Осколки разбитой жизни

      Сегодня его будят не два пушистых длинных хвоста, которые имеют привычку забираться на грудь, укладываться рядом друг с другом и требовать утреннюю дозу ласки.       Ну и еды, конечно.              В этот раз тепло сосредоточено сзади и прижимается к нему так приятно в виде “большой ложки”, поэтому просыпаться вообще не хочется несмотря на то, что освещение намекает: пора вставать, солнце взошло. И только через несколько минут до его сонного мозга доходит, кто это так бережно его обнимает и сопит в затылок.              — Мью… — его губы неслышно произносят это дорогое сердцу имя и невольно растягиваются в несколько безумной счастливой улыбке, в то время как рука робко касается ладони на собственном животе, что лежит так по-собственнически.              Парень словно слышит его, потому что чуть ворочается и пристраивается еще ближе, и вот теперь Галф резко просыпается и краснеет, потому что утром пробуждается не только мозг, но и другие интересные части тела, которые недвусмысленно упираются ему между ягодиц.              Первая реакция — паника.              Бежать.       Как можно дальше и быстрее.       Чтобы вновь не среагировать… неправильно.              Но если Мью все еще спит, то можно немного задержаться и попытаться успокоить нервно дрожащее тело, особенно когда рука на его животе вполне мирно лежит и не посягает на более интимные части тела. Поэтому Галф делает несколько глубоких вдохов и выдохов, проговаривая в голове: “ты в безопасности, Мью никогда не сделает что-то против твоей воли”.              Организм, вроде бы, даже его слышит, потому что мышцы уже не кажутся такими задубевшими, а дышать становится легче. И даже где-то внутри зарождается слабое тепло, которое напоминает о том, что в нем тоже может тлеть желание.              Поэтому его пальцы осторожно гладят большую руку, что так уверенно его обнимает, а из спины словно извлекли железный штырь, который не давал ему расслабиться. И вот теперь Галф вновь ощущает то, что парень в постели с ним вполне здоров, раз по утрам у того эрекция.              Осталось еще что-то сделать что-то с собственной паникой, которая стала первой реакцией на это открытие.              — Мммм… Ты уже проснулся? — влажное дыхание щекочет основание его шеи. — Как спалось?              — Хорошо, — он еле слышно шепчет в ответ, ожидая, пока Мью окончательно проснется и осознает, в каком они сейчас положении.              — Давай еще немного поваляемся, — тот, кажется, отказывается от мысли, что надо вставать, и притирается еще сильнее, почти вжимая Галфа в себя, а потом все-таки понимает. — Ой, прости!              Тепло тут же покидает его, сдвигаясь, и он не ожидает от себя, что моментально тоже сместится за ним в попытке избежать потери:              — Все в порядке.              Тело рядом с ним напряжено — и дело не в утреннем возбуждении:              — Тебе и правда нормально… вот так? Что я…              Как хорошо, что не видно его красное как томат лицо, которым можно уткнуться в подушку:              — Мью, я не маленький и знаю, что это естественно для мужчин. И даже для меня, но не… сейчас.              Ну вот, признался.       О том, что у него нет “утренней проблемы” и вообще… эммм… нюансы с либидо, в чем тот мог убедиться накануне. Потому что о каком возбуждении может идти речь, когда он весь обращается в статую самому себе от почти невинных ласк?              Но Мью почему-то не отодвигается от него со вздохом разочарования или, что еще хуже, отвращения, а лишь оставляет легкие поцелуи на его напряженных плечах:              — Я читал, что такое бывает из-за антидепрессантов, поэтому ничего страшного тут нет.              — Но… Но… — он задыхается из-за ужаса, что нужно это озвучивать, и начинает всхлипывать, давя рыдания все той же подушкой. — Никто не хочет бревно в постели! Я фригидный, понимаешь?! Я не могу возбудиться, когда мы… Когда…              Но свалиться в очередную истерику ему не дает нежный шепот, каждое слово которого чередуется с поцелуями:              — Какой же ты фригидный? Ты так сладко трепещешь, когда мы целуемся, что сводишь меня с ума. А твои стоны!              — Стоны? — Галф все еще не верит словам, но так сложно устоять перед этими ласками.              Особенно когда Мью осторожно разворачивает его к себе лицом, чтобы коснуться губами влажной от слез кожи:              — Они сводят меня с ума, такие тихие и деликатные, но такие отчаянные.              Да, целоваться хочется отчаянно, но несвежее утреннее дыхание никто не отменял, поэтому Галф лишь рассыпается на миллион кусочков в руках этого человека и утыкается в плечо, тяжело дыша:              — Так хочется тебе поверить…              — Так верь мне, — теперь его макушку нежат эти ласковые губы. — Я только одного боюсь: что тебе неприятны мои прикосновения, и ты их терпишь, чтобы не обидеть меня.              — Нет, нет! — Галф яростно мотает головой. — Это не так! Просто… иногда тело меня вообще не слушается и словно замерзает.              Рука зарывается в его волосы, поглаживая:              — Тебе так страшно?              — Да… — он еле слышно выдыхая, признаваясь.              — Ты боишься меня? — Мью, кажется, перестает дышать, задав вопрос.              На что Галф снова спешит ответить:              — Нет!              — Хорошо, хорошо, — рука вновь начинает перебирать его волосы. — Со всем остальным мы как-нибудь справимся.              Очень хочется плакать, но на этот раз из-за того, какой чудесный человек рядом с ним. Поэтому удается тихо прошептать и отблагодарить Мью откровенностью:              — Я… Со мной кое-что случилось в предыдущих отношениях.              Грудь под его ладонями каменеет, а голос пугает интонациями:              — Он…              Галф тут же спешит успокоить:              — Нет! Он меня не изнасиловал! Но… — он делает глубокий вдох перед тем, как выпалить на одном дыхании, — ударил меня несколько раз и … кое-что сделал против моей воли, а потом оттолкнул и назвал фригидным, потому что я не хотел. Но я правда тогда не хотел! И просил остановиться! У нас тогда были проблемы…              — Мой хороший, — бережные руки еще крепче пеленают его в объятия. — Ты не должен оправдывать этого мудака — он явно тебя не заслуживает! Нет значит нет, поэтому то, что с тобой было — это тоже насилие.              Так сложно признаваться в этом:              — Но я тоже виноват в том, что произошло! Что все закончилось именно так!              Мью приподнимает его подбородок и заставляет посмотреть себе прямо в глаза:              — Никто не заслуживает, чтобы его били и… делали что-то против его воли.              Галф не рассказывает все гадкие подробности, но парень явно догадался, какого характера было это “что-то”:              — И тебе не противно?              Тот непонимающе хмурится:              — Почему мне должно быть противно?              — Ну, я… бракованный, и-использованный, — он с трудом шепчет и все-таки отводит взгляд.              Но осторожное прикосновение кончиков пальцев к скуле вынуждает вновь посмотреть в эти сопереживающие глаза:              — То, что тебе не повезло встретить неадеквата, не делают тебя каким-то плохим или использованным. Это просто горький жизненный опыт, который нужно учесть и жить дальше.              До этого момента он и не понимал, какое напряжение сковывало все его тело, потому что сейчас Галф обмякает аморфной массой и позволяет удерживать себя:              — Да, я знаю, что так я больше не хочу.              Это то, что они регулярно обсуждают с психотерапевтом: он пока не знает точно, какие именно отношения сделают его счастливым, но теперь есть четкое понимание, что так с ним нельзя.              Не считать за человека.       Срываться на него.       Поднимать руку.       Унижать.       Насиловать.              Мью продолжает его баюкать:              — Так и не будет — обещаю. Мне очень жаль, что ты через это прошел, и я сделаю все возможное, чтобы ты смог отпустить эти отношения и дать шанс нам.              Он горько улыбается:              — А если на это потребуется много времени? Я не могу назвать никаких сроков.              — Столько, сколько тебе нужно, — губы прижимаются к заполошно бьющейся венке на виске. — Мы никуда не торопимся — у нас есть все время этого мира.              — Но.. У тебя же есть потребности, — Галф краснеет, вынужденный это произносить вслух.              — Ну и что? — тот хмыкает. — Пока у меня есть правая рука, не вижу в этом никаких проблем.              И демонстрирует упомянутую великолепную конечность, крутя ею прямо перед носом, на что он не удерживается и еле слышно фыркает от смеха:              — Мью! — а потом вновь грустнеет. — Я тебя не заслуживаю! Ты такой…              Но его перебивают неожиданным:              — Теперь я буду тебя пытать!              — Что?!              Мью наклоняется к самому уху и тихо и эротично шепчет:              — Я считаю, что ты сладкий и красивый.              Галф теряется:              — Что?..              — Ты заслуживаешь заботы не меньше, чем люди и животные, о которых ты сам заботишься.              — Но…              — Твои чувства и потребности заслуживают быть услышанными.              Его ухо горит от этих слов и смущения, но он все-таки включается в эту странную игру:              — Мне нужно стоп-слово!              — Мы обязательно придумаем его, — поцелуй касается его красной кожи.              Но перейти к лингвистическим упражнениям они не успевают, потому что сначала слышат радостный визг Чоппера, а потом уже звук открываемой двери.              Мью отчаянно стонет:              — Стоп-слово нужно еще кое-кому, чтобы не вламываться без предупреждения с самого утра!