Профессор на замену

      Два следующих занятия с момента прикосновения прошли одинаковым образом: Луи приходил вовремя, профессор садился в свое кресло, внезапно без любого намека на виски или какой-либо еще напиток; садился с книгой в руке или с блокнотом, или с бумагами, которые Луи часто видит на лекциях — это были лекции в письменном виде; одинаковым образом профессор Стайлс не поднимал глаз на своего студента.       Даже когда приходилось задать вопрос по отработке — Гарри не смотрел на Луи, вглядываясь в книгу на своих коленях, и лишь изредка поднимал взгляд к окну, занавешенному портьерами. Луи старательно размышлял о том, почему профессор старается вести себя как ни в чем не бывало, именно этим поведением меняя обыденность на неловкие встречи. К тому же профессор стал отпускать Луи с отработок на двадцать минут раньше. Каждый раз перед прощанием Гарри осведомлял парня о том, какую оценку он получил за свой ответ. За два занятия Луи удалось получить высший балл. Казалось бы, радуйся и пируй. Но Луи совершенно не устраивало новое положение дел. Да, именно этого изначально он и хотел, чтобы профессор держал дистанцию, делал свою работу без игр и вызова. Пусть так. Возможно, Луи бы даже устроило это, даже теперь. Но не тогда, когда профессор не смотрит на него. Но вот занятия на этой неделе закончились, как и отработки: Луи остался думать.             Он все еще трудился над другими предметами, его жизнь во многом осталась такой же; чтение до утра, гора письменной работы, напряжение от приближающихся экзаменов, косые взгляды, в особенности на лекциях у профессора Стайлса и на официальных ужинах, где еще не успели забыть о смехотворной выходке Томлинсона. Так же обыденно безразлично Луи относился к вниманию к своей персоне, но все же в редкие дни оно вводило его в еще большее напряжение. Его день подвергся малым изменениям. Но он уже почти успел привыкнуть. К тому, что стал думать чрезмерно часто о своих отработках, об эпохе Возрождения, о профессоре. Луи думал о профессоре. И нередко вспоминал о своем поступке. О том, какой внезапный трепет он испытал в то мгновение, когда опустился перед ним на колено, прикоснулся к нему сквозь его обувь и был вознагражден таким близким запахом, прописывающим память. И как это стало вознаграждением? В какой момент все так стремительно переменилось, и ненависть стала походить более на желание коснуться кожи? Ведь совсем недавно весь он полнился лишь презрением. Но стоило ему это презрение высказать — оно будто бы освободило мириады пространства для новых мыслей, новых желаний, новых оттенков боли, горечи, притяжения.       Луи маялся. И думал о том, как вести себя на новой неделе, когда ему придется столкнуться с профессором снова. Ведь не может так продолжаться вечно? Не может же профессор до самого своего отъезда притворяться, что ничего не произошло, хотя в действительности ведь не успело произойти ничего страшного — Луи лишь стер пыль с его ботинка. А платок так и лежит на столе у парня, еще не постиранный, еще со следом от той встречи. А после встречи — Луи, смущенный переменой в профессоре, лишь успевал ответить требуемый материал, а после — с ним быстро прощались, уже не провожая до дверей.       В итоге Луи глубоко задумался о том, как же вернуть взгляд профессора. Как заставить его взглянуть на него? Что предпринять, чтобы привлечь его, не оставляя ему выбора? Желательно не упав в его глазах еще больше.       Еще недавно такой робкий, трусливый и холодный Луи вспыхивает, наполняется музыкой, которую слушает с утра до вечера, становится сгустком толчка вперед. Луи замечал свои изменения. И решал идти им навстречу, а не сопротивляться. Почему, спросите вы? Потому что он хочет жить. Чувствовать себя живым. Какое же это удовольствие, как же давно он не испытывал ничего подобного, как же он ждал, тайно от самого себя, мгновения, когда он сможет бороться по-настоящему! В тот день, это был четверг, Луи сидел на лавочке во дворе студенческого городка. Стоял холодный морозный день декабря. Голые деревья, сухие желтые листья под ногами, беленый газон, покоящийся под снегом, и одинокий парень, в наушниках и с книгой в руках. После лекций Луи решил посидеть на свежем воздухе, почитать учебную литературу и поразмыслить о своем, теперь уже, постоянном. В тот миг на его плечо ложится ладонь. Луи не выдает того, что перепугался, только достает из уха наушник и оборачивается. Перед ним стоит улыбчивый Найл, уже успевший убрать руку за спину.       — Здравствуйте, мой странный сосед, — заговаривает Найл и садится подле Луи.       Луи закрывает книгу и обращает взгляд на пейзаж, открывшийся перед ним. Найл следует его примеру.       — Добрый день.       — Как поживаете?       — Бросьте, давайте перейдем на ты, — хмурится Луи, уже не видевший смысл держать столь формальное общение с этим парнем.       — Я все ждал, пока ты предложишь, — хмыкает Найл и достает из кармана электронную сигарету. Луи невольно хмурится пуще прежнего, что Найл непременно замечает.       — Я тебя смущаю? Негативной для общества привычкой?       Луи размыкает губы для того, чтобы ответить. Ответ он уже придумал. Но Луи осознает, что он не может вымолвить и слова. Он давится собственными невысказанными словами и торопливо смыкает губы, панически зажмуриваясь.       — Ты в порядке?       Луи сжимает книгу в руках, глубоко дыша. А в следующую минуту он открывает глаза и берет в руки карандаш, который держал рядом для подчеркиваний. В книге поэзии Уолта Уитмена Луи пишет несколько строк и показывает их Найлу.       «Я не могу говорить. Прости».       Недолго Найл молчит, будто вторя молчанию, исходящему от Луи. А после все же заговаривает:       — Когда-нибудь я спрошу тебя, отчего это происходит с тобой. А теперь я оставлю тебя одного. Только если тебе не нужна помощь.       Луи качает головой, вглядываясь в случайно открытую страницу книги.       — До скорого, Луи. Я приду к тебе. Будь здоров.       Найл поднимается со скамьи и уходит. Луи не смотрит ему вслед. Страница зачаровывает его и он читает:

Песнь о смерти Ты, милая, ласкающая смерть, Струясь вокруг мира, светло ты приходишь, приходишь, Днем и ночью, к каждому, ко всем! Рано или поздно ты, нежная смерть! Слава бездонной вселенной За жизнь, за радость, за вещи и любопытные знания, За любовь, за сладкую любовь! Но слава! слава! слава! Твоим сжимающим, холодным и хватким рукам, о смерть! Ты темная мать! Ты всегда недалёко скользишь неслышною поступью! Пел ли тебе кто-нибудь приветственную радостную песнь? Эту песнь пою тебе я, я славлю тебя выше всех, Чтобы ты, когда наступит мой час, шла ко мне неспотыкающимся шагом! Могучая спасительница, ближе! Всех, кого ты унесла, я пою, я радостно пою мертвецов. Утонувших в любовном твоем океане, Омытых в водах твоего блаженства, о смерть! От меня тебе лихие серенады! Пусть танцами отпразднуют тебя, пусть нарядятся, пируют, Тебе подобают широкие дали, высокое небо, И жизнь, и поля, и громадная задумчивая ночь. Тихая ночь под обильными звездами, Берег океана и шепчущая, хриплая волна, голос которой я знаю, И душа, обращенная к тебе, о широкая, облеченная покрывалами смерть, И тело, льнущее благодарно к тебе. Над вершинами деревьев я возношу мою песнь к тебе. Над волнами, встающими и падающими, над мириадами прерий и широких полей, Над городами, набитыми людом, над многолюдными дорогами и верфями, Я шлю тебе веселую песнь, радуйся, радуйся, о смерть.

      Холодный ветер бьет в лицо. Голубые глаза, щурящиеся и задумчивые, отвлекаются от книги и осматриваются по сторонам, словно во сне. Стихотворение навевает боль. Но Луи не отдается воспоминаниям. Он смотрит в окна кампуса, в движение жизни, в глаза настоящему. И замечает в одном из окон живой силуэт, напоминающий мужчину. Силуэт приближается к свету и освещается, представ перед Луи молодым парнем: на нем расстегнута белая рубашка, он часто дышит, а меж пальцев его сжата дымящаяся сигарета. Он раскрывает окно пуще прежнего и опускает бегающий взгляд вниз, к земле. Луи рефлекторно вскакивает с места, четко прослеживая в лице парня неочевидное желание упасть.              Луи мчится к окну со всех ног, его пальто развивается на ветру, он не спускает глаз с человека. Луи пытается закричать, окликнуть, остановить, но голос не слушается его. Он может лишь бежать. Прежде, чем лицо парня скрывается за кронами деревьев, их взгляды встречаются. Когда окно скрывается за густыми ветвями деревьев, Луи успевает лишь увидеть белое пятно, летящее вниз. В его ушах застывает треск костей, стук, а в глазах — ужас. Он резко отворачивается. Сквозь сковавшую его панику, Луи достает из кармана мобильник, дрожащими пальцами набирает номер скорой помощи. Оператор экстренной помощи слышит лишь хрип на другом конце. А Луи, как рыба выброшенная на берег, может только открывать и закрывать рот.       Двор пустует. На плечи Луи падает снег. Такой же снег падает на тело за спиной Томлинсона. Одинаковый снег. И два разных человека, которые отличаются лишь одним: только один из них умел дышать.       Луи судорожно осматривается по сторонам в поисках помощи, хотя бы одного проходящего мимо человека. Но не находит никого. Поэтому он срывается с места и бежит в ближайшее здание, которое является проходным, соединяющим несколько коридоров, ведущих в разные здания. Луи врывается внутрь, видит охранника, сидящего за столом, и бегом направляется к нему. Взлохмаченный и лишенный дара речи, с дикими глазами Луи встает перед мужчиной, представляющего из себя опрятного человека с отзывчивым лицом, сокрытым за густыми усами и очками. Он мгновенно привлекает внимание охранника, но тот молчит, ожидая пока Луи скажет свое слово. Но он не может. Поэтому начинает жестикулировать. Он указывает охраннику на внутренний двор кампуса.       — Молодой человек, прошу прощения, но я вас совершенно не понимаю. Что там?       Луи делает еще один жест, призывая мужчину пойти вместе с ним, но тот сидит на месте. То ли Луи застал его в не самое подходящее время, то ли мужчина никогда не отличался сообразительностью, но факт остается фактом: во дворе кампуса лежал умирающий или уже мертвый человек. А Луи не мог побороть себя и заставить сказать хоть слово. В панике он хватает охранника за руку и пытается поднять с места, дабы утянуть за собой. Но охранник лишь пугается, сопротивляясь. Он почти нажимает кнопку вызова полиции, что, кстати говоря, было бы кстати, но внезапно чужая рука сжимает руку Луи, оттягивая его в свою сторону. Луи резко оборачивается и встречается взглядом с мрачными и встревоженными глазами профессора Стайлса. В то мгновение Луи не ведает, что творит, поэтому позже он непременно простит себя. Он хватает профессора за ладонь и тянет за собой, стремительно выбегая из здания. С момента как Луи покинул дворик — прошло не более полторы минуты, поэтому легко понять, почему никто до сих пор не увидел лежащего под тонким слоем снега человека. Профессор послушно следует за Луи, но на прикосновение не отвечает, оставляя свою ладонь безвольно лежать в ладони студента. Когда они добираются до места — Гарри без лишних слов выхватывает из кармана своего пальто телефон и вызывает помощь, высвобождаясь от захвата Луи.       Луи стоит спиной ко всему происходящему и тогда, когда медики прибывают на место. Со временем его дыхание становится медленнее и глубже. Он внимательно наблюдает за тем, как снег падает на землю. Кажется, больше ничего его не заботит в тот хрупкий миг. И совсем не интересно, все ли еще Гарри стоит за его спиной, все ли еще здесь. Только снег и постепенно затихающий вой сирен.       — Вы знали его? — внезапно слышится голос профессора за спиной.       Луи оборачивается. Гарри стоит поодаль, скрепив руки за спиной, рассматривая здания. Луи приоткрывает губы и пытается заговорить.       — Нет, — хрипит он, пугаясь собственного голоса.       Профессор лишь кивает.       — Я вас провожу.       — Зачем? — искренне удивляется Луи, полностью оборачиваясь к мужчине. Который все еще не смотрит на него.       Гарри недолго молчит, прежде чем ответить:       — Давайте обойдемся без препирательств, молодой человек.       — Я еще не начинал препираться, профессор, — говорит Луи, позволяя себе короткую улыбку.       Если бы профессор взглянул на Луи тогда, он бы увидел, что улыбка эта до невероятного печальна, а глаза парня блестят на морозном солнце декабря. Но профессор не глядел никуда, кроме крыш зданий. Ни на пятно крови на снегу, ни на до сих пор подрагивающие ладони своего студента. Только вверх.       — Тогда извольте ответить на мою учтивость вежливостью. Надеюсь, вы не полагаете, что я могу оставить вас стоять здесь, на месте, где только что погиб человек? Вы ведь видели, как это случилось?       — Следуйте за мной, — коротко отвечает Луи и начинает путь до своей квартиры.       Профессор молча идет за ним. Спустя некоторое время они останавливаются у комнаты Томлинсона. Тот отпирает дверь, входит внутрь, осматривает комнату, как обычно, и снимает свою обувь, пряча ее в банкетку. Дверь остается открытой для профессора. Луи не приглашает его зайти, ведь знает, что он зайдет за ним следом.       Пока Гарри входит в квартиру, прикрывая за собой дверь, Луи снимает с себя пальто и кладет его на диван, обессилено садясь на него следом. Окно в комнате раскрыто настежь, поэтому холод улицы не уступает. Профессор молча снимает обувь, хотя минуту назад, казалось, собирался уйти. Он кладет обувь туда же, что и Луи. Спокойно подходит к окну и плотно его закрывает. Затем он движется в сторону кухни и скрывается за ее стенами под спокойным, но все же недоуменным взглядом Луи. Слышится щелчок чайника и звон посуды. Наконец, Луи отвлекается от собственных мыслей и понимает, что именно сейчас происходит. Профессор находится в его квартире и, судя по всему, делает для него чай.       Спустя пару минут чайник издает щелчок, слышится льющаяся в чашку вода, стук ложки о ее край и шаги. Профессор невозмутимо кладет чашку с блюдцем на столик перед Луи, пока тот чрезвычайно пристально изучает его лицо, не отрывая взгляд. Профессор озирается по сторонам, рассматривая комнату. Его руки снова уходят за его спину.       — Не знал, какой чай вы предпочитаете, поэтому сделал на свой вкус.       — Вы могли меня спросить, — замечает Луи тихим голосом, не обращая на чай никакого внимания.       — Зная то, как вы не любите со мной разговаривать, я не стал вас тревожить.       — Со всем уважением профессор, но вы не были обязаны. Я в полном порядке, видите?       Профессор не отвечает на призыв взглянуть.       — Я никогда не могу быть уверен с вами.       Его слова еще не успевают утихнуть, когда он движется к двери и начинает обуваться. Луи, сам не осознающий того, в каком состоянии находится, поднимается следом и приближается к профессору. Должно быть, его шаги очень тихи, потому что, когда профессор отворачивается от входной двери, для того чтобы попрощаться, он пугается фигуре перед ним и тяжело вздыхает. Но все еще не смотрит. Если бы он только видел… Эти темные глаза, глядящие на него исподлобья, говорящие о многом так четко, что в мраке комнаты и безмолвии между ними нагоняется напряжение, он бы непременно остался с ним на лишний час.       — Почему вы не смотрите на меня?       Плечи профессора напрягаются пуще прежнего, а очередной тяжелый вздох нагоняет на Луи мысли о том, как сильно он его раздражает.       — Неужели вы до сих пор испытываете ко мне такое отвращение, что не можете и взглянуть?       Еще мгновение, и Гарри обязательно посмотрит на него. Еще мгновение, и их взгляды встретятся. Еще мгновение, и он обязательно ответит на эти слова чем-то вроде: «Не говорите глупостей!» Но мгновение упускается. И Луи обходит профессора, открывает для него дверь и молча прощается, опустив голову. Профессор так же молча выходит за дверь, не проронив и слова. Чай остается остывать на столе, как напоминание о том, что профессор действительно был здесь. Но не проходит и двух минут, когда внутри Луи что-то дергается. Его страх, череда неудач, осточертевшее бессилие и этот профессор, который даже не смотрит на него… Разве он не стоит того, чтобы просто на него взглянуть?       Луи выходит за дверь, даже не успев обуться. Мрак его глаз освещается безумием, который легко объяснить: действительно, на его глазах умер человек. Снова. Разве его страх не жалок? Разве сам Луи не жалок? Профессор был абсолютно прав. Никто не обязан терпеть его слабости. Но и Луи не обязан больше терпеть. Поэтому он выскакивает из своей квартиры готовый догнать профессора. Но не успевает ускорить свой шаг, потому что тот все еще в коридоре. Окно перед профессором раскрыто, он стоит спиной к парню, и вся его фигура выдает высшую степень озабоченности сложным вопросом. В своих белых носках Луи быстрым шагом подходит к профессору, бесшумный и болезненный. Когда на плечо профессора ложится ладонь и разворачивает его к себе, глаза мужчины широко распахиваются. От неожиданности он впивается взглядом в Луи, не успев отвернуться. И тогда в груди Луи разливается чувство, горячее и горькое, призывающее его сжать плечо профессора еще сильнее.       — Ответь на мой вопрос.       — Что вы…       — Я заслуживаю твоего взгляда. Что такого я сделал, чтобы ты… Чтобы ты был такого низкого мнения обо мне?       — Томлинсон, вы забываетесь.       — Нет, — судорожно качает головой Луи взбудораженный. — Впервые в жизни я смотрю ясными глазами на свою реальность. Что же я сделал? Я лишь опустился перед тобой на колено, обтерев твою обувь, разве это так страшно? Или даже прикосновения к тебе сквозь такой плотный слой я не достоин? Скажи мне!       Профессор бегает глазами по лицу Луи, совершенно сбитый с толку, ошарашенный и обомлевший. Коридор погружен в оглушающую тишину, падающий снег залетает внутрь, обжигая голые руки Томлинсона, а крепкая хватка на плече не ослабевает. Пока Гарри молчит, не в силах обуздать свои чувства. Луи чувствует то же самое. Лишь снежный ветер, лишь два молчания, которые соединяются в одно, и две фигуры, чья внутренняя жизнь в то мгновение напоминает метель.       Сам не понимая, что делает, Луи медленно поднимает свою ладонь, приближаясь к лицу Гарри, пока другая его рука, сжимающая плечо мужчины, разжимается и слабо опускается вниз, вдоль руки профессора. Мужчина наблюдает приближение ладони с безграничным терпением, глядя прямо в глаза своему студенту: несмотря на метель, широко распахнутые в удивлении глаза и дрожащие от волнения ресницы — в его глазах виднелась такая нечеловеческая сила, которая без препятствий могла сбить Луи с ног, лишить его воздуха и прежней жизни или попросту остановить его руку, откинув в сторону. Но все, что делает профессор, — это ждет. А когда ладонь останавливается у его лица, не смея прикоснуться, внезапно такая робкая, черты лица мужчины смягчаются, и он тянет уже свою ладонь к ладони у своего лица. И когда он заключает нуждающуюся руку в рукопожатие, до боли напоминающее собой нежность, он лишь выдыхает:       — Все хорошо.       Гнев на лице Луи рушится, как бумажный домик. Невольно — он готов поклясться, что невольно — что-то взрывается в его груди миллионом разных чувств, смешанных между собой, превращаясь в цунами, вынуждающее Луи искривиться и раздаться слезами. Парень прячет лицо в руках, заполняя коридор неудержимыми всхлипываниями. Он не видит, как медленно и осторожно, словно во сне, столь сильно окутанная туманом мягких чувств и мутным взглядом, тянется к его плечу ладонь Гарри Стайлса. Когда она касается его, будто спрашивая позволения и тайно наслаждаясь дозволением, последняя стена сопротивления в груди Луи неумолимо рушится, заставляя его признаться: «Я влюблен».       Вторят ли мысли профессора мыслям своего студента? Или он в силах думать лишь о том, какой хрупкий мальчик стоит перед ним, как румянеет его кожа лица, когда он плачет, как розовеют его губы от горя, как, оказывается, он был прав, узнавая в этом молодом человеке ангельскую хрупкость. Будто бы стоит ему удариться о косяк двери — он разрушится, превращаясь в пыль. Но нет, все не так. Плечо под рукой профессора напрягается, становясь твердым. Всхлипывания прекращаются, и нежность превращается в огонь: Луи поднимает взгляд, который вторит профессору силой.       И пусть в то мгновение профессор как всегда растерян тем, насколько разным может быть парень перед ним, будто бы являясь воплощением калейдоскопа, он никогда не узнает, какой силы любовь поселилась в его теле именно тогда, когда рука профессора коснулась его плеча. Это был час таинства, когда рождается бессмертное чувство, равняющееся и жизни, и смерти. Луи был осужден и одновременно с тем благословлен. И когда он поднял свои влажные глаза на профессора, сила, которую видел мужчина напротив него, была желанием, потоком розовой воды, дурманящей разум.       — Простите меня, — сжимается Луи, силясь не заплакать снова, вспоминая свою грубость.       — Я понимаю вас, — скоро уверяет его профессор, теперь уже не отводя от него взгляда. Должно быть, именно этого он и боялся. Потерять способность не смотреть. — И мне доводилось видеть смерть. Это уродливо, но это и прекрасно. Да, верно, прекрасно, — кивает он, когда смущенный взгляд Луи снова поднимается на него и их стремящиеся вперед взгляды сталкиваются. — Спокойная мирная смерть, несущая избавление, бескровная смерть — она омывает землю упокоением души, если мы учимся ее принимать. Но то, что видели вы, Луи, это ужасно. Я понимаю вас. И нисколько не буду обижаться.       — Он посмотрел на меня, — внезапно растерянно заговорил Луи, вспоминая, — когда я бежал к нему, сам не зная, для чего. Возможно, я хотел поймать его. Профессор, лишь за короткое мгновение до того, я снова потерял свою способность говорить. Я не смог вызвать помощь вовремя, я потерял время, топча под собой землю и оставляя след на снегу — я оставил физическое доказательство того, что по вине моего бессилия погиб человек. Снова я там, в этом бескрайнем лесу, беспомощный и невежественный, жалкий ребенок.       — Вы вовсе не жалкий, — говорит профессор тихим ласковым голосом.       — Но ведь вы говорили…       — Я больше так не говорю.       Луи не сдерживает смущенной улыбки, скрывая свой взгляд, когда Гарри делает то же, что делал не так давно: он касается его подбородка, осторожно приподнимая его. Их взгляды встречаются. Луи замирает, от неожиданности теряя и улыбку.       Такой сильный, мужественный, неопределенный, притягательный, бесподобный и порочный — он стоял уже совсем непозволительно близко, побуждая Луи попятиться, несмотря на все новые и смущающие чувства и желания. Но Луи не двигался. Потому что взгляд профессора пригвоздил его к месту. И тогда тот заговорил:       — Я нисколько вас не презираю. Вы не упали в моих глазах. Как раз наоборот, — пока пальцы его покоились на его подборке, обжигая кожу, с каждым новым словом голос его становился более опасным, чем руки, — вы не сделали ничего такого. Но причину, по которой я перестал обращать на вас свой взгляд, прошу, оставьте мне. Ведь разве это теперь важно? Я смотрю. Смотрю на вас. Ne me regarde pas comme ça. Tu me rends juste fou.       Луи почти дергается от сказанных в последнюю очередь слов. Но скрывает, что понял их значение: сегодня он притворится, что не знает французского. А профессор предпочтет не думать о том, что его могли понять. Слезы высыхают на щеках Луи, от них остается лишь воспоминание и горькое чувство в груди.       — Теперь я могу оставить вас наедине с вашими мыслями, не рискуя бросить вас с опасности?       Луи делает шаг назад, ладонь профессора повисает в воздухе, а потом прячется в карман, будто бы никогда не касалась его. Парень кивает, опуская взгляд, и тихо выдает:       — Спасибо. Да.       — Прощайте, Луи. Берегите себя.