Отрицательный выигрыш

Драко думал, что самым сложным в жизни было принимать поспешные решения, идти на поводу у своих желаний, прощать самому себе бездумные поступки. Эти изысканные пыточные инструменты всегда были где-то рядом, у горла, желающие вынести приговор его капризам. Чертова константа. Малфой опустил воротник белой рубашки, закончив с узлом галстука. Теперь он знал, о чем говорили зеркала, когда он поворачивался к ним спиной, делая вид, что не замечает громкий шепот, щедро украшенный изящным, миниатюрным орнаментом осуждения. — Ты же понимаешь, что если пазл сложится, ей первой отрубят голову? Драко сжимал кинжал онемевшими пальцами, затекшими от того, что они были стиснуты в кулак все это время, пока Забини лениво расхаживал по комнате с серебряной чашей в руках, не унимаясь, читал ему нотации. Блять. Ему ведь только это было и нужно. Присыпать открытую рану солью, надавив на нее пальцами. — Мэлл работает над этим, — Драко хлопнул ладонью по стойке красного дерева. — Завтра всё закончится. — Свадебный подарок? — смеясь и что-то жуя, не удержавшись, проговорил Забини. — Иногда мне кажется, ты ищешь способ, как можно быстрее сдохнуть. Сдохнуть? Нет. Он просто позволил достать свои органы без анестезии, прорвать ткань и мышцы, вытащить их наружу, пнуть о стену и положить обратно. Драко разрешал ей это делать. Нет. Себе. Прежде всего это был он, тот, кто осмелился протянуть руки к своей же собственности, запертой на ключ. Грейнджер была его маленькой прихотью, заплетенной в терновый венец. — Давно всё решил, да? Драко сложил белый хлопчатый платок, поместив его на положенное место во внешний карман своего пиджака. Да. Давно. Еще в кабинете у Ургуса, отсчитывая галеоны. Ведь восходящим королям на клетках обязательно нужна королева.

***

Гермиона думала, что ее свадьба будет не такой. В ее голове был вычерчен совсем другой план, где шелест платья и звонкий стук бокала о бокал, откуда выпрыгивают пузырьки шампанского, перекрикивают мокрые поцелуи молодоженов, на которых совсем не обращают внимания гости. Но даже в этом сценарии были неточности. Потому что она не могла представить, что выйдет замуж за Драко Малфоя. По крайней мере, случись так в мире, где нет войны, это был бы скорее напряженный прием двух кардинально разных полей, что сдерживают шаровую молнию. Гермиона поправила волосы, разглядывая свое отражение в зеркале. Ее глаза были красными от слез. На щеках бледный румянец, как будто ее вырвали из сна, набросив на тело тонкое белое платье на бретельках, и подтолкнули ко входу в ванную, дав несколько минут на… размышление. На самом деле у нее было достаточно времени, и все же она не раздумывая сказала «да». Ее руки коснулись мокрой раковины, размазывая капли по холодному мрамору. Возможно, если бы люди не предприняли попытку построить вечный двигатель, крупье не раскручивал бы рулетку, облизывая губы в предвкушении. — Темная магия? — переспросила гриффиндорка, прижав раскрытую книгу к груди. — Чистокровные иногда связывали свою кровь с кровью своего партнера, — Драко прошелся пальцами по корешку книги, запустив их внутрь страниц. В библиотеке было тихо, но кажется, это движение его пальца было таким громким, словно скрип пушек, готовых вот-вот выстрелить, — так проще было… — Контролировать? — девушка вздернула левую бровь, прокручивая в голове тот ритуал, что упомянул Драко, где на двадцать седьмой странице расплывался текст. Гермиона склонила голову, всматриваясь в переплетение маленьких искринок в его глазах, моментальное соединяющихся одна с другой. Она и вправду была в него влюблена, если замечала эти искрящиеся точки и скорость, с которой они загорались, осыпаясь по коже его лица, медленно переходя в поднятый левый уголок губы. — Никто не говорит о контроле, — гриффиндорка медленно поднялась на носки, потянувшись к его лицу. О чем там было? Контроль? — Если копнуть поглубже, то за всеми этими историями определенно скрывается что-то до ужаса извращенное. — Например. — Ты же знаешь, — лукаво, как ребенку, сказал ей Драко, накрутив на палец ее кудряшку, — они были слишком падкие на маглорожденных. В средневековье их часто отлавливали и продавали на общественные работы. В бордели. Маленький ритуал помогал их найти и вернуть, — Гермиона расширила глаза в понимании, почувствовав, как задрожала его грудная клетка от смеха. — Что? Такого не написано в истории Хогвартса? — Значит, — девушка приложила руку к значку на его учебной форме, очерчивая пальцем серебряную змею, — это можно считать нормой? Мешать свою чистую кровь с кровью маглорожденных? Гермиона часто ловила себя на мысли, что становилась одной из тех девушек, соблазнительно касающихся маленьких деталей, которыми дорожили парни. Драко это нравилось. Она видела. И ничего не могла с собой поделать. Потому что это было правильно. Честно. Естественно. — Скорее аномальным явлением. — Ты ужасен, — на выдохе произнесла гриффиндорка, оставив это слово под его скулой, позволив стекать по шее, исчезнуть в вороте рубашки, раствориться. — Тебе так нравится, — хмыкнул он у ее уха, прикусив металлическую застежку ее серьги, — разве нет, Грейнджер? Гермиона подняла голову как по команде, доверившись какому-то внутреннему чувству. Драко стоял в проходе, в черном костюме, с уложенными волосами и букетом белых лилий в руках. Возмутительно, несправедливо красивый. Гермиона, кажется, не дышала. Не могла себе этого позволить. Из-за того, с какой жадностью он смотрел на нее, блуждая взглядом по очертаниям фигуры, заставляя менять цвет лица на ало-красный на самых краешках ее щек. — Нервничаешь? — Немного, — призналась девушка, стирая за собой тянущиеся следы мурашек по голых руках. Драко подошел сзади, коснувшись голой полоски кожи ее правой ноги, прочертив по разрезу платья. Снизу. Вверх. Гермиона откинула голову на его плечо, сосредоточившись на деликатных узорах, выводимых его пальцем по внутренней стороне бедра. Внутрь. Обратно. Обводя по кругу крошечную родинку. Бесхитростно. Восхитительно. С удовольствием. — Посмотри на себя. Ты красивая, — поцелуй, как и само слово, пришелся на плечо, — охуительно красивая. Гермиона была зла на него за то, что он пользовался всеми уловками, которые она когда-то давно отдала, не спросив за них цену. Она любила слушать его с хрипотцой голос, когда он искусно заполнял каждую клеточку ее тела приятной дрожью. Так легко было прощать ему все. — Это, — произнес Драко, скользнув по ее руке, все еще смотря ей в глаза через отражение в зеркале. Он щелкнул по цепочке пекторали несколько раз, нахмурившись, — будет жечь. — Знаю. — Будет больно и страшно, — продолжал Драко шепотом, как будто уговаривал сесть в машину, где нет тормозов, и врезаться на всей скорости в дерево, а она была такой дурочкой, что можно было даже не прятать в кармане билет в один конец, — но я рядом. — Я знаю. Малфой прикусил кожу на ее скуле, успокаивая ее нервозность болью. В последнее время то, как он умел оставлять на ней неизгладимые следы, превращалось в нечто, что делало его особенно близким. Последствия старых пыток с исключительной настойчивостью зашивались в старые раны, протаптывая дорожку для новых. — Идем? Гермиона забрала у него букет лилий, взяв его под руку. С ней Драко трансгрессировал плавно, осторожно, почти незаметно, будто она была маленькой капелькой дождя, что мог снести сильный ветер, ударивший в лицо, как только ноги коснулись земли. — Где мы? — девушка протерла рукой глаза, привыкая к кромешной темноте. Она все еще верила в то, что солнце должно просиять из-за серых туч в такую ночь. Скорее всего, она слишком сильно хотела верить в силу хороших знаков. — Почему так тихо? Это кладбище? — Нет, Грейнджер, — палочка Драко вспыхнула, осветив часть его лица, — это церковь. Видишь дорожку? — он указал в сторону здания, силуэт которого враждебно маячил перед глазами. Гермиона вздрогнула, ощутив прохладный поток на своих костяшках. — Что ты делаешь? — На всякий случай, — Драко сделал несколько движений кистью, пустив маленький огонек в центр ладони. — Не хочу, чтобы тебя украли, — хмыкнул он и звучал утешительно, облегчающе. Что, если бы он действительно нашел выход? — Я считала, что кража невесты на свадьбе к счастью, — пожала плечами Гермиона, осмотрев небо, на котором не горело ни одной звездочки. Как будто весь мир был сегодня против них, зная, что они собираются сделать. — Не в нашем случае, — она не увидела в его глазах эти ожесточенные обстоятельства, которые они старались предотвратить, но этого было достаточно, чтобы понять, что эта ветка сюжета была не для них. И не про них. Они только делали вид, что стоять у обрыва на головокружительной высоте — безопасно, и нет шанса сорваться вниз. Драко потянул девушку за собой, пробираясь сквозь высоко поросшую траву, в которой скрывалась церковь. Один этаж с круглыми каменными опорами, обветшалой крышей, согнувшейся под натиском упорного ветра. И парадная дверь, выстланная небольшими мраморными квадратиками, поднятая на несколько ступенек. — Ничего не бойся, — Драко остановился, не отрывая взгляда от двери, — я буду рядом, — Гермиона намеревалась ответить, но он только усмехнулся, перебив ее, — ты знаешь. Малфой вывел несколько рун у замка, и тот щелкнул, как щелкает шкатулка, к которой случайным образом подобрали пароль, и дверь без малейшего сопротивления открылась. Полоса света прокралась вперед, осторожно отодвинулась, впуская их в пропахшую ладаном колокольню, и исчезла в старой, разваленной комнате, что хранила в себе небрежно сгустившиеся вечерние тени, прячущиеся по углам. Гермиона сделала глубокий вдох, впившись ногтями в ладонь Драко, помедлила, задержавшись на пороге церкви, дав себе шанс на отсрочку. И, как будто зная, о чем она думала, дьявол толкнул устрашающий колокол под потолком, и девушка переступила порог, почувствовав, что ее окружила тьма. Она выронила букет. Лилии завяли. У входа в трапезную вспыхнули свечи. В нос ударил густой, тягучий аромат смолы и разбухший от воды запах хлеба. Интересно, сколько крошек им понадобится, чтобы вернуться? Девушка посмотрела себе под ноги. Лепестки черных роз тянулись к святому престолу, за которым стоял Забини, сложив руки за спиной. Он был в таком же костюме, как и Драко, но менее официальном. Лицо Блейза ничего не выражало. Он буквально на несколько секунд встретился с ней взглядами, слегка кивнул головой и указал рукой на устланный шелковой платой престол, где стояла чаша, дискос, серебряный кинжал и припудренная золотом металлическая шкатулка с причащениями больных. Так странно было видеть Забини здесь. Среди всех этих вещей. Она не помнит, чтобы он фигурировал в новостных лентах или был на слуху. Потому что только Драко мог привлекать к себе вселенское внимание любых сторон, с невероятным интересом наблюдающих за ним. Гермиона отбрасывала носком туфли прилипающие к ней лепестки роз. Она мысленно задала вопрос, пересиливая себя: каким могло бы быть ее будущее, согласись она тогда на Астрономической башне? Была бы их свадьба похожа на эту, у порочного алтаря, на который падал слабый свет, с усилием просачивающийся сквозь стеклянную мозаику, представлявшую собой расписной купол из тысячи переплетений цветных фрагментов стекла? Разве прозрачное панно не должно было быть частью чего-то божественного? Даже если божество не сошло на землю в этот вечер. Но ответ лежал на поверхности грубых узоров силуэта женщины в красном плаще с распростертыми руками, по обе стороны от которой летали два ангела. Глаза их были широко открыты, рты заклеены. Гермиона отвернулась, потупив взгляд. Сердце сбилось с ритма. Ей казалось, что они смотрели на нее, осуждая. Драко остановился у ступеней, полный решимости прогуляться по тонкому канату с закрытыми глазами. Впервые. Гермиона подумала, что Бог в своей печали должен был быть одинок, столкнувшись с миллионами предательств, совершаемых под расписанными им сводами неба. Он должен был дать выбор всем, но не им. Если это не одна из тех предначертанных игр, исход которых неизвестен даже тем, кто доиграл до конца. Забини приподнял рукой крышку металлической шкатулки, выпустив оттуда сияние и отзвук, похожий на барабанную дробь. Драко так поспешно выдернул из нагрудного кармана платок, бросив его под ноги, что она с трудом могла уследить за тем, как менялись лица ангелов и что сейчас делал Блейз, пока он не заговорил, прорезав эхо дрожащей фрески своим голосом: — Тот, кто родил себя сам, дух, непостижимый рождением своим, сам сотворивший прикосновение свое к челу твоему, он положил начало себе. Гермиона посмотрела на Драко, взволнованно задергав ногой. Тьма выжидала, пряталась в этих деталях, под плащом, в жемчужных крыльях ангелов, что носили по ним траур. — Сегодня отрекся от вас! — она вздрогнула при этих словах, посмотрев на Блейза, чей голос, словно чирк зажигаемой спички, озарил церковь изнутри, демонстрируя бесформенный, иссохший, мертвенный вид комнаты. — Просто маленький ритуал, Грейнджер, — прошептал Драко — до боли знакомое условие. Больше нельзя вернуться, подписав соглашение с дьяволом, — это нормально, что тебе страшно. Все, что знала Гермиона о тьме, это то, что та представляла собой жаркий диск, опороченный холодной водой, всплеском, ледяным хлыстом града. Она не могла представить, что темная магия будет такой… такой жаркой. Соблазнительно пугающей. Как похоронный звон в теплый летний вечер, на время заглянувший в окно и прошедший мимо. — Всех уберегающих, но спасающих только некоторых, — эти строчки царапали тишину, в то время как тень медлила, рассматривая ее со всех сторон. Оценивала, — отвергни меня! Никогда она еще не видела таких похожих друг на друга контрастов. Как будто это маленькое предательство в запечатанном ларце на Фаворской горе требовало впустить его внутрь. Как грех уже вовсю стучал в дверь исповедальни. И эти разногласия закручивались по спиральке тающей свечки, несущей свой хвост высоко к потолку, где осыпаются щеки Вселенной, что проиграла в наперстки Богу. — И когда отвергну я в молитвословии вечер свой, возвратится ад к душе моей. Фразы были четкими, тяжеловесными, отвратительно громкими. Они хлопьями падали ей под ноги, вывернутые, насмешливые, готовые ослепить тьму, но это даже не было похоже на оскорбление. Да, было в молитвах что-то от безысходности и всемирного света. — Сияющий как солнце, сжигай свет и воссеивай святых в преисподней. Гермиона вздрогнула. Что-то коснулось ее плеча. Оно играло с ней. Шептало на ухо. Насмехалось. Появлялось. Исчезало. Дергало за платье. Оттягивало волосы. Стрекотало где-то поблизости. За спиной. Между ними. Пока Драко крепче сжимал ее руку так, что было даже больно. — Заведу сегодня небо и землю свидетелями против вас, — строго и беспристрастно заключил Блейз, и, закончив, тьма стерла скатившуюся по ее щеке слезу, шепнув на ухо одобрение. Последняя строчка, что отделяла ее от света, за который она цеплялась бешеной хваткой отчаяния, исчезала. Как будто они действительно собрались здесь почтить память Бога. И не было ни одного ориентира, чтобы выбраться, потому что тьма вовсю облизывала веки. — Повторяй за мной, — напомнил ей голос, лишенный эмоций, откуда-то из тьмы. — Ты слышишь? — она обернулась, Драко уже держал в руке кинжал. — Повторяй за мной, ладно? — Да, — ответила девушка, чувствуя, что даже свет был готов предпринять попытки прикончить ее. Потому что природа не может позволить свершиться тому, что не задумывалось. Ее угроза скользила по лезвию кинжала, расползаясь слухами по всей церкви. Убей. Драко сделал глубокий надрез на ладони, ослабив магический узел, связывающий руки, и вылил кровь в серебряную чашу. Много крови. Гермиона поморщилась. Ей на физическом уровне стало плохо. Слишком глубоким был надрез. — Моя кровь — это твоя кровь, — произнес Драко точным, выверенным тоном, передав ей кинжал. У Гермионы горели щеки, по коже бежали мурашки. Каждая строка вызывала взрыв ужаса в ее теле, отдаваясь где-то в чувствительных точках, рядом с тонкими венами. Оно захватило ее разум, ноги, все тело. — Твоя кровь — это моя кровь, — Гермиона провела кончиком кинжала от линии сердца к линии жизни, ужаснувшись тому, как быстро потекла по ее руке кровь, часть которой падала в чашу, другая стекала по локтю. Пространство вокруг нее сгущалось. Гермиона почувствовала металлический запах смерти. Из руки выскользнул кинжал, как будто кто-то нежно забрал у нее его, считая, что она настолько безумная, что решится перерезать себе горло у алтаря, стоя в белом платье. Да. В голове роились именно эти мысли. И что-то очень темное решило ее спасти, отдав душу целой и невредимой. — Моя боль — это твоя боль. — Твоя боль — это моя боль, — прохрипела Гермиона, царапая ногу своим ногтем, чтобы сместить поначалу робкие ожоги в месте, где она прошлась кинжалом. Драко макнул палец в чашу, собрав им темно-густую жидкость. Кровь. Их кровь. Цепочки на ее запястье затрепетали, начав биться друг об друга с невероятной скоростью, накаляя серебро. Жжется. — Моя смерть, — он на секунду запнулся, решительно на нее посмотрев, и, дотронувшись до выемки в подбородке, прочертил линию по шее, затронув ключицы, остановившись у впадинки на груди, — это твоя смерть, — шепотом закончил Драко, так тихо, чтобы даже стены не смели подслушать. Гермиона негромко вскрикнула, пошатнувшись на месте. В глазах заплясали искры. По контуру их крови точно прошлись зажженной зажигалкой. И места, отмеченные кровью, начали гореть. Действительно гореть. Все тело, начиная от шеи, заканчивая кончиками пальцев на ногах. По сравнению с этой болью пульсация в районе запястья почти не ощущалась. — Твоя смерть, — она запнулась, чувствуя, как по щекам бегут слёзы, а тьма продолжает гладить когтями по плечам, — это… это моя смерть. Откуда-то зазвенел колокол, предупреждая всю церковь о свершившейся несправедливости. Что-то схватило ее за горло. В здании потухли свечи, разбросав искринки тающего света по залу, вместо них повесив на гвоздь гроздь сумерек. Гермиона согнулась пополам, откашлявшись. Ей казалось, она могла выплюнуть сажу, горящий комок, что-то, что разгоралось внутри. Липкое, тягучее, как стекло. — Не надо, — предупредительно крикнул Блейз, — убери палочку. Она справится. Витражное окно закрутилось перед глазами. Воображение рисовало ангелов, на лице которых смеялись рты и плакали глаза. Мрачный вид Драко. Огнистый ком. Блейз что-то говорил о тайне, выборе, о том, что смерть породит смерть. Гермиона не могла разобрать этих слов, только какие-то обрывки, долетающие до ее сознания вместе со жгучей, ровной линией каленых искр, что распространялись от подбородка к впадинке на груди, растапливая кости грудной клетки. — Уходим, — сказал Драко куда-то в макушку ее головы. Гермиона схватила себя за горло в попытке успокоить резкие нотки подступающей истерики, проткнувшей барабанные перепонки. Почему-то в этот раз хлопок был резким, удушающим. Она упала бы, если бы не Драко, удерживающий ее за пылающие в костре руки. Лопатки ударились о стену, и кто-то будто разорвал обжигающие тело силки, позволив ей сделать вдох, забрать частичку жизни у Драко, коснувшегося ее губ своим языком. Чувственно. Горячо. Мокро. Как вынести приговор ломке, застав ее на месте преступления. Было непонятно, куда без следа испарилась темнота, в какую точку перетекла магия, вывернув боль в наслаждение. Вся тяжесть осталась у алтаря или самоуничтожилась на мелких трещинах ее губ, которые оттягивал Драко. — Я, блять, так скучал, — это прозвучало так, как возвращение домой. Драко оторвался на секунду, чтобы сделать небольшой глоток воздуха, еле ощутимый. Поймать ее разочарованный стон, просящий взгляд и нужду. Гермиона притянула его за шею, вернув телу кислород, тьму, желание. Неважно. Что-то, что сейчас меркло на фоне закипающей крови на ее подбородке. Откровенная сладость, ядовитая, бескомпромиссная. Магия Драко. Та часть его силы, которую до боли необходимо любить тайно. — Я сильнее, — наконец произнесла девушка, распробовав во рту металлический вкус. Она уперлась ладонью в его грудь, слегка отстранившись. Прервать на одну секунду, даже если до зари осталось недолго. Черт. Он был весь в крови. В своей. Ее. Когда он избавился от пиджака? — Не думай, — его рука легла ей на подбородок. В его пальцах определенно был запечатан грех, по-настоящему могущественный, где-то в завитках, откуда выделяется порох. Что-то упало на пол. Гермиона наступила каблуком на кусочек стекла, что хрустнул под ее весом. Ее тело оторвалось от пола, каким-то образом оказавшись на столе. Драко откинул ее голову, сжав шею рукой. Это маленькое действие было таким… таким потрясающим. Его щетина раздражала кожу, как платье, что подымалось при его резких движениях, растирая ее до боли. И это было именно то, что ей необходимо: быть обожженной. Полностью. Содрать с себя кожу, чтобы стать ближе. Драко прикусил ее сосок, оставив на платье мокрый след и, скорее всего, гранатово-красный, потому что он начал щипать, как будто она ходила без футболки зимой, зарываясь по горло в сугробы. Ничего подобного в жизни она не испытывала. Магия циркулировала по телу, коже, чувствительным точкам и венам. Эта сила была его. Ее. Гермиона могла удержать на плечах весь мир, цепляться пальцами за пустоту, облизывать языком мрак. Как что-то поразительное, а между тем запретное, не имеющее права существовать. И теперь оно было везде. В каждом движении, поцелуе, беспечно брошенном вздохе, скользкое на небе, пульсирующее в руках, стянувших за тонкую резинку ее белье. — Не здесь, — девушка осторожно перехватила его руку, услышав щелчок застежки ремня. Гермиона прикусила губу до крови. Это было кощунством: остановить его, когда она так нуждалась в нем, — в спальне, — ее голос дрожал, но не потому что она боялась, а потому что в каждую пору поместили ртутную каплю, повысив температуру до четырех тысяч, — пожалуйста. — Идем. Драко приподнял ее таким образом, чтобы она обвила вокруг его талии свои ноги. Гермиона выпила тысячи флакончиков дурманящей настойки. Не иначе. Только в этот раз правильных, на которые не действует ни одно противоядие. Ее голова опустилась на мягкую постель. Ей было так хорошо, как никогда раньше. Кто бы мог подумать, что тьма может быть такой захватывающей. Над миром простиралась ночь, за спиной Драко сгущался мрак. А она даже не думала о сожалении или раскаянии. Сейчас было жизненно необходимым царапать его кожу, облизывать большой палец и наблюдать, как закатываются его зрачки в удовольствии. — Блять, — выругался Драко, размазав ее слюну по щеке, оставив там мокрый след. Он стянул через голову рубашку, откинул куда-то в сторону и лег сверху, закинув ее ноги себе на спину. Гермиона чувствовала, как его трясет и что-то выползает из уголков комнаты, таращится на нее, пока он обводил пальцем ее сосок, оттягивая вместе с материей. Неторопливо. Издеваясь. — Драко, — Гермиона издала протяжный стон, когда по шее побежали мурашки от поцелуев и маленькие кусочки паники, давящие на кожу. Эти острые осколки были какими-то нуждающимися хмельными нотками отвлекающих маневров, перекрикивающими зловещий шепот за порогом их спальни. — Что такое? — спросил он, продолжая посасывать кожу ее шеи. Оттягивать, облизывать, покусывать. Вносить эти маленькие корректировки безумия, которые дополняли картинку. Делали ее живой и естественной. — Мне, — его пальцы коснулись ее клитора, надавливая под нужным углом, — мне кажется, — прохныкала она, двигая бедрами, подстраиваясь под его движения. — Да? — в его голосе были издевка, желание, переплетение этих подаяний, к которым она так любила прикасаться. — Я боюсь, — это должно было прозвучать как что-то действительно ужасное, с нервозностью в голосе, так, будто она знала перед прыжком, что трос был перерезан, но это было похоже больше на то, что она боится, что он остановится. Даже если знала, что он не сможет ей отказать, неважно, какой стороной упадет монета, — что это плохо закончится. Их свадьба была спонтанным решением. Катастрофой. Пепельным облаком, в котором они создали уничтожающие все вокруг искусственные заряды, став частью грязной грозы, чей вулканический шлейф заглатывал все вокруг. — Тогда я буду ждать тебя у ворот в самый ад, — хмыкнул он за секунду до того, как когда-то разбившаяся на осколки уверенность вспыхнула, затопив зрачки. Драко притянул ее за подбородок, облизав нижнюю губу. Прежде, чем она опомнится, передумает и сбежит. Прежде, чем она поймет, что им уже не спастись. Поэтому преисподняя расширила глотку свою и разинула пасть.