***
Герман припарковал машину прямо возле знакомого подъезда, чтобы не дефилировать по двору под наблюдением несущих у окон вахту пенсионеров. Легко взбежав по трем пролетам лестницы, он тщетно старался успокоить дыхание от переполняющей его злости и вместе с тем нетерпения, пока слушал трель старого звонка. Ему пришлось позвонить в дверь дважды до того, как послышались шаги, потом пауза... Этот нахал еще в глазок, что ли, смотрит?! Герман уже набрал для первой реплики воздух, услышав, как поворачивается дверной замок. Дверь приоткрылась, он сделал движение навстречу и от неожиданности резко отпрянул назад: высокая худощавая женщина со стильно уложенной седой прической вдруг быстро вышла в подъезд и, тут же закрыв за собой дверь в квартиру, оказалась прямо перед Германом. Она стояла перед ним с надменным видом, держа руки сзади, будто защищая от него вход в квартиру, и на красиво стареющем лице ее с благородными мелкими морщинками и скорбно поджатыми губами читалось явное презрение. — Герман Владимирович? Чем обязаны? — с металлической интонацией в голосе спросила бабушка Филиппа. В том, что это была именно она, Герман не сомневался и начинал понимать Филю, считающего ее непререкаемым авторитетом. — Добрый день, — как можно мягче произнес Герман, изобразив легкий поклон. — Я так понимаю, Филипп вам обо мне говорил. Простите, как к вам обращаться?.. — Не утруждайтесь, господин Венский, это совершенно ни к чему. Не беспокойтесь, Филя прекрасно научился лгать, и о вас он не распространялся. Вас же это волнует, не так ли? Я видела визитную карточку в его вещах. Если точнее — он хранит ее под подушкой. Она сделала многозначительную паузу, и презрение на ее лице дополнилось едкой улыбкой. Герман не был готов к этому разговору. При обширном опыте участия в судах и острых дискуссиях, Венский чувствовал перед ней беспомощность и с трудом подбирал слова: — И все же... не могли бы мы пройти в квартиру? У Филиппа отключен телефон, и я пришел, чтобы с ним поговорить. Я понимаю, что... — Что вы понимаете?! — не выдержала она переполняющего ее возмущения. Ей явно хотелось перейти на крик, но опасаясь, что разговор будет слышно в квартире, она, как могла, понижала голос, из-за чего слова звучали подобно агрессивному шипению: — Что вы знаете о нем, вы... подлец и развратник, ради собственной похоти надругавшийся над тем, что вам не принадлежит! — Позвольте, но все совершенно не так... — окончательно растерялся Венский от такой внезапной атаки. — Замолчите! — казалось, она готова была Венского ударить. — Вы даже не представляете себе, что натворили! Вы и близко не способны оценить уровень таланта Филиппа, иначе бы не осмелились даже приблизиться к нему! Бедный ребенок уже чуть не погиб однажды, и только творчество удержало его на этом свете! Но вы бесцеремонно влезли в его жизнь, разворотили все своей дешевой пошлостью, и что вы предлагаете ему взамен?.. — Например, научиться на этом пошлом свете жить! — явно приходя в себя, в том же стиле резко ответил Герман, задетый ее оскорблениями и уничижительным тоном. — Вам не кажется, что этому ребенку в его возрасте пора бы понять, где он находится? Вы хорошо себе представляете, каким образом Филипп будет свой талант реализовывать, вдруг оставшись без нянек и чьих-либо инструкций, или вы такого даже не допускаете?! — Пусть вас это не беспокоит, господин Венский, не нужно имитировать заботу, не передо мной вам ею прикрываться! Филипп справился один раз — справится и во второй! — Что значит «во второй»?! — сделал шаг к двери Герман, но женщина не двигалась с места. — Я просто прошу дать мне возможность с ним поговорить! — Вам отказано в просьбе, господин адвокат. Мое право не пустить вас в свой дом, не так ли? Это был какой-то абсурдный спектакль, но, похоже, Герману ничего другого не оставалось. Он должен был подумать, что делать ему дальше и, возможно, найти в себе силы, чтобы больше сюда не возвращаться. И пускай эта богемная сумасшедшая семейка разбирается со своими аномалиями сама! Он спускался по лестнице, и все это время агрессивная бабушка стояла перед своей дверью и смотрела ему вслед, вероятно, желая убедиться, что Венский покинул дом. Когда хлопнула дверь подъезда, Маргарита Львовна, стараясь производить как можно меньше шума, скользнула в квартиру, но, оказавшись в коридоре, наткнулась на застывший, вопросительный взгляд Филиппа. Он стоял в дверях гостиной бледный, похудевший, обессиленный, и только огромные глаза с нездоровым блеском смотрели прямо и безжалостно. — Кто это приходил, бабушка? Бабушка, кто приходил?! — Филипп! Кроссовки!.. — но его уже не было в квартире. Развернувшись со стоянки, Герман направлялся к выезду из двора, когда, уловив какое-то движение в зеркале заднего вида, он увидел Филиппа. Филя был одет в ту же куртку и джинсы, в каких видел его Венский в последний раз в аэропорту Стамбула. Через лужи на грязном асфальте он бежал босиком, подпрыгивая на здоровой ноге через каждый шаг за набирающей скорость «Ауди», крича что-то на ходу. Резко затормозив и выскакивая из машины, Герман успел лишь подумать о том, что было бы, если бы он не взглянул в зеркало? Сколько бы Филя вот так пробежал?.. — Герман! — с ходу прыгнул на него Филипп, едва не сбив с ног и заставив резко развернуться, чтобы, поймав его в объятия, усадить на капот. — Я люблю тебя! Забери меня с собой! — кричал Филя на весь двор, прижимаясь непривычно хрупким, крупно дрожащим телом, не давая вставить ни слова. — Я буду самым незаметным! Меня никто больше рядом с тобой не увидит никогда! Только не бросай меня, Герман, я без тебя умру!.. — Да кто ж тебя бросает, дурачок? — изо всех сил сжимал его в руках Венский, с трудом сдерживая нахлынувшие эмоции и чувствуя, как ходят ходуном его ребра то ли после забега, то ли от прорывающихся рыданий. — Успокойся, Филеныш, все хорошо, я с тобой. Вот так, вот так, подыши... Сам подумай, куда я тебя заберу, мне на работу сейчас нужно. Давай я заеду вечером... Все-все, я понял! — сразу сдался Герман, когда Филя, не разжимая рук, отчаянно замотал головой. — Садимся в машину? Оказавшись наконец в салоне, Филипп затих, сидя на пассажирском кресле боком с поджатыми ногами и страдальчески на Венского глядя. — Почему ты не отвечал на звонки, попрыгун? — пытался улыбаться ему Герман, рассматривая всклокоченного, зареванного Филю с заострившимся подбородком и глазами, которые теперь, казалось, занимают половину его лица. — Провокатор ты мелкий! — Я не мелкий, Герман! Это только так кажется! — обиженным тоном произнес Филипп, и, несмотря на серьезность ситуации, Венский не смог сдержать теперь уже откровенной улыбки. Не понимая причины веселья, Филя с той же обидой сообщил: — Мой телефон в чемодане был, а чемодан я потерял! — Что, целый чемодан потерял? Ты же за собой его катил, когда в самолет садился! — Я не помню, Герман... Ты заберешь меня к себе?! — Ну а куда я от тебя денусь? — произнес Венский без всякого укора, все так же ему улыбаясь. — Отмыть же тебя нужно после аэропорта. И покормить, я так понял? — сменил он тон на более серьезный. — Скажи честно, тот завтрак в самолете из Гаваны — последнее, что ты ел? Ремень пристегни. Они выезжали со двора, и Маргарита Львовна, наблюдавшая всю сцену, стоя у окна кухни, смотрела вслед удаляющейся черной «Ауди» и, сжав в руках разношенный кроссовок, уже не сдерживала слез. Как же устала она прятать их за маской здравомыслия и спокойной уверенности. Как же она устала...***
Герман не сразу понял вопрос Филиппа, когда тот, уже оказавшись в квартире и стоя босиком посреди прихожей, в которой был неоднократно, абсолютно серьезно спросил: — Куда мне идти, Герман? — Да мы пришли, собственно... — А где мне здесь сидеть? В какой комнате? — Ясно, — выдохнул Венский, стараясь сохранять спокойствие. — Пойдем-ка в главную для начала. Деликатно его подталкивая, Герман усадил наконец Филю на диван, расположившись рядом, и развернул его к себе так, чтобы смотреть в лицо. — Слушаем меня внимательно и стараемся запоминать. Да, Филя? Хорошо, — взял Герман его ладони, когда Филипп кивнул, сигнализируя о готовности к общению. — Я с тобой, между нами ничего не изменилось, я так же тебя люблю. Изменились условия вокруг. Мне нужно уехать сейчас в офис. И я прошу дать мне возможность спокойно заняться делами и обо всем подумать. Нам еще твой чемодан из аэропорта забирать. Филипп снова активно покивал, неотрывно на Германа глядя, и тот продолжил, со всей серьезностью подходя к вопросу: — Теперь скажи мне, Филя, только правду, нам нужен специалист? Психолог, психиатр? — Нет, не надо, я сам! Я нормально, Герман. — Хорошо, я посмотрю. Ты принимал что-нибудь раньше? Какие-нибудь лекарства, успокоительные? — Давно, после Германии сразу, бабушке в клинике их дали. Но мне не нужно, Герман, я уже хорошо! — для убедительности стискивал Филипп его руки. — Да-да, я вижу. Значит так, рядовой Корф, — перешел Венский к основной части: — Твоя задача на сегодня — просто прийти в норму, ты меня понял? Сейчас я уезжаю в офис, а ты первым делом идешь в душ. Халат свой найдешь, я надеюсь? — улыбался, пытаясь разрядить обстановку, Герман, но Филипп слушал его с выражением крайнего внимания на сосредоточенном лице. — Потом ты отправляешься на кухню, открываешь холодильник и съедаешь все, что увидишь. — Я могу подождать тебя!.. — Я не закончил! — резко оборвал его Герман, и Филипп послушно замолчал. — А потом ты идешь отдыхать. Я надеюсь, ты помнишь, где находится кровать? Спал ты в последний раз, как я понимаю, в том же самолете? — Я не знаю. — Вот именно. Ты нужен мне в нормальном состоянии вечером, чтобы все спокойно обсудить. Я просто прошу привести себя в порядок, это ясно? Никаких больше истерик и лишних движений. — Да, Герман, все будет хорошо, ты увидишь!.. — Я надеюсь. И последнее, Филя. Ключи от этой квартиры есть только у меня и у Алисы, моей дочери. Она приезжает сюда редко и чаще всего со мной. Сейчас она в школе, потом на тренировке, но вдруг! Вдруг случится так, что она или кто-нибудь еще, кого ты по ошибке впустишь... — Я никому не открою, Герман!.. — Я говорю «вдруг»! Так вот, для всех ты — мой клиент, которого я веду в частном порядке и укрываю у себя в рамках защиты. — В рамках защиты, — старательно повторил Филипп, кивнул в знак того, что запомнил, и тут же спросил: — А от кого? — Разглашать нельзя, — серьезно ответил Герман. — Тайна следствия. — Тайна следствия. — Отлично. Я на работу, ты в ванную. Зубные щетки в шкафу над раковиной. Все, до вечера, — на секунду прижал Герман к плечу его голову. — Уверен, что могу на тебя рассчитывать.***
Нет, он совсем не был в чем-либо уверен, постоянно сбавляя скорость и намеренно затягивая дорогу до офиса, чтобы успокоить мысли и переварить то, что случилось за последний час. Ничего необычного, подумаешь: адвокат Венский притащил к себе и поселил в квартире любовника, адекватность которого вызывает большие вопросы. Как и собственная адекватность, чего уж скромничать! Но какие были варианты у Германа в момент, когда увидел бегущего за машиной Филиппа... Прибавить газа и просто не смотреть больше в зеркало до выезда на трассу? Или тащить повисшего на нем Филю через двор, чтобы вернуть бабушке, несмотря на его сопротивление? Он наверняка так бы и сделал, будь на месте Филиппа любая из бывших подруг. Клинических истеричек, еще и бывших суицидниц, терпеть Венский не стал бы точно, а уж у себя их размещать!.. Да и кто из его знакомых женщин способен такое представление устроить? Взять хотя бы Веронику. Одной ее попытки выяснить отношения Герману хватило, чтобы без всяких сомнений эти отношения разорвать, а устроенный в офисе скандал ничего, кроме дополнительного раздражения, не вызвал. С Филей все совершенно по-другому работает. Вернее, вообще ничего не работает, любые здравые доводы бессильны, когда Филипп оказывается рядом, причем с самого начала этой истории! Сколько раз уже ловил себя Венский на том, что будто бы со стороны за собой наблюдает, прекрасно понимая, какие совершает глупости, но это понимание ни разу еще его не остановило. Ему непременно хотелось видеть Филю у себя. Не просто встречаться где-то, а спать с ним в своей кровати он мечтал, ужинать за одним столом и любоваться пейзажем, открывающимся из окон собственной мансарды... Вот уж поистине некоторые мечты хороши тем, что никогда не сбываются! Впрочем, что сейчас рассуждать? Что случилось — то случилось, нужно настраиваться на работу, у него действительно цейтнот вследствие десятидневного выпадения из реальности. В конце концов, он сам целенаправленно увез Филю, чтобы приручить его и подчинить, а что там говорил по этому поводу старина Экзюпери?.. И если уж от себя самого не прятаться, то Герман должен признать, что только на Кубе, оторвавшись от повседневности и оставаясь наедине с Филиппом, он чувствовал себя абсолютно спокойно и естественно, ни от кого не скрываясь, ни о чем не сожалея и ни в чем себя не обвиняя...