Профессор на замену

      Тот факт, что его избила толпа псевдоинтеллектуалов, которых ему придется видеть в перспективе целых пять лет, не внушал Луи никакого миролюбия: еще вчера учащийся примиряться с неизменностью некоторых событий, сегодня Луи испытал такой гнев, который сотрясал его изнутри. И пусть он глубоко жалел о том, что пошел на эту встречу, все же Луи совершенно не жалел только об одном: он никого из них не тронул. Пускай каждый человек, поднявший на него руку тем вечером, счел его слабым и беспомощным, сам Луи вырос в своих собственных глазах, непреклонно убежденный в том, что, если бы он тронул их хоть пальцем — стал бы таким же, как и они.       Когда он, с отбитой почкой, с синяком на подбородке и под глазом, который заплыл за веко, с ушибом руки пришел на первую пару преподавателя Гарри Стайлса — его появление встретили несколько откровенно направленных на него шокированных вздохов, таких громких, что Луи бы непременно закатил глаза, если бы один из них был в порядке. В то утро много мыслей мучило парня. Больше — его мучила боль. Под гнетом такой недавней напасти Луи было просто не думать о том, что их встречи с профессором подошли к концу. Конечно, ведь теперь Луи умел высказываться вслух, хотя совершенно непонятно по существу, действительно ли он научился или только лишь сделал один смелый шаг, который норовит превратиться в два шага назад? Потому Луи и пришел к профессору после своего успеха. Он не мог обещать и самому себе, что сможет так снова. Единственная причина, такая ясная и мотивирующая, по которой Луи осмелел и позволил своей внезапной импульсивности взять верх, — это желание увидеть взгляд профессора на себе. Но тот, конечно же, об этом не знал. Не знал он и о том, что ему предстоит увидеть, когда входил в аудиторию. Поэтому, выполнив свою рутину при входе и подняв глаза, дабы осмотреться — он невольно остановил свой взгляд на Луи, ведь белизна бинтов и синева ушибов не могли ему позволить проигнорировать парня, как недавно повелось.       Когда его изумрудные глаза остановились на Луи — он натуральным образом застыл. Всегда присутствующий с ним флер тщеславия и высокого мнения о себе, его всегдашняя уверенность и изумительная умеренность жестов, взглядов, улыбок — все, точно маска, спало с его лица, казалось, даже с личности. И он стал походить просто на мужчину, просто зашедшего прочесть лекцию, просто человека. А после как будто бы пустое лицо выразило на себе такой спектр эмоций, что прикажите описать его в цвете — непременно бы пришлось упомянуть калейдоскоп. Луи этот взгляд увидел. Конечно, он не мог иначе. И замер следом за профессором. Вот так просто. А когда с десяток разнообразных оттенков множества чувств и эмоций отразились на лице профессора, Луи не посмел ни ответить на эти чувства, ни отвести взгляда — по правде говоря, что вообще он мог ответить? Робко улыбнуться? Или заплакать? Он ничего не мог. Только смотреть на то, как из всех эмоций пуще всего на лице профессора появляется болезненная ярость. И тогда Луи испугался.       Но тут профессор прикрывает глаза рукой, опуская голову, внезапно представляясь таким обессиленным и раздавленным. Он поднимает сощуренные, будто от боли, глаза и произносит:       — Сегодня занятия не будет, дорогие студенты. Лекцию в онлайн-формате вы найдете на сайте точно так же, как и весь дополнительный материал. Можете идти.       Гул недовольных и удивленных голосов заполнил аудиторию точно так же, как и шум поднимающихся со своих мест тел. Когда Луи, с гримасой боли, совершил поползновение подняться со своего места, на которое он садился с таким трудом каких-то десять минут назад, словно гром, раздался твердый голос профессора:       — Вы останьтесь.       Луи поднял глаза на профессора и встретил его непреклонный и несколько опасно горящий взгляд. Спорить Луи не стал. Как и садиться обратно. Он остался стоять, сдерживая тяжелый вздох — для полноты картины не хватало только, чтобы профессор стал выпытывать у него, кто это сделал. И дело вовсе не в том, что профессор успел проникнуться к Луи — Луи не был дураком и это видел. Дело в том, что Гарри оставался профессором, причем таким, которому не все равно. И пусть Луи вовсе не обязан отвечать, он не боялся вызывать неудовольствие профессора — это он уже проходил. Чего Луи боялся — это расплакаться в присутствии Гарри в очередной раз. Теперь их не связывает никакая договоренность, нет более отработок, а значит, что нет ничего и более того. Луи больше не хотел казаться слабым. И пусть он буквально разваливается на глазах — плакать он боялся. Хотя бы потому, что от слез его побитый глаз заболит с троекратной силой. А знаете, от чего страшнее всего? От того, что какой-то частью себя Луи все же этого хотел. Потому что это значит, что, ссылаясь на слабость, он бы позволил себе рухнуть в его объятия. О, как он этого хотел.        «Пожалуйста, время, беги скорее».       Луи усиленно смотрел в стол в ожидании, пока все уйдут. Все поспешно покидают аудиторию, не стесняясь обернуться как минимум по одному разу на странную картину. Но в итоге они остаются одни, на них закрывают дверь. И тогда комната погружается в пугающую и отчего-то торжественную тишину, как в темном лесу перед громом. Все еще глядящий в пол Луи замечает, как Гарри подходит ближе, становясь почти вплотную к его столу. Изнывающий от боли в теле и, теперь уже, в груди от того, что пришлось вспомнить в ярких деталях вчерашний вечер не только в момент избиения, но и в момент, когда профессор его почти прогнал, Луи не поднимает взгляда.       — Зачем вы попросили меня остаться? — задает резонный вопрос Луи, когда находиться в тишине молчания становится практически невыносимо.       — Чтобы задать вам пару вопросов, — почти спокойно и очень сдержанно отвечает профессор. Теперь-то он смотрит на Луи. Но теперь Луи молит о том, чтобы он смотреть перестал: изувеченное лицо и его жалкий вид нисколько не способствовали тому, чтобы профессор проникся им в особенном смысле этого слова. — Что с вами случилось?       — Я упал, — выдает Луи. На что слышит откровенный смех. Оскорбленный Луи стремительно поднимает взгляд на профессора, который все еще смеется, отворачиваясь и отходя на пару шагов в сторону.       — Ей-богу, Томлинсон, я думал, что вы гораздо умнее. Стараясь скрыть правду, вам стоило придумать что-то менее банальное.       — Я ничего не скрываю, — упрямо, но тихо говорит Луи. Он немного медлит, но добавляет: — Какой резон мне скрывать что-либо от вас? Оберегать вас от правды или оберегать от нее кого-то другого? Более того, то, что со мной случилось — вас не касается. Я пришел на вашу лекцию, несмотря ни на что, думаю, с моей стороны этого более чем достаточно. А теперь мне нужно идти.       Смех профессора затихает еще тогда, когда Луи заговаривает. А к моменту, как он заканчивает, от истеричного всплеска не остается и следа. Профессор со спрятанными в карманы брюк руками, с открытым лицом, почти откровенным, с опять налившимся огнем взглядом — такой профессор стоит перед Луи, пока его взлохмаченные волосы спадают ему на лоб. Луи позволяет себе напрячься, когда бросает на Гарри взгляд перед тем, как сдвинуться с места в сторону выхода. Так он и остается стоять, пока Гарри делает несколько шагов к нему и останавливается прямо у стола, почти неприлично близко. Когда он заговаривает, его голос так же спокоен и почти вторит тону, каким говорил Луи пару мгновений назад, но помимо всего, слышится в этом голосе его привычная сталь, непреклонность и особая, новая злость.       — Меня касается ваше здоровье прямым образом, ведь от вашего состояния зависит ваша успеваемость. Я в полной мере имею право запрашивать у вас, что с вами случилось, обязывая вас ответить. А то, что вы явились на учебу в таком виде — ваша ошибка, за которую вам придется отвечать. А теперь попробуем снова. Кто сделал это с вами?       — Я упал.       Твердо и резко, почти с вызовом.       Луи не разрывает зрительный контакт с профессором, который изо всех сил держит себя в руках, а после начинает собирать свои вещи со стола. Он движется к выходу, спускаясь с аудиторного стола, когда слышит:       — Каким образом к вашему падению причастен Роберт Кит?       Луи медленно оборачивается. Его плечи печально опущены, и весь вид внезапно кричит о том, что еще немного, и он не выдержит. Тяжесть на лице парня бьет профессора под дых, и он сглатывает.       — Прошу вас, дайте мне уйти. Оставьте это.       Профессор не вздыхает, не отводит взгляда, не сомневается. Он идет к Луи, не сводя с него взгляда, и будто бы пытается досказать ему невысказанное: «Я на вашей стороне. Доверьтесь мне. Вы в безопасности». Луи не понимает ничего из витающего в воздухе, потому что еще не умеет говорить с ним на одном языке. Но когда Гарри подходит к нему, Луи чудится, будто бы профессор готов идти до конца, но так медленно и так нежно, чтобы Луи больше не пострадал. В то мгновение рука Гарри тянется к безвольно висящей ладони Луи. Он осторожно дотрагивается до него. Электричество касания заполняет пространство вокруг, и тогда они находятся в одном пузыре, созданном нечаянно или так давно просящемся быть созданным. Профессор поднимает его ладонь, опуская на нее взгляд. Его тонкие пальцы ложатся на костяшки парня. Которые нетронуты. Гарри поднимает взгляд на Луи. Замерший и задержавший дыхание, он смотрит на профессора широко распахнутыми глазами. Он молча молит небеса о том, чтобы профессор не заметил, как стали подрагивать его ладони. Робкий, напуганный, мягкий и недышащий Луи затравленно смотрит на профессора, пока его губы вторят рукам дрожью. Незаметно поглаживающий кожу Гарри, впивающийся взглядом в это создание, почти пронзает Луи чувством, которое так четко виднеется в его глазах. Он желает сжать его ладонь сильнее, и он бы сделал это обязательно, если бы Луи был в порядке. Но в тот миг все, что он мог сделать, — это сдаться одной крошечной слабости и поднести его ладонь к своим губам.       Губы профессора холодны, а глаза прикрыты. Короткое прикосновение губ к теплой коже, и все заканчивается. Гарри отводит руку от лица, и когда он опускает ладонь Луи в естественное положение и отпускает ее — он смотрит в его глаза. И снова говорит. Но теперь, кажется, Луи прекрасно слышит, что ему пытаются сказать. Прежде, чем Луи успевает отмереть и ответить хоть что-то, профессор говорит уже действительно:       — Идите, Луи. И ни о чем не волнуйтесь. Помните, когда захотите оправдаться перед своей совестью, хотя оправдания вам вовсе не нужны — вы мне ничего не говорили. Я все знаю сам и делаю это для себя. Вы более не пострадаете от ожесточенности глупцов. Я даю вам время восстановиться, вам нет нужды приходить на лекции, находясь в такой боли. Я об этом позабочусь. А об оценках не беспокойтесь. У вас они в полном порядке. Идите, пока я не передумал. Я буду ждать вас на новой неделе. До встречи.       Профессор отводит взгляд от своего студента, обходит его и стремительно выходит за дверь, оставляя свои бумаги и портфель на столе, оставляя так же и Луи, который ошарашено прикован к месту. Ничего более не будет как раньше. Поцелуй, покоящийся на коже горящим отпечатком, бросает тело парня в дрожь, тянется вверх, к его лицу, которое заполняется краской. И чудится тогда, что поцелуй этот коснулся его губ. А за окном все еще бушует метель.