Крылья ласточки

      Тяжелая резная дверь с серебристой табличкой с негромким щелчком закрылась за ее спиной. На табличке значилось имя. Эстелла, впрочем, не смогла бы с точностью утверждать, было ли там написано «мисс Смит» или, скажем, «герцогиня Глостерская»: под взбитыми с искусной небрежностью рыжими локонами множилась и сновали, точно насекомые, совсем другие мысли, вытесняя всю прочую информацию из головы за ненадобностью.       «Завтра утром с документами в отдел кадров — и напомните, чтобы вам сразу сделали бейдж. Потом ко мне», — голос герцогини все еще звучал в голове, то стуча барабанной дробью где-то в глубине черепа, то растекаясь медовой сладостью, грозящей политься из ушей.       Прижимая к груди увесистую пачку эскизов и собственное пальто, девушка привалилась спиной к стене рядом с дверью. Согнать с лица расползающуюся от уха до уха улыбку она даже не пыталась. Испортить ей настроение не под силу было даже пульсирующей боли в большом пальце левой руки — приступив к непосредственной демонстрации своих умений, Эстелла не сразу справилась с внезапно охватившим ее волнением и тут же вогнала под ноготь булавку.       В своем кабинете за дубовой дверью герцогиня осталась не одна: на ковре перед ее столом чинно выстроились в ряд три разодетых манекена, глядя на которые можно было отчетливо проследить, как угасало волнение юной кандидатки на позицию дизайнера-витриниста, уступая место весьма профессиональной холодной уверенности. Под конец Эстелла так разошлась, что в ход пошло буквально все — даже свежий номер «Таймс», который она довольно бесцеремонно ухватила с массивного дубового стола герцогини, и собственная губная помада, удачно отыскавшаяся на дне сумочки. Опираясь бедром о столешницу и приспустив на кончик носа очки, хозяйка кабинета с растущим интересом наблюдала за встрепанной рыжеволосой девушкой — та, быстро разобрав газету на листы, принялась ловко пристраивать их к оборкам многослойной юбки, попутно черкая помадой на тонкой сероватой бумаге, — и не подозревала, что под огненной копной звучала, точно поставленная на повтор пластинка, только одна фраза: «Сделайте так, чтобы оценила». Впрочем, владелица той самой копны и сама бы, пожалуй, не призналась даже самой себе, что слышит в своей голове совершенно чужой голос, к ее собственным мыслям не имеющий никакого отношения.       Эстелла тряхнула челкой и с секунду созерцала мыски тяжелых черных ботинок. Благо дождь этим утром милостиво решил обойти Лондон стороной — ходить в уличной обуви по ворсистому темно-зеленому ковролину, устилающему коридоры «Либерти», казалось сущим кощунством.       Руки все еще мелко подрагивали от не успевшего схлынуть возбуждения, и девушка сильнее стиснула в пальцах черную ткань пальто, которое едва не забыла в кабинете — возвращаться пришлось от самого порога. Эскизы грозили вот-вот выскользнуть, и она поскорее перехватила их поудобнее, поддерживая снизу коленом. Проклятая веревочка, которой Эстелла аккуратно перетянула листы с вечера, куда-то исчезла — вероятно, упала на пол, когда девушка раскладывала рисунки на столе перед герцогиней. Веревочка, впрочем, волновала ее в последнюю очередь.       Вывернув шею, Эстелла попыталась почесать плечом кончик носа: рыжие пряди лезли в лицо. Несколько раз дунув на челку, она крепче стиснула в объятиях пальто и ворох эскизов, борясь с желанием съехать по стене вниз и рассмеяться в голос. Пожалуй, сегодня она все же достанет из буфета задвинутую в дальний угол бутылку шотландского виски, которую братья раздобыли Бог знает где и которую она нашла на столе вместе с тортом, когда выползла из-за шторы около полудня в день своего рождения.       Увидев столь своеобразный даже по меркам их компании завтрак, Эстелла медленно изогнула бровь, не произнося ни слова. Хорас, скромно потупившись, пояснил, что «виски, вообще-то, прямо с утра можно не открывать, да и полдень, если подумать, — не такое уж и утро». Дальше она слушать не стала — только молча ухватила бутылку за горлышко и под необычайно кроткими взглядами двух пар глаз, карих и серых, затолкала ту в шкафчик, подперев для верности коробкой хлопьев.       Не то чтобы она их не простила. Простила, конечно. Только праздничное настроение за прошедшие вечер и ночь сдулось напрочь, скукожилось, будто старый воздушный шарик. Она слишком хорошо помнила холодный блеск своих — чужих — зеленых глаз и тяжесть стиснутого в пальцах ножа. Тяжесть, оказавшуюся неожиданно приятной. Хрусткую розочку из белого безе, венчавшую торт, Эстелла не слишком аккуратно оторвала руками и целиком сунула в рот, быстро смахнув крошки с губ тыльной стороной ладони. Нож остался лежать на столе.       Разумеется, она простила их еще тогда. Однако теперь ей хотелось простить их еще раз — сильно-сильно, до хруста ребер под ее тонкими руками, сомкнутыми в объятия. Она усмехнулась: реабилитироваться «за прошлый раз» им удалось с лихвой, пускай они и довели ее сначала чуть не до инфаркта, а потом и до греха — покачивающийся в вертикальном положении здоровенный тесак, зловеще поблескивающий широким лезвием, стоял перед глазами еще довольно долго. И все же теперешним положением дел Эстелла была обязана именно их идиотской выходке. Если бы не ночные бдения братьев, она уж точно не стала бы разыскивать Джона, да еще и так скоро после данного самой себе обещания больше не попадаться ему на глаза, не цеплялась бы за его рукав к месту и не к месту, являя собой воплощение безысходности, и не давала бы ему обещания, помочь ей выполнить которое впоследствии вознамерился все тот же Джон.       К слову о Джоне.       Эстелла отлепилась от стены и повертела головой. В обе стороны от нее тянулся бесконечный коридор с бесконечными рядами дверей.       Прежде чем оставить девушку наедине с герцогиней, Джон ободряюще коснулся ее локтя и совершенно точно что-то сказал напоследок. Кажется, ему нужно было зайти к управляющему, но Эстелла не была уверена, что правильно расслышала: голова определенно была занята другим, а пальцы стиснулись на пачке эскизов так крепко, что поперек ладоней пролегли ровные красные полосы.       Эстелла потопталась на месте, вновь едва не выронив из рук ворох листов. В коридоре стояла тишина. Неужели ушел? Вот так, не дождавшись ее? Она вдруг с удивлением почувствовала, как внутри тихонько заскреблось нечто, подозрительно смахивающее на обиду. Не то чтобы ей так сильно хотелось увидеть этого мужчину — Боже упаси! Однако она была бы совсем не против, увидь он сейчас ее. Эстелла знала, что тщеславна, и не особенно старалась это скрыть. К тому же, учитывая, сколько раз она уже выставляла себя перед ним полной дурой — подобные случайности всерьез грозили перерасти в тенденцию в кратчайшие сроки, — к тщеславию явственно примешивалось странное, дерзкое, почти подростковое желание показать ему, что она, безымянная девчонка с чердака, тоже не пальцем делана, как выразился бы Джаспер с присущей ему возвышенностью.       Справедливости ради стоило заметить, что в его глазах, показавшихся ей поначалу пустыми, было довольно много всего, однако все ее упрямые попытки разглядеть в них тень снисходительности или, хуже того, жалости закончились ничем. Она видела там тревогу — когда выбежала к нему из дыры в стене, не обнаружив братьев дома. Одобрение — когда заворачивалась в его пиджак, стоя в его прихожей перед его зеркалом. Застарелую боль — когда он говорил о человеке, которого называл братом. Сдержанную мягкость — когда бросил на нее последний короткий взгляд, закрывая за собой дверь кабинета герцогини. И ту самую пустоту — когда она впервые заговорила с ним в «Либерти». И тогда, десять лет назад. В такие моменты его зрачки напоминали гладкое черное зеркало: разглядеть в его глазах хоть что-нибудь не представлялось возможным. А вот снисходительно он не посмотрел на нее ни разу.       И все же, все же...       Кроме того, Эстеллу прямо-таки распирал изнутри собственный триумф, и она всерьез начинала опасаться, что попросту взорвется, если не поделится им хоть с кем-нибудь в самое ближайшее время.       Немногословный Джон на роль благодарного слушателя подходил как нельзя лучше.       Эстелла встряхнула волосами и, посильнее втянув носом воздух, безмятежно выдохнула. Разобравшись наконец в причинах, заставивших ее разочарованно хмыкнуть, когда она не обнаружила в коридоре Джона, девушка почувствовала странное облегчение. Действительно — с чего еще ей вдруг приспичило бы его увидеть?       Еще раз оглядевшись по сторонам, она снялась с места и наугад зашагала вправо — кажется, они с Джоном пришли оттуда. Впрочем, ни в чем нельзя быть уверенной до конца, если идешь по коридорам «Либерти» в шесть утра, едва поспевая за человеком, которого недавно клялась избегать всеми правдами и неправдами.       Ковровое покрытие практически заглушало звук шагов. Слушая шелест юбки и собственное дыхание, Эстелла едва не подпрыгнула и довольно громко ругнулась, когда позади вдруг раздался знакомый голос.       — Эмма?       Она не успела понять, откуда он умудрился взяться в длинном коридоре, еще несколько секунд назад — совершенно пустом. Не из воздуха же соткался, в самом деле? Вероятно, до этого он был за одной из бесчисленных дверей, хлопка которой девушка, погруженная в свои мысли, попросту не услышала.       — Вы меня до инфаркта хотите довести, Джон? — выражение ее лица и тон ею сказанного ощутимо противоречили содержанию: Эстелла почувствовала, как уголки губ помимо ее воли ползут вверх. Пришлось еще раз напомнить себе, что она, вообще-то, не особенно рада его видеть.       Мужского лица, вслед за женским, тоже коснулась улыбка — едва заметная, похожая на тень. Джон подошел ближе. Его пальто было аккуратно перекинуто через локоть, и Эстелла кисло хмыкнула, стискивая в руках ворох собственных пожитков.       — Полагаю, все прошло неплохо? — он стоял напротив нее — достаточно близко, но не настолько, чтобы нарушить ее личное пространство.       — Скажем так, — нарочито небрежно ответила девушка, поводя узкими плечами, — у вас будет шанс увидеть витрины в моем исполнении.       — Рад это слышать, Эмма, — он кивнул, глядя ей в глаза. — Хоть и не особенно сомневался в вашем успехе.       Эстелла переступила с ноги на ногу. О том, что ее, замешкавшуюся было у первого манекена в нерешительности, привел в чувство этот же голос — с единственной лишь разницей в том, что прозвучал он в ее голове, — она, разумеется, собиралась умолчать. Улыбка со строгого мужского лица исчезла так же быстро, как и появилась, а слова, произнесенные этим его ровным, серьезным тоном, не только потешили ее самолюбие, но и едва заметно, точно пройдясь пером, коснулись чего-то еще — чего-то, что тихо сидело внутри, сонно греясь о ребра. Эстелла поскорее встряхнулась, прогоняя наваждение.       — Универмаг ведь еще закрыт? — спросила она первое, что пришло в голову, стараясь не рассыпать эскизы ему под ноги.       — Для покупателей? — Джон вопросительно приподнял брови, и, когда она кивнула в ответ, продолжил: — Закрыт, но в зал можно попасть и отсюда, если вы об этом.       — Хочу немного осмотреться, — пояснила Эстелла, понимая, впрочем, что он догадался и сам. В пользу последнего свидетельствовали его слова и совершенно не удивленный взгляд. С другой стороны, непохоже было, что невозмутимого Джона в принципе можно хоть чем-то удивить.       — Помните лестницу, по которой мы поднимались сюда?       — Как раз к ней шла, — Эстелла небрежно пожала плечами, но, увидев, как по его губам скользнула мимолетная улыбка, тут же поняла, что конкретно промахнулась и пожалела, что не прикусила язык.       Джон тихо кашлянул, возвращая лицу прежнее бесстрастное выражение.       — Лестница в той стороне, — он указал рукой в противоположном направлении. — Спуститесь на первый этаж, пройдете по коридору прямо, затем повернете налево.       — А вы? — спросила она прежде, чем успела себя остановить. — Разве не собираетесь уходить?       Джон сделал шаг к стене, освобождая девушке путь.       — Собираюсь. Только загляну еще в одно место, — он неопределенно кивнул куда-то в сторону. Вероятно, имел в виду очередную дверь. — Если дождетесь, минут через десять смогу проводить вас к служебному выходу. Центральный откроют только в девять.       В его голосе не было ни тени насмешки, однако Эстелла мысленно скривилась — скорее на себя, нежели на него. Уже потеряв лестницу, она с высокой долей вероятности действительно могла потерять и нужную дверь, даром что видела ее уже дважды. Во второй раз — когда входила в нее вслед за Джоном час назад. В первый — когда он помог ей улизнуть с вечера Баронессы.       — Думаю, дождусь, — чуть суше, чем это было необходимо, отозвалась девушка и тут же, опасаясь, что он догадается о ее неутешительных для нее самой мыслях, добавила тоном, каким обычно объясняют очевидные вещи: — Зал большой. Мне и десяти-то минут вряд ли хватит.       Джон улыбнулся одним уголком рта, и Эстелла постаралась придать своему лицу максимально невозмутимое выражение. Под его взглядом — девушке порой казалось, что он видит ее насквозь — это давалось ей не так легко, как хотелось бы.       — Тогда не прощаюсь, — кивнул мужчина, и Эстелла с удивлением заметила, что теперь он смотрит на расползающуюся пачку листов в ее руках. — Вам помочь?       Она уронила взгляд вниз вслед за его, только теперь начиная замечать, как ноют от напряжения запястья. Проклятое пальто неизвестно когда успело наполовину выскользнуть из захвата и свисало теперь чуть не до пола, не иначе как вознамерившись угробить свою хозяйку, когда она начнет спускаться с лестницы.       «Нет», — следовало сказать ей.       — Да, — зачем-то сказала она и постаралась утешиться мыслью, что гордость пострадает куда сильнее, споткнись она о подол собственного пальто и поцелуйся с ковром у него на глазах.       Джон молча шагнул к ней и взял из ее рук пачку листов вместе с сумочкой, ремень которой, оказывается, давно съехал с плеча на локоть. Эстелла безошибочно уловила уже знакомый прохладный аромат мужского одеколона и поскорее юркнула в пальто, оставив пуговицы расстегнутыми.       — Спасибо, — забирая у него свои вещи, девушка старалась не коснуться ненароком его пальцев. — Кстати, Джон, — он вопросительно посмотрел на нее, а она порадовалась внезапно возникшей у нее мысли, которая позволила сменить тему, пусть и не без ущерба для все той же пресловутой гордости. — Раз уж вы все равно теперь в курсе моего топографического кретинизма, может, и маршрутом до отдела кадров сразу поделитесь? Не хочу завтра блуждать тут до обеда. Весь ваш «Либерти» — один чертов сплошной муравейник.       Ей и впрямь начинало казаться, что бесконечные коридоры и лестницы только притворяются прямыми, а на деле расходятся во все мыслимые стороны, ветвясь и переплетаясь хуже шнурков Хораса, которые тот заботливо хранил вперемешку в коробке из-под обуви.       — Третий этаж по той же лестнице. Сразу направо, триста первый кабинет, — без запинки отрапортовал Джон, и она в который раз усомнилась: не солгал ли он, сказав, что здесь не работает? — И, Эмма... — он вдруг придержал ее за локоть, когда она, коротко кивнув, собралась отправиться восвояси.       Эстелла подняла на него глаза. Джон слегка склонился к девушке, понизив голос.       — Вы можете зваться как угодно, Эмма, — он снова едва заметно выделил это имя голосом, почти как накануне, — в индустрии моды вы никого этим не удивите. Однако вы, надеюсь, понимаете, что документы, которые вам нужно отнести в отдел кадров, должны быть...       — Настоящие, — закончила она за него, мгновенно поняв, к чему он ведет.       Джон кивнул.       Документы на имя Эстеллы Миллер у нее действительно имелись. Она решила не уточнять, что несколько лет назад они с ребятами отвалили за них нехилую сумму: парень из Ист-Энда бумаги подделывал качественно и за свои услуги брал соответственно. Собственно, отчасти поэтому документы из их троицы были только у Эстеллы. Джаспер утверждал, что ему они ни к чему, а Хорас ничего не утверждал — только путался порой в датах, поскольку имел некоторые сомнения относительно дня своего рождения. Эстелла была практически уверена: ему просто нравилось получать подарки дважды, а то и трижды в год.       — Замечательно, — мужчина отпустил ее локоть. — Тогда я вас больше не задерживаю.       — Увидимся внизу, Джон.       Торговый зал встретил ее уже знакомым роскошным убранством, к которому и она в скором времени готовилась приложить руку — совершенно законно, если не считать поддельных документов, да еще и за официальную зарплату.       Светильники под высокими сводами потолков ярко горели, как и лампочки в витринах. Шелк и атлас купались в теплом свете, ожидая первых посетителей лучшего универмага в Лондоне, если не во всей Британии.       Эстелла высунулась из арки, в которую когда-то, по ощущениям — в другой жизни, ее увел Джон, спасая от, пожалуй, самого грандиозного позора в ее жизни. Быть повязанной охраной на глазах у самой Баронессы фон Хеллман — что может быть хуже для такой, как она?       Эстелла невольно поежилась, вспомнив, как семенила за мужчиной, пытаясь сохранить отчаянно расползающиеся от нее во все стороны остатки самообладания, едва поспевая за его широкими шагами. Прямая спина, закованная в броню дорогого пиджака, расплывалась перед глазами, а девушке всерьез начало казаться: еще немного, и у нее от напряжения точно откажет парочка органов.       В тот день он увел из универмага уличную мошенницу, вооруженную бутафорским фотоаппаратом и обманом проникшую во дворец, где ей подобным не было места. А нынешним утром привел новую сотрудницу «Либерти». Ну, без пяти минут. Впрочем, последнее уже не имело особого значения — что ей какие-то пять минут, когда творится такое сумасшествие?       Эстелле пришлось на мгновение привалиться плечом к стене арки.       Боже. Боже.       На негнущихся ногах, рискуя споткнуться о собственные ботинки, она преодолела три ступеньки, отделявшие арку от основного пространства зала.       Она помнила, как впервые вошла сюда. Как, затаив дыхание, касалась складок бархата, струящегося с манекена в центре зала, искусной вышивки на рукаве жакета вон там, почти у самой витрины, тяжелых литых пуговиц… Касалась осторожно, самыми кончиками пальцев, точно опасаясь: сейчас она моргнет, и исчезнет шелковистое ощущение на коже, оставив после себя только пустоту и зуд старых отметин от портновской иглы.       Перехватив бумаги одной рукой, второй Эстелла перекинула ремень сумки наискосок через плечо. В зале стояла тишина, лишь изредка откуда-то издалека, вероятно — из служебного помещения, доносились невнятные шорохи, похожие то на шелест ткани, то на призрачные отголоски слов, теряющих окончания в звенящей пустоте. Девушка медленно двинулась вперед, непрестанно напоминая себе об отсутствии необходимости — дикость какая! — постоянно оглядываться, прислушиваться и принюхиваться, готовясь в любое мгновение рвануть наутек.       Она петляла между манекенами, сжимая белые пальцы на ремешке сумки и чувствуя, как дыхание встает комом поперек горла. Налетев спиной на очередную безликую девушку, Эстелла едва не сшибла с ее головы широкополую шляпу. Шляпа съехала на затылок, потянув за собой парик. Эстелла поскорее вернула аксессуар на место. Потом покачала головой, воровато огляделась и, отложив эскизы на край стола с массивными резными ножками, сдвинула шляпу чуть набок, откинув волосы манекена с правого плеча за спину.       — Кто ж тебя так, подруга? — манекен ожидаемо оставил вопрос без ответа, и Эстелла скривила губы, сложив руки на груди.       Натуральный шелк, который девушка определила сразу, ситуацию не спасал: приталенная молочно-белая блуза простого кроя с баснословным ценником на рукаве с тяжеловесной черной шляпой сочетаться отказывалась категорически. Эстелла отступила на шаг и сощурила глаза, склонив голову к плечу. Рубашка в мужском стиле с жестким английским воротником пришлась бы кстати. На худой конец можно было обойтись батистовой блузой с подчеркнуто викторианскими рукавами — обязательно кружевными. За неимением того и другого Эстелла торопливо оглядела стол, на котором оставила эскизы, и сдернула с него черный шейный платок, отдаленно похожий на тот, что она так и не вернула Джону. Приподняв ворот блузки, девушка обернула платок вокруг шеи и завязала на груди манекена небрежный бант на манер жабо — объемного и нарочито гротескного. Шляпа тут же перестала походить на огромный фетровый гриб. Эстелла постучала пальцем по губам, глядя на узел банта и пытаясь припомнить, не видела ли она где-нибудь в зале брошь-камею — та на черный шелк так и просилась.       Подумать о том, что, за неимением камеи, можно хотя бы пустить вокруг тульи шляпы нитку жемчуга, Эстелла уже не успела: из размышлений ее выдернул ставший неожиданно громким шорох в дальнем конце зала, где, как она полагала, находились служебные помещения.       — Прости, солнце, — торопливо схватив эскизы со стола, девушка по-свойски похлопала манекен по плечу. — Завтра займусь тобой как следует, — и быстрым шагом направилась к арке, стараясь ненароком не свалить что-нибудь на пол.       Проклятые рефлексы застали ее врасплох. Ноги норовили ускориться и перейти на бег. Эстелла, однако, не особенно старалась их сдержать: до официального оформления она находилась здесь на птичьих правах, и попасться в ее положении за подобной самодеятельностью было как-то не комильфо.       Когда до арки оставалось не больше пары метров, Эстелла, не сбавляя шаг, обернулась через плечо. В зале по-прежнему не было никого, кроме молчаливых манекенов. Удовлетворенно хмыкнув себе под нос, девушка повернула голову обратно и уже собралась взлететь по ступенькам в арку, как вдруг со всего маху налетела на чью-то фигуру — на этот раз реальную, из плоти и крови, потому что столкновение сопроводилось не только шелестом рассыпавшихся по полу эскизов, но и коротким, визгливым вскриком. Так кричат печальные сухопарые матроны, увидев привидение или гусеницу.       — Какого хрена! — гнусаво промычала Эстелла, потирая ушибленный нос и машинально опускаясь на корточки, чтобы подобрать разлетевшиеся во все стороны листы.       И замерла, когда ее взгляд наткнулся на пару явно очень дорогих остроносых туфель. Выше туфель были брюки — великолепного опалового оттенка, с ровными, безупречно отглаженными стрелками. Забыв про эскизы, Эстелла медленно подняла глаза. В следующую секунду ей показалось, что желудок и сердце у нее вознамерились поменяться местами.       Над ней возвышалась, брезгливо потирая пальцами лацкан светлого, в тон брюкам, жакета, Баронесса фон Хеллман.       Эстелла вскочила на ноги, едва не потеряв равновесие. Перед глазами тотчас весело заплясали цветные пятна и звездочки, заставив ее на мгновение зажмуриться.       — Я... — прохрипела она, пытаясь поскорее проморгаться и совладать с собственными голосовыми связками. — Простите, Баронесса, это...       Оторвавшись от лацкана, на котором Эстелла с ужасом разглядела пятнышко от собственной помады, леди фон Хеллман посмотрела куда-то вниз, ей под ноги. От нее веяло холодом и убийственной невозмутимостью. Представить эту женщину визжащей можно было разве что под анестезией.       Слабое шевеление за ее спиной заставило Эстеллу вскинуть голову, и она тут же натолкнулась на взгляд огромных, как у перепуганного опоссума, глаз, смотревших на нее из-за стекол очков в черной пластиковой оправе. Она только теперь заметила его — высокого темноволосого лакея, что был здесь с Баронессой в прошлый раз. Выходит, визг принадлежал ему? В любой другой ситуации Эстелла, вероятно, не упустила бы возможности посмеяться над его вытянувшимся зеленоватым лицом. Теперь же ей оставалось только надеяться на чудо. Или попытаться провалиться сквозь пол.       — Что это? — внезапно поинтересовалась Баронесса, едва заметно дернув подбородком. Голос у нее тоже был холодный и невозмутимый.       Эстелла проследила за ее взглядом. Фон Хеллман смотрела на разбросанные по полу эскизы.       — А, это... — Эстелла снова бухнулась на корточки, точно колени у нее внезапно подломились, и принялась судорожно подбирать листы, — это всего лишь...       Баронесса вдруг наклонилась и, чиркнув ногтем по полу, подняла один из эскизов. Прижимая к груди остальные, Эстелла поскорее выпрямилась.       — Твоя работа? — холодные серо-голубые глаза впервые обратились к лицу девушки. Баронесса, развернув рисунок к Эстелле, ждала ответа.       — Да, мэм. Это мое... м-м-м, — Эстелла прочистила горло, — портфолио. Я была на собеседовании у мисс... — как там ее, черт возьми? — у управляющей залом.       — Вот как?       Женщина вновь принялась рассматривать эскиз. Потом, не глядя на Эстеллу, сделала манящий жест указательным пальцем. Верно истолковав требование Баронессы, девушка передала ей в руки остальные листы.       — Как тебя зовут?       Эстелла открыла рот, не имея ни малейшего представления, какое имя назовет — их у нее было слишком много.       От необходимости выбирать ее избавил прозвучавший где-то позади лакея голос:       — Эмма!       Девушка встрепенулась. В следующую секунду Джон уже стоял рядом с ней.       — Баронесса, — он склонил голову в знак приветствия. — Что-то случилось? Почему вы здесь?       Эстелла ошалело уставилась на него. Разумеется, он не может не знать Баронессу. Кто ее не знает? Однако Джон, судя по всему, не просто ее знал. Он... знал.       — Не удержалась, — с сухим презрением бросила фон Хеллман, не ответив на приветствие. — Решила посмотреть, так ли все плохо внутри, как, — она мотнула головой в сторону витрин, — снаружи.       Льдистые глаза вновь обратились к Эстелле, после чего Баронесса перевела взгляд на Джона.       — Вы что, знакомы?       — Не... немного, — поскорее ответила за него Эстелла, не желая вдаваться в подробности их вымышленного давнего знакомства. — Как этот мистер уже сказал, меня зовут Эмма. Эмма Мартин. В смысле, это как бы не совсем мое имя. Меня так, знаете, называют некоторые...       — Мне все равно, Мартин, — Баронесса оборвала ее небрежным взмахом руки. — Значит, ты собираешься работать здесь?       — Ну...       — Жаль.       Эстелла распахнула глаза.       — Что, простите?       — Джеффри, — из-за ее спины показался длинный парень, чье лицо постепенно теряло салатовый оттенок и теперь приближалось по цвету к белоснежному накрахмаленному воротничку его рубашки. — Дай ей визитку, — взгляд серо-голубых глаз мазнул по Эстелле. — Может, передумаешь.       Беря картонный прямоугольник из бледных пальцев Джеффри, Эстелла почувствовала, как, громыхая железом, окончательно едет крыша.       — Вот адрес. Если надумаешь — завтра, в шесть утра. Не опаздывай, — голос у парня был похож на него самого — будто отстиранный и тщательно выглаженный.       — Ты здесь закончил? — фон Хеллман тем временем снова вспомнила про Джона.       — Да, Баронесса.       — Можешь идти. Я скоро буду, — она не глядя сунула пачку эскизов Эстелле в руки, и та вцепилась в них мертвой хваткой. — Идем, Джеффри.       Долговязый лакей, прямой как палка, зашагал вслед за ней вглубь зала. К ним уже спешила стайка сотрудниц — судя по всему, тех самых, что шуршали за дверьми служебных помещений. Обрывки слов — «управляющий», «рады вас видеть», «чаю?» — один за другим повисали в воздухе.       — Джон, — сипло позвала Эстелла, с усилием размыкая пересохшие губы. — Джон, это что сейчас было? Что это значит?       — Полагаю, то, что мы с вами, Эмма, теперь коллеги, — его голос был лишен всяких эмоций. Совершенно. Начисто.       Если бы Эстелла в эту минуту обернулась, она бы увидела, что и без того жесткое лицо заострилось еще сильнее, став похожим на восковую маску. А еще она поняла бы, что его взгляд, который она считала пустым, никогда таковым не был. Потому что по-настоящему пустым он стал только теперь — когда был обращен к статной фигуре в опалово-белом костюме.       * * *       — Почему вы раньше ничего не сказали? — Эстелла перепрыгивала через лужи, время от времени поднимая брызги подошвами ботинок. Она видела, что Джон намеренно замедляет шаг, чтобы ей не пришлось за ним бежать. — Боялись, что не дам вам прохода, если узнаю?       — Считаете, следовало бояться? — вопросом на вопрос ответил мужчина, бросив на идущую рядом девушку короткий внимательный взгляд.       Эстелла тихо фыркнула. Иногда — чаще всего — было совершенно невозможно понять, шутит он или нет. Огорчиться по этому поводу, однако, не получилось: она пребывала в отменном расположении духа, даром что ночью практически не сомкнула глаз. Когда в половине четвертого старый будильник на комоде рядом с кроватью разразился скорбным плачем, она уже сидела поверх покрывала, раскачиваясь взад-вперед и улыбаясь блаженной улыбкой.       — И все же? — девушка никак не могла отделаться от мысли, что Джон ее энтузиазма не разделял.       — С ней… — мужчина помедлил, прежде чем ответить, и повыше поднял воротник пальто, — нелегко работать, — на этот раз он даже не взглянул на нее.       Эстелла сердито — насколько позволяло искрящееся внутри нетерпеливое предвкушение — посмотрела на его жесткий профиль. В утренних сумерках лицо его казалось совсем белым, как у статуи.       — По-вашему, меня это пугает?       Джон вдруг негромко усмехнулся и все же повернулся к ней, чуть сбавив шаг.       — Вас, как минимум, совсем недавно пугал я, — усмешка тронула его непроницаемые глаза впервые после вчерашнего утра. — Как, к слову, ко всему этому отнеслись ваши братья?       Эстелле снова захотелось фыркнуть. Джон мастерски уводил разговор от интересующей ее темы. На его вопрос, впрочем, она решила ответить — с присущим ей ехидством, которым девушка по-своему гордилась.       — Как думаете, Джон, — она манерно растягивала слова, — сколько раз на дню знаменитые дизайнеры одежды предлагают мне работу? — он только хмыкнул себе под нос, и она, вполне удовлетворенная таким ответом, продолжила: — Именно поэтому меня не сказать чтобы сильно интересовало, как они к этому отнесутся.       — И все же? — ей показалось, что он скопировал не только ее собственный недавний вопрос, но и интонацию.       Она таинственно улыбнулась уголком рта.       — Долгая история, Джон.       — Поздравляю, Хорас, — Джаспер разводит руками. — Наша Эстелла свихнулась.       Она наблюдает за их нелепыми телодвижениями, скучающе закинув ноги на подлокотник стула. На добродушном круглом лице Хораса отображается столько всего, что она довольно быстро бросает идею попытаться отследить мелькающие на нем эмоции. Джаспер останавливается рядом с ее стулом и устало смотрит сверху вниз.       — Два дня назад ты утверждала, что не собираешься маячить у него перед глазами.       Эстелла смотрит на брата с притворным сочувствием и демонстративно вскрывает шуршащий пакетик сушеных яблок.       — Джаспер, солнышко, — она сует дольку в рот и делает паузу, чтобы прожевать, — ради этой работы я буду мельтешить перед глазами у Цербера, если понадобится.       — И чего тебе в «Либерти» не сиделось? — вздыхает Джаспер и до красноты трет между бровей основанием ладони. — Там хоть... не на виду у него каждый Божий день. Быть Эммой Мартин пять минут и быть ею почитай круглые сутки — есть разница, знаешь ли.       Эстелла кидает на стол наполовину опустошенный пакетик. Брат, возведя глаза к потолку, ждет, пока она доест оставшиеся в руке кусочки яблока.       — А тебе не кажется, Джаспер, что мы и так этим занимаемся всю нашу чертову жизнь? Носим маски? Какая разница — Эмма или нет? Посмотри на меня, — она запускает обе пятерни в черно-белые волосы, картинно взлохмачивая пряди. — Я в таком виде только сплю. В остальное время — так или иначе скрываю, кто я. Так что, знаешь, не надо меня этим пугать. Привыкла уже.       Джаспер опускается на соседний стул, не глядя на нее. Хорас по-прежнему молчит, негласно предоставив право слова брату, которого всегда считал более красноречивым оратором.       — И все же, — качает курчавой головой Джаспер, — было бы проще, будь на его месте кто-то другой.       — Ты уж определись, — раздраженно бросает Эстелла, складывая руки на груди. — То ты доверяешь ему, то несешь всякий бред, — она не желает признаваться в том, что Джаспер прав. Так действительно было бы проще.       — Я смотрю, ты́ никак не определишься, — парирует он со вздохом. — Я уже не понимаю, боишься ты его или нет.       Эстелла и сама не понимает. Она уже давно ничего не понимает. Но братьям об этом, разумеется, знать не следует.       — Вот и будет возможность определиться, — коротко бросает она, давая понять, что тема закрыта.       Эстелла моргнула, выныривая из воспоминаний, и обнаружила, что стоит на крыльце и смотрит, как Джон открывает перед ней тяжелую металлическую дверь без каких-либо опознавательных знаков — очевидно, это был служебный вход. Непонятно было, как она, пребывая мыслями во вчерашнем вечере и лишь бренным телом — на тонущих в сумерках улицах Лондона, умудрилась не свернуть куда-нибудь не туда. Или не провалиться в канализационный люк. Вдобавок, Джон смотрел на нее так, словно что-то только что сказал и теперь ждал ответа. Черт.       — А? — она ненавидела чувствовать себя идиоткой. Особенно перед ним.       — Джеффри вам все покажет, — терпеливо повторил Джон, пропуская ее вперед себя и закрывая дверь. — Доброе утро, Джеффри.       По широкой светлой лестнице им навстречу сбежал вчерашний дерганый парень. Эстелла как завороженная разглядывала высокие потолки с лепниной.       — Доброе утро, Джон, — торопливо поздоровался парень и сразу обернулся к ней, пару раз хлопнув в ладони у нее перед носом. — Мартин, не спи. За мной.       Она встрепенулась и, наскоро поправив на голове берет, оглянулась на Джона.       — Удачи, Эмма, — в его глазах ей почудилась тень улыбки, хотя строгое лицо осталось бесстрастным.       Она кивнула. А потом, перепрыгивая через две ступеньки и чувствуя спиной его внимательный взгляд, помчалась за Джеффри.