12:33
- Ликсиии… Парень, который мрачно возил мастерком над оконным откосом, замазывая щель, сделал вид, что страшно занят, уже зная, что это бесполезно. От Йеджи так просто не отделаться. - Феликс, я знаю, что ты меня слышишь. Вздохнув, он стянул с головы наушники, оставив их болтаться на шее, и обреченно посмотрел сверху вниз на девушку, которая стояла, с командным видом уперев руки в бока. - Ну что? - Будь котиком, сгоняй к Донсу-сонбэниму, он обещал дать нам еще скотча и старых газет. - А сама не можешь? – Не то чтобы Феликс вредный или грубый, нет. Он всегда готов помочь, когда просят, и никто еще не жаловался на его воспитание. Просто сейчас ему как никогда себя жалко, потому что приходится проводить лучшие дни заканчивающегося лета не с Хёнджином, а в компании стремянки и еще нескольких несчастных, которые не смогли устоять против энергичного напора Йеджи (ну или фирменного взгляда «обглодаю тебе лицо, если откажешься» Рюджин). Мысленно он уже прикинул, сколько часов пришлось бы потратить на подготовку к экзамену по дизайну электронной музыки и стоит ли всех страданий обещанный по нему автомат. Обмен получался неравноценным. Но свалить в закат, оставив одногруппников мучиться в душном, несмотря на распахнутые настежь окна, кабинете, где по случаю ремонта сняли кондиционер, не позволяла совесть и все то же воспитание, будь оно неладно. - Коробка с макулатурой тяжелая, мне самой не дотащить. – Йеджи тряхнула головой, отчего высокий рыжий хвост на макушке мотнулся из стороны в сторону. - Ну попроси Джисона… Оба одновременно, не сговариваясь, посмотрели на Хана, который что-то выводил белой краской на голом бетонном полу в центре комнаты. - Что он делает? – спросил парень, глядя, как друг, от усердия высунув кончик языка, старательно рисует нечто среднее между ксеноморфом и свинкой Пеппой. - Пишет послание потомкам. – Рюджин, что всегда следовала за Йеджи грозной тенью, подошла к стремянке, на которой стоял Феликс, и небрежно оперлась об нее рукой. Хлипкая колченогая конструкция скрипнула и неприятно пошатнулась, заставив его вцепиться в перекладину. – Когда здесь в следующий раз будут снимать полы, его прочитают. - Мгм… Информация о том, что ректор Чон – хер собачий, безусловно, составит огромную историческую ценность для будущих поколений. - Что?! – Йеджи подскочила, разворачиваясь, и рявкнула так, что звонкое эхо отразилось от голых стен. – Твою мать, Джисон! Я тебя самого под полом закопаю! Она вихрем налетела на Хана, пытаясь оттащить его от банки с краской. Верная Рюджин ринулась на помощь подруге, и втроем они сцепились в орущий, визжащий клубок. Остальные студенты побросали свои занятия и увлеченно наблюдали за тем, как Джисон вопит и размахивает кистью, отбиваясь от старосты и ее подручной. Кто-то ржал в голос, кто-то снимал происходящее на телефон. Феликс тяжело вздохнул. Дружеский кодекс обязывал вмешаться и не допустить членовредительства, которое вот-вот могло произойти в буквальном смысле, потому что Рюджин громогласно пообещала оторвать Джисону яйца, если он не прекратит заниматься хуйней. Он начал осторожно спускаться с шаткой стремянки, но неожиданно взгляд зацепился за знакомую стройную фигуру внизу за окном, которая приближалась к корпусу. От неожиданности парень заморгал и протер глаза, чтобы убедиться, что не принимает желаемое за действительное. Что понадобилось здесь Хёнджину? И почему он не предупредил, что придет? Он спрыгнул на узкий подоконник и высунулся из окна, схватившись для опоры за верхний край рамы. - Эй, Хёнджин! – Услышав окрик, Жнец медленно поднял голову. Нашел глазами стоящего в окне Феликса, который махал ему с радостной улыбкой, но она быстро померкла, потому что даже отсюда, с четвертого этажа, было видно, как с красивого лица мгновенно схлынули все краски. Как расширились темные глаза, приоткрылся рот, но что именно Хёнджин собирался сказать, парень не успевает услышать. Прямо позади него раздается грохот, жестяной дребезжащий звук, отвратительный скрежет и пронзительный женский вопль. Он начинает поворачиваться, но в следующе мгновение что-то с силой бьет по спине и плечу. От неожиданности он теряет равновесие, по инерции подается всем телом вперед, в пустоту. На одну крошечную долю секунды зависает на карнизе снаружи, отчаянно цепляясь за оконную раму, но слегка влажные от жары пальцы соскальзывают. Он с коротким вскриком падает, и в голове крутится лишь неверяще-удивленное: «Это совсем не похоже на переход»12:41
Хёнджину неспокойно. Он не понимает, почему с самого утра в груди поселилось это сосущее, давящее ощущение, которое нарастает по мере того, как время приближается к полудню. На автомате делает свою работу: перемещается по городу, следуя указаниям из уведомлений, но в какой-то момент понимает, что совершенно не слушает того, что говорят ему мертвецы. В груди удушливым клубком разрастается безотчетная тревога. Он не понимает, в чем дело. В последний раз похожее чувство было, когда Феликс накричал на него после инцидента с господином Каном и велел убираться. Но ведь сейчас все хорошо. Более, чем хорошо. Между ними больше нет никакой недосказанности и сомнений. Тогда почему он вновь не может найти себе места? Полученное утром уведомление приводит его в кампус института. Народу здесь немного – неудивительно, с учетом, что сейчас время каникул. Он идет по широкой площади, ведомый своими обостренными потусторонними инстинктами, так же уверенно, как если бы его тянули за руку. Такие, как он, всегда чувствуют смерть. Впереди виден четырехэтажный белый корпус. Окна на верхнем этаже распахнуты, оттуда слышен какой-то галдеж. По привычке он сверяется с часами. Одна минута. Когда сверху окликает до боли знакомый голос, он недоверчиво поднимает голову. Мгновенно находит взглядом в открытом окне Феликса, который стоит на подоконнике – солнечный, радостный, в испачканной белой краской ярко-оранжевой футболке. Улыбается своей потрясающей открытой улыбкой так, словно Хёнджин – это лучшее, что он видел в жизни. Жнец хочет улыбнуться в ответ, но… Нет. Нет, пожалуйста. Все его существо внезапно прошивает острой болью осознания. Оно взрывается в голове ослепительно-болезненной вспышкой, режущей своей кристальной беспощадностью. Этого не может быть. Снизу, с улицы, он не видит, как сцепившихся Джисона, Йеджи и Рюджин относит к окну. Как один из зрителей отшатывается назад, чтобы не угодить под раздачу, и зацепляется ногой за неустойчиво стоящую стремянку. Как ненадежная конструкция кренится в сторону подоконника, на котором стоит Феликс, и с чудовищным скрежетом падает прямо ему на спину. Хёнджин не слышит ни этого скрипа, ни звука удара, потому что мир вокруг вдруг резко замирает и замолкает, будто поставленный на стоп-кадр. Успевает увидеть лишь искреннее недоумение на лице Феликса перед тем, как тот срывается с подоконника. Сердце падает вместе с ним. В ушах раздается только мерный звук, похожий на тиканье секундной стрелки. Неотвратимо. Неумолимо. Неизбежно.12:42
Тело начинает двигаться само. Он срывается с места, с трудом преодолевая жуткое оцепенение, которое сковало в тот же момент, когда он все понял. Воздух словно загустел, сделавшись похожим на вязкий клей, продираться сквозь него приходится чуть ли не силой. Он отталкивается от земли и взмывает вверх, протягивает руки и ловит худощавое тело, которое летит прямо на голый бетонный бордюр вокруг здания. Крепко прижимает его к себе, понимает, что не успевает сгруппироваться для приземления, поэтому просто переворачивается, чтобы Феликс оказался сверху. От сокрушительного удара из легких выбивает весь воздух. Он отчетливо слышит, как трещит собственный позвоночник и ребра. В голове вспыхивает фейерверк боли, разнося жгучие разряды по всему телу, во рту появляется медный привкус. Но он не разжимает рук, продолжая крепко держать Феликса. Мир вокруг по-прежнему неподвижен и тих. Тиканье часов прекратилось. Феликс вяло копошится, с трудом приподнимается, неловко упираясь ему в грудь. Одна рука соскальзывает, и он снова едва не утыкается в него носом. Поднимает голову и ошарашенно смотрит на Хёнджина. Тот глядит в ответ огромными черными глазами, в которых смешался гремучий коктейль из страха, непонимания и боли. Побледневшие губы размыкаются, из их уголка по меловой щеке медленно ползет тонкая, вызывающе-яркая струйка крови. - Ли Ёнбок. – Шепот такой тихий, ломкий, что Феликсу приходится склониться ниже, чтобы разобрать его. – Ты - Ли Ёнбок. Почему?.. Парень может только с обалдевшим видом хлопать глазами в ответ. В голове полный хаос, ребра ноют, на спине, куда пришелся удар стремянкой, наверняка наливается здоровенный синяк. Но это все сейчас кажется совершенно не важным. Внутренности скручивает холодным, липким предчувствием надвигающейся беды. - Это мое корейское имя. – Паника нарастает в геометрической прогрессии, когда Хёнджин с тихим стоном закрывает глаза, и уголки полных губ растягиваются в жуткой, какой-то безумной, окровавленной улыбке. – Откуда ты узнал? Жнец делает движение, собираясь подняться, и Феликс тут же скатывается с него, обхватывает за плечи и помогает сесть. Заглядывает в лицо, и не знает, что пугает больше: это выражение обреченности на нем или то, каким механическим, безразличным жестом Хёнджин вытирает кровь с губ тыльной стороной ладони. – Почему ты раньше не сказал? - выдыхает Жнец. Феликс никак не может понять, отчего для него это так важно. Открывает рот, чтобы объяснить, но не успевает. Вокруг вдруг резко сгустилась тень, словно сейчас не яркий летний полдень, а осенние сумерки. Пахнуло запахом мокрого камня, пыли и еще чего-то сладковатого, хрупкого и древнего. В воздухе появилась прореха, похожая на переход, через который уходили души. Только в отличие от него она не переливается нежным перламутровым мерцанием, а кажется наполненной живой, дышащей, бездонной тьмой. Одна, вторая, четвертая… Из них синхронно шагают фигуры, при виде которых у Феликса встают дыбом волосы, и он невольно вцепляется в руку Хёнджина. Больше всего они походят на каменные статуи, которые какой-то бесталанный скульптор начал, но так и не закончил. Грубые, небрежные сколы на сером камне обозначают лишь намеки на черты лица. Руки и ноги – куски породы, кое-как обтесанные, чтобы придать подобие формы. Торсы – цельные глыбы камня. Над каменной кожей кури́тся легкий черный дым, словно они созданы из остывающей вулканической лавы. Существа слаженно шагают к ним, и лицо Хёнджина застывает неподвижной маской обреченности. Он в отчаянии опускает голову, изо всех сил стараясь сдержать свои инстинкты и не сорваться с места, подхватив Феликса, потому что знает – это бесполезно. Не убежать, не скрыться, не спрятаться. Их найдут где угодно, в любой стране мира, хоть под землей, хоть на дне морском. Он с трудом поднимается на ноги, поддерживаемый парнем, который диким взглядом косится на застывшие каменные фигуры. - Что это такое? – Он крепче обхватывает Жнеца за пояс, неосознанно жмется к нему ближе. Каменные создания выглядят невооруженными и не особо опасными, но почему-то при взгляде на них внутри все стягивает парализующим страхом. По сравнению с ними тяжелая аура того же Минхо кажется просто детским «бу!». - Стражи Йомры, - выдыхает Хёнджин, с трудом выпрямляясь и стискивая зубы, чтобы не зашипеть от боли. Регенерация уже началась, позвоночник, ребра и затылок прошивает жгучими, обжигающими вспышками. Но эта привычная боль – меньшее, что заботит сейчас. Как же глупо… - Стражи Йом… - В памяти Феликса всплывает непроницаемое лицо Минхо, и до него наконец доходит. Он медленно поворачивает голову и очумело смотрит на Хёнджина, который опирается на его плечо. – Ты предотвратил мою смерть?! Тебе пришло уведомление… на меня?! Ответный взгляд, как разбитые окна заброшенного дома – такой же темный и безжизненный. Покрытые кровью губы медленно размыкаются, и Жнец еле слышно шепчет: - На Ли Ёнбока. Феликс таращится на него, открывает рот и снова закрывает, ощущая, как ужас сворачивается в животе скользкой ледяной змеей. Ведь это значит… Додумать он не успевает, потому что стражи одновременно шагают вперед. Каменные руки тяжело опускаются на плечи, растаскивая их с Хёнджином в стороны. Феликс вскрикивает, когда жесткие грубые пальцы безжалостно сжимают загривок, пытается вырваться и дотянуться до Жнеца, который покорно, как куклу, дает развернуть себя к одной из бездонных черных прорех. Ладонь, из которой исчезли теплые тонкие пальцы, словно осиротела, и это жуткое ощущение безысходности ползет по коже все выше, прямо к сердцу, заставляя его отчаянно сжиматься предчувствием страшной неизбежности. - Хёнджин! - Не надо, Феликс. – Тихий голос отрывистый и бесцветный, прекрасное лицо пустое, как чистый бумажный лист. – Все так, как должно быть… Тьма прорехи равнодушно проглатывает Жнеца и двух стражей, которые крепко держат его за предплечья. Феликс кричит, бьется в жестких каменных руках, и захлебывается воплем, когда его толкают следом. На этот раз ощущение падения в пустоте вызывает жуткое чувство дежавю. Но он не успевает толком испугаться, потому что через несколько ударов сердца оказывается в самом странном месте, которое когда-либо доводилось видеть. Вокруг возвышаются гладкие белые стволы. Вершины теряются в белесой полупрозрачной дымке, за которой не видно неба. Между деревьев льется рассеянный серый свет, так что не понять, какое сейчас время суток: то ли позднее утро, то ли ранний вечер. Сильно пахнет холодным камнем, сухой пылью и старостью; такой запах иногда бывает в домах, где давно никто не живет, или у старых библиотечных книг. Под всем этим прячется тяжелый сладковатый флер, отдающий гнилью и разложением. Феликс хлопает глазами, щурится и крутит головой, пытаясь рассмотреть хоть что-то, кроме уходящих в туман белых стволов. Каменная грубая ладонь сзади на шее смыкается сильнее, толкает вперед, заставляя невольно зашипеть сквозь сжатые зубы. - Слышь, руки свои убрал, а? - Феликс? – Из призрачной дымки между стволами появляется Хёнджин, которого по-прежнему держат за руки двое стражей. В неверном свете темные глаза выглядят жуткими бездонными провалами на белом лице. Подсыхающий на щеке алый мазок крови - единственное цветное пятно во всем этом тусклом, застывшем мире. - Хёнджин! Какого хуя…?! – Он хочет шагнуть к нему, но шею безжалостно сдавливают каменные пальцы, так что он хрипит и вскидывает голову, пытаясь избавиться от жесткой нечеловеческой хватки. Краем глаза видит, как Жнец рванулся к нему в ответ, но тому тут же безжалостно заламывают руки. Шинигами сгибается, болезненно кривится и замирает, всем телом подавшись к Феликсу. - Не сопротивляйся им. Это бесполезно. Будет только хуже. - Где мы?! - Это мир мертвых. - Чего?!?! У Феликса ощущение, будто его огрели по голове, или он все-таки приложился о тот бетонный бордюр вместо Хёнджина. Какой еще, в жопу, мир мертвых?! Что за хуйня происходит? Зачем их сюда приволокли? Он пытается осознать услышанное, но в голове звенит, мысли мечутся в беспорядке, а внутренности снова поджимаются от тяжелого предчувствия беды. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент его грубо толкают вперед. По инерции сделав шаг, он слышит громкий хруст, опускает взгляд и едва сдерживает возглас отвращения. Земля под ногами усеяна костями. От совсем мелких и тонких, похожих на птичьи, до более крупных, напоминающих человеческие. Непроизвольно он снова дергается, и шею вновь сжимают грубые каменные пальцы, вырывая короткий вскрик. - Да понял я, блять! В спину прилетел еще один жесткий болезненный толчок, и ничего не остается, кроме как послушно двинуться вперед между белых стволов. Вокруг царит мертвая тишина, не слышно ни единого звука, характерного для любого леса. Каждый шаг сопровождается тошнотворным хрустом. - Что теперь с нами будет? – Он смотрит на Жнеца, который шагает чуть поодаль в сопровождении своего конвоя. Прекрасное лицо бесстрастно, но когда он глядит в ответ, в темных глазах плещется такая молчаливая покорность неизбежному, что по спине бегут колючие мурашки. - Нас будет судить Йомра. - Даже в костях под ногами больше жизни, чем в его голосе. - В смысле… я все-таки умер? Несмотря на то, что ты меня спас? - Физически ты жив. – Губы Хёнджина тронула горькая улыбка. На застывшем бескровном лице она - как острый болезненный излом. – Но для всего мироздания должен был умереть. Поэтому тебя будут судить, как любую другую душу. - Получается, я умру после того, как попадем к Йомре? - В голове жуткая сумятица, грудь сдавливало, будто не хватало воздуха. Прежде, чем ответить, шинигами помедлил и опустил глаза. - Я не знаю. Я никогда прежде не оказывался в такой ситуации, но… Чисто гипотетически - да. Твоя душа должна будет переродиться. Страх провел по позвоночнику ледяной тяжелой лапой. Прежде Феликс не верил до конца в то, что рассказывал Хёнджин о мире мертвых и его владыке, воспринимая это скорее как увлекательную жутковатую сказку. Ее интересно слушать, но все же в глубине души он сомневался, что все это правда. Теперь же, когда он оказался за завесой смерти, в мире, который для самого Жнеца был таким же реальным, как тот, в котором привык жить Феликс, внутренне его разрывает от кошмарного диссонанса. А при мысли о том, что предстоит встреча с неким древним божеством, которое будет его судить, колени становились предательски ненадежными. - А мое тело? Или я теперь такой же, как остальные души? - Ты человек, Феликс. – Хёнджин медленно, будто через силу, качнул головой. – Все еще человек. Неозвученное «пока что» повисло в воздухе тяжело и безнадежно. Парень до боли закусил губу, косясь на их жутких каменных проводников. - А ты? – Он с трудом сглотнул, не сводя взгляда с Жнеца. – Что будет с тобой? - Минхо же рассказывал тебе, - прошептал он, опуская голову так, что завеса черных волос упала на лицо, скрывая его от испуганного взгляда. – Я стану одним из стражей. - Но ты же не сделал ничего плохого! Наоборот, ты спас человека! - Я пошел наперекор судьбе. Нарушил равновесие. Такое не прощают. - Но ты не знал, что это я! Жнец медленно поднял голову и повернул к нему бледное лицо. - Даже если бы знал – поступил бы так же. - Зачем?! - Потому что люблю тебя. - Так просто, буднично, как само собой разумеющееся. Словно это объясняет все: начиная с того, почему кошки мяукают, и заканчивая теорией струн в квантовой физике. Происходящее настолько нереально, что снова возникает странное чувство, будто он наблюдает за всем со стороны, как зритель. Он все еще надеется, что все образуется. Что в рукаве у сценаристов припрятан какой-то невероятный сюжетный твист, который никак нельзя было предугадать, и все будет хорошо. Главные герои счастливо выпутаются из всех неприятностей, победят всех антагонистов и в финале будут целоваться под зонтом, дальше финальные титры с рекламой Самсунга и благодарностью остальным спонсорам… Только вот они не в дораме. Все это на самом деле, но собственная судьба сейчас волнует гораздо меньше, чем участь Хёнджина. На протяжении знакомства он видел Жнеца разным: грозным, заботливым, нежным, строгим, равнодушным, открытым и уязвимым. Иногда он подобен углям, подернутым слоем пепла – чтобы почувствовать тепло, нужно поднести руку совсем близко. Иногда вспыхивал ярко, как костер, и обжигал даже на расстоянии. Порой горел ровно, словно свеча, освещая путь и придавая сил. Но сейчас он напоминает погасший очаг в опустевшем доме, где не осталось жизни. И это так неправильно, так дико, что пугает гораздо больше этого безликого мира, оживших каменных статуй и ждущей впереди неизвестности. Все происходящее кажется странным, бредовым сном, о котором он со смехом расскажет Хёнджину, когда проснется утром от мерзкой трели его телефона. Но тяжелая каменная рука на шее подтверждает, что это – реальность. Жуткая, непонятная, живущая по своим законам, непостижимым обычному разуму, но реальность. Впереди из тумана выплыли очертания широкого каменного моста. Древние истертые камни были испещрены какими-то надписями и символами, но рассматривать их нет времени – стражи продолжали безжалостно толкать их вперед. - Это река Са́ндзу? – Несмотря на страх, Феликс не мог не бросать взгляды по сторонам. Все же не каждый день попадаешь в мир мертвых. Особенно если это твой последний день. - Да. Из-за нее уже не возвращаются прежними. Парень прикусил губу, глядя вниз. Непроглядно-черная вода реки тяжелая, маслянистая, больше напоминающая нефть, чем обычную речную воду. Над неподвижной, без единой морщинки или отблеска, гладью прихотливо вился туман. На мгновение в нем как будто проступило вытянутое лицо с черными провалами на месте глаз и распахнутым в беззвучном крике ртом, но стоило моргнуть, как видение исчезло. - Почему ты не говорил, что твое настоящее имя Ли Ёнбок? – Хёнджин слегка повел плечами и тут же поморщился, когда жесткие пальцы сжались крепче, впиваясь в плоть. С преступниками стражи не церемонятся. - Я думал, это не важно. Это мое корейское имя, но мне оно не особо нравится. Поэтому пользуюсь австралийским. - Это красивое имя, - тихо проговорил Жнец. – Все, что касается тебя – прекрасно, Феликс. Для меня точно. Прежде, чем ответить, Феликс помолчал, жуя губу, затем насупился и шмыгнул носом. - Не говори так, - в конце концов пробормотал он. - Как? - Как будто это наш последний разговор. Мы что-нибудь придумаем. Сможем договориться… - Он говорит это с такой отчаянной надеждой, с такой живой страстью, словно пытается убедить не только Хёнджина, но и себя. - Феликс… - Тихий безнадежный вздох растаял в безвкусном воздухе. Жнец усмехнулся и слегка покачал головой, глядя на серые камни моста. Именно благодаря этому непрошибаемому упрямству они и познакомились. Именно благодаря этой стойкости в самые, казалось бы, безнадежные моменты, сблизились. Именно благодаря этой неубиваемой вере в лучшее смогли открыться друг другу. В этом весь Феликс. Светлый, открытый, яркий, теплый, он способен очаровать и уболтать кого угодно. Но бог смерти ему не по зубам. Когда они сошли с моста, под ногами снова захрустели кости. Туман становился все плотнее, в нем замелькали размытые, зеленовато-желтые крошечные огоньки. Когда один такой огонек пролетел совсем рядом с Феликсом, тот удивленно прищурился, присматриваясь. - Светлячки? Серьезно?! - Это души мертвых, которые ждут суда. – Хёнджин мотнул головой, отгоняя светлячка, который вился прямо перед лицом. – Те, кто умер, редко попадают к Йомре сразу. Чаще всего приходится ждать. - И долго они ждут? - Сложно сказать. Время здесь течет не так, как в обычном мире. Там может пройти секунда, а здесь сменятся годы. Или наоборот: час здесь может равняться веку там. Пока душа не попала на суд, с ней можно связаться. Как с твоим дядюшкой Гу тогда… - А мы, значит, проходим вне очереди? - Можно и так сказать. Феликс отвел взгляд, чувствуя, что страх внутри начинает потихоньку трансформироваться в злость. Не на Хёнджина (хотя может быть, чуть-чуть и на него) – на весь этот абсурд. Что за дурацкие законы в мире мертвых?! Кто это все придумал? И почему, блять, Жнец принимает это так покорно, даже не пытаясь бороться? Он всегда защищал Феликса, даже в те моменты, когда это, казалось бы, и не нужно. Почему он теперь сдался?! - Не надо было меня ловить, - буркнул парень, отмахиваясь от очередного светлячка, которых становилось все больше. Их зеленоватое мертвенное мерцание смешивалось с тусклым светом, и в этом призрачном освещении туман казался наполненным непонятной, таинственной жизнью. В нем мерещились тусклые тени и смазанные фигуры, которые мелькали на границе зрения. Но стоило посмотреть в упор – взгляд натыкался лишь на серую пелену с хаотично мельтешащими в ней размытыми огоньками. Хёнджин резко повернул к нему голову: - Почему? - Ты все равно не смог меня спасти. Только сам подставился. - Я же уже сказал. Я не мог иначе. Не мог стоять и смотреть на твою смерть. Я… я бы не смог без тебя. - Но раньше же мог. Жнец замолчал, и Феликс уже подумал, что тот так и не ответит, когда спустя несколько минут он наконец заговорил, глядя куда-то в пространство: - Какая разница, что было раньше? Прошлое нельзя переписать, нельзя переделать. Но даже если бы это было возможно… я бы ничего не стал менять. Я ни о чем не жалею. Ни о том, что встретил тебя. Ни о том, что полюбил. Ни о том, что спас. Думаю, впервые в жизни я все сделал действительно правильно – так, как хотел сам, а не согласно правилам. И все это благодаря тебе. От звучавшей в тихом голосе искренности, такой обнаженной и безыскусной, у Феликса снова сжалось горло, и лежащая на нем каменная рука была совершенно не при чем. Глаза защипало, и он яростно заморгал. Не время. Он должен держаться. Должен быть сильным ради них обоих – и плевать, что думает Хёнджин про безнадежность этой затеи. - Я, конечно, тоже тебя люблю, но уже говорил, что иногда твой нездоровый фатализм просто… Это, блять, что еще такое?! Сбоку в тумане проступило смутное темное пятно. По мере приближения оно превратилось в обнаженного человека, распятого между деревьями. Он сидел на коленях, опустив голову и практически повиснув на ржавых цепях, которые обвивали стертые, покрытые синяками запястья, и тянулись к вбитым в белые стволы железным кольцам. Спутанные грязные волосы падали на лицо, так что видно было лишь почерневшие, спекшиеся губы и край челюсти. Все его тело облепили мелкие костлявые существа размером с морскую свинку. Они копошились на коленях, ползали по груди и спине, сидели на плечах и рвали его зубами и когтями, заставляя беспомощное тело вздрагивать. Кожа свисала лохмотьями, кое-где под ними белели сухожилия и кости. Крови было на удивление мало, хотя по идее человек должен был истекать ею. Одно из существ остановилось, повернуло голову в сторону проходящих и издало высокое пронзительное шипение. Феликс невольно попятился, увидев вместо морды нечто похожее на крысиный череп с наполненными тьмой глазницами и желтоватыми, длиной с палец, острыми резцами. Тут же на шее в очередной раз до хруста сжались каменные пальцы, заставив болезненно вскрикнуть. Распятый медленно поднял голову и издал тихий жуткий хрип. - Это Жнец Смерти, который нарушил законы мира мертвых. – Хёнджин с нечитаемым выражением глядел на несчастного, который слабо задергался, звеня цепями. - Пожалуйста… пожалуйста – Еле слышный бессвязный шепот оседал в пресном воздухе, отдаваясь дрожью во внезапно похолодевших кончиках пальцев. - Это и есть наказание, о котором ты говорил?! – Феликс переводил полный ужаса и жалости взгляд между Хёнджином и истерзанным Жнецом, который все сильнее натягивал цепи. – Тебя тоже прикуют и отдадут на съедение каким-то дохлым крысам?! Словно поняв, что речь о них, еще несколько «крыс» повернулись в их сторону и предупреждающе зашипели, но приближаться вроде не собирались. - Это ба́ку. Они пожирают эмоции и чувства. - Пиздец… – Подталкиваемые вперед неумолимым конвоем, они двинулись дальше, но взгляд Феликса словно намагниченный возвращался к несчастному, пока он не растворился в тумане позади. – Это же просто бесчеловечно! Что за средневековье?!.. - Здесь нет людей, Феликс. – Шинигами как-то странно дернул уголком губ. – И каждый здесь получает то, что заслужил. - И сколько он будет так сидеть? Пока его не сожрут подчистую? - Он регенерирует. Баку не успевают съесть его целиком до того, как он восстановится. У Феликса отпала челюсть. Он испуганно уставился на Хёнджина округлившимися глазами и выпалил: - И как долго это длится? И тебя тоже...? Тот пожал плечами, но тут же согнулся и глухо застонал, когда в ответ даже на такое безобидное движение ему снова заломили руки. - В зависимости… от тяжести проступка. – Он рвано выдохнул и попытался расслабиться, чтобы уменьшить тянущую боль. – Иногда год, иногда десять или пятьдесят лет. Но как я говорил, время здесь течет по-другому, поэтому… мне трудно представить. И это наказание мне уже не грозит. - Почему? – Если бы мог, парень бы обрадовался. Но потом, сложив два и два, смог выдавить только: - Оу… Он умолк, нервно кусая щеку изнутри и сосредоточенно глядя под ноги. Картина распятого, истерзанного тела будто отпечаталась на внутренней стороне век. Какое больное, изощренное воображение способно придумать такую пытку? Ни одно живое существо, даже то, которое может регенерировать, не заслуживает таких истязаний. Это дико, ужасно, жестоко, несправедливо… И при этом в голове настойчиво крутилась дурацкая, неуместная мысль о том, что Хёнджин избежал такого жуткого наказания, и ему не придется мучиться от того, что его едят заживо. Потому что ему предстоит обратиться в камень. Заебись альтернатива. Они шли и шли, и в какой-то момент начало казаться, что этому безмолвному жуткому лесу нет конца. Что они уже полжизни шагают среди белых стволов и мелькающих в тумане светлячков. Периодически попадались замершие между деревьев каменные фигуры, подобные тем, которые их сопровождали. «Они ждут приказа Йомры», - пояснил Хёнджин. – «Без него стражи не могут пошевелиться». Еще несколько раз они натыкались на наказанных Жнецов, и каждый раз сердце сжималось от жалости при виде несчастных, которых жрали заживо мерзкие шипящие твари. Молочная пелена сгущалась все сильнее, пока видимость не сузилась сначала до пяти, а затем до пары метров. - Долго нам еще? – в конце концов не выдержал парень. Бесконечное ожидание неизвестности вкупе с монотонной ходьбой выматывало морально и физически. Вместо хаоса в голове теперь царило странное отупение, которое мягко, исподтишка, наваливалось на плечи вместе с обычной физической усталостью. Шептало забить и смириться, как это сделал Хёнджин. Феликс больно кусал губы и мотал головой, отгоняя эти мысли. Материл под нос дебильные законы этого мира, его повелителя и каменных болванов, которые за каждое неосторожное движение готовы были сломать шею. - Не думаю. – Голос Хёнджина звучал глухо. Туман поглощал все звуки подобно толстому ватному одеялу. Неподвижное лицо Жнеца казалось в нем восковым, словно из него высосали всю жизнь. – Пока сам Йомра не захочет, мы не попадем к нему. - Ну охуеть просто. – От возмущения парень даже забыл о своих переживаниях. – То есть мы можем тут шароебиться до второго пришествия?! - Вряд ли. – С каждым шагом туман сгущался все сильнее. Жнец и сопровождающие его стражи превратились в смутное бесформенное пятно. Голос звучал все тише, словно отдаляясь, приходилось напрягать слух, чтобы его разобрать. – Похоже, мы уже близко. Феликс, пообещай мне… - Что? - Не делать глупостей. Я сам… юсь… рой… ешил… прос… - Что?! Я не слышу! Хёнджин! Крик канул в молоко. Парень завертел головой, но с таким же успехом он мог оглядываться с закрытыми глазами. Все вокруг на расстоянии вытянутой руки тонуло в непроницаемой пелене. Страх снова заворочался внутри, сжал внутренности скользкими ледяными щупальцами, почти затушив злость, которую он намеренно лелеял в себе. Несмотря на то, что он не был согласен с молчаливым смирением Хёнджина, его присутствие рядом придавало сил и не давало окончательно свихнуться. Сейчас же, когда Жнец исчез в густом мареве, Феликс как никогда остро осознал свою слабость и смертность. Паника накрыла мгновенно и неконтролируемо. Он закричал, забился, остатками трезвого рассудка понимая, что так будет только хуже, но ничего не мог поделать с этим захлестнувшим все его существо иррациональным ужасом перед слепой неизвестностью. Каменные пальцы на шее сжались так, что он захрипел. Другая жесткая рука вцепилась в плечо. Когда он снова бездумно рванулся, послышался тихий, но отчетливый хруст, и его прошило болью вдоль всего позвоночника. Он взмахнул руками, стараясь ударить, совершенно упустив из виду, что живая плоть бессильна перед камнем… И туман исчез. Резко, словно под порывом сильного ветра, непроглядная пелена рассеялась, открывая широкую каменную площадку. Над ней возвышались огромные черные тории, увитые иссохшими колючими лозами. Под вратами на возвышении на грубом каменном троне сидел человек, хотя на первый взгляд он выглядел скорее искусно изваянной, в отличие от стражей, статуей. Богато расшитый ханбок и длинные волосы, часть которых была заколота на макушке пинё, казались припорошенными серой каменной пылью. Лицо с непримечательными, совершенно незапоминающимися чертами и кисти рук, выглядывающие из-под складок ткани, тоже были серыми, покрытыми тонкой сетью трещин, словно старый, источенный временем камень. Перед ним на коленях стоял Хёнджин, которого продолжали удерживать двое стражей. - Хёнджин! – Феликс рванулся к нему, но замер, будто налетев на невидимую стену, когда бесцветные, лишенные даже намека на эмоции глаза обратились на него. Старше самого времени, острее лезвия, холоднее зимней ночи – один короткий взгляд вскрыл его и выпотрошил, как цыпленка, обнажая самое нутро. Прочитал все мысли, самые тайные, постыдные страхи и желания, самые трепетные чувства. Словно Феликс был открытой книгой, и он небрежно пролистал ее от корки до корки буквально за секунду. Ощущение было настолько давящим и неприятным, что парень невольно задержал дыхание. Впрочем, это длилось недолго – жуткие глаза снова обратились на Жнеца, а Феликса вновь толкнули вперед. Он уперся пятками, инстинктивно не желая приближаться к этому существу, но стражи даже не заметили сопротивления. Его проволокли к трону, как мешок с картошкой, и болезненным толчком заставили опуститься на колени рядом с Хёнджином. Сверху тяжело легли каменные ладони и предупреждающе сжали плечи. Он дернулся было, но шинигами кинул на него быстрый взгляд и еле заметно качнул головой – не надо. - Жнец Смерти Хёнджин. – Серые губы еле заметно шевельнулись. Голос бога был подобен призрачному шелесту стылого ветра в мертвых ветвях. Чуть слышный, тем не менее он наполнял собой пространство, заползал в уши и ввинчивался в мозг. – Ты считаешь себя выше законов смерти? Медленно, будто преодолевая невидимое сопротивление, Хёнджин расправил плечи, поднял подбородок и твердо встретил древний, всевидящий взгляд, который пронзал душу насквозь. - Нет, владыка Йомра. - Ты знал, что нарушаешь их? - Да, владыка Йомра. - Ты раскрыл себя человеку. Ты пренебрегал своими обязанностями в угоду собственным прихотям. Нарушал правила работы с людской памятью. Ты преступил главный закон мира мертвых и украл душу у смерти. Из-за твоего поступка мировое равновесие утрачено. Ты считаешь установленные мной правила и мои слова бессмысленными? Слова падали мерно и тяжело, как камни, но Жнец продолжал высоко держать голову и не отводил глаз. - Нет, владыка Йомра. - Ты знал, какими будут последствия твоих поступков? - Да. - Твоим преступлениям есть оправдание? Прежде, чем ответить, Жнец посмотрел на Феликса, и тот в полной растерянности приоткрыл рот, когда увидел, как уголки полных губ приподнимаются в мягкой улыбке. Темные глаза на бледном прекрасном лице смотрели ласково. В них больше не было ни смирения, ни отрешенности, ни страха перед грядущей участью – только тихая безмятежность того, кто уверен в своем решении. - Любовь. Внутренне Феликс взвыл и затряс головой, глядя на шинигами. Это и есть его гениальный план, блять?! Заставить проникнуться каменного истукана, рассказав ему о любви?! - Ты что творишь?! – не сдержавшись, прошипел он сквозь зубы. – А что-нибудь поубедительнее не… Договорить он не успел. На лицо тяжело опустилась каменная рука, крепко сжимая челюсти. Феликс задергался, но добился лишь того, что хватка стала сильнее. От удара о камень ладони губы лопнули, по подбородку потекло густое и теплое. Парень вытаращил глаза, отчаянно глядя на Жнеца и яростно мыча, но не мог больше сказать ни слова. Тот рванулся к нему, но руки стражей без видимых усилий удержали его на месте. Бог мертвых будто не заметил происходящего. Он молчал, глядя на Хёнджина, словно обдумывая сказанное им. В тишине, повисшей над каменной площадкой, укрытой в тумане в самом сердце мира мертвых, слышались лишь глухие быстрые удары, похожие на отдаленный бой барабанов. Они накладывались друг на друга, и Феликс никак не мог понять, на что похож этот странный двойной ритм. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. - Жнецы Смерти не имеют права любить, - наконец прошелестел Йомра. - Для таких, как ты, это тоже преступление. Любое чувство порождает беспорядок в душе, и любовь – худшее из них. Твое предназначение – это исполнение долга. Нет ничего превыше этого. Когда ты в первый раз пришел ко мне человеком, то умолял забрать твою жизнь в обмен на то, чтобы ничего не чувствовать. Ты был никому не нужен, никчемен и жалок. Я исполнил твою просьбу. Подарил тебе покой. И это – твоя благодарность? Лицо Жнеца резко побелело, сделавшись растерянным, почти испуганным. Он с трудом отвел взгляд от затихшего в руках стражей Феликса, снова взглянул на бога мертвых и сильно закусил губу. - Это не зависит от меня, владыка. – Тихий голос сорвался, но затем он глубоко вдохнул, собираясь с мыслями, и продолжил – уверенно и горячо. – Будь я хоть тысячу раз Жнецом Смерти, я не могу противостоять тому, что сильнее любой, даже самой несгибаемой, воли. Сильнее судьбы или долга. Любовь - это то, что придает смысл и объясняет все в этом мире. То, что нельзя преодолеть, как бы ты не пытался. Ее не выбирают – она непредсказуема, как ливень. Я не помню ничего о том, каким был прежде. Но я верно служил вам сто с лишним лет – разве этого мало? Прежде я никогда не нарушал ваших правил. Единственное мое преступление сейчас в том, что я не смог смотреть, как умирает любимый человек. Почему он, владыка? Почему сейчас? - Потому что это – его судьба. И не тебе ее изменять. - Но и не вам. Йомра молчал. Хёнджин вновь кинул быстрый взгляд на Феликса, и того пронзило дурное предчувствие при виде того, как упрямо сходятся темные брови, как загораются мрачной решимостью темные глаза. - Разве вы можете вершить судьбу живых, владыка? По площадке пронесся легкий порыв ветра, похожий на утомленный вздох. - Для мира людей он уже мертв. - Но его сердце еще бьется. Бог мертвых перевел взгляд на Феликса, и тот замер, снова невольно задержав дыхание. Снова накрыло чувством, что его препарируют, вскрывают душу, не оставляя незамеченными ни единой мысли, ни одного поступка, который он когда-либо совершил. От этого холодного неживого взгляда хотелось спрятаться, забиться под древние истертые камни под ногами, сжаться до размеров атома. Глухие удары невидимых барабанов участились, стуча в унисон, и он наконец понял, что напоминает этот звук. Биение двух сердец. - Это поправимо. Давившая на лицо каменная ладонь исчезла. Феликс хватанул ртом воздух и подвигал из стороны в сторону затекшей челюстью. Йомра продолжал бесстрастно смотреть на него. - Тебе есть, что сказать, Ли Ёнбок? Тот сплюнул на серые камни кровь из лопнувшей губы, мотнул головой, вытирая подбородок о плечо. Внутри подняла голову та самая злость, которую он разжигал в себе во время бесконечного пути через лес. Вспыхнула ярко и сильно, как костер, в который плеснули бензина. Перед ней пасовали и страх, и осторожность, и инстинкт самосохранения. От нее покалывало кончики пальцев и немели скулы. Он ухмыльнулся и слегка хрипло заявил: - Есть, ага. Суд ваш – дерьмо собачье. Лицо Хёнджина вытянулось, сделавшись совершенно непередаваемым, и в другой ситуации Феликс бы рассмеялся, потому что выглядело это комично. Но сейчас было совсем не до смеха. Бог мертвых и бровью не повел в ответ на очевидную дерзость. - Это все? - Нет. Ваши законы и правила – тоже полная хуйня. Любое живое существо имеет право на чувства! Хёнджин честно выполнял свою работу, даже когда она стала для него невыносимой. Вы делаете Жнецов эмоциональными инвалидами и не даете ничего взамен, чтобы хоть как-то это компенсировать. Ничего не объясняете, кроме «это нарушит равновесие». Нахрена нужна вечная жизнь, если все, что в ней ждет – это одиночество? Вы вообще в курсе, что такое мотивация сотрудников, нет?! Ни один мускул не шевельнулся на лице бога мертвых. Он не сказал ни слова, но в воздухе повисло тяжелое, давящее напряжение, от которого сами собой сгибались плечи и спина. - Ты всего лишь человек, Ли Ёнбок. – Безжизненный голос тушил злость холодным безразличием. - Ты сумел заглянуть одним глазком на изнанку реального мира и решил, что можешь судить о том, что там увидел. Но ты не способен понять увиденное, потому что думаешь не разумом, а сердцем. Мягким, слабым, глупым человеческим сердцем. - Иди ты нахуй, высокомерный го... Договорить ему снова не дали. Жесткие ладони сдавили голову, одновременно выкручивая ее вбок. Перед глазами потемнело, он успел увидеть только, как расширились глаза Жнеца. Как он яростно рванулся к Феликсу, оставляя в руках державших его стражей клочья одежды и кожи. Раздался влажный, тошнотворный хруст, боль вспыхнула в основании черепа ослепительной белой вспышкой, затапливая все его существо. Сознание начало гаснуть, и последнее, что он услышал перед тем, как провалиться в черноту, был отчаянный крик Хёнджина: - Феликс! НЕТ!!!