Этикет

И холодный воздух бьет меня все сильнее. Это было ужасно. Но и так прекрасно. Я чувствовала, как все в ночном Лондоне замирает, и, возможно, даже умирает. А я была такой…живой! Я неслась по улицам Лондона, чувствуя, будто все вокруг такое…ненастоящее. Дома, которые я пролетала один за одним казались мне игрушечными, как в детстве. Что-то внутри меня подрагивало в сумасшедшем предчувствии свободы. Наверное, это был единственный раз за эти долгие три дня, когда я чувствовала себя свободной от всего. На какие-то пару секунд я перестала думать о возможной гибели и позволила своему телу вспомнить забытое взрослением наслаждение скакать в поле на лошади, все ускоряя её. Я гнала её нещадно, а она повиновалась мне… Я чувствовала, как лошади все дальше уносят меня от моих знакомых. Сейчас было не время поддаваться панике, надо было продолжать их останавливать. Это было трудно: все вокруг было слишком быстрым, всё сливалось в одну бешеную круговерть. Я только сейчас вспомнила, что кроме меня в карете ещё был и мистер Беккер, дверь к которому не была закрыта. Мне хватило всего секунды, чтобы удостовериться в этом: ноги трупа свисали из открытой двери. Господи, хоть бы он не выпал! — Стойте! Я все ещё надеялась, что лошади, наконец, уймутся и хотя бы немного снизят свою скорость. Почему-то я не удивлена, что лошади, которых привёз Александр, были такими дикими. Я старалась не заполнять свою душу злостью. Я продолжала натягивать вожжи, но обезумевшие лошади, казалось, даже не почувствовали этого. Копыта продолжали бить об булыжники мостовой, высекая искры. Удивительно, как мы ещё ни в чего не врезались. Мне стоило большого труда, чтобы удержаться на козлах и не свалиться с кареты. Достаточно ли это поэтичная смерть? Умереть, расплющившись в лепешку? С мистером Беккером в объятиях? Мои уставшие от перенапряжения глаза, наконец, сфокусировались. Недалеко от нас из темноты вырос узкий мост. Вечер был все безумнее, а ситуации- абсурднее Значит, надо поддерживать всеобщий хаос. Я бросила вожжи, даже не пытаясь контролировать лошадей. Я понимала, что лошади будут вести себя только хуже, если я буду дергаться и взять контроль. Мне оставалось только со всей силой вцепиться в край козел, пытаясь не выпасть из кареты. Я прикрыла глаза, решив, что встретить смерть так будет легче. Я дернулась, с силой заставляя себя остаться в карете. Лошади ворвались на мост двумя ненормальными стрелами. Самое страшное, что видимо в этом районе ещё были редкие прохожие. Кто-то свистнул мне в след. Моя спина похолодела. Только зевак мне не хватало. С облегчением я заметила, что прохожий не предпринял никаких попыток меня остановить, лишь поспешно ушёл с дороги. План на завтра, если я выживу: Во-первых, я убью герцога Кларенса за попытку убить меня. Во-вторых, я убью мистера Макото за попытку убить меня ещё раньше, чем это решил герцог Кларенс. Злость заставляла меня все-таки оставаться живой. Я уже представляла, какую трепку я всем устрою. Придурки. Мостовая все продолжала убегать из-под колёс. Редкие прохожие все так же сторонились кареты, и я благодарила Бога, что я ещё никого не задавила. Но везло мне не всегда. Все же карета попалась на глаза констеблям. Кровь бурлила в моём теле, судорожно пытаясь оправдать моё поведение в случае того, если меня поймают. А, кто я такая? Я танцевала на балу с мистером Беккером, когда он умер. А сейчас, как вы видите, я лишь сильнее подкрепляю теорию о том, что это я его убила. Понимаете? Но судьба была на моей стороне. Констебли только и могли, что кричать и свистеть мне вслед, но моя скорость была настолько велика, что никто и не думал меня догонять. Каждый из констеблей надеялся, что меня задержит кто-то другой. Но это было уже неважно. Перед нами из темноты выплыл Тауэр. Кажется, я и правда где-то очень сильно нагрешила, раз я умру такой молодой и красивой. И в одиночестве. Я в отчаянии оглянулась назад. Беккер, каким-то чудом, был ещё в карете. Я громко взвыла, будто в агрессии молясь всему живому, и снова схватилась за вожжи. — Остановитесь, ну, пожалуйста! Вероятно, я надеялась, что если все же буду добра к лошадям в последние минуты своей жизни, то меня, как мученицу, отправят в Рай. Чертов Макото! Меня охватило сожаление за все то, что я ещё не испытала в этой жизни. Я могла столько ещё сделать. Почувствовать любовь. Провести время с Евой. Нам дали слишком мало времени в этой жизни. Пожить ещё немного с моими стареющими родителями… Казалось, на несколько секунд я почувствовала аромат смерти в воздухе И это было неправильно. Люди не должны заканчивать так. Так не должна заканчивать я… Стены Тауэра все приближались. Душа внутри меня молилась. Карета должна была влететь в башню Бошамп. Мой мозг кричал о том, что пора и правда было что-то делать. И я прыгнула. Несколько секунд была только темнота. Она окутала всю меня, все моё тело отдалось тьме и забвению. Казалось, из меня выбили возможность чувствовать. Но потом у меня снова заболел затылок. Прыгать из кареты было безумством. Разбиться с кареты- самоубийство. Я выбрала меньшее из этих двух зол. Я чувствовала, как я до сих пор сильно сжимаю юбки платья. Значит, я в сознании. Но я боялась открыть глаза. Моё тело ныло и саднило. Казалось, будто меня несколько раз тщательно перемололи. Я пощупала рукой землю, на которой я лежала. Это была молодая лондонская трава. Упав я на брусчатку, которая была совсем рядом, я бы точно разбилась бы. Я открыла глаза и заметила, что лежу в слишком заметном месте. Мне пришлось пересилить боль и перекатиться в темноту, постанывая от боли. Казалось, я разучилась дышать, и больше никогда не смогу делать это снова. Я попыталась прислушаться. Карета не могла исчезнуть в никуда, правильно? Я послышала вдалеке выстрелы и свист констеблей. Паршиво. Вероятно, стражи Тауэра переполошились, увидев странную карету. Но это больше меня не волновало. Я прикрыла глаза, давая себе немного времени, чтобы снова найти в себе силы жить. Я слышала, как по мостовой, со стороны моста, что-то грохотало. Кажется, кто-то ехал сюда на лошади. Что мне делать? Подать знак о своём прескверном положении? Или, наоборот, молчать и притвориться мертвой? Притвориться? Я аккуратно приподняла голову, замечая темный силуэт на лошади, который приближался ко мне. Я пыталась сфокусироваться на незнакомце, но, когда мне это удалось, я пожалела о том, что это сделала. Ну почему это не Макото? — Умеете верхом, да, леди Харрингтон? Герцог был раздражен, зол, напуган. Увидев, что я тяжело встаю, он попытался скрыть тревогу. Не получилось. Мужчина был бледен, и это было видно даже из темноты. — Садись бегом! За мной тоже погоня. Хотелось его ударить. Сильно. Я старалась не смотреть на мужчину, а просто позволить увезти себя от сюда. Я с трудом поднялась с земли. Тело сильно ныло, а платье снова было безнадежно испорчено. Александр вздёрнул меня в седло и устроил перед собой. Так даже лучше. Не было ни сил, ни желания видеть его и говорить с ним. Герцог пустил лошадь неторопливым галопом прочь от Тауэра. Повисла тяжелая тишина. Мы оба чувствовали, что все пошло не так, все это было неправильно. Я старалась максимально отдалиться от Кларенса, но на лошади это было очень трудно. Моё плечо прижималось к его груди, и от этого было так тошно… Я ненавидела себя за то, что меня угораздило быть в такой ситуации сейчас. На каждом темпе герцог выдыхал почти мне в шею. Я ненавидела себя за то, что это слишком волновало моё уставшее и раненое тело. И я заплакала. У меня не было сил рыдать, но осознание того, что я все сделала правильно, но могла трагически умереть, заставили горячие слезы обильно стекать по моему лицу. Я надеялась, что герцог, если и заметит, то ничего не скажет. Мне не нужна была его жалость. Кларенс наклонился вперед, прижимаясь ко мне ещё сильнее. Я всхлипнула. — Не волнуйтесь, со мной вы в безопасности. — Мы встретились всего два раза, а вы уже втравили меня в беду. Мой голос дрожал, я старалась не реагировать на то, как мужчина дышал слишком близко от меня. — И я же вас спас. Я всхлипнула ещё несколько раз, а потом почувствовала, что я исчерпала все лимиты своего тела. И забылась.