***
Долго оставаться на руинах бывшей столицы он не смог. Совсем скоро ему пришлось экстренно вернуться в Петербург. Во-первых, его собственное состояние было просто отвратительным. Едва ли он мог ещё хоть немного продержаться на ногах и остаться в городе. А во-вторых, состояние самой Москвы было в стократ хуже. Дорога же до столицы была отдельной, сплошной пыткой, о которой он бы предпочёл более никогда не вспоминать Лишь добравшись до дворца, он получил известия о текущем состоянии Москвы. И Российская Империя определённо солжёт, если скажет, что ему не жаль. Лишь один силуэт истерзанного тела девушки заставлял его сердце болезненно сжаться и будто бы остановиться. Внутри что-то обрывалось каждый раз, как он вспоминал её заплаканное, окровавленное лицо, покрытое страшнейшими ожогами. Больно смотреть на то, что сотворил своими же руками. Он сам принял это решение, сам отдал приказ о сожжении города, сам зажёг первую искру и сам наблюдал за горением всего, что так кропотливо создавалось им и его предками на протяжении столетий. И единственным, о чём о чем он мог думать, был вопрос: Вернись он назад во времени, поступил бы так же? К сожалению, однозначного ответа самодержец дать не смог. И никогда не сможет.***
– Москва... Российская Империя проводил целые ночи у кровати неподвижной девушки. От заката и до самого рассвета он был там. Бывшая столица так и не приходила в себя. Ни в первую ночь, ни в следующую, ни в последующую. Но она не могла погибнуть! Не могла. Она дышала, шевелилась, кричала. Пусть всё это и происходило в бреду, боли и бесконечной агонии, но Москва точно была жива. Лишь эта мысль и утешала. Ни прогнозы врачей, ни иконы не вселяли надежду больше, чем эта мысль. Однако, к счастью или к сожалению, его терзания и угрызения совести не продлились слишком долго. Ведь совсем скоро от полученных ожогов слёг и сам Россия.***
Французская армия оставалась в тлеющем городе ещё некоторое время. Признаться, бывшая российская столица горела и правда долго. Грандиозный пожар был способен вызвать всеобъемлющий страх и трепет у любого зрителя. Франция долго не мог поверить, что нормальная и здравомыслящая страна способна собственноручно сжечь хоть какой-то свой объект, не говоря уже о втором по важности городе. Но живое доказательство обратного находилось прямо перед ним. Настоящее безумство. – Ужасный спектакль — море огня, океан пламени. Это был самый великий, самый величественный и самый ужасный спектакль, который я видел за свою жизнь. Меж тем, он даже отправил письмо в Санкт-Петербург. "Милостивый государь, брат мой!... Я начал войну против вашего величества без злобы: одна записка от Вас перед или после последней баталии остановила бы мое шествие. Если ваше величество хранит еще какую-то часть тех былых чувств, Вы благосклонно примете это письмо. Тем не менее, Вы можете быть мне только признательным за то, что я отдаю себе отчет в том, что происходит в Москве. По сему, милостивый государь, брат мой, молю бога, чтобы он хранил ваше величество и берег под своей святой и достойной защитой». Но близилась зима. Прождав в городе ещё месяц в ожидании ответа, Французская Империя дождался лишь первого снега. П̿л̉о͂х͌о̽й̅ ̓з͌н̀а̕к̿.***
Пробыв около месяца в лихорадочном состоянии, России совсем не хотелось возвращаться в реальный мир. Не хотелось, но приходилось. Он то приходил в себя между приступами адской боли, то снова проваливался в небытие. Периодически его бросало то в жар, то в холод. И так день за днём. Придворные врачи без устали трудились, чтобы вылечить его, но практически все лекарства и их знания были бесполезны. Конечно, как они могут помочь стране, что почти буквально сожгла своё сердце? Но в редкие моменты, когда боль ненадолго отступала, русский старался хоть немного, да облегчить ношу Петербурга, на которого временно свалились все государственные дела страны. В один из таких дней имперцу доставили письмо. Письмо от Франции. С самых первых строк ему стало невыносимо тошно. Все эти слова невольно ощущались такими приторными, такими льстивыми и такими... Полыми. Столько слов, столько строк, но все они пусты и не несут за собой никакого здравого смысла. Не найдя в себе силы дочитать это до конца, русский кинул письмо в камин и вскоре вновь провалился в беспамятство.***
В один из дней Российскую Империю неожиданно навестили. Кажется, это случилось всего спустя день после того, как он окончательно пришёл в себя. Но, хвала его высокой регенерации, к этому моменту он хотя бы выглядел чуть лучше и чувствовал себя примерно так же. За дверью же его, на минуточку, спальни оказались четыре страны. Русский и слова лишнего вымолвить не успел, как его перебил самый гиперактивный и голосистый из всей собравшейся троицы: – Так и знал, что живой! Не мог ты так просто помереть! – с самодовольной ухмылкой воскликнул Австрийская Империя, чуть ли не тыча пальцем прямо в грудь русского. – Хотя выглядишь ты ещё паршивее, чем обычно. – И я рад тебя видеть, Австрия. Две Империи уже привычно перекинулись взаимными оскалами. Лишь после обмена любезностями самодержец обратил внимание и на три других государства, оказавшихся за спиной австрийца. Пруссия, Британия и Швеция молчаливо наблюдали за ними. Лицо англичанина привычно даже не дрогнуло, а вот прусс одним своим мученическим и раздражённым видом показывал, насколько он уже сыт по горло этими сценами. "Вы как старая разведённая пара, ей Богу," – как-то давно прокомментировал он вечные перепалки русского и его брата. Едко, но метко. А вот со Швецией русского объединяли многие давние (и не очень) эпизоды. В основном негативные, само собой. Однако, в отличие от Австрии, швед был намного спокойнее и молчаливее. Конечно, никогда не знаешь, что у него в голове, возможно там он костерит тебя, на чём свет стоит, и всё равно Россия был иногда даже рад его почти что вечному молчанию. На одну головную боль меньше. – Полагаю, вы заявились ко мне такой интересной компанией не просто так? – Россия решил начать рубить прямо с плеча. На его вопрос одновременно кивнули все четверо, но ответил вслух опять один австриец, во всей красе блистая своей язвительной ухмылкой. Конечно, ему же больше всех надо. – Мозги ещё не совсем расплавились, как я погляжу. Хотя, смотря на то, что ты сотворил с Москвой, я бы лишний раз задумался! – Мы ненадолго, – немного уставший вздох от Швеции. Удивительно, но не только Пруссии надоел австриец. Не особо скрывая своего недовольства, царь слегка отодвинулся от дверного проёма, пропуская стран в помещение. – К слову о Москве, Россия. Ты и сам должен понимать, насколько это было идиотским решением с твоей стороны. Наша коалиция и так переживает не лучшие времена, так ещё и ты решил чуть ли не самоубиться! – прусс точно не спешил заходить, пока не отчитает союзника и друга по-максимуму. И русский с самым честным лицом делал вид, что внимательно слушал все его претензии. Меж тем, австриец совершенно без стеснения завалился на хозяйскую кровать прямиком в уличной одежде. – Мы все волновались, в конце концов, Russland! – распаляется Пруссия. Громкое "не все!", раздавшееся от Швеции и Австрии нисколько его не смутило. – Но давайте ближе к делу! – громогласно ворвался в разговор Британия, тем самым обрывая всё нараставшую тираду Королевства и спасая от неё Россию. – Разумеется. Я просто искренне надеюсь, что вы здесь не за тем, чтобы организовать очередную- – Шестую коалицию, – излишне мягко вклинился и Австрия, должно быть, внутренне издеваясь над русским. – И почему я не удивлён? – самодержец уставши трёт переносицу. – Однако у меня даже нет желания отказывать вам. К тому же, сейчас Франция находится в весьма бедственном положении, и мы имеем все шансы на победу. – Похоже, войне Шестой Коалиции всё-таки быть! – с на удивление искренней воодушевлённостью и радостью восклицает британец. Пруссия же многозначительно закатил глаза, ещё и с долей досады щёлкнув языком: – Уж в шестой раз нам-то точно повезёт... – иронично пробормотал он, отлично памятуя о всех прошлых неудачах. – Вы и сами должны понимать, что ещё одного поражения я могу и не пережить! И так от территорий ни черта не осталось! Тут снова подал голос и Австрия, который, как ни странно, сохранял куда более позитивный настрой, чем большинство собравшихся: – Но мы понадеемся на лучшее, – даже едва заметная улыбка расцвела на его губах. – Dum spiro, spero, – вторит Россия с блёклой усмешкой. Если быть честным, он тоже слабо верит в удачный исход новой грядущей войны. Однако стоит признать, что в этот раз их шансы на победу и правда куда ощутимее, хотя и постараться придётся всё равно в разы больше. Пусть не все они рады сотрудничать друг с другом, но, как бы то ни было, наличие общего врага и правда хорошо способствует объединению. – Покажем Франции, на что мы способны, – ухмыльнулся и швед, с силой сжимая в кулак вытянутую вперёд руку.***
На бумаге всё всегда кажется намного проще, чем есть на деле. Франция уже в который раз за сегодня убедился в этом неутешительном, но правдивом факте. Он чуть ли не скрипел зубами от досады и злости каждый раз, как кидал короткие взгляды на поле боя, развернувшееся перед ним. И даже его самые мягкие прогнозы ни капли не обнадёживали. С тяжёлым сердцем ему пришлось признаться самому себе, что его некогда по-настоящему великая армия сейчас безбожно проигрывала, не выдерживая совместного натиска со стороны союзников. Русские, австрийцы, пруссы и шведы – все они нещадно терзали и без того истекавшую кровью французскую армию. Склонившись над картой местности, Франция был в смятении и едва ли мог адекватно мыслить. Карандаш в его подрагивающих от перенапряжения руках уже давно истёрся и затупился, а вся карта была изрисована неудачными планами и тактиками. Он уже несколько раз пытался переломить ход битвы, но тщетно. К сожалению, придумать хоть что-то ещё совсем не получалось. И ведь ещё вчера они смогли провести удачную атаку и заставить противников понести тяжёлые потери, а сегодня они уже еле защищают собственные позиции. Даже его собственные маршалы и генералы настоятельно советовали отступить. И на подсознательном уровне Франция также понимал, что это будет самой разумной и правильной идеей, и всё равно, ночью, в неком порыве он написал письмо союзникам, передав его через пленённого ранее австрийского генерала. В письме он предлагал перемирие со множеством уступков со своей стороны, посчитав, что такие условия окажутся наиболее привлекательными для стороны противника. – Французская Империя, будь он неладен, передал нам письмо. Мне стоит сжечь его сразу или вы хотите прочесть его напоследок? – в палатку к остальным странам заглянул явно выглядевший сонным Австрия. Троедругих сидевших внутри кратко переглянулись между собой. – Думаешь, там может быть что-то полезное? – с долей скептицизма спросил прусс, вставая из-за деревянного стола, за которым они чуть ранее обсуждали дальнейшие планы. – Наверняка там какой-то несвязный бред... – угрюмо пробормотал швед, скрещивая руки на груди. – Мне-то откуда знать? Потому и спрашиваю. Так что, сжигаю или прочтём и ответим? – австриец демонстративно небрежно сжал письмо в руке, ловя на себе неодобрительные взгляды всех остальных. – Поступим куда проще: прочтём и не ответим, – усмехнулся Россия. – Авось сработает так же хорошо, как и в прошлый раз. Предложений лучше всё равно ни у кого не нашлось. На том и порешили. Так и не получив ответа к утру, французу оставалось лишь безрадостно, горько усмехнуться. Кое-что ему это напомнило. Всё прямо как тогда, в Москве. В последующую ночь ему всё-таки пришлось оставить свои старые позиции и отступить под Лейпциг. Ожесточённые бои не утихали и там. Надрывно громыхали орудия, в воздухе то и дело свистели пули, проносясь в жалких миллиметрах от жизненно важных органов, а едкий запах пороха смешивался с металлическим привкусом крови на губах. В самый разгар битвы Франции доложили, что Саксонские дивизии переметнулись на сторону врага. К своему ужасу, вскоре он узнал, что вслед за ними так же поступило и две другие части. "Страшная пустота зазияла в центре французской армии, точно вырвали из неё сердце." Отчаянные бои длились до самой поздней ночи. Франция сам не знает, каким чудом он смог выбраться оттуда живым и почти невредимым. Примерно в тот же момент он принял решение о полном отступлении.***
Ранним утром этого дня союзникам было предложено забрать город без боя, если взамен французским войскам будет гарантировано четыре часа на отступление. Российская Империя лично отклонил это предложение и отдал приказ о подготовке к наступлению. Уже к часу дня Лейпциг был захвачен полностью.***
И когда всего через полтора года союзные войска с триумфом вошли в Париж, Франция наконец понял, что это его безвременный конец. Он проиграл эту битву и эту войну. Находясь под огромным давлением как со стороны противников, так и со стороны народа, 6 апреля 1814 года, он официально отрёкся от французского престола. Вслед за этим он отправился в изгнание на остров Эльба. К сожалению для него, даже предпринятые им позже "Сто дней" не смогли повлиять и восстановить его былую славу и доблесть. Первая Французская Империя так и погиб в одиночестве, вдали от Родины и родного народа. Но он точно не был забыт. Пусть сам он никогда и не верил в бессмертие, но верил в память. И именно память о нём жива и по сей день. Чудесный жребий совершился: Угас великий человек. *** Прости, о слава! обманувший друг. Опасный ты, но чудный, мощный звук. ***Requiescat in pace.
>***