Осколки разбитой жизни

      — Галф, может, выйдешь прогуляться? Хотя бы ненадолго, — Майлд в который раз заходит в его комнату и присаживается рядом на кровать. — Витамин Д и все такое, свежий воздух. Нельзя же все время сидеть дома!              — Не хочу.              В очередной раз один и тот же разговор и одни и те же ответы, потому что он не чувствует себя в силах делать хоть что-то кроме работы. И только повышенное чувство ответственности перед клиентами позволяет ему не забить на заказы, а так бы лежал днями, бессмысленно пялясь в стену — это все, что ему сейчас хочется.              Но друг так просто с него не слезет:              — Тебе это и врач говорит! Одними таблетками не получится справиться с твоим состоянием!              — К которому ты же меня отвел! Так что вы точно в заговоре! — эти аргументы звучат глупо, Галф сам это знает, но все внутри противится тому, чтобы вообще хоть как-то шевелиться.              И вообще жить.              Беспокойство давно не покидает темные глаза Майлда:              — Галф… Ты не хочешь гулять со мной, ты не хочешь выходить один, но нельзя всю жизнь провести в комнате! Ты же не отшельник!              — Я работаю дистанционно, доставка отлично справляется с тем, чтобы я не умер с голода — нет ни одной причины выходить, — да, у него уже заготовлены оправдания на все случаи жизни.              — Ты на себя в зеркало давно смотрел? Ты по белизне кожи уже можешь соперничать с гейшами!              На себя он вообще предпочитает не смотреть, даже когда умывается по утрам, чтобы не видеть эти мертвые глаза на неподвижном лице — и правда, как можно такого любить. Но Майлду знать об этом не обязательно, как и о том, что ему приходится делать над собой волевое усилие, чтобы соблюдать элементарную гигиену. Но ему стыдно ходить грязным и вонючим рядом с другом, поэтому это чувство в неравном бою все же одолевает бесконечную апатию.              А Майлд продолжает от него требовать жуткие вещи!       Зачем выходить на улицу? Ведь там…              Он сглатывает комок и озвучивает свою обычную фразу-отговорку:              — Я подумаю.              Но недаром парень знает его уже много лет, поэтому лишь хмыкает:              — Клянусь: я вытащу тебя из твоей берлоги и выгоню на улицу! И закрою дверь!              — Ты тиран и деспот! — Галф стонет от ужаса.              — Именно! Это моя квартира, поэтому я устанавливаю правила. И те, кто тут живут, обязаны выходить из нее хотя бы раз в неделю!              Стыд окрашивает его лицо в красный:              — Майлд… Я и так тебя напрягаю!              Но тот машет рукой:              — Вот не надо себя опять накручивать! Ты и Азар мне совсем не мешаете!              — Но из-за меня ты не приводишь никого к себе!              Майлд фыркает:              — Значит, пока некого приводить. Не заслужили еще, чтобы увидеть мое убежище, — и указательный палец больно тычет ему в грудь. — А ты не смей себя еще и в этом винить! Когда тебе надо сдать этот ролик?              Он хмурится, вспоминая:              — Эээ… Через три дня?              — Раз не горит, то ты приговорен к принудительной депортации из комнаты в сторону ванной, а потом и вообще из квартиры! Минимум на полчаса!              Галф возмущенно пищит, но ему хотя бы дают сохранить работу, а потом тоскливо смотрит на ноутбук, который Майлд прижимает к груди:              — А давай завтра, а? Обещаю, я и правда схожу погулять!              — Ну уж нет! Освежи лицо и вперед! Если вернешься раньше, чем через полчаса, то этот выход я не засчитаю.              — Тиран и деспот! — он ноет, но все-таки встает с кровати и плетется в ванную, где старается не смотреть в зеркало на уже сальные волосы и бледное лицо, умываясь.              Но входная дверь у него вызывает ужас, потому что ее нужно открыть, а потом и вовсе сделать шаг в неизвестность. Но его мучитель вместе с Азаром пристально за ним наблюдает, поэтому выхода у него нет: он проворачивает за язычок замок и делает глубокий вдох перед тем, как погрузиться в жуткую реальность за стенами квартиры.              И даже погода над ним издевается, потому что комфортная и приятная температура вроде бы должна способствовать прогулке, но вместо этого его с головой накрывают тоскливые мысли о том, как они вот так теплыми вечерами гуляли вместе с Тедом — и этого не будет больше никогда.              Он ненавидит это слово до отчаяния, до слез, до сжатого спазмами горла.              Никогда.              Почему, почему с ним это все происходит?       Ведь это страшный сон, правда?       Еще немного — и он проснется, потянется и улыбнется тому, кто мило сопит в постели рядом с ним, чтобы поцеловать и пожелать доброго утра.              Но теперь его постель пуста, как и грудная клетка после того, как из нее вырезали сердце наживую и без наркоза. Галф не хочет об этом думать, но перед глазами мелькает все то, через что он прошел за последние месяцы: жуткие, отвратительные скандалы с Тедом, которого кидало из крайности в крайность. То Галф просто обязан к нему вернуться, и они все начнут с начала, то обвинения и оскорбления, от которых каждый раз внутри что-то умирало.              И иногда ему кажется, что он умер уже тогда, а сейчас лишь бродит бледной тенью по бескрайним асфодельным полям среди таких же мертвых.              “Мрачны поля в царстве Аида. Вечно блуждают по ним тени умерших. Тихо раздаются их стоны, едва уловимые, похожие на шелест опавших листьев. Но никто не может возвратиться из царства печали на милую землю — сторожит выход трехглавый пес Кербер, на шее которого вместо гривы сплетаются в клубок шипящие змеи, а из трех оскаленных пастей капает на землю ядовитая слюна.”              Ему не нужен охранник — он сам готов быть вечно в этом темном пустом, как его душа, месте, только бы не видеть солнца, которое напоминает о ярких и счастливых временах, что навсегда для него потеряны.              Поэтому, наверное, Галф в конце уже не мог даже плакать — только молча смотрел на то, как беснуется тот, кто клялся его любить всегда. И почти ничего не дрогнуло в нем, когда он в последний раз вернулся в ту квартиру, где они планировали быть самыми счастливыми, чтобы увидеть, что Тед вынес абсолютно все, даже вилки и ложки, оставив только его одежду и книги, хотя мог из вредности их выбросить.              Тогда он просто обессиленно сел на покрытый пылью пол, который уже много дней никто не мыл, чтобы окинуть взглядом полупустые полки, что нужно освободить перед тем, как съехать окончательно. И все-таки боль догоняет его, как и слезы, что катятся из глаз едким потоком:              — Все закончилось…              — И слава Будде! — Майлд, который и тут не оставляет его одного, опускается рядом с ним на корточки. — Это прозвучит как фантастика, но обещаю: скоро ты об этом будешь вспоминать как о страшном сне. Ты все правильно сделал, Галф.              Но сейчас рыдания разрывают его грудь, полосуя вспышками горя, а дрожащие пальцы цепляются за руки друга, пока он с отчаянием смотрит в эти теплые сочувствующие глаза:              — Он ушел! Он на самом деле ушел!              — А если бы не ушел, то я бы сам спустил с лестницы этого мудака — уж поверь мне! — Майлд обнимает его, позволяя прижаться и намочить слезами футболку. — Мне так жаль, что ты через это проходишь…              — Я это заслужил…              — Не неси чушь! — тот почти рычит на него. — Ты не виноват, что твой бывший — урод, каких еще поискать!              — Но он же не был таким! — Галф всхлипывает, воспоминания разрывают его на части. — Он любил меня!              Майлд только вздыхает и еще крепче обнимает его:              — Я не знаю, почему он так поступил с тобой.              — Это я во всем виноват! Я плохо старался, я недостаточно его любил! — эти мысли вновь и вновь возникают в его голове на бесконечном повторе. — Нужно было…              — Милый мой котик, — парень ласково гладит его по волосам, — любовь нельзя заслужить.              Тогда нет вообще никаких шансов, что его хоть кто-то полюбит.              Это возникло в его голове еще тогда, но теперь пустило корни и проросло так глубоко, что у Галфа не осталось никаких сомнений: так оно и есть. Разве кто-то вообще обратит внимание на такого, как он? Некрасивый, забитый, фригидный…              Поэтому зря Майлд гонит его на улицу — все равно из этого не выйдет ничего хорошего, потому что это лишь делает воспоминания еще более болезненными.              Он ненавидит ходить в магазин, потому что они когда-то вместе закупались для своего общего дома.       Он ненавидит заказывать еду, потому что они смотрели вместе сериалы, поедая лапшу из коробочек или ароматную горячую пиццу с тянущимся сыром, обсуждая сюжет и героев.              Он ненавидит гулять, потому что это напоминает их первые свидания, когда они часами могли накручивать километры по вот таким вот паркам!       Ненавидит!              — Ой!              Очаровательный меховой клубочек каким-то образом вырывает его из этого замкнутого круга страданий и ненависти, подкатываясь прямо к ногам и тявкая.              Галф растерян.       Он настолько привык, что его мертвый покой изредка нарушают только Майлд и Азар, что сейчас не знает, что делать с этим пушистым возмутителем спокойствия, но опускается на корточки, чтобы протянуть руку и дать псу ее понюхать:              — Привет. Ты потерялся? Где твоя хозяйка?              Мокрый носик щекотно тычется ему в ладонь, заставляя вздрогнуть, и его рот почти растягивается в улыбке из-за этого милого медвежонка.       Почти.              Потому что незнакомый голос заставляет его дернуться и тут же отпрянуть в испуге:              — Чоппер! Вот негодник! Опять пристаешь к красивым парням?!              Галф оглядывается, чтобы обнаружить этих самых упомянутых красавчиков, но никого не находит, поэтому все-таки встречается удивленным взглядом с этими почему-то смеющимися красивыми глазами:              — Это ваша собака?              Парень улыбается так ярко, словно Галф сообщил ему выигрышные номера в лотерею:              — Да, эта мохнатая задница иногда сбегает от меня — вот приходится за ним побегать. Он вас не испугал?              — Нет, все в порядке, — он медленно поднимается, с сожалением глядя на прекрасного Чоппера, который продолжает крутиться у него под ногами, борясь с желанием потрогать это пушистое облачко. — Я рад, что Чоппер не потерялся.              — В этот раз он заслужил прощение, — хозяин почему-то не сводит с него глаз.              Наверное, это не его дело, но Галф все же уточняет:              — Почему?              — Потому что он привел меня к вам — чем не повод поблагодарить его?              Он хмурится, потому что ничего не понимает, но потом решительно трясет головой:              — Я пойду.              Но парень все еще продолжает цепляться за него взглядом:              — Но вы же еще придете сюда гулять?              — Я…              Галф растерян, потому что нет ни одной причины, чтобы этот странный человек хотел этого.              — Я буду вас ждать, — тот снова ослепительно ярко улыбается.              — Я подумаю, — снова фраза-заготовка его выручает.              Да, вот так.       Не нужно отказываться сразу, утопая в неловкости, а потом они просто никогда не увидятся.              Парень почему-то такой ответ воспринимает как согласие:              — Тогда увидимся! — и делает несколько шагов в сторону, чтобы потом обернуться и смущенно пробормотать. — Если что, я — Мью.              — Г-галф, — он не знает, почему говорит свое имя.              Но эта улыбка кого угодно лишит на время разума.       Поэтому не страшно, если Мью теперь знает его имя.              Ведь Галф подумает и НЕ ПРИДЕТ снова в этот парк.