Descending down the Opera

      "В один момент Эрик решил, что будет легче пойти у Даае на поводу. Стать ей другом, учителем, фигурой, связанной с её отцом.       Какая разница?       На что ещё ему рассчитывать?       Когда находишься в одиночестве и отчаянии слишком долго, забываешь об этом, но любое случайное добро, происходящее в такой безрадостной жизни, возвращает это осознание особенно остро в секунду, когда оно ускользает из рук.       Кристин уходила каждый день. Если у Эрика был шанс сохранить эту связь между ними, её присутствие, он пошел бы на что угодно, даже если от собственной лжи, такой лжи становился сам себе противен.       Ему хватало хотя бы этого, должно было хватать.       Они закончили утреннюю репетицию, вот-вот начнет просыпаться и Опера. — Значит не зеленый, - прокомментировал он, изучая взгляд девушки, их нефритовый оттенок, сверкающий при виде зеленых гвоздик.       Зелени всегда хватало в таких подарках Ангела, но сегодня он целиком заполнил грим-уборную цинереями, листьями папоротника и букетами зеленых гвоздик и хелеборуса . — Как Вы узнали? - Кристин была сбита с толку этим предположением учителя.       Это продолжало выглядеть как чудо, особенно с учетом того, что за окном дожди не переставали неделями, а в её артистической время от времени наступала не просто весна — Ангел устраивал здесь сады Эдема, выгоняя из жизни Даае любой холод, кроме прохлады, которой веяли цветы.       Тем более жаль было, когда они увядали. Несколько раз они исчезали сами по себе — Кристин не успевала убрать их, когда приходило время. — Я пойму, когда добьюсь того, чего жду, - ответил Голос.       После Травиаты прошло чуть больше двух недель. Даае почти удалось убедить себя, что она просто заигралась, что это была роль, как и обычно — чувства ей не принадлежавшие.       В одни мгновения Эрику казалось, что Кристин чуть дальше отодвигает собственный траур, а в другие он не мог разобраться в причинах её потерянности, сколько бы не пытался выяснить.       Она стала носить зеленый. Случайно ли, быть может по просьбе женщины, которую зовёт матушкой, а быть может по тому, что невозможно было видеть цвет её глаз и не думать о том, насколько он ей идет, а Даае провела достаточно часов перед зеркалом, интуитивно находя источник голоса своего учителя.       Всего лишь лишняя заколка в её прическе в один день или лента, пришитая к подолу привычного графитового платья в другой, воротничок рубахи или пуговки на рукавах.       Эрик сделал предположение, но не преуспел. Он не смог бы даже самому себе объяснить как, но он понимал, что благодарности и интереса Даае недостаточно, чтобы подтвердить его правоту на счёт цвета.       Хелеборусы росли зимой, на Рождество и иногда на Пасху, ранней весной. Вскоре праздники. Это было чудом — видеть эти цветы, не потому что их растили в теплицах, но потому как они были способны цвести на морозе. — Я вдруг вспомнила, что не видела их с детства, - заговорила девушка, - То есть видела, разумеется, но не в праздничном интерьере, - исправилась она, - Ими любила украшать дом моя мама.       Кристин поджала губы. Печаль на её лице больше напоминала задумчивость. Почему-то мысли о матери никогда не причиняли ей столько боли, сколько воспоминания об отце и её переживания о мадам Валериус. Призрак спросил почему. — Она любила меня сильнее, чем можно себе представить, - ответила Даае в полном спокойствии, - Наверное мне досталась вся любовь, какая была должна, и она ушла. В свою очередь я не знаю человека более любимого, чем мама. Было больно сначала, разумеется мне не хватает её, но она дала мне больше, чем кто-либо получал в этом мире. Я не знаю почему её смерть не стала причиной моего ужаса, мсье, если быть до конца откровенной. Но её жизнь была полна, и моя с ней тоже. Она никогда ни о чём не сожалела и была счастлива.       Кристин перенесла вазу хелеборусов ближе к зеркалу и туалетному столику, опускаясь рядом, продолжая перебирать цветы кончиками пальцев. — Отцу повезло меньше. Ему не хватило бы с ней и всей жизни, по его словам. Надеюсь он счастлив теперь.       Зеленый был цветом жизни и обновления. В средневековой христианской традиции — цвет жадности и искушения, у Дьвола были зеленые глаза.       Отец утешал себя мыслью о том, что попав на небеса, он окажется снова с матерью Кристин, а Кристин пыталась довольствоваться мыслью о том, что ей был послан Ангел. Достаточно его в том виде, в котором Даае общается с ним, или нет.       Сегодня он был уверен, что угадает с цветом своего подарка, пускай и довольно необычным, но увы. Удивительно, что он тем не менее случайно преподнес жадности своей ученицы именно этот цвет.       Цветы не были для неё невинным жестом, и она не приписывала им романтического подтекста. Они являлись доказательством того, что он в самом деле был здесь.       Полуприкосновение кончика носа белой маски в коридоре той ночью, когда Кристин столкнулась с Ангелом Музыки впервые лицом к лицу, было фантомным, настолько неосязаемым, что поверить в то, что Даае выдумала это ощущение, было проще простого.       Но эти цветы были здесь. Их видели коллеги на этаже, они оставляли своё незримое присутствие всякий раз исчезая из комнаты Кристин, но сохраняя свой дух, легкий аромат в воздухе. Они были прохладой в её лихорадочно горячих ладонях, когда девушка протягивала руку, чтобы убедиться — лилии, акации, османтусы были настоящими. Их оставил её учитель.       Он не был человеком, но его присутствие оставалось реальным. И оно принадлежало ей. Каждый глоток горько-сладкого воздуха, пропитанного травами. — Я люблю зеленый цвет, - сказала Даае, - Спасибо. За этот подарок особенно. — Сделай для меня кое-что.       Она не смотрела на него, но находилась достаточно близко к зеркалу, чтобы Эрик мог рассмотреть Кристин.       Светло-салатовый. Посреди ноября. Мир засыпал, вскоре наступит долгая черно-белая ночь, а в Даае вдруг понемногу появлялся цвет. Потрясающе как сильно он ей шел. Зеленые глаза на контрасте казались изумрудными, когда девушка надевала этот оттенок. Они становились почти темными, как лес в сумерках.       Она была права, праздники в самом деле настанут очень скоро. У них было время для ещё одного подарка. — Поделитесь своими цветами, - произнес он.       Глаза Даае загорались не как у него, такой свет не назовут дьявольским и им никого не напугать, но он давал понять насколько темными были её глаза прежде. Темными в ином понимании, это касалось не их цвета.       Она замерла в ожидании, как кошка, поймавшая взглядом движение светового блика.       Эрик взглянул на карманные часы, а затем поместил мостик скрипки на плечо.       Зазвучал его инструмент.       В Ваших играх, друзья, прошу, позвольте принять участие!       Приходилось закрыть глаза. Кристин была очаровательна сама по себе. Просто потому что была молода и отменить очарование юности даже траур не мог.       Но она преображалась, когда пела, становясь абсолютным совершенством. Если мужчина хотел продолжать убеждать себя, будто такой связи ему достаточно, нужно заставить себя наслаждаться одним только её пением.       Никто не пошел по моему следу, я покинула дворец при свете дня.       Сама музыка Амбруаза Тома будто прокрадывалась меж цветения, созданного Ангелом в артистической комнате Кристин, пробираясь к свету.       От слёз ночи земля оставалась влажной, и жаворонок перед зарей застыл в воздухе.       Это была одна из особенно любимых каденций Эрика. Короткий миг красоты перед сценой безумия Офелии. Зарождающаяся печаль, сменяющаяся красивейшей трелью, витиеватой и звонкой. Эта каденция открывала серию других, крайне сложных, завораживающе красивых.       Нежная клятва связывает нас друг с другом! В обмен на моё он отдал своё сердце. И если кто-то скажет, что он избегает воспоминаний обо мне, не верьте этому! Нарушь он слово, я потеряла бы рассудок!       Возможно она ещё не готова, быть может это была судьба, что стук в дверь простучал прежде, чем Даае начала арию из последующей сцены, сцены безумия Офелии.       Стук был столь инородным, непривычным и неожиданным, что Кристин замолчала от удивления, и только со вторым стуком поняла что наделала.       Они никогда не обсуждали ничего бурно с её учителем в рабочие часы театра. Было очевидным, что это только повредит Даае — её станут считать сумасшедшей в лучшем случае, в худшем, с учетом всеобщей веры в Призрака, ведьмой. К тому же ей всё ещё не было привычно петь что-либо помимо партий хористов при коллегах, или когда те находились за стеной.       Но сегодня, этот цвет, эти цветы, интонация Ангела почти провоцирующая заставили её забыть обо всём, о мире вокруг, о том, что их могут услышать.       Третий стук заставил Кристин сорваться с места и поспешно открыть дверь.       Оба Дебьенн и Полиньи, действовавшие тогда директора Оперы, были в той точке взаимодействия с Призраком, когда не имело значения кому отдать приказ — он исполнялся в любом случае, но Полиньи всё же был более сговорчив и суеверен.       Именно его фантом ожидал увидеть на пороге гримерной Кристин. — Мсье, - опешила она. — Пели Вы, мадемуазель? - спросил он, - Тома, арию Офелии.       Эта стена не позволяла видеть дверной проем, но там очевидно образовалось небольшое столпотворение. — Да, - обескураженно ответила Даае.       Директор помолчал несколько секунд, с недоверием окидывая девушку взглядом. — Прошу прощения, господин директор, я не хотела никого побеспокоить! — Реми, - Полиньи обратился к секретарю, прерывая извинения, - Найдите, пожалуйста, господина Дебьенна и пригласите Габриэля в наш кабинет. Как Вас зовут, мадемуазель? Даае? Необычная фамилия. В любом случае, это Божье провидение, что Вы скрывали свой талант так долго, и именно сегодня решили не нарочно раскрыть себя! Мы были в панике все выходные и всё утро. Мадемуазель Сейду покинула Францию, после пятничного выступления на той неделе. Сеньора Карлотта осталась без дублерши.       Избавиться от любой сопрано было делом пары записок, начирканных женским почерком. У Призрака была помощница, готовая время от времени писать для него такие письма. Мадам Жири была лучшим из компаньонов хотя бы потому что никогда не задавала вопросов, с признательностью принимая благодарности Призрака Оперы, когда она помогала ему.       Суть его сотрудничества с Жири была проста — он дал слово, что единственная любовь этой женщины, её дорогое дитя, станет "императрицей", по меньшей мере знатной, уважаемой дамой, и исполнял его последовательными продвижениями крошки Мег Жири на карьерном пути.       Барышня и без него была очаровательна и талантлива. Возвести такую в корифеи ничего не стоило, нужна была лишь своевременная поддержка сильных мира театра, чего не могла позволить себе мадам, и чем располагал фантом.       Сейду была заменой Карлотты. Она не обладала таким влиянием среди патронов Оперы, большинство из них были заняты дивой, однако отыскать нескольких из них, кто бы бы счастлив предложить певице любовь, брак и побег, не составило труда.       Сейду исчезла потому что Призраку Оперы было так угодно с той лишь разницей, что вопреки слухам он не стал отнимать её душу уволакивая бездыханное тело в вечную тьму подвалов театра. Всего лишь привел к алтарю в нужное время, с нужным молодым человеком.       Таков был его подарок Кристин Даае на сегодня, помимо цветов. Директора в срочном порядке искали Карлотте дублершу и фантом потребовал Полиньи разобраться с "беспорядками" в коридоре артистических комнат. Директор должен был появиться через пару минут после получения утренней корреспонденции с письмом Призрака, как раз тогда, когда он заиграл для Кристин на скрипке, прося её спеть для него.

***

— Я работаю в этом театре с детства, - без приветствий заговорила Сорелли, прима-балерина Оперы, ожидая девушку, которую несколько раз при ней отчитывал хормейстер, у дверей директорского кабинета, - И уже несколько лет с Карлоттой. При мне сменилось безумное количество дублерш, моя дорогая, и то, как поете Вы, ей не понравится. — Простите? - чуть нахмурилась Даае.       Балерина вопросительно взглянула прежде, чем Кристин кивнула и позволила приме взять себя под локоть. — Почему по-Вашему, никто не сменял её на посту примы столько лет? - заговорщически начала Сорелли, - Она ведь просто изживала со свету тех, кто на прослушивании казались ей... "не безопасными". И вот девушка, из-за которой репетиции срывались на увещевания хормейстера Габриэля не раз, поёт Офелию так, будто в самом деле проводила свой последний на свете день среди цветов, на пороге зарождающегося безумия. Но разумеется господина директора и всех нас больше заинтересовало мастерство, которое мы прежде не замечали за этой маленькой загадкой, хотя должна отметить — в этом сезоне в качестве участницы хора Вы, Даае, всё же перестали доводить бедного Габриэля до белого каления. — Спасибо? - неуверенно не то спросила, не то поблагодарила Кристин. — Я хотела пожелать удачи, если говорить откровенно, - на сей раз серьезно сказала Сорелли, - Карлотта осточертела не только хористам и мышкам-балеринам. Она срывает и мои репетиции тоже, а я не привыкла допускать такого к себе обращения, - балерина развернулась к Даае лицом, - Убедитесь, что задержитесь в театре достаточно надолго. Мне впервые кажется, что мы могли бы рассчитывать на триумф актрисы-сменщицы, возможно тогда баланс сил изменится не в её пользу. Это в самом деле чудо, что Вас наняли без её вмешательства. Это всего лишь моё предчувствие, но быть может нам повезет.       Сорелли хитро ухмыльнулась, кивая Кристин на прощание. Голос наставника наконец зазвучал шепотом у неё в голове. — Поздравляю, моя дорогая.       Он мог видеть её, а она нет, но это не имело значения, Кристин всё равно могла улыбнуться ему, испытывая облегчение, услышав голос своего учителя. До сих пор она не понимала в каком напряжении находилась. Она была обескуражена радостью, которую испытала, когда исполнилось обещание её Ангела. В минуту, когда девушка менее всего этого ожидала.       Их мир стал столь замкнутым друг на друге, уединенным и личным, но теперь Ангел Музыки стал ещё более реальным. Его вера в неё оправдалась. — Как Вы это делаете? - спросила девушка, разомкнув веки. Она не хотела видеть свет или пустой холл, только слышать его, но всё равно поддалась искушению, надеясь, что ощущение его присутствия — не просто ощущение. — Я дал слово.       Она никогда не подведет его. Никогда, что бы ни произошло, Кристин хотела сказать об этом, но следом за ней вышел хормейстер Габриэль, не менее чем она удивленный тем, как всё сложилось. — Должен признаться, я менее всего ожидал услышать каденцию с приличными переходами с октавы на октаву и трелью от Вас, Даае, хоть и не могу не отметить, что этой осенью Вы звучали в хоре лучше, чем когда-либо, - озадаченно произнес он.       Полиньи посадил девушку перед директорским столом, попросив исполнить ту же арию ещё раз, будто не веря диковинке, которую отыскал, одновременно доказывая свою удачу коллегам и ища в их лицах подтверждения его успеха.       Она справилась. Впервые в жизни Кристин пела для публики классическую оперу и звучала в точности так, будто была наедине со своим Ангелом Музыки. — Репетиции ансамбля назначены на полдень, завтра. Понадобится Ваше присутствие, - всё же улыбнулся этой неожиданной удаче хормейстер, - Вам отправят либретто того, что нужно будет разучить к завтрашнему дню. Надеюсь справитесь. — Разумеется, - поспешила ответить Даае и Габриэль с кивком удалился.       Ей не хотелось кричать или танцевать от радости.       Порыв, который посылал мелкую дрожь вдоль позвоночника девушки, был неподконтрольным, почти инстинктивным. Кристин не знала как выразить свою благодарность, быть может объятия могли бы сказать за неё, но подарить их своему мастеру в ответ на этот его подарок она не могла."