Охотники и жертвы

Питер довольно крепко спал, когда из сна его выдернула острая боль, будто кто-то полоснул тело раскаленным ножом. Вскочив, он посмотрел вниз: кофта приподнята, на животе едва заметный, но болезненный неглубокий порез. Рана кровоточила, а кожу вокруг жгло. Питер глянул на дверь — дверь заперта на щеколду, взглянул на окно и оцепенел. Он был уверен, что проверял окно и закрывал его, перед тем как лечь вздремнуть, сейчас же оно было открыто нараспашку. — Кто здесь? — Питер боялся пошевелиться. Тишина звучала громче шума, сдавливала позвонки на шее и сковывала. Комната была пуста. Питер даже проверил потолок. Заглянул в шкаф. Никого. Сальтопус скоблился за дверью и сильно переживал за хозяина. Земля уходила из-под ног, но Питер добрался до окна, закрыл и стал вглядываться в сиреневые силуэты деревьев. Вечерело, фонари пока не горели и сложно было сказать, кто притаился во дворе его дома: кошка, собака, человек или игра воображения. Питеру стало страшно. Кто-то проник в его спальню и не просто проник, а напал на него, воспользовавшись беспомощностью спящего человека. Это было низко и подло. Так гнусно, что под подозрение попал подлец Сайлас. Однако Сайлас вряд ли бы смог сбежать из комнаты незамеченным и за несколько минут спуститься со второго этажа, в не той физической форме был. Да и мотива у Сайласа однозначного нет: месть из-за расставания, из-за отказа переспать? Глупо даже для Сайласа. Тогда кто? Питер присел на край кровати, ему вдруг показалось, что за ним следят со всех сторон: из углов, через щелочку в дверном проеме. Невидимые глаза были повсюду. Ну это уже чересчур. Курам на смех бояться пустоты. Возможно, Питер не был в этом уверен, некто и добивался этого — сломить необъяснимым страхом. Тони приехал к семи. До этого времени Питер одержимо заколачивал досками окно в спальню. На вопрос дяди Бена зачем он это делает, Питер, протирая коленками подоконник, с гвоздями в зубах, мычал и огрызался: он сам не понимал зачем. Зачем кому-то пробираться в дом и на него нападать. Среди людей у него нет врагов. — Ты себя хорошо чувствуешь? — на улице Тони не получил ответа на свой вопрос, да и в машине Питер предпочел следить за дорогой, а не болтать. В кинотеатре паранойя Питера утроилась. По выходным на вечерние сеансы всегда стекалось полгорода, благо Тони выбрал самый непопулярный жанр фильма и зал практически пустовал: впереди, заняли места на первом ряду трое парней, ещё две постоянно хихикающие девчонки сели в центре, да они с Тони устроились в креслах романтического, последнего ряда. Семь человек, считай зал пустой. — Документалка? — Питер тихонько усмехнулся и прошептал: — тебе, что, семьдесят? — Что-то я тут не вижу стариков, — шепнул ему на ухо Тони. Занудный фильм начался (появившийся на экране старец две минуты молча выводил на школьной доске китайские иероглифы), пацаны с первых рядов захрустели нелегальными чипсами, а одна из девиц, обернувшись и встретившись с Питером взглядом, что-то зашептала подруге на ухо и обе затряслись от беззвучного, глуповатого смеха. — Знаешь, чем обычно занимаются влюбленные в кинотеатрах? — Старк взвёл разделяющий их с Питером подлокотник. — Тише ты, дед вот-вот донесет до нас какую-то китайскую мудрость, — однако Питер позволил себе приблизиться к Тони. Чуть-чуть, на миллиметр, может два, чтобы подразнить и дать понять, что он всё знает. Страх перед лицом неизвестной опасности изжил себя. Как-никак, Питер был не из робкого десятка, пусть иногда и подчинялся панике. Страх уступил место страсти, а страсть, известное дело, управляет всеми прочими чувствами. — Могу перевести, я знаю китайский, — Тони приподнял ему подбородок, наклонился и едва шевеля губами, произнес, — как ты прекрасен, Питер Паркер… Можно тебя поцеловать? Питер не понял, кивнул он или содрогнулся всем телом, а может вообще всё это сделал у себя в голове и Тони не получил вразумительного ответа. Мысли Питера беспорядочно спутались. Их отношения были слишком сложными, чтобы продолжать строить из себя недотрогу и сопротивляться желаниям. А Питер желал сейчас только Энтони Старка. Говорят, первый поцелуй с любимым человеком незабываем. Но для Питера именно момент перед самим поцелуем стал похож на волшебство. За секунду до того, как Тони скользнул пальцами по его спине, за секунду до выжигающего на шее и ключице мурашки дыхания Старка, за секунду до беглого прикосновения сначала кисти руки, затем предплечья и наконец плеча, Питер погрузился в поющий возбуждением океан тепла. Время там остановилось, секунда разлетелась на пузырьки. Питер прикрыл глаза. Нежные, но настойчивые касания Тони пробирались через одежду, через кожу и проникали в каждую клеточку тела. Вынуждали дрожать от удовольствия, прижиматься к Старку и отвечать мягким, на вкус ликерным губам. Открыв глаза, Питер обнаружил себя сидящим на Тони. Не обошлось без шуточки от Старка: — Молодой человек, вы заслоняете экран. Но едва Питер начал возвращаться к себе в кресло, Старк вернул его обратно на колени. — Я не сказал, что это плохо, — Старк улыбнулся, — это очень даже хорошо… И вновь волна жара, противиться которой невозможно. Фильм закончился на весьма печальной ноте: старец покоился в гробу, с доски все стерты буквы, какие тот так старательно рисовал вначале. Девки из зала куда-то пропали, а из трёх парней остался только один, вероятно другие не выдержали и по-тихому смылись. Зажегся свет, Питер слез с Тони, хотя Старк явно не хотел его отпускать. — Замечательный фильмец. Ты чего? — Тони изогнул бровь. Почему-то Питера вернуло к незнакомцу с первого ряда. Парень как-то странно сидел, запрокинувшись на бок. — Да, спит он, — проследил за его взглядом Тони, — смотри на плечи. Приподнимаются. Но если ты хочешь убедиться… Они подошли к молодому человеку. Тот мирно сопел, распластавшись в кресле и вытянув длинные ноги. На полу валялась трость. Веснушчатое лицо парня было знакомо Питеру. Непослушные, вьющиеся каштановые волосы, дурацкий кулон в форме капельки, меняющий цвет в зависимости от настроения владельца. Сейчас капелька была небесно-голубой. В школе они посещали вместе литературу, ещё раньше играли в баскетбол, а в начальной школе как-то подрались. Отношения у них не сложились (кто бы сомневался!), поэтому общались обмениваясь дежурными «привет» и «как дела». — Гарри? — Питер потеребил одноклассника по плечу. Зевнув, Гарольд Озборн разлепил веки и сонно на него уставился. — Паркер? — перевёл взгляд на недовольного Тони, наклонился, подняв с земли трость. — Не ожидал тебя здесь встретить. Как поживаешь? — Неплохо. А ты? Я слышал, что ты заболел. — Ничего страшного, — и огляделся, видимо ища своих друзей: Неда Лидса и Барри Шелтона, — не знаешь, где… — Не знаю, — кисло сказал Питер. С Недом и Барри у него тоже как-то не получалось наладить контакты. Ему всегда казалось, что эти оба общаются с Гарри чисто из-за денег его папаши, Нормана Озборна. Тони так громко вздохнул, что Питер понял: пора заканчивать «дежурную» беседу с Гарри. — Увидимся в школе, — попрощался Питер. Гарри кивнул.

***

На следующее утро Питер поднялся с нездоровый головой. Всю ночь ему мерещились то шорохи по комнате, то прожигающие взгляды из стен. Тони отказался ночевать в доме Паркеров, посему волнение и страх быть прирезанным во сне, к Питеру сполна вернулись едва он уложился в кровать. Дверь не закрывал сознательно: явись к нему незваный гость, сальтопус мигом поднимет шум, способный разбудить не только домочадцев, но и всю улицу. Но проще жить с открытой дверью не стало. Воскресенье выдалось погожим. Грозовое небо прояснилось, став одного цвета с кулончиком Озборна, лазурным. Обязавшись тёте Мэй прийти к обеду, Питер выскочил на солнечную улицу и набрал доктора Октавиуса: — Я сегодня не работаю в лаборатории, — угрюмо сообщил доктор, — но буду рад, если ты заглянешь по адресу на моей визитной карточке. Навигатор привел Питера под консольный мост Куинсборо, к старым складам. Пышная, до сих пор зеленая растительность очерчивала периметр вокруг однотипных, обшитых металлом одноэтажных зданий, кое-где деревья были вырублены с корнем. Похоже здесь возводили высокий забор: в землю уходили семиметровые опорные стойки, описывая полумесяц от края до края Ист-Ривер. Вышедший подышать свежим воздухом доктор Октавиус помахал Питеру и тот быстрым шагом направился к дальнему и самому большому складу, где неподалеку возвышалась гора бревен. — Как дела? — Октавиус толкнул дверь без ручки, приглашая зайти Питера внутрь. Внутри склада царил хаос. На бетонном полу разбросаны детальки и запчасти, окна не пропускали дневной свет, на стеклах в несколько слоёв легли копоть и пыль. В глаза бросались пустые бутылки из-под пива и масляные лужи. Тут пахло бензином и плесенью, под газетами шуршали мыши. Возле нерабочего автомата с газировкой, валялся весь в пятнах и вылезающими наружу пружинами старый матрас. — Ужасное место, — хмыкнул Октавиус и загнал помятую банку под стол с тремя ножками. Четвертая лежала у матраса, — но что есть то есть. Милости прошу в мою скромную обитель. Питер встревожился ни на шутку: — Вы здесь живете? — Когда не ночую в лаборатории, — пропыхтел Октавиус и единожды хлопнув в ладоши, прибавил, — всё ради них. С потолка, из мрачных глубин склада, страшно клацая по металлу и поочередно перебирая мощными железными лапами, вылезли не совсем пауки, но похожие на них серебряные твари, размером с небольшую кобылку: из вздутого брюха вырастал загнутый мобильный скорпионий хвост, из кончика хвоста торчало острое жало; на плотно прилегающей к телу голове выкачивалась дюжина алых, мигающих, маленьких глаз; длинных, удивительно подвижных лап было чуть меньше, Питер насчитал десять. Всего «скорпионо-пауков» было шесть. — Мои помощники, — с обожанием в голосе проговорил Октавиус, будто речь шла о его детях, — к сожалению, помощники нестабильны, чтобы я мог использовать их в крупных проектах. А вот забор они могут построить без последствий. — Забор? — только и спросил Питер. У него было гораздо больше вопросов к доктору. Например, зачем тот сконструировал таких устрашающих монстров, можно же было сделать их посимпатичнее. И упоминание о нестабильности железяк его тоже смутило. Сразу вспомнилось предупреждение Тони и желудок Питера сделало сальто: до чего же жуткие твари… — Скоро мне придётся покинуть лабораторию и переместить установку управляемого термоядерного синтеза сюда, — злость перекосила лицо доктора, но Питер, наблюдающий за «помощниками» этого не заметил. — Чую, для меня наступают худшие времена. Возможно тебе могли сболтнуть о моих спонсорах, правда же такова: нет у меня их. Больше нет. Все они жалкие, недальновидные трусы. Но не будем о грустном. Сегодня я занимаюсь манипулятором, ты как в деле? Питер закивал, Октавиус вновь хлопнул в ладони и скорпионо-пауки разбежались: закипела работа, одни помощники начали таскать профнастил для забора, другие поставили перед доктором сейф с чипом и водрузили стойку с манипулятором. Закончили к полуночи. Щупальцы Октавиуса вели себя до чрезвычайности враждебно, в чипе устойчиво случалось замыкание и приходилось начинать всё по новой. Питер, умирая от усталости и забыв о данном обещании тёте, никак не мог оставить доктора одного. Слишком опасно. Кто-то, не считая бездушных помощников, должен был быть рядом. — Ты с ума сошел?! — тётя Мэй была вне себя от беспокойства. Эх, знала бы она насколько права. Знал бы Старк как он был прав. Последнее испытание окончилось тотальным провалом. Вышедший из-под контроля манипулятор раздавил трёх бронированных скорпионо-пауков, чуть не прикончил потерявшего сознание доктора и едва не размазал по стенке Питера, не успей тот в последний момент усмирить манипулятор паутиной. Выдрав чип, Питер пожертвовал своей спиной и сейчас в прямом смысле слова еле стоял на ногах. И всё же не всё так было плохо и им с Октавиусом самую капельку повезло. По какой-то причине три оставшихся щупальца никак себя не проявили, а просто болтались позади спины доктора Октавиуса. — Иди спать, Питер. Завтра поговорим. Питер также молча ушел в спальню. Уж этой-то ночью ему удастся поспать: манипулятор Октавиуса выбил из него весь страх за собственную жизнь. Пусть некто прокрадывается в дом, Питеру было плевать.

***

Понедельник день тяжелый. Обиженная на весь мир тётя Мэй холодно разбудила Питера в шесть, однако встал тот часом позже. Поначалу Паркер считал, что его всё-таки парализовало: ни ноги, ни руки его не слушались. В половину седьмого ему удалось подняться, а в семь нестись на всех порах в школу. Ну как нестись. Голодным, злым и побитым изобретением Октавиуса он полз и молился не потерять сознание в автобусе. На литературу Питер не опоздал, но пришел в числе последних. Вместе со звонком, в класс заглянул и Гарри Озборн. Его дружки уже сидели, уткнувшись в роман Джерома Сэлинджера «Океан, полный шаров для боулинга». Питер и дал бы себе мысленно подзатыльник, за то что не подготовился к литературе, но даже мысленно не смог поднять руку. — Привет, — Гарри присвистнул, — что с тобой, Паркер? — Тебе какая разница? — огрызнулся Питер и волоча рюкзак по полу, поплелся в конец кабинета. За соседнюю парту, приставив к стеночке трость, сел Озборн. Вот от трости бы Питер сейчас не отказался. — Паршиво же ты выглядишь, — не унимался Гарри, беззастенчиво разглядывая его лицо и участки тела, не скрытые одеждой, — тебя побил твой спутник? — И тебя побьет, если не заткнешься, — Питер швырнул ручкой в Озборна, но тот мастерски пригнулся. — Что тебе нужно? В кино я подумал, что ты помер, вот и подошел. — Мило, — Гарри перешел на шепот. В класс зашла учительница литературы, пожилая миссис Форд. — Не знаю почему, но ты мне вдруг стал интересен. Давно вертишься среди богачей? — Пошёл, знаешь куда? — Питер тоже зашептал. — Интересен я ему стал… — Ты в курсе, что у твоего хахаля часы дороже дома моего отца? Кстати, не староват ли он для тебя? Есть гораздо моложе… Или тебе принципиально встречаться с «папочками»? В Гарри полетел карандаш, миссис Форд призвала к порядку. — Понял. Принципиально, — ухмыльнулся Озборн, — этого я от тебя не ожидал, Паркер. Губа не дура. Покраснев, Питер уткнулся в учебник по истории — единственный учебник, который он взял с собой. Весь урок Озборн таращился на него и посмеивался. Питер боролся с желанием залепить Гарри рот паутиной.