пошёл нахер, спит со своей бабой ещё и флиртует со студентами… Которые по уши в него влюблены. Идиот…
Или это, ты, Серёжа, идиот… Впрочем это не так важно. Заключение одно: идиот.
