Ты только мой!

Раздались мрачные звуки, сопровождающие ребристый удар о мясистую плоть. Отдаленный крик разрезал воздух, сменившись затем мрачным молчанием. «Монстр», прошептали они, «ты - настоящий монстр». Но кто бы они ни были, эти голоса в голове или призраки прошлого, Чернильный начал сомневаться, метаясь между реальностью и собственным рассудком. Алая кровь пробивалась сквозь глубокую рану, окутывая ее в смертельную грусть. Сердце замирало, сжимаясь внутри груди. Кожа поблекла, став серой и безжизненной. Стонов о пощаде уже не было, лишь мрачное молчание окутывало место происшествия. Жестокость и безжалостность витали в воздухе, оставляя лишь след своего мерзкого присутствия. Инки ощущал ядовитое удовлетворение, затрагивая каждое волокно своего существа. Тело Блуберри обессилело и неподвижно скатывалось на холодный асфальт, словно кукла, брошенная в сторону. Звериная жестокость окутывала его разум, а алая кровь, текущая по бетону, пробуждала его алчность еще больше. Глаза Инка излучали безжалостное блаженство, когда он сжимал свои кровавые кулаки в бешеной ярости, стараясь похитить то, что считал своим. Его разум заполнялся только одним примитивным инстинктом - уничтожить, лишить жизни. Художник, равнодушный и хладнокровный, выпускал глухой саркастический смех, который заставлял кровь стынуть в жилах. Но между смехом проглядывала глубокая боль и печаль. Может быть, Инки просто сошел с ума? Как он мог нанести смерть своему лучшему другу? Но теперь, он уже не считал Блуберри своим другом, а только жертвой в своем собственном безумии. —Э-эррор... ты будешь только моим! Н-н-никто не посмеет прикасаться к тебе! –Инки вскричал отчаянно, его голос пронзил ночной воздух. Его слова были пропитаны яростью и жаждой безоговорочного владения. Он клялся, что никто больше не сможет прикасаться к Эррору, что только он имеет право на него. С горящими глазами он заявил, что готов убить всех, преграждающих ему путь, чтобы защитить свою собственность. Пнув безжизненное тело Блу, которое уже не чувствовало боли, он скрылся во тьме переулка, поклявшись, что никто не сможет его остановить в его кровавом стремлении.