Амено

Там, где ты любишь меня...       За два дня справилась их служба безопасности. Герман не мог не доверять их выводам, но пожелал лично ознакомиться с фактами, уж больно невероятной оказалась информация о том, что вовсе не Волков периодически контактирует с юридической фирмой, нанятой представлять интересы бывшего подрядчика.       Вот уж действительно справедливо утверждение о том, что чем больше ты человеку доверяешь и чем больше хорошего для него делаешь, тем сильнее будет твое разочарование и тем вероятнее получить внезапный удар в спину. От кого угодно мог ожидать предательства Венский, только не от безобидной Анечки.       Мало того: она практически не скрывалась, а, похоже, тщательно готовила для себя новое место работы. Его щедро осыпанная подарками Анюта, которая ежедневно ходила с ним под ручку и невинно хлопала милыми ресничками! Герману это казалось нереальным, но это было именно так. Она имела доступ ко всем договорам, ко всей его переписке, и черт знает, что и кому могла сливать...       — Я прошу дать мне возможность пообщаться с ней лично, — попросил Герман в ответ на предложение об использовании безотказных способов Анюту разговорить перед тем, как принять окончательное решение о ее дальнейшей судьбе, которая могла оказаться весьма печальной. Даже трагичной. Анечка, видимо, девушка бесстрашная!       Аня действительно казалась совершенно спокойной, сидя напротив Германа за приставным столом в его кабинете и внимательно выслушивая информацию, полученную от службы безопасности, о ее шпионаже.       — Как видите, ваша работа на оппонента ни в каких дополнительных доказательствах не нуждается, — заканчивал Венский знакомить ее с выводами специального отдела. — Мы сейчас разговариваем с вами только благодаря моей личной просьбе. В ваших интересах, Аня, рассказать, что вы передавали и куда конкретно. А главное, — посмотрел он в ее непроницаемое лицо. — Почему? Почему, Аня? Мне кажется, как раз у вас было меньше всего поводов быть чем-то недовольной.       — Вы серьезно?! — вдруг изумленно вскинула она ресницы, глядя на Германа с презрительной ухмылкой, резко изменившей ее всегда кроткое выражение лица. — Вы еще спрашиваете, почему? Это после того, что вы со мной сделали? Вы же просто пользовались мною! — она явно к разговору готовилась, заранее составив эти театральные фразы.       — Подождите, но вы же согласились совершенно добровольно...       — А как я могла не согласиться?! — вдруг перешла она на истеричные ноты. — Я любила вас, Герман Владимирович, я на все ради вас была готова, и вы это отлично знали! Но вы же никогда не видели во мне живого человека, вы просто играли мною, как хотели! Вы использовали мое к вам отношение...       — Вот здесь давайте остановимся, Аня! — прервал Герман ее артистичное выступление. — Насколько я помню, я использовал нечто иное, выраженное в совершенно определенных суммах!       — О, конечно, еще лучше! Вы считаете, что купили меня за свои копейки, как проститутку? Так с ними хотя бы спят! — высказала она свою основную, видимо, претензию, и когда Венский уже вдохнул, чтобы закончить этот балаган, добавила, снова ухмыляясь: — Чего стоят ваши подачки по сравнению с суммами, которые вы тратите на своего стриптизера из ночного клуба! Во сколько вам обошлась поездка с ним на Кубу, не подскажете? Намного больше, чем мой Египет, правда, Герман Владимирович?       Что мог ответить Венский? Она сама все прекрасно прочитала на его мгновенно побледневшем лице.       — Ничего сложного, босс, — издевательски смотрела она на сраженного Германа. — Не считайте себя умнее кого-то. Максим сразу узнал этого танцора, когда тот сюда приходил. Он подписан на его канал.       — Значит, все-таки Максим...       — Конечно, — с гордостью подтвердила Аня. — То, что парень из клуба гей, понятно всем подписчикам. А когда я рассказала Максу о наших с вами настоящих отношениях...       — Вы рассказали Волкову?! — пораженно спросил Герман. У него было стойкое чувство, что он продолжает падать в пропасть и никак не может достичь дна, чтобы понять ее реальную глубину. — Зачем, Аня?       — Мы с Максом уже месяц вместе, Герман Владимирович. Или вы думали, я буду вечно изображать вашу любовницу, отказываясь от собственной жизни? Я вам этого не обещала! — резонно отметила Аня и продолжила Венского добивать: — В общем, Максим сразу сложил два и два, а в том месте на Кубе вы уже с дочерью были. У нее на странице почти такие же фотографии.       — Такие же?..       — Как у вашего стриптизера, шеф! Судя по посту, ему там очень понравилось! Так что в ваших интересах сделать так, чтобы со мной ничего не случилось. Иначе о том, что вы извращенец, узнают все!       — Но вы же понимаете, что служба безопасности в курсе, и у вас нет никаких шансов здесь остаться! — изумлялся Герман ее самоуверенности. — Независимо от того, что будет со мной, ваша карьера в этой организации закончена, Аня!       — Не считайте меня идиоткой! Я согласна быть просто уволенной, и, конечно, наш с вами договор больше не действует, я выезжаю из снятой вами квартиры. Но Макс должен остаться в фирме. Это мое условие.       — И как вы представляете нашу с ним дальнейшую работу? — Герман даже изобразил улыбку, не переставая своей секретарше удивляться, но та ни на секунду не задержалась с ответом.       — Никак, — с готовностью согласилась милая Анюта. — Поэтому уволитесь вы. И рекомендуете Макса на свое место. Тогда о том, что вы гей, никто не узнает. Вас же и так уволят, — сочувственно добавила она, — вы же подтасовываете договора, у нас есть доказательства!       — Как раз это вызывает большие сомнения, — ехидно сказал Венский, чем явно ее задел.       — Я не шучу, Герман Владимирович!       — Я тоже. Пишите заявление на увольнение, Аня.       — А что по поводу Максима?       — Подумаю, — поднялся Герман из-за стола, давая понять, что разговор окончен.       Обиженный вид Анюты, оставшейся неудовлетворенной итогами старательно подготовленного торга, был слабым для Венского утешением. Двигаясь по коридорам и вестибюлю офиса, он еще каким-то чудом сохранял самообладание, но оказавшись в машине и взяв в руки телефон, не сразу смог попасть в нужные иконки нервно трясущимися пальцами. Он и забыл, когда в последний раз заходил на страницу Филиппа! Оказывается, стоило интересоваться...       Этот пост был последним и явно не вчерашним, сделанным еще во время их пребывания на Кубе. Селфи Филиппа спиной к солнцу, на котором с трудом можно различить его счастливое лицо на террасе бунгало, и красноречивая подпись: «Рай находится там, где ты любишь меня!» — именно так переводится, вероятно, пафосная немецкая фраза, старательно обрамленная подходящими по смыслу смайлами. Зато задний фон с береговой линией просматривается на славу! Живописно и четко. Какой же фантастический, какой фееричный кретинизм! Пусть только попробует не оказаться сейчас в своей трущобе на Виноградной! Дорогая бабушка как раз на уроках, и до автошколы времени еще навалом!       — Что это такое, скажи мне, пожалуйста! — с ходу ткнул Герман телефон в лицо открывшему ему дверь, явно только что проснувшемуся Филиппу, наступая на него вглубь квартиры. — Что это, я тебя спрашиваю?!       — Я думал, ты уже видел, Герман, это я уже давно...       — Ты думал, мыслитель?! — окончательно теряя контроль от пришибленного вида Филиппа, Герман сгреб в кулак ворот его футболки, притянув к себе вплотную. — Что вообще есть в твоей голове?! Как на ушах стоять и двигать своей задницей? И спать в любое время дня и ночи!       — Я совсем не долго сплю, Герман... Я нигде твое фото не ставил, никому про тебя не говорил!..       — Ты подставляешь меня хуже любой бабы! — оттолкнул он от себя Филиппа с такой силой, что тот отлетел спиной на диван.       — Я все удалю! — отползал Филипп в угол дивана, подтягивая ноги и в панике глядя на злобного Венского. — Я все сделаю, Герман!       — Спасибо, ты уже сделал все, что мог!       — Герман! Я не хотел...       Но за Венским уже захлопнулась входная дверь.       Будь же проклят тот день, когда Германа угораздило с этим циркачом связаться! Слетев со ступенек, Венский уже пересек двор и даже дверцу машины с яростью захлопнул. И на ключ зажигания успел надавить, но тут же заглушил двигатель и, ударив ладонями по рулю, уперся в него лбом. Эти затравленные огромные глаза, кажется, так и смотрят в душу. Как же испугался Филя... Как сжался на стареньком гобеленовом покрывале... И что же такого криминального он, по сути, на своей страничке выставил?       Герман закрыл глаза, но никаких мыслей о сложившейся ситуации в голову не приходило. Лишь образ безответного, ни черта не понимающего Филиппа, который сидит сейчас и наверняка горько плачет, уткнувшись носом в колени. Не было больше никакой злости. Только желание видеть его немедленно, и сжать его в руках, и заставить забыть несправедливую обиду...       Дверь в квартиру по-прежнему не запиралась автоматически, но когда Герман вернулся, Филиппа не обнаружилось ни на диване в гостиной, ни на кухне. Венский остановился перед закрытой дверью в еще одну комнату, где никогда не был, и надавил на допотопную ручку. Дверь, похоже, была заперта наглухо.       — Открой мне, Филипп! Филя, открой дверь!       А эта сцена, похоже, становится для них повседневной. Герман еще раз дернул ручку, теперь потянув на себя, и дверь легко открылась. Черт бы подрал гениальные старые конструкции, вечно все с ног на голову!..       Филипп сидел именно в той позе, в которой представлял его Герман, на полу странной, почти совсем пустой комнаты, в которой стояла лишь кровать и настольная лампа на куче собранных под стеной вещей и коробок. Он упирался в кровать спиной и, когда Герман вошел, быстро спрятал лицо в коленях.       Приблизившись, Венский опустился на пол рядом с ним, обняв обеими руками.       — Я не пла́чу, — глухо сообщил Филя, глотая слезы, и без всякой логической связи добавил: — Скоро бабушка придет.       — Начинается, — Герман уткнулся лицом в его волосы. — Еще раз простишь меня, Филеныш?       Филипп качнулся в его сторону, и Венский, вытянув ногу, свалил его набок, укладывая головой к себе на бедро. Герман сразу же запустил пальцы в его волосы, ласково приглаживая непослушные пряди:       — Отличная фотография, кстати.       — Мне было так хорошо тогда, — тихо произнес Филипп, обнимая ногу Германа.       — А сейчас? Тебе со мной плохо?       — Сейчас мне страшно. Однажды ты уйдешь и больше не вернешься. Я стараюсь, Герман. И бабушка... Но все равно, видишь? У тебя одни проблемы!       — Тихо, тихо, — погладил Венский по голове стиснувшего его бедро Филиппа. — Ты здесь совсем ни при чем. Это твоя комната? Зал для репетиций?       — Да. Но здесь бабушка спит. Когда-то это была комната моей мамы... Почему все так трудно, Герман? — зарылся Филипп носом в ткань его черных брюк.       — Ерунда, циркачонок, мы со всем справимся, — улыбаясь, сказал Венский, сам не понимая причины своей уверенности.       — Мне на курсы нужно собираться. Я не пропускаю, Герман! — клятвенно заверил Венского Филя, растрогав еще больше.       — Да к черту их, — снова придавил Венский голову попытавшегося встать Филиппа. — Все к черту. Просто полежи. А хочешь — поспи. Тебе же спать из-за меня некогда.       — Я часто не сплю ночью и просто смотрю на тебя. Я очень долго могу на тебя смотреть! Спой мне, Герман, — вдруг попросил Филипп. — Как тогда, помнишь? Про золотой город.       — Ну какой из меня певец?       — Лучший...       Герман гладил его волосы, тихонько напевая, как колыбельную, слова знакомой песни и чувствуя какое-то странное, полное умиротворение и абсолютное безразличие ко всем проблемам, которые ждали его за пределами этой старой квартиры. Он даже не шелохнулся, чтобы не потревожить затихшего Филю, когда услышал, как пришла Маргарита Львовна. Собираясь что-то сказать, она распахнула дверь в комнату и замерла, увидев их расположившуюся на полу пару.       Венский сделал ей знак, приложив палец к губам, и она деликатно удалилась, бесшумно прикрыв за собой дверь.       Еще немного посидев, Герман, бережно придерживая голову Филиппа, приподнял его, чтобы уложить на кровать, и Филя, не открывая глаз, обхватил его за шею:       — Ты приедешь за мной сегодня?       — Конечно, мой маленький, куда я без тебя?..       Герману никуда не хотелось из этой квартиры уходить, спрятавшись в ней, словно в надежном бункере. Даже до телефона своего, брошенного в машине, не было никакого дела. Просто взять бы и улечься с Филей рядом, и пусть все действительно катится к чертям...       Маргарита Львовна сидела на кухне за чашкой чая, и Герман остановился в дверях:       — Вы позволите?       Она сделала приглашающий жест, и когда Венский сел напротив, предложила:       — Чаю?       — С удовольствием, спасибо.       Он понимал, что раз уж пришел к ней сам, то ему и начинать разговор, и у Германа было что этой женщине сказать.       — У меня нет возможности встретиться с вами в своем доме, Маргарита Львовна, но я давно хочу искренне вас поблагодарить. Ваша помощь изменила так много в моей жизни...       — Я надеюсь, в лучшую сторону? — иронично сказала она. — У вас что-то сегодня случилось?       — С чего вы взяли? — слишком резко ответил Герман, но под ее насмешливым взглядом притворяться было бесполезно, и Венский отвел глаза: — Вы, как всегда, правы.       — Я лишь спрошу, угрожает ли это чем-либо Филиппу?       — Ни в коем случае. Это только мои проблемы. Скажите, а почему вы отказываетесь от оплаты работы по дому? Поверьте, такие услуги стоят недешево...       — Услуги? — скептически переспросила Маргарита Львовна. — Вы называете услугами заботу о собственном внуке? Впрочем, это как раз в вашем стиле. Мы вовсе не нуждаемся, господин Венский, а состояние Филиппа, уж поверьте, во много раз превышает ваше. Его родители не лишили Филю ни содержания, ни доли семейных денег.       — Он говорил мне об этом. И тем не менее, при нашей первой встрече сообщил, что у него нет средств на адвоката.       — Это временное явление, — равнодушным тоном сказала она. — Последствия душевной травмы. Он пока не готов простить, что родители не приняли его индивидуальность.       — Насколько я знаю, они не просто ее не приняли! — возмущенно произнес Венский. — Он рассказывал, отец хотел закрыть его в клинике?       — Его отец специфический человек, не нам судить о его мотивах, — философски заметила Маргарита Львовна, тем не менее не сумев скрыть презрительной улыбки. — Он согласился на переезд Филиппа в Россию, как на альтернативный вариант его изоляции от некоторых ценностей западного мира.       — Странный способ изоляции...       — Прекрасный способ! — с чувством произнесла она. — И Филечка здесь полностью с собой справлялся. Пока не появились вы со своей...       — Пошлостью, — закончил за нее фразу Герман, в который раз удивляясь, что позволяет этой женщине себя оскорблять, совершенно на нее не обижаясь. — Я помню, Маргарита Львовна. Но поверьте, на моем месте так или иначе очень скоро появился бы кто-нибудь другой. И не факт, что это было бы для Филиппа лучше.       — Боюсь, что вы правы, господин Венский, — устало вздохнула любящая бабушка. — Это заставляет меня мириться с вами до тех пор, пока Филя не поймет, что он достоин гораздо большего. Поверьте, рано или поздно такое случится. И я очень надеюсь, когда это произойдет, вы не будете стоять у него на пути.       — Я люблю его, Маргарита Львовна.       — Именно на это вся надежда...       Удивительное действие произвели на Венского эти несколько часов, проведенных в квартире на Виноградной. И вроде бы ничего не изменилось ни в отношениях с Филиппом, ни с его неприступной бабушкой, ни с разоблачением проницательной Анюты... Однако явные перемены произошли в сознании самого Венского. Он абсолютно готов принять брошенные ему вызовы и начать думать, исходя из этого нового состояния. И чем бы ни закончились против него интриги... Филю он не оставит. И главное: он больше не боится!