В упор

В увал ушли всем отрядом. Ласвэлл, ясное дело, в восторге не была, но Прайс уронил непривычно суровое: «Команда нужна мне отдохнувшей и работоспособной», и её протесты увяли. Лично Соуп новость о кратковременной передышке воспринял с энтузиазмом. Да все восприняли, даже Гас, протиравший штаны на базе и в боевых действиях не участвовавший. Всеобщей радости не разделял, пожалуй, только Гоуст; впрочем, Соуп не был уверен, что он вообще был способен на внешние проявления эмоций — а что творится там, внутри, поди разбери. Я бы попробовал, но едва ли ты подпустишь меня к себе после всего, что произошло между нами в подвале. Они не разговаривали об этом. Соуп вроде как хотел, но все его вялые попытки разбились вдребезги, столкнувшись с ледяной стеной чужого молчания, и он махнул на это рукой. В конце концов, они оба были взрослыми людьми, и, вероятно, если бы Гоуст считал свою честь поруганной, у Соупа уже недоставало бы парочки целых костей. Так что, похоже, Гоусту было просто… всё равно. Ожидаемо, и всё же… И всё же. Так или иначе, увал означал внеплановый отпуск от Сирии, террористов, перестрелок и — самое главное — от лейтенанта Райли. Никаких полудохлых бабочек в животе, никаких внезапных стояков, никакого Гоуста. Ага. Никакого Гоуста. Соуп же именно этим руководствовался, когда предложил команде собраться у него, оттянуться и как следует напиться, быть может, разнообразив вечер парочкой дурацких, но весёлых игр. Отреагировали — по большей части — восторженно, Роуч и Ройс, два придурка, немедленно принялись составлять алкогольную карту, Прайс одобрительно покивал, Гас начал что-то про старый твистер, валявшийся у него дома, но был, разумеется, позорно освистан. Серьёзные же люди! В общем и целом, парни были «за». Не высказался только один — тот, от кого можно было и не ожидать согласия; тот, чьё присутствие определённо стоило бы Соупу нескольких идиотских порывов и неловких ситуаций. Соуп должен был остановиться на этом. Не трогать лейтенанта Райли, очевидно и закономерно не желавшего участвовать в ребячествах отряда. Это вроде как читалось между строк, было руководством к действию, равно как и его, Соупа, намерение отдохнуть от своих нелепых, жалких, тайных чувств. «Ни-ка-ко-го Гоуста», должно быть, горело у него в голове огромными алыми буквами, когда Соуп уставился на него и с подначивающей усмешкой произнёс: — Присоединишься к нам, элти? Роуч и Ройс, успевшие пересраться из-за выбора между джином и текилой, немедленно заткнулись. Гас взглянул на Соупа с выражением, в котором читалось что-то между жалостью и беспокойством за его менталочку. Прайс, как всегда, был невозмутим и улыбчив, но даже в его добродушном лице виднелось сейчас что-то вроде «Джонни, ты дебил». Соуп никогда и не спорил с этим утверждением. Гоуст, до сей поры наблюдавший за болтовнёй отряда с безразличием испытателя, перевёл взгляд на него, и Соуп привычно почти-вздрогнул, когда их глаза встретились. Это всегда было тяжело — выдерживать выражение усталого равнодушия, прятавшееся в чужих зрачках. Всё равно что смотреть в лицо мраморной статуе. Или трупу. Соупа передёрнуло. Гоуст прищурился. Пауза затягивалась, неловкая и напряжённая, и Соуп уже собирался ухмыльнуться, похлопать Гоуста по плечу и отбрехаться, мол, просто-шутка-не-парься, когда… Когда Гоуст тихо произнёс: — У меня будет удобнее. Мгновение отряд молчал. Первым отмер Роуч — и прогудел: — Вот это по-нашему! — Организуем барбекю? — присоединился немедленно сориентировавшийся Ройс. Гас принялся трещать что-то о количестве мяса, но его Соуп уже не слушал — замер, залип на крошечном кивке, который совершил не сводивший с него теперь глаз Прайс. — Ты молодец, МакТавиш, — сказал он Соупу чуть позже, когда отряд был отпущен и уже разбредался по домам. — Не знаю, что ты с ним сделал, но это что-то мне нравится. — Не понимаю, о чём ты, кэп, — попытался отмазаться Соуп, но ироническая улыбка Прайса ясно дала ему понять — ему не поверили. Уже уходя, он вновь случайно встретился взглядами с Гоустом. Сглотнул. Отвернулся — раньше, чем дрогнувшее выражение беззаботного веселья на его лице успело обнажить то, что пряталось под ним. И мысленно взвыл. До него только теперь начало доходить, каково это будет — находиться в доме Гоуста, там, где каждая вещь так и кричит о владельце. Пить. Играть. Делать все те обыкновенные человеческие вещи, которые большая часть их сослуживцев и не вообразила бы себе в отношении лейтенанта Райли. Соуп теперь — воображал. Соуп вообще много чего воображал, и это… Блядство. Он не будет напиваться. Не бу-дет. Ещё чего не хватало — потерять самоконтроль и наломать дров. Один стакан, сержант МакТавиш.

***

Дом у Гоуста оказался под стать хозяину. То есть… — Чувак, ты вообще тут появляешься? — поинтересовался Соуп, заценив несколько огромных — и практически пустых — комнат. Минималистичность обстановки превышала все мыслимые пределы; на стенах не было ни одной картины и ни одного фото, на всех тумбочках, полках и стеллажах суммарно стояли разве что будильник и несколько книг в потёртых обложках, и Соуп отчего-то не сомневался, что в ящиках и шкафах тоже больше свободного пространства, чем вещей. Интересно, а в бельевом отсеке… Мысль о бельевом отсеке Гоуста взволновала его больше, чем Соупу бы того хотелось, и он ляпнул, поворачиваясь к хранящему молчание лейтенанту Райли: — Я подарю тебе кактус. Назовёшь его Джонни и будешь ухаживать за ним как за родным. Гоуст хмыкнул. Это не звучало как «нет», хотя и не напоминало «да»; Соуп сделал себе мысленную зарубку — найти самый колючий, самый неприхотливый, самый независимый кактус, который только можно отыскать в Лондоне. Гоусту подойдёт. Роуч и Ройс разбирали пакеты на кухне. Судя по доносившемуся оттуда звону бутылок, бухла им должно было хватить на ближайший год. Гас и Прайс разжигали гриль на заднем дворе; вот как-то так и получилось, что необжитую хату Гоуста Соуп исследовал с ним наедине. И это типа должно было быть неловко, да? А было почему-то волнительно. — Чува-а-а-ак, — присвистнул Соуп, зарулив в гостиную. — Не говори мне… да-нахрен-ладно! Это четвёртая? Плойка выглядела настолько же потрясно, насколько — сюрреалистично. Гоуст кивнул; Соуп взял в руки джойстик, покрутил его, зачем-то тронул левый и правый контроллеры, потёртые, как если бы Гоуст часто управлял ими — давил подушечками больших пальцев, нажимал, сдвигал. Соуп глупо улыбнулся: — Не знал, что ты играешь. — Иногда, — медленно, будто не был уверен, стоит ли рассказывать, ответил Гоуст. — Помогает отвлечься. — Какая игра любимая? — деловито поинтересовался Соуп. Гоуст сощурился, прежде чем откликнуться: — Батлфилд. Соуп осоловело моргнул. Попытался — да честное слово, он приложил все усилия! — сдержаться. Но всё-таки не выдержал и сперва прыснул, а после заржал в голос: — Помогает отвлечься? Гоуст пожал плечами. Соуп просмеялся, смахнул выступившие на глазах слёзы, зацепился взглядом за второй джойстик, лежащий на полке… ляпнул, не подумав: — Не хочешь сыграть? Всё равно мясо будет готово только через полчаса. И замер, внутренне ожидая отказа. Гоуст ожидаемо покачал головой, однако после короткой заминки произнёс: — Ты можешь сыграть. Я понаблюдаю. — Э-э… ну ладно, — Соупу почему-то сделалось неуютно, но отступать теперь было поздно, и он запустил игру, включил телек и плюхнулся на длинный чёрный диван. При желании здесь могли бы разместиться все шестеро; до Гоуста, предсказуемо севшего на дальний от Соупа край, было не дотянуться, и Соуп потратил несколько мгновений на то, чтобы совладать с необъяснимым и острым разочарованием от этого факта. Впрочем, быстро забыл о нём — примерно с первой же минуты мясорубки в игре. Гоуст, похоже, играл на ультрасложном режиме; неудивительно, конечно, с его-то рефлексами даже уровень выживания наверняка проще пареной репы. Зато сам Соуп подсасывал — он тыщу лет не управлял джойстиком и теперь не успевал, запаздывал с реакцией, пытаясь вспомнить комбинации кнопок. Тяжёлый немигающий взгляд Гоуста, сосредоточенный какого-то хрена на Соупе, а не на экране, делу не помогал. После того, как он феерично просрал в третий раз, Соуп отложил джойстик, выдавил слабую улыбку и начал было: — Не мой день, приятель, похоже, мне лучше… Фраза оборвалась вместе со вздохом — Гоуст поднялся на ноги и, охтыжблядь, сел рядом, практически вплотную; кивнул на джойстик, произнёс знакомым нейтральным тоном: — Ты путаешь R1 с R2. Слишком резкий старт. — Вот и покажи мастер-класс, раз ты такой умный, — обиделся Соуп и впихнул джойстик ему в руки; их пальцы столкнулись, на Гоусте всё ещё были тактические перчатки, и, в отличие от команды, он не сменил военную униформу на штатское, как если бы даже сейчас находился на работе, в строю, в ожидании боя, это вообще-то было жутковато, но Соуп невовремя и некстати нашёл это горячим, от мощного бедра рядом с его собственным шло ровное тепло, немедленно прекрати об этом думать, он потерянно приоткрыл рот, подумал, что непременно проиграл бы, продолжайся сейчас сражение… Гоуст взял джойстик, но не отодвинулся, не нажал на кнопку «повторить попытку» и не переключил своё внимание на экран. Под его изучающим взглядом лицо Соупа горело и плавилось — переносица, скула, подбородок… Нет, не подбородок. Губы. Какого хрена?.. Кажется, этот вопрос уже готов был вырваться на свободу — но в это самое мгновение раздались шаги, и вошедший в гостиную Ройс весело заметил: — Развлекаетесь, парни? Ну-ка… тут есть ещё джойстик? Гоуст немедленно отстранился, и на диван между ними плюхнулся Роуч. Ройс, взявший второй джойстик, уселся слева от Соупа. Соуп боролся с ощущением потери и необъяснимым раздражением весь первый раунд, в котором Гоуст одержал сокрушительную победу и надрал Ройсу задницу.

***

Помните, Соуп что-то там обещал про один стакан? К тому моменту, как Гас и Прайс вернулись в дом с целым противнем мяса, он успел вылакать три бутылки стаута — нужно было чем-то занять руки и оперативно вернуть себе адекватное поведение (то есть, в его случае, клоунаду). Этого количества на голодный желудок оказалось достаточно для того, чтобы поселить в нём лёгкость и решительность и заставить снова доебаться до Гоуста — единственного из них, кто не пил. — В чём дело, элти? — подначивал его Соуп. — Файф-о-клок тайм? Может, тебе плеснуть текилы в чай? — Я пью бурбон, — ответил Гоуст, хмуро покосившись на него (подвыпившему Соупу эти его предупреждающие взгляды были, впрочем, побоку). — Да я помню, — зачем-то ляпнул Соуп — и мысленно порадовался, что Ройс и Роуч, перенявший у Гоуста эстафету, были увлечены очередным баттлом: слишком уж выразительными сделались глаза Гоуста, как если бы Соуп ляпнул нечто странное, нечто, чего не должен был говорить. Или делать. Или помнить. Неловкую ситуацию помогли замять Прайс и Гас. Вместе с ними — а также с огромной тарелкой мяса, парой пачек чипсов и кучей бутылок — в гостиной сразу же стало тесновато. На диване было неудобно, поэтому решено было переместиться на пол, сев вокруг низкого журнального столика. Первые минут двадцать пили и ели практически молча, лишь изредка перебрасываясь репликами и смешками. Гоуст, закатавший маску до переносицы, теперь сидел прямо напротив Соупа, и каждый раз, когда блуждающий взгляд Соупа застревал на чужих руках, груди или губах дольше положенного, их глаза встречались — он не знал, было это чередой случайностей или намеренным визуальным контактом, который Гоуст зачем-то с ним устанавливал, быть может, чтобы показать, что он всё это замечает и что Соупу стоит прекратить. И Соуп попытался прекратить. — Ну что, парни, — брякнул он, небрежно обтирая перепачканные мясным соком и соусом пальцы о салфетку, — может, сыграем? На нём сосредоточилось пять внимательных взглядов, но он смотрел только на обладателя самого бесстрастного из них, когда хрипло пояснял, почему-то путаясь в словах, хотя определённо ещё не выпил так много: — Например, в «Я никогда не». Правила проще некуда — каждый по очереди говорит о том, чего не делал, а те, кто это делал, загибают палец и пьют. Проигрывает тот, кто первым загнёт десять пальцев… ну, или напьётся в стельку. Послышались фырканья. — А давайте, — одобрительно прогудел Прайс, — я в такое не играл со времён колледжа, наверное. А Гоуст, почему-то подумалось Соупу, должно быть, не играл никогда. — Все согласны? — деловито осведомился он вслух. И, дождавшись одного-единственного по-настоящему волновавшего его крошечного кивка, нервно пробормотал: — Тогда я начну, а дальше по часовой. Оставалось молиться, чтобы всё прошло без эксцессов.