Моё лето — там, где ты

      — Ну один поцелуй в честь отъезда, — шутливо заскулил Эйгон, поглаживая коленку сидящей на его бедре Алис.       Эймонд проследил за этим движением и затем отвернулся к окну, подперев подбородок рукой. Усмехнулся в мыслях: как бы близко они друг к другу ни находились, в одной постели им оказаться в том самом смысле не светило. Даже если случится аномальная жара и вдобавок их домик вожатых атакуют полчища крыс, с ними двоими — абсолютно голыми и на кровати — ничего не произойдёт. Не его уровня была эта Алис. Да и ей, судя по всему, больше нравились менее приставучие парни. Холодные и отстранённые, которых не так-то просто загнать под каблук, а это она любила — характер у неё был сучий.       «Мечтает, чтоб её обуздали», — говорил Эйгон, сам не понимая, насколько прав, и что в этом был нюанс.       Но Эймонду некогда было с этим разбираться, у него своих нюансов хватало...       — Это твой брат уезжает вообще-то, а не ты.       Алис обратила всё своё внимание на присутствующего в комнате только телом Эймонда. Взгляд его был устремлён в сторону смеркающегося леса за окном, потуплен.       — У него на тебя все равно не встанет, так что я волонтёр, — усмехнулся Эйгон и тоже кратко глянул на брата, а затем вернул пышащий вождением взгляд к лицу девушки, предварительно скользнул по декольте.       — Ммм, — заинтересованно потянула она, — звучит так, будто ты что-то знаешь.       Эйгон прыснул.       — А кто не знает? Весь лагерь видит на утренней разминке, как у Эйми подтекает слюна.       — Эй, Эйми, — позвала она, боязливо повторив за Эйгоном ласковое прозвище, — о ком твои думы?       — Эйм! — гаркнул Эйгон и заливисто заржал, когда Эймонд забавно вздрогнул, вынырнув из мыслей, и испуганно взглянул на них.       Пусть и без одного глаза, а лицо Эймонда оставалось красноречивым: порой выражения его физиономии резали больнее слов и реальных ножей. Да только у Эйгона уже выработался иммунитет на его дышащий убийством взгляд.       Алис предпочла тут же умолкнуть и убрать ехидную улыбку.       А у Эйгона был иммунитет.       — На племянничка нашего пускает. И спускает.       — Да завали уже, — вздохнул Эймонд и подорвался с места.       Эйгон по привычке мог вздрогнуть, ожидая удара от злобного гоблина без чувства юмора, которого ему представили однажды как брата, но по голосу прежде понял, что сегодня у Эймонда было такое настроение, когда он выбрал «бежать» из вариантов «бей или беги». На его, Эйгона, счастье.       — Не слишком ли много родственников? Кумовство какое-то, — улыбнулась Алис, имея в виду, что в этой смене из вожатых — только чета Таргариенов, включая Дейрона и Хелейну, и она.       — Да мы чо ж, знали, что этот приедет в лагерь потусить? Он не вожатый, слава богам. Ещё школу не кончил, так что…       Эймонд поскорее желал выйти из комнаты со спертым от шуточек и спермотоксикоза Эйгона воздуха и уже перестал вникать в их разговор, снова погружаясь в мысли. Но голос брата одернул его, когда он одной ногой уже стоял на крыльце.       — Ты куда, сапфироокий?       — Проветриться, — гаркнул Эймонд, тоном своим обозначая крайнее недовольство и так же пресекая любые попытки брата построить теории и тем более озвучить их вслух.       Но у Эйгона был иммунитет.       — Ну беги, беги, любовничек.

***

      Эймонд приник к окну домишки и увидел сидящего спиной к нему Люка. Сгорбившись на кровати в позе лотоса и активно двигая правой рукой, он над чем-то усердно трудился между ног. Не иначе, как опять со своими игрушками баловался.       — Эй, харэ дрочить, Веларион! — вскрикнул Эймонд, параллельно стукнув костяшками в стекло.       Люк вздрогнул и напряжённо замер, но ещё до того, как обернуться и увидеть довольную физиономию, расслабил плечи и облегчённо опустил голову к груди, потому что узнал голос. И сдержанный смех.       — Не заходи! — Когда Эймонд собрался обойти угол дома, Люк поспешно что-то сгреб между ног, накрыл простыней и подскочил. Приблизился к окну, где все ещё послушно ожидал Эймонд, и лучезарно улыбнулся. Так, словно до это не верил ни глазам, ни ушам и сомневался, что это был именно он, пока не увидел вблизи.       Эймонд вламываться не собирался, но вскоре направился к двери. И в смиренном ожидании припал к стене домика спиной, запрокинул голову и вгляделся в ночное небо. Вслушиваясь в копошение внутри, решил уточнить, почему — к его счастью — никого больше в их жилище не заметил.       Прежде, чем Эймонд подал голос, Люк воскликнул:       — Минутку погоди!       — А где Далтон с Кермитом?       Люку все ещё приходилось кричать, потому что он находился к глубине домика:       — Купаться пошли!       — Бошки бы им пооткручивать… — пробормотал Эймонд почти без эмоций. Бесполезно с ними бороться, да и к тому же у него сегодня была последняя ночь в качестве того, кто может наставлять и отчитывать.       Раздался шум: Люк, очевидно, повалился на пол и нехило, кажется, приложился. Эймонд тут же вскинулся и потянулся к ручке двери, запрыгнув на высокий порог одной ногой, но его уверили скулящим голосом, что все в порядке. Парню на ум пришло воспоминание о чертовой цветастой дорожке посреди комнаты и её излюбленной манере елозить по полу как сумасшедшая, — немудрено.       Совсем скоро, аккурат к крайней черте, после которой Эймонд становился нетерпеливым, Люцерис выскочил на порог. В другой футболке, подметил Эймонд, не в той, в которой он его видел пять минут назад. Красная Таргариену очень нравилась. Как и белая, как и любая другая…       — У меня для тебя подарок, — торжественно возвестил юноша.       Теперь стало заметно, что он держал что-то за спиной. Эймонд вопросительно вскинул бровь и протянул руку, обозначая заинтересованность. И это оказалось деревянной фигуркой дракона. Люк был без ума от деревянных конструкторов, но собирал преимущественно корабли и в редких случаях автомобили. А тут — дракон. И специально для Эймонда.       — О, вау, — выдохнул Эймонд. Не то чтобы он потерял дар речи, но явно понятия не имел, как выражать благодарность и продолжать ровно дышать, когда умиление и в пару к нему неловкость горячо облизали нутро. И щеки. — Это очень круто, — похвалил он, принимая в руки фигурку.       — Раз уж у тебя не было своего… — очаровательно захлопал глазами Люк, объясняя смысл подарка.       Эймонд усмехнулся, вспомнив дурацкий ритуал Алис, когда она якобы увидела их прошлые жизни. И у Эймонда в той жизни не было «дракона». Что точно это значило, девушка не смогла объяснить, только сказала, что из-за этого Эймонда в нынешней жизни преследуют сплошные неудачи. Вон в детстве во время игры умудрился на ветку напороться и с искалеченным глазом остаться на всю жизнь.       — Спасибо, Люк. Только это дурость, что Алис говорила... — Парень скривил губы. — Она вообще много херни говорит.       — Да, мне тоже Алис не нравится, — пробормотали в ответ с улыбкой.       — Ага, — кивнул Таргариен. И тайком скользнул взглядом по ногам Люка до самого края свободных шорт, едва прикрывающих колени. Черные. — И про твои шорты салатовые на пробежке она тоже херню снесла.       — Главное, что они мне нравятся, — воодушевленно отвечал Люк. И добавил несмело: — И ты.       Эймонд оторвался от созерцания подарка и медленно поднял голову. Люк поспешил исправиться:       — И тебе в смысле... Что тебе нравятся — это хорошо.       — А чего ты в черных тогда? — с шутливым упреком произнес Эймонд и снова закинул ногу на верхнюю ступеньку.       А Люк стоял на прежнем месте, на краю, и не собирался двинуться с места. Эймонд понял, что племянник хочет его — такого высокого и сильного — подразнить, поиграться с огнем. Но Эймонд никогда не будет для него огнем, и притронуться хоть сколько-нибудь болезненно не посмеет. Да и вообще не притронется. Только если позволит себе потрепать по волосам.       Люк, кажется, в силу возраста, верил в право позволить себе гораздо большее. Это было второй мыслью. Первой — «Твою мать!», после того, как Люк резко наклонился и чмокнул его. Эймонд округлил глаз и отскочил, словно на чужих губах была кислота и его рот начало разъедать. Но скоро пришел в себя и пожалел об этом, увидя встревоженное лицо племянника.       — Ох, Люк, — и Эймонд, когда понял, что ничего смертельного не произошло, позволил себе расслабленно улыбнуться. Вернулся на прежнее место и застыл, не представляя даже, что нужно делать в такой ситуации. Знал только, что, если Люк рванет прочь, он схватит и обнимет его так крепко, что косточки затрещат. Но племянник не бежал, стоял на месте, наверное, ожидая чего-то ответного. А что Эймонд мог?..       А Эймонд мог только присесть на порожек, бережно поставив дракона у своих ног в повядшую от жары траву, и с содроганием сердца наблюдать боковым зрением, как Люк спрыгнул и присел рядом. И Эймонд мог вскинуть руки, когда Люк порвался прильнуть к его груди и крепко обнял. И с мучительным удовольствием ощущать тепло — жару невыносимую! — чужого тела в эту душную ночь.       — Тебе обязательно уезжать?       — Так я ж вернусь. — Он бы, может, не разрешил себе при других обстоятельствах, но в первую очередь ему было важно, чтобы Люк не надумал того, что с правдой не имело ничего общего. Так что аккуратно опустил руку ему на спину, вторую оставив на своей коленке.       — Моя смена уже кончится к тому моменту.       — Приезжай на вторую.       И, может, после шестой недели, проведенной вместе, Эймонд сможет почувствовать, что имеет право. На эту влюбленность и на взаимность. Потому что это ощущалось так странно: они с Люком никогда даже друзьями не были, может, неосознанно, но избегали друг друга из-за натянутых отношений между матерями, виделись только по праздникам. И вот каким-то невероятным образом оказались в одном лагере и в настолько разных ролях, так скоро сблизились...       — Я бы с радостью, но у мамы свои планы.       — Ну а у меня планы не превратиться в Эйгона. — Люк, заинтересованный, вскинулся и недоуменно воззрился на Эймонда. — Он вон уже сколько лет по сезонным подработкам и с криптовалютой со своей... И я год прогулял вместе с ним. Если сейчас не попробую поступить, потом увязну в этом же.       — Понял, — действительно понимающе произнёс Люк. — Ты напиши… как экзамены кончатся. — Он захлопал глазами и поспешил уточнить. — О том, как прошли... экзамены.       — Обязательно.       Люк выпрямился и встал, поднялся на крыльцо. Эймонд выдохнул с облегчением и досадой в равной степени. И когда казалось, что племянник вошёл внутрь, Эймонд вдруг почувствовал горячее дыхание около своего уха.       — Пойдешь купаться? — заговорчески шепнул Люк, и уже тогда двинулся в дом.       Эймонд поспешил за ним, недоуменно вопрошая:       — С твоими друзьями-придурками?       — Ну, во-первых, твоя компания не лучше.       — Это семья. Семью не выбирают, — голос Эймонда звучал почти не обречённо.       — А во-вторых, я соврал. Они к девочкам пошли.       — Люцерис, — наигранно возмутился парень, ещё имеющий на данный момент мышление вожатого, — а врать — нехорошо.       Люк промолчал, продолжая рыться на верхнем ярусе кровати, где в кучу была скинута одежда. Как только Эймонд подошёл чуть ближе, юноша спрыгнул с лесенки и рванул к выходу. Дверь за ним с грохотом закрылась. Эймонд лениво двинулся к ней, слабо улыбаясь.       — И что за план? — Таргариен прислонился к дереву лицом и промямлил в щёлочку меж досок.       — Не выпущу тебя, — хихикнул Люк. — Тогда не уедешь.       — Кормить-то хоть будешь?       — Посмотрю на твое поведение.       Признаться, Эймонд, если бы не научился подавлять все свои тайные и не тайные желания, будучи воспитанным строгой матерью, скребся бы сейчас ногтями по двери, которая разделяла их… Скулил бы, обещал, что угодно, молился бы своему маленькому богу. Так сильно у него внутри трепетало: от желания довольную физиономию Люка увидеть, а не только слышать смеющийся голос; от желания прикоснуться, снова побыть в объятиях, которые, оказалось, были приятнее в сто раз, чем он себе представлял. Если бы племянник только знал, как сильно он был согласен остаться в этой хижине под его присмотром на многие месяцы или годы. Только они вдвоем: вокруг ни души и — лето. Розовая мягкость щек, сладость губ, запах влажной кожи…       — Ну ладно, Люк, выпусти, — Эймонд слабо дернул ручку и почувствовал, что Люцерис сейчас отклонился, уперевшись ногами о порожек, и удерживал дверь всем своим весом.       — Не-а!       — Люк, мы же купаться собрались. Ты за плавками полез…       — Ещё чего! Какие плавки? — почти оскорбленно фыркнул он. — Если идём купаться, то голышом.       — Я вообще-то планировал вернуться к работе после сдачи экзаменов, а не чтобы меня завтра же уволили с позором.       И так ему понравилась собственная шутка, что он увлекся вставшими перед глазами комичными картинками с парадом стыда, которым его будут провожать. И тогда дверь, отпущенная чужой рукой, внезапно открылась. Чертова дорожка под ногами, та самая любительница поскользить, не подвела и на этот раз. Эймонд повалился назад. И в ту же минуту, что спина уколом боли известила о приземлении, все ощущения заглохли, подавленные покалывающим в груди и животе волнением — Люк улегся на него сверху.       У Эймонда снова было тепло Люка, приникающего к груди, аромат его шампуня на буйных кудрях, что щекотали лицо, домик у озера, ночная жара и стрекот сверчков. Не хватало только…       — А ты на все ради меня готов? — пробубнил Люк, выводя пальцем кружочки на внутренней части бледного плеча.       Эймонд теперь собрал раскинутые по сторонам руки и прижал Люка покрепче к себе.       — А мы уже даём брачные клятвы?       — Поцелуешь меня?       Эймонд давно засматривался на губы племянника, особенно в моменты, когда тот поедал мороженое, которое он ему таскал в тайне из домика вожатых. Эймонд бы не смог отказать Люку и ни за что на свете не помыслил даже о таких почти кощунственных словах… в других обстоятельствах.       — Люк, слушай... — честно говоря, ему на ум не шел ни один убедительный аргумент, он попросту не знал, что там Люку надо было слушать.       — Прощальный поцелуй. Дружеский. — Люк поднял голову, поставив подбородок ему на грудь, и с ехидной улыбочкой уставился на него своими пытливыми глазами, окончательно путающими клочки разрозненных мыслей.       И не было ничего в этом поцелуе дружеского, честно говоря. И на прощальный совсем не походил. С каждой новой лаской люцерисовых губ Эймонду, наоборот, открывались двери все в новые и новые миры. Те приветствовали его запахом Люка, звуками его звонкого смеха, прикосновениями бархатной кожи, ощущениями касаний к прилипшим к шее влажным кончикам волос, видом перепачканных пломбиром уголков рта и исцарапанных коленок, прикрытых шортами.       Вспыхнувшие перед глазами звёзды также были заслугой племянника. Когда Люк решил проявить инициативу, то вынудил Эймонда, который привстал на локтях, упасть обратно и встретиться затылком с полом. Но он не издал ни звука, стерпел, как и прежде со спиной. И вскоре совсем иного характера звуки грозились слететь с его губ, но пришлось держаться. Ведь Эймонд на остаток ночи — всё ещё вожатый со стальной выдержкой и моральным кодексом. Который не позволял скулить под племянником.