Покорить Агреста

10 сентября: Мери вышла в предбанник, чтобы подышать свежим воздухом. Агресты на бал еще не прибыли, было много знакомых лиц, но ни с кем не хотелось пообщаться поближе. Жанна прошла мимо нее, не сказав ни слова. То ли хорошая актриса, то ли плохая бабушка. Герман специально настоял на том, чтобы Мери отправилась на бал в платье из его лимитированной коллекции. “Чёрный лебедь”, как его окрестили дизайнеры между собой. Декольте было выложено блестящими темно-синими перьями, шелковую юбку украшал глубокий разрез, открывая обзор на стройную белую ножку на невысоком каблуке. Руки украшали парчовые перчатки из лимитированной коллекции. Мери собрала волосы в хвост, добавила лёгкий макияжа и уже считала, что слишком выделяется среди толпы. Награждать ее, слава Богу, не собирались, просто пригласили (и то, по настоянию Германа, который очень ценил труд Эммы). Она прошла до веранды, откинула шторку, ведущую к столикам с закусками, и вытаращилась. Женя закончил говорить о чем-то с Феликсом старшим, одарил Мери наигранно равнодушным взглядом и упорхнул через боковую дверь. Агрест прищурился и улыбнулся, продемонстрировав складки морщин на щеках, и распахнул руки. — Эммочка, я рад тебя снова видеть! — он сжал локти девушки, слегка прижавшись к ее телу. — А я тут с визажистом Жанны Гордеевой разговаривал. Спрашивал, как же мне так покраситься, чтобы седину спрятать? А то в Греции такие плохие парикмахерские. Мери не могла ни подтвердить, ни опровергнуть это высказывание, поэтому только кивнула. Во всяком случае, потом уточнит у Жени. Наверное, Феликс в этом плане лояльнее, чем бабушка, которая в сторону работников Агреста даже не смотрит. А Агрест позволяет себе говорить со всеми. — Я тоже счастлива видеть вас здесь. Вы даже раньше прибыли, чем Герман Феликсович. — О, этот всегда задерживается. Я говорил, как он на свадьбу на три часа опоздал? — Феликс закинул в рот виноградинку, выглядя чрезвычайно болтливым. — Н-нет, — Мери не смогла скрыть тот факт, что ее эта история заинтересовала. — Амели могла выйти замуж за другого? — Естественно. Это мой болван плохо разбирался в метро. Сел не на той станции, поехал черт знает куда. Я Амели уже другого жениха искал! Мери заливисто рассмеялась. Агрестам повезло с таким чудо-дедушкой! Наверное, в молодости он был характером похож на Женьку. А что до Германа, то он переволновался! — Зато какой у них крепкий брак, — Эмма сняла со стола бокал с шампанским и сделала небольшой глоток. Феликс, прекратив улыбаться, вздохнул. — Герман говорил, что у меня для тебя есть подарок? Мери напряжённо кивнула и выпила бокал. Остался неприятный и шипучий осадок, и Маша пожалела, что не взяла для дегустации вино. Феликс поманил девушку в сторону, чтобы не мешать другим гостям брать угощения. Мери затаила дыхание, когда Агрест вытащил из кармана длинную жёлтую коробочку. Она уже видела подобные у матери и бабушки. В них сломались замки и стал грязным бархат, но родственники продолжали хранить в них украшения. Феликс распахнул коробочку, демонстрируя золотой медальон на тонкой цепочке. — Судьба не наградила меня дочкой… Мери поняла, к чему это всё ведет, и поспешила отказаться от такого ценного подарка: — Вы меня совсем не знаете. Я не заслуживаю это украшение. Медальон должен принадлежать Амели, — Мери выставила руку в знак протеста, и Феликс (в наглости ничем не уступая внуку) повесил кулон ей на руку. — Я долго прожил, Эмма. В четыре раза больше, чем ты. И умею разбираться в людях. Этот медальон я хранил у себя пятьдесят лет. Многие из моих учениц могли унаследовать его. Я выбрал тебя. Прими его, пожалуйста. Он поможет тебе, когда будет сложно. Моя мать спасла его во время оккупации. Она рассказывала мне, что он помогал ей, когда было морально тяжело, — Феликс странно завершил: — У Амели есть Герман. У тебя будет этот кулон. Бери, моя дорогая. Не издевайся над стариком. Мери надула губы, считая, что он последней фразой сам варит над ней воду, и нерешительно забрала коробочку. — Вы бы отдали его Феликсу, если он первым женится. Подарит будущей супруге. — Разве это не одно и то же? — он заставил Мери густо покраснеть и отвернуться в сторону приезжающих гостей. «Вы долго прожили, Феликс, но до сих пор не поняли, что мы с вашим сыном никогда не будем вместе» Агрест сжалился над девушкой. Чем больше он с ней общался, тем чаще отмечал, что Мери лучше, чем Жанна. Последняя, в свою очередь, перед показом сказала ему, что он может дарить Эмме любые подарки — ей плевать. Феликс накрыл ладонью руку Мери: — Помочь надеть? Он прекрасно подходит к твоему образу. И ты сама красивая, дыши ровнее и ничего не бойся.

***

В танцевальный зал они вошли вместе. Одетые в одинаковые зелено-золотые костюмы лакеи распахнули двери перед старшим Агрестом и Эммой. Со стороны они выглядели как добрый дедушка и заботливая внучка, придерживающая локоть пожилого человека. Эльза Баженова сложила веер, предвзято и вредно проходя взглядом по наряду Мери и смазливо улыбаясь не обратившему на нее внимания Феликсу. У Мери разбегались глаза от обилия пестрой одежды, пышных юбок, коллег и незнакомцев, поэтому она не сразу заметила, что пять пар глаз сосредоточены на ней. Восхищённые, лживые, влюблённые, оценивающие и одобряющие. Она повела взгляд по головам гостей, разыскивая знакомую макушку двухметрового Германа Агреста и непроизвольно дернулась назад. Филипп Бессонов, Даниил, Феликс, Адриан и Герман стояли неполным кругом у окна, вяло что-то обсуждали и следили за ней. — Тебя что-то напугало? — Феликс уверенно кивнул девушке, показывая, что бояться нечего, и Эмма покачала головой. Мери искусала накрашенную губу при виде Феликса. Ему шел смокинг с блестящими лацканами, и его долгий, пронзительный взгляд, любующийся ее нарядом. Феликс хмыкнул при виде поплывшего внука. Как заправский сводник он сообщил: — Ученые говорят, что влюблённый мужчина смотрит на девушку восемь секунд без отрыва. Феликс, кажется, уже пятнадцать пялится. Хоть бы моргнул, бедный. Мери резко пришла в себя и засмеялась. Боже, шутки этого дедушки выведут ее из любого подавленного состояния! Она так залилась смехом, что не успела оправиться перед тем, как они достигли мужчин. Адриан щеголял в новом салатовом костюмчике от «Agreste», Герман не изменял себе и надел серый пиджак с красно-черным платком, Даниил предпочел остаться без галстука и расстегнул сразу четыре пуговицы на рубашке, демонстрируя подтянутую грудь в черных завитках. — Эмма Александровна, я рад с вами познакомиться. Уже наслышан о вашем грандиозном взлете, — Филипп первым поздоровался, обдав Мери густым запахом парфюма, и поцеловал ладонь в перчатке. При этом его маленькие противные глазки пошло скосились на Агрестов. Мери перевела вопросительный взгляд на Германа. С каких пор он настолько тесно общается с Филиппом, в фразе которого прозвучал грязный подтекст? — Всем добрый вечер, — Мери мягко улыбнулась, задерживая внимание на Адриане. Он единственный успокаивал ее. — Эмма, у Бессоновых к вам предложение, — Герман недовольно кашлянул. Его самого интересовало, что такого может предложить этот бородатый и туповатый Филя со своим сынком. — Ах да, — Даниил блеснул винирами. — Эмма, у нас впереди показ. Следовательно, к вам будет приковано внимание. Мы сейчас готовим женскую коллекцию. Для позирования привлекаем известных персон. — Коллекция чего? — Эмма остро посмотрела на Бессоновых. — Нижнего белья. Вы снимитесь в нижнем белье. Высокий гонорар и красивые снимки обеспечены. Старший Феликс убийственно глянул на застигнутого врасплох сына. Младший Феликс, не стесняясь открытой реакции, вскинул брови с бегущей на лбу строкой “иди на хуй”. Эмма почувствовала унижение и обиду. Интересно, если Агресты знали о содержании предложения Бессоновых, то почему не сжалились над ней? Неужели они не понимают, что предлагать ей такое в присутствие шести мужчин верх неприличия? Феликс приготовился жёстко ответить, но Мери его опередила, достойно выйдя из ситуации: — Я не опускаюсь до такого уровня, Филипп, — она вежливо кивнула, отворачиваясь, чтобы поздороваться с проходящей мимо неизвестной женщиной. Старший Агрест отпустил ее, гордо улыбаясь и становясь между сыновьями. Филипп досадно повел губами, Даниил решил сгладить углы, нацепив маску джентльмена из своей коллекции лицедея. — Эмма, ваш ответ принят. Забудем об этом. Как насчет танца? Адриан скосил глаза на брата. Мери выгнула шею, одергивая себя от того, чтобы не посмотреть на Агрестов. Неужели никто из них не хочет пригласить ее, и она вынуждена танцевать с Даниилом после мерзкого разговора? — Я с удовольствием, — Мери потянулась стянуть перчатку. Дед пнул Феликса под ребро. Когда Мери готова была вложить ладошку в руку Даниила, Феликс перехватил ее пальцы, одним махом разворачивая и становясь между ней и Бессоновыми: — Прошу прощения, Эмма забыла, что обещала первый танец мне. Вон Жанну никто не зовёт танцевать, пригласили ее. Он по-собственнически переплел пальцы девушки со своими и потянул ее в центр зала. Мери понравилась эта грубость и настойчивость с его стороны. Поздняя, почти опоздавшая, но решительность. После переглядок с Бессоновым Феликс и все Агресты казались ей семьей. И Мери посмотрела в родные голубые глаза с необычно темноватыми зрачками. Наизусть выученный запах. Гладкая кожа, которая ей так нравилась в отличие от волосатого Даниила. В Феликсе всё было таким дорогим ее сердцу, памятным и теплым. Рядом с ним Мери чувствовала себя защищенной. Она смело спросила, пока они не начали танцевать: — Ты ревнуешь? Феликс вскинул ее руку в воздух и притянул к себе за талию. — Мои коллеги не должны танцевать с врагами компании. — Ах коллеги, — Мери закусила губу, смотря в стенку за спиной Феликса. Господи, за что это мучение? Кто они друг для друга? Феликс просто трус и боится серьезных отношений? Когда заиграла незнакомая ей музыка, и Феликс стал исполнять те же движения, что и Женя, Мери хотела плакать. Его прикосновения всё равно доставляли ей удовольствие, она трепетала под его руками, готова была позволить сжимать ее сильнее, как свою. Когда танец закончился, потная и розоватая Мери смачно кивнула, не посмотрела на Феликса и ушла в противоположную сторону выпить. Бессоновы вальсировали с другими дамами, старший Феликс беседовал со Светой, Адриан направлялся к брату с двумя стаканами пунша. Мери оперлась на стол, моргнула и зашипела от несвойственной боли. Рядом стал ощутим привычный аромат сливочного кофе и косметики. — Девушка, у вас левый глаз выпал, — Женя остановился рядом, делая вид, что разыскивает нужный напиток. Мери подавилась тарталеткой. — Черт, я не брала вторую пару линз. Что делать? — Дыши спокойно, там твой Феликс меня взглядом режет, — Женя протягивал слова. Наконец, найдя прозрачный стакан, он обогнул Мери, закрывая своей спиной, и протянул ей воду и контейнер с линзами. — Предлагаю прямо здесь надевать, до туалета незамеченной не дойдешь. — Как хорошо, что ты увидел меня первым, — Мери подула на горящий лоб, и забрала коробочку, делая вид, что якобы пьет. Феликс убийственными глазами протирал в визажисте Жанны конкретную такую дырку. Что этому противному Жене нужно от Эммы? Пусть внучку Гордеевой обхаживает, а не к их дизайнеру липнет. Адриан деликатно кашлянул, предлагая братцу стакан с питьём: — Знаешь, если ты так будешь медлить, Эмму Майкл уведет. — Че? — Феликс повернулся и пространно посмотрел на блондина. Адриан издевался: — А что? Ему сейчас восемь. Возраст согласия у нас с шестнадцати лет. Думаю, Эмма его дождётся. А то ты пока решишься… Феликс наконец понял смысл сказанного и состроил скептическое выражение, отобрав у брата напиток. — Слушай, а не рановато ли тебе для пунша? — А вот всё, прошли те годы, когда ты мог дразнить меня паспортом и говорить, что тебе уже есть восемнадцать, — он с удовольствием отхлебнул из стакана. — Фу, гадость какая-то. — Сок тебе надо пить, — Феликс вроде бы успокоился, заметив, что Женя ускакал, оставив Мери болтать с какой-то девушкой. Адриан, видя, что внимание брата весь вечер приковано к Эмме, продолжил докапываться: — Ну или дед ее уведет. Смотри, на ней фамильный кулон. Все, можешь за неё не болтаться. Ей всё равно достанется Феликс Агрест. Ну, просто на пятьдесят лет старше. Хотя кто сейчас на возраст смотрит? Двадцать первый век! — Ты сегодня закроешь свой фонтан шуток? — Феликс насупился, залпом проглотив весь пунш. — Фу, реально бормотуха какая-то. И не смей ко мне с отношениями лезть, я сам решу, когда, что и с кем. — Эмма тоже решит, когда, что и с кем. И боюсь, “кем” будешь не ты, — Адриан в долгу не остался.

***

Герман любил внимание. Особенно когда оно складывалось из смеси восхищения, преклонения и возрастающего трепета к его персоне. Зная, что коллекцию Юсуповых ждёт мировая слава, он находился в жадном предвкушении все последние дни. Платья из атласа, парчи, кружев и шелка, по своему размаху и великолепию сравнимые с нарядами императорского дома, должны были затмить не только Жанну, а весь столичный и иностранный бомонд. Как минимум пятьдесят французских, английских и итальянских журналистов, блогеров и дизайнеров заявили, что прибудут на «Осень 2024» в Москву. Вся основная и тяжёлая работа была выполнена, половина швей находилась на заслуженных отгулах, и теперь готовились модели и визажисты. Света каждый день демонстрировала новые варианты макияжей, Эмма помогала дизайнерам с отглаживанием, выпариванием и сборкой юбок, Адриан стал ведущим лицом мужской коллекции. И снимки, в которых он позирует в костюмах начала 20-го столетия, уже произвели фурор среди стилистов и фотографов. Весь модный дом «Agreste» на глазах Эммы превращался в крепкую и уверенную семью, каждый член которой стремился дать от себя лучшую частичку. Феликс вел усиленный контроль за каждым из отделов. Герман по вечерам обходил свои владения, забывая вовремя появляться дома и погружаясь с головой в творческий процесс. Девятнадцатого сентября был совершен репетиционный показ, и команда, опрокинув по бокалу безалкогольного шампанского, разбрелась по домам набираться сил перед эмоционально затратным днем. Мери распласталась на диване в пустой квартире. Присутствия Жени отчаянно не хватало. Но отвлекать его от работы у бабушки было сродни выстрелу в спину. Его бедного Жанна и так загоняла перед завтрашним выходом в свет. Да и он сам в последнее время редко встречался с ней, ссылаясь на количество задач и обязанностей. Домашку для института она выполнила, заготовки для футболки лежали в рюкзаке. Стараться над выпечкой Мери не видела никакого смысла — всё равно засохнет к появлению горячо ожидаемого Жени. Обняв подушку, Мери сильнее прежнего ощутила физическую пустоту. Ей очень не хватало рядом живого человека. Хотелось поцеловать Феликса или согреться в объятиях Жени. Даже Люся, которую Маша затискала, теперь пряталась от нее в другой комнате. — Как же сказать вам? Маша перебирала в голове подходящие фразы для сообщения Герману. Дело в том, что когда они только начали делать выкройки по эскизам Юсуповых, она пообещала себе не приходить на показ. Не видеть триумфа Германа, не лицезреть бешеное лица бабушки и, вероятно, их грандиозный скандал. Не испытать на себе гнева Жанны во время выхода, не быть меж двух огней, не смотреть, как стройные красотки обхаживают Феликса, и как Женя вынужден отвлекаться на каждую модель. Мери устала от людей. Даже тоска по родителям в какой-то момент стала притупляться и превратилась в корочку от ранки. Жанна всё так же не пускала ее к маме с папой, и Мери обменивалась с последними сдержанными смс и фальшивыми фото утружденной девочки. Поначалу Жанна планировала отправить Мери в качестве внучки на красную дорожку. Но так как Герман всерьёз взялся за продвижение Эммы, был риск, что девушка не успеет сменить образ, и Мери всё-таки сняли с церемонии открытия в «Gagnant». Дальше дело оставалось за малым: слиться с Агрестовского показа. Ее выход был в начале и в конце. Герман желал вывести ее рядом с собой и представить как нового талантливого дизайнера. И как бы красиво всё это не звучало, Мери собиралась притвориться больной и остаться дома. Ее главной целью было одно: узнать, на что способна бабушка, когда увидит, какие на самом деле образы подготовили в «Agreste». Что Жанна способна сделать с ней, уличив в обмане? — Ну что ты с укором на меня смотришь? — Маша почесала за ушком у подбежавшей таксы. — Да, я работала не меньше остальных, и несколько платьев сшиты этими ручками, но я не хочу туда идти… кому-то кажется, что там весь столичный свет. А на самом деле этот показ — окончательная тьма. Мери включила смартфон и отправила Герману признание, что заболела и валяется дома с температурой под 39.

***

20 сентября: Помещение для осеннего показа сияло так ярко, что его свет доступен был камере на спутнике. А ещё Агрестов обрадовало расположение здания: через дорогу и несколько домов находился их семейных особняк, поэтому на показ они отправились пешком. Дорога была перекрыта, и фотограф снял троих сыновей и любящих мужа с женой шагающими по столичной зебре под жёлтыми фонарями. Выход Германа назначался на семь часов вечера. Через два выступления после «Agreste» на подиуме появлялись модели Жанны. Гордеева ходила между столиков в приятном для себя одиночестве, пригубляя красное полусладкое из хрустального бокала. Она должна затмить всех. И после показа обязана получить десятое место в списке Форбс по СНГ, обогнав Германа на три строчки. Она и сейчас лидировала, но Агрест был в шаге от того, чтобы ее опередить. Мери пять дней назад передала ей папку со всеми изменениями в одежде «Agreste», и Жанна готовилась лицезреть наизусть выученные наряды и злорадно хихикать. Она достигла входа в здание и остановилась, смотря, как Герман со своим симпатичным семейством пробирается сквозь толпу журналистов. Жанна была так довольна собой, что замерла, привлекая внимание акул пера. Герман остановился, устанавливая с Гордеевой зрительный контакт. Амели сглотнула, хватая мужа под руку и прося Адриана следить за Майклом. Два заклятых врага стояли в пяти метрах друг от друга. Если бы напряжением, которое они создавали, можно было зажигать свет, всё здание взорвалось от ламп и фонариков. Посыпались вопросы, писки и перекрикивания: — Герман Феликсович, как вы прокомментируете ваш конфликт с Гордеевой? Какие у вас отношения с Мери? Жанна, чего вы ждёте от показа? Гордеева: высокая, гордая, на каблуках и в черном бархатном костюме позволила себе улыбнуться Агресту. Тот, принимая вызов, кивнул. Всё-таки перед решающим боем нужно сохранить лицо. — Чего я жду? — Жанна вяло посмотрела в первую попавшуюся камеру. — Увидеть лица проигравших. Она бросила второй унизительный взгляд на Германа, сочувствующе подмигнула Майклу и удалилась. — Ведьма, — Амели прижала ребёнка к себе, боясь, что эта жестокая женщина может сглазить Майкла.

***

Около сцены: Жанна потянулась в сумочку за таблетками. Проглотила сразу две и, забив на правила пожарной безопасности, достала сигарету и жадно закурила. — Сучка. Дрянь. Дура, позволившая себе обмануть ее. Агрест рассказал Эмме правду о Юсуповых, показал эскизы. Которые старый идиот Феликс не вывез из страны! Скорее всего, привез в Россию. Мери весь месяц врала ей, передавая липовые эскизы, рожденные от ее руки. Качественные, интересные, конкурирующие, но проигрышные по сравнению с тем, что сейчас показывал Агрест! На что Машка надеялась? Что они помирятся с Германом? Или что она решит признать свой проигрыш? А может Мери уже давно в связке с Агрестами? — И не пришла на показ, тварь. Жанна мечтала схватить внучку за волосы и оттягать по полу. Предательница. Жанна задергала папиросу между зубов, не в силах смотреть, как девушки в Юсуповских платьях сверкают на подиуме. Толпа взрывалась, журналюги были захвачены творением Агреста и выстраивались перед ним в очередь. А ее одежда на фоне Германа превращалась в труху. — Это. Мои. Эскизы, — почти плача, Жанна выдернула сигарету изо рта и выбежала в холл. Гневные ведьминские глаза гуляли по стенам и силуэтам людей. Бизнес ее он решил опрокинуть. Смелый. — Ты сам напросился, — Жанна хрустнула кулаком и направилась в вип-зону, отбивая каблуками угрожающий марш. На входе ее неловко остановили. — К кому вы? Вход к вашему столику с другой стороны. — Мне нужна Амели Агрест, — Жанна нетерпеливо забила носком туфли по кафелю. — Ну, какой стол? — Шестой. — Пропускай!

***

Вип-зону освещали красные лампы, и за блестящими столиками в основном сидели дочери, жены, мужья и дети выступающих дизайнеров. Майкл игрался на ступеньках с девочкой своего возраста. Амели заботливо поглядывала на него, немного опечаленная тем, что Эмма заболела и не может помочь ей. Так бы ее пустили за кулисы к мужу! Майклу Герман запрещал туда входить: слишком много полуголых тел. — Амели, дорогая, мы не с того начали! — ворвавшаяся Жанна без разрешения заняла место напротив. Женщина побледнела, убирая сумку со стола и делая попытку встать. Гордеева схватила ее за кисть: — Ну-ну, это с вашим мужем я такая злая тетка. Не бойтесь, у нас будет чисто женский разговор со сплетнями. Во-первых, хочу похвалить Германа. Талант! — у Жанны уже челюсть болела улыбаться напряженной и недоверчивой блондинке, испуганно смотрящей на Майкла. Амели готова была в любой момент схватить сына и убежать. Влияние этой женщины на детей пугало ее, срабатывали материнские инстинкты защиты и сохранения. — Во-вторых, мы с вами могли быть родственниками. О, вы удивлены? То есть вы ничего не знаете? Что, ни разу не слышали о ногайском проклятии? Жанна грохнула кистью в золотых браслетах по столу, и Амели оказалась в своеобразном кольце ее рук. — Я не понимаю, о чем вы говорите. — О, я с удовольствием объясню.

***

Герман искал жену и Майкла по всему залу. Вначале решил, что они вместе с Баженовыми покинули здание и направились в сад. Но и там оказались только коллеги и знакомые. Один из официантов поймал Германа на повороте и со стеснением сообщил, что Амели попросила бутылку портвейна из холодильника и в каком-то сумасшедшем состоянии убежала вместе с плачущим сыном. Герман торопливо здоровался с гостями, кидавшими ему комплименты, и бежал к выходу, переживая за любимую. Может, ее обидел Филипп? Или Жанна сказала какую-то гадость? Амели не имела пристрастия к алкоголю, и портвейн был для неё опасен. И что с Майклом? Эйфория, которая накрыла его на сцене, растворилась в сентябрьском воздухе. Прибив на себе комара, Герман остановился у забора, отчаянно стуча в дверь. — Герман Феликс, тут ваша жена… — охранник не смог объяснить ситуацию и впустил босса на территорию. Герман взлетел по лестнице, бросил на диван подаренную статуэтку (за получением которой должен был выйти вместе с женой!) и побежал на второй этаж. Не доходя до двери он услышал больные всхлипы. Бросил взгляд в угол коридора на второй источник шума и узрел зажавшегося в угол Майкла: тот тихонько плакал и скулил. — Сынок… — он проглотил слова. — Что? Ч-что? Из их спальни донёсся грохот: Амели явно что-то разбила. Майкл истерически крикнул: — Я боюсь! Я боюсь такой мамы! Папа, помоги мне! У Германа сердце облилось кровью. Он дернул дверь и увидел лохматую и яростую жену, нависшую над подносом с горящими письмами. Рядом стояла открытая и пустая бутылка алкоголя. Герман упал спиной на стену. Всегда суровый тон пронзила невиданная нежность, и Агрест вытянул руку к жене: — Амели, милая моя, ч-что… что.. — Не подходи! — женщина истошно вскрикнула, оборачиваясь к нему и одаривая безумным взглядом. Герман пошатнулся. Она смотрела на него, как на монстра, маньяка, убийцу. На красивом зеленом глазу полопались капилляры, она сама себя расцарапала на виске, волосы были всколочены. — Что ты сжигаешь? — Герман боялся, как бы искра не попала на ковер. — Твои письма, — Амели ответила с вызовом и вытерла рукавом мокрый нос. — Все твои любовные послания, стишки, признания! Они же лживые! Насквозь! Она пьяно пошатнулась, всыпая в горящую кучу еще пару конвертов. Герман бросился к жене, взял ее за руку и вырвал единственное уцелевшее письмо. А их было больше пятидесяти. Жена напилась в стельку. Герман на взводе попросил: — Объяснись! Кто и что тебе сказал? — Ооо… Вопрос в другом. Когда ты собирался мне сказать?! — она схватила себя за плечи, искривляя рот и трясясь. — Амели.. — Герман застыл, впервые видя жену в таком состоянии. — Тебя кто-то обидел? — кротко, напуганно. — Ты! Ты обидел! — Амели сняла со стола распечатку и начала тыкать ей в лицо мужа. — На! На, читай! Документ, подтверждающий, кто твоя мать! Она ударила Германа по щеке, прилепив к коже распечатку, и отошла на несколько метров, дергая себя за волосы и лицо. — Жанна мне рассказала… про Юсуповых… про родовое проклятие. Когда ты собирался сообщить мне, что из наших мальчиков выживет только один?! — она накинулась на Германа, избивая его по груди и плечам, задевая ногтями кожу и безжалостно в неё впиваясь. Он был настолько ошарашен этой новостью, что не сопротивлялся. Мысль, что это может быть Феликс, которому осталось два года до двадцати шести лет, делала женщину больной. Амели казалась лишившейся рассудка. Герман скомкал копию, которая могла быть только у Гордеевой. Даже это она украла у его отца. — Амели. Я выжил! Я и моя сестра. Проклятие бесполезно. Не верь другим трактовкам. Род Юсуповых давно обмельчал, империя пала… Он стал говорить тот же текст, который услышала в своё время Эмма. Амели затрялась, отказываясь прислушаться к тону мужа. Его образ разрушился у нее на глазах полчаса назад. — Как мне тебе верить? Ты тридцать лет врал. Тридцать, Герман! — Амели в бешенстве схватила рамку со свадебным фото и врезала ей об угол стола. Осколки вместе с разорванным фото свалились на ковер. — Врал всю жизнь! — она с локтя столкнула красную вазу с подоконника. Наступила каблуком на рассыпавшиеся цветы, продолжая метаться по комнате. — Вся наша семья построена на лжи! Какого это: осознавать, что к сорока пяти годам твой муж, с которым вы прошли всё: от знакомства в четырнадцать лет, свадьбы, выкидыша, построения бизнеса, рождения троих детей и до списка Форбс, предал вас? — Амели, я никогда не… — Предал! Ты предал не только меня, но и всех сыновей. Беда, накрывшая их семью, подпитывала страх. Боль разрывала ребра. Амели крушила комнату, чувствуя, что это помогает притупить боль. Она уничтожала всё, что когда-то было их общим прошлым: фотографии, вазы, статуэтки, картины. Амели схватилась за огромную картину, на которой были изображены все члены семьи. — Мама! Мама, что случилось? — Феликс и Адриан одновременно вбежали в комнату, наступая на осколки. В коридоре выл Майкл. Герман прикрыл глаза, откидывая голову. Феликс увидел сожженные письма и знакомое свидетельство в руках отца. — Мам, — он начал тоном дипломата. — Не верь проклятию. — Ты тоже знал! — Амели взревела, сняла картину и бросила на пол вниз лицевой стороной. — А ты? Ты? Она тыкнула пальцем в Адриана, похожего на взрослого ребёнка, которого довели до слез. Он выглядел еще более жалко, чем ревущий младший брат. — О чем ты… о чем вы все?! Амели оттянула волосы, шумно выдыхая и завершая свой монолог: — Мы разведёмся, Герман. И я заберу Майкла. А вы втроем… делайте что угодно… — она стащила с кровати плащ и взяла с тумбы карту и телефон. Покачалась на сбитых каблуках, размазала остатки туши по щекам и прохрипела молчащим и престыженным Агрестам: — Я всегда считала, что в моем доме есть как минимум три мужчины, которые меня всегда защитят. Жаль, что вы же меня и разрушили. Я уехала на квартиру, меня довезет водитель. Звони своему адвокату, Агрест, я не шутила. — Мам! Мамочка! — Майкл, обмазанный соплями и слюнями, погнался за Амели по коридору, но женщина его не услышала. Она игнорировала сына ненамеренно. Скорее потому, что больше всего видела в Майкле черты мужа. И когда ее чувства к Герману охладели, все сыновья стали другими в ее глазах. Она их любила и боялась. Боялась посмотреть на них и ещё больше боялась, что это может быть последний раз.

***

Мери поступила как настоящая студентка: сказала преподавателю Агресту, что заболела, а сама отправилась в клуб. Даниил выслал ей новые билеты, сообщив, что будет много молодёжи, и сам концерт ей запомнится надолго. Она приняла его предложение. Это было лучшим решением, потому что выжить эти три часа показа в одиночестве в квартире Мери не смогла бы. А вдруг Жанна приедет выносить ей мозг, сорвавшись с церемонии? Лучше уж тут, в «Bondage», где никто не знает, как ее зовут, а бабушка с Женей не догадываются, что это за место. А отношения с Жанной они обсудят на следующий день. Да, Даниил вместе с папочкой унизили ее на балу, но сейчас тут было много людей, и сам Бессонов не собирался подкатывать к ней, вел себя вежливо и предлагал безалкогольные коктейли. Всё было в рамках закона, Мери оставалась более-менее спокойна. Тусовка была горячей, потной и пьяной. Даня обещал, что выступление начнется позже, и Мери терпеливо ждала, поглядывая на часы и гадая, увидела ли бабушка образы Юсуповых или ещё находится в ожидании. — Всё готово. Можем спускаться, — Даниил заскользил по плитке, оказываясь рядом. — Вниз? На цокольный? — Мери недоверчиво посмотрела на Даниила. — Да не бойся, — он добродушно улыбнулся, протягивая руку. — Просто здесь шумно и много пьяных, а настоящее искусство требует тишины. Там уже ждут. Идёшь? Мери посмотрела в толпу, наперед зная ответ. От количества неона и постоянных вспышек у нее развивалась мигрень, да и просидеть за барной стойкой в компании бухих мужиков ей тоже не хотелось. Решив, что послушает хорошую музыку и на несколько минут забудет обо всём, Мери согласилась, но руку не протянула. Бессонов обрадовался и отдал несколько поручений охране. Что он именно сказал, Эмма не услышала, но когда они стали спускаться по лестнице на цокольный этаж, широкие спины охранников сомкнулись за ними. — Чтобы не мешали, — спокойно пояснил парень, идя впереди. Мери аккуратно переставляла каблуки на крутых ступеньках, чувствуя, как с каждой секундой становится всё холоднее: ноги и руки обдувал ледяной ветерок. «Там нет отопления» Даниил толкнул дверь внутрь и вытянул руку, галантно пропуская девушку вперёд. Мери смущенно прошептала “спасибо” и шагнула в помещение, ожидая увидеть инструменты, музыкантов и импровизированную сцену. Бессонов захлопнул дверь. Девушка замерла, дыхание остановилось, сумочка, которую она держала, шлёпнулась на пол, звякнув цепью. Мери открыла рот и жарко выдохнула, ощущая, как жгут страха ползет к сердцу, оплетает его и хватает за глотку. Это красная комната. Стена, увешенная ошейниками, наручниками и плетками, с несколькими флоггерами и разноцветными веревками. В правом углу железная кровать, рядом — красный стул, подальше — деревянный механизм с тремя отверстиями. Слева клетка, свисающие с потолка цепи. — С чего хочешь начать? — вместо Даниила заговорил бес. Мери от объявшего ужаса не смогла вскрикнуть и дернулась назад, собираясь бежать, но впечаталась в крепкое тело Даниила. Он пахом прижался к ее ягодицам, обхватил ладонью талию, другой рукой накрыл косточку на бедре и уткнулся носом в шею. Мери бросило в дрожь, на коже иглами вскочили мурашки. Ей очень противно. — Знаешь, как давно я хотел завести тебя сюда? — он горячо дышал ей в кожу, исследуя носом ушко и шею. — Отпусти. Прошу тебя, отпусти меня, — Эмма надорвано зашептала, не замечая, как слёзы заволакивают глаза. — Пожалуйста… я не знаю, зачем тебе я… почему я… отпусти, умоляю! Руки вспотели и замерзли, в горле стоял тошнотворный комок, дикая боль и ощущение полной беспомощности и неконтролируемой слабости перед вдвое сильным мужчиной доводили до панического состояния. Представление о томном красавчике с музыкальными способностями рухнули и стали прахом. Он всегда был больным извращенцем. Феликс был прав, умоляя не иметь с ним никаких связей. Женя был прав, говоря, что он бабник! — Все двери закрыты-ы-ы, — Даниил дотронулся до тонкой лямки на платье. Мери прикрыла глаза, боясь каждого такого прикосновения. Бессонов резко дёрнул лиф вниз, оголяя обе груди. — Ты замёрзла, — он прохрипел ей в ухо, задевая пальцами вставшие соски. Мери протяжно всхлипнула от унижения и зажмурилась. Даниил безумно улыбнулся и, обхватив бёдрами ее ноги, грубо схватился двумя руками за грудь. Мери вскрикнула от острой боли в ореолах и, найдя в себе силы, вырвалась и бросилась к противоположной стене. — Стоять, сучка! — ей в спину полетел крик, переходящий в истерику. Мери не затормозила, а только ускорила бег, на ходу натянула платье, впечаталась в стену и встала лицом к замершему Даниилу. Дыхание участилось, руки потряхивало, ноги на каблуках адски болели: во время бега она их подвернула. — Мне нравится, когда ты боишься, — с совсем черным взглядом ответил Бессонов и стал расстегивать рубашку. Мери снова стало мерзко. Его волосатая грудь с наколкой на плече вызывала у нее отвращение. Она в панике стала оглядываться по сторонам в поисках выхода, но из-за слёз ничего не получалось разглядеть. Единственная дверь перекрыта Бессоновым. — Чего ты хочешь? Инф-формации от Агрестов? — Мери захлёбывалась от слез, вжимаясь в стену, словно она могла исчезнуть и выпустить ее на улицу. — Тебя. Я хочу тебя. Менторским тоном протянул Даниил, щёлкая бляхой на ремне. Мери в истерике замычала, обнимая себя за грудь и плечи. Парень направлялся к ней с длинным ремнём и в приспущенных штанах. Когда остался метр до нападения, Мери дёрнулась в сторону, собираясь бежать и выламывать дверь, через которую он ее завел. Звонко ударила железная бляха по полу, и Даниил в два шага оказался за спиной девушки, хватая за пряди и дергая на себя. Мери бешено закричала, из глаз взрывом посыпались горячие слёзы унижения. Она застонала и свалилась на колени. Макушка горела от напора: Даниил тащил ее за волосы к себе. — Не смей убегать, тварь! — Бессонов занес ремень в воздух, и в это же мгновение оглушительный шлепок пришелся на поясницу Мери. Она запрокинула голову, глаза сузились, адская боль пронзила кожу и позвоночник. Мери до хруста в спине выгнулась на полу, утыкаясь носом в стену и скуля. — М-мама… — она прижала зубы к кулаку, трясясь от боли и животного страха. Внизу живота оттягивал предательский узел возбуждения, бок полыхал, как от ожога. Даниил ударил по ней бляхой. На коже осталась свежая кровь, теперь прилипшая к платью. — Ты не должна говорить! Только стонать, и по моей команде! — гортанный рык. Мери сквозь гул в ушах услышала характерный чпок сложенного ремня. Еще удар. Из глаз посыпались искры, девушка заголосила, снова выгибаясь в пояснице. В глотке всё пересохло, струйка слюны сбежала на подбородок, Мери, падая щекой на черную плитку, взмолилась: — Н-не надо… мне очен-нь плохо. Даня… Ремень опять засвистел в воздухе: бляха оставила рубец на лодыжке, горячие слёзы стекли на пол. Даниил отбросил ремень, встал сзади девушки на колени, толкая в спину ослабшее тело. Мери, как мешок, свалилась на живот и тихо заплакала, понимая, что с ней сейчас будут делать. Острый кончик лезвия коснулся лопаток: там, где начинались завязки платья. У Мери сузились зрачки, она задергалась, до тошноты испугавшись взявшегося у парня ножа. — Ты должна кричать только от боли. И когда скажу я, — Даниил обхватил ладонью ее шею, припечатывая нос девушки в плитку. Он лёг на нее боком, оставляя место, чтобы резать платье. Мери, лёжа лицом в пол, беззвучно рыдала, жмуря глаза до жжения. Нож то и дело цеплял ее кожу, но ей было так плохо, что она не ощущала крови. Очередной крик вырвался изо рта, когда парень, разорвав платье, запустил палец в анус, а другой рукой вцепился в ягодицы. Мери приподняла голову, почувствовала, как задыхается от напора его тела, и грохнулась обратно, начиная тонуть в волнах стыда, разврата и унижения. Он поиграется ею и отпустит? Думают ли мама или бабушка, что с ней? Лучше бы она пошла на показ. Сил думать и жалеть себя не оставалось, каждая мысль обрывалась, перед глазами мелькал образ смеющейся мамочки, сменялся на Феликса, который влюблённо смотрел на нее, и дальше отчаяние захлёстывало родные образы. Даниил ввел в нее второй палец, надавил на косточку, мазнул ножом по бедру и размазал тёплую кровь по ее животику. — На колени! — по ушам ударил повелительный тон Бессонова. Он вытянул из неё пальцы. Мери в тумане не поняла, что он от нее хочет. Услышала, но не уяснила. Даниил зарычал, схватил ее за ягодицы, ставя перед собой раком и раздвигая девушке ноги. Холодок пробежал по промежности, Мери всхлипнула, закрывая глаза. Ей очень плохо. Она готова упасть в обморок. Даниил дотронулся пальцами до половых губ, собирая небольшое количество смазки и растирая ее по животу девушки. Мери прикусила губу, утопая в мучительном трепете. Ее возбуждение было пугающим и нежеланным. Он приставил кончик члена к ее бедру, и Мери дернулась, испугавшись новых ощущений. — Не надо… — она прикрыла глаза, шепча мольбу. — Я ещё никогда… никогда не… — Надо же, Фел еще не трахал тебя? — Даниил гадко засмеялся, показывая, что на грани засадить в нее член резко и грубо, но его прервал знакомый Мери голос: — Решил начать без меня? — перед опухшим лицом появились две стройных ножки. Мери задрала подбородок, содрогаясь от боли в коленях. Перед ней стояла высокая темноволосая девушка в блестящей маске, полностью закрывавшей лицо. Кроме чулок с кожаными подвязками и бюстгалтера в виде двух чашечек, поддерживающих грудь только снизу, оставляя открытым полушария и возбужденные соски, на ней не было одежды. — Пока сядь! — Даниил сопроводил крик первым толчком внутрь Мери, и девушка поняла, что всё его внимание пока будет на ней. Даниил схватил Мери за волосы и дёрнулся еще раз. Его длинный и толстый член рвал ее. Мери сотрялась под ним. Он не жалел ее, вдалбливался, расширяя сухие стенки. Бессонов черными глазами посмотрел на возбуждённую девушку в маске и поднял Эмму за грудь. — А-ах! Мне больно! Мне… очень… больно, — Мери заплакала с прежней силой: соски зудели, от пульсации в ореолах она сходила с ума. — Я жду! — Даниил крикнул напарнице и та, облизав нижнюю губу при виде раздетой и жалкой Эммы, застучала каблучками. Девушка опустилась на колени перед Мери, ее губы сложились в ехидную и пошлую ухмылку, и Мери, давясь от кашля, отвернулась, не собираясь смотреть на незнакомку. Та звякнула чем-то и пальцами оттянула один из сосков Эммы. Мери в очередной раз подавилась от слёз, и в этот же момент железные тиски зажима сдавили оба ее соска. Даниил оттолкнул напарницу, схватил Мери за бедра и стал хаотично вбиваться в нее, никак не доходя до предела. — Ну! Раздвинь ноги шире! — Акхкх… — Эмма ударила рукой по полу, зарыдав от режущего ее члена. Он давно хотел взять ее без пробки и смазки, и теперь ждал, когда появится кровь. Грузик, висящий на цепочке, оттягивал грудь, заставляя тело извиваться. Даниил насаживался на девушку, и когда красная струйка стекла ей на ногу, он остановился, запустил пальцы в патлы девушки, наклонил на себя и дал знак своей напарнице. Та, только и ждавшая приказа, подползла к Мери, держа что-то в руке, остановилась, облизывая губы и с безумной улыбкой посмотрела на хозяина. Даниил приподнял обмякшее тело Эммы со своим членом внутри, и девушка нанесла жалящий удар многохвостой плетки по набухшему клитору. Мери громкого простонала. Ее насквозь прожгло, она попыталась слезть с Бессонова, но тот снова стал трахать ее в безумном ритме, останавливаясь, когда чувствовал, что готов кончить. Мери плевалась стекающей слюной. Его напарница специально отсчитывала, когда он сделает три толчка и, подстроившись, лупила Мери плёткой, не давая девушке достичь оргазма. Потная, красная и окровавленная Эмма извивалась, клацая зубами в поисках того, во что можно вцепиться, пока Даниил не кончил ей на спину и не грохнулся, выкинув ее на ледяной пол.

***

Мери не помнила, сколько длилась пытка. Она думала, что ее будут бить и продолжать насиловать, что засунут в один из механизмов, которыми была заставлена вся комната, но ее просто резали. Даниил выводил на ее теле кровавые узоры. Для каждой, кто прошел через эту комнату, он готовил цветок, вырезанный на бедре. Мери достался аленький цветочек, как его лелейно обозначил липкий после секса Бессонов. Даниил вводил нож на два-три миллиметра, найдя самый чувствительный участок кожи, — внутреннюю сторону бедра. Вел косую линию, вырисовывая лепестки, откладывал нож, сжимал рану, собирая на пальцы кровь и размазывал красные сгустки по черной плитке. На первом движении Мери вымученно заплакала. На втором по-собачьи заскулила. Она хныкала, пыталась увернуться, но отпоротый плеткой клитор и израненная ремнём грудь простреливали каждую мышцу. И в какой-то момент Маша перестала чувствовать вообще любую боль. Пустым, безжизненным взглядом уткнулась она в стену с декорацией голой женщины, не думая ни о чем: ни о родителях, ни о Жене с бабушкой, ни о том, как и когда этот ад закончится. Может, она в нем навсегда? Даниил выкачал из неё все силы. Его нежная любовь к женщинам стала умирать после смерти матери и преобразовалась в любовь к пыткам, насилию и крови под покровительством отца. Мери не до конца ощущала ноги: они замерзли и одновременно страшно горели. Грудь была в синяках и царапинах, с уродливо оттянутыми сосками. Волосы прилипли к полу и лбу из-за пота, спермы и крови. Бедра, которые Даниил порол с особой жестокостью, ныли, и каждая мышца отзывалась судорогами, когда парень выдавливал кровь. Подружка Даниила ублажала себя клиторальными игрушками, выстанывая его имя, и Мери боялась, что он возбудится и решит взять ее в другой позе, порвав плеву, но Бессонов был так увлечен рисунком на ноге, что только порыкивал. Устав от резины и потребовав тёплой плоти, девушка в маске стала ластиться к Даниилу. Мери повернула голову, прикрывая глаза и делая вид, что совсем ослабла. Это был шанс. Даниил отвлекся на брюнетку и стал запускать пальцы ей в рот, с каждым разом заставляя засасывать их глубже. Мери попыталась не издавать ни звука и, прищурившись, искала хоть какую-то одежду, которой сможет прикрыться. Ее платье было разорвано, пиджак она оставила в гардеробе, малиновая сумка валялась на входе: Даниил так и не притронулся к ней. На кресле, стоящем в углу, был развешен черный плед. Возможно ли это? У Мери взгляд стал живее. Девушка в маске простонала и, перекинув ножку, уселась на Даниила, перекрывая ему обзор на жертву. Мери зажмурилась. Получится сбежать? Если она она окажется за дверью, в которую ее завели, то как пройти мимо охраны? Ее снова поймают и будут лупить до крови? «Он знает, что моих родителей нет в стране. Я сказала ему, что живу одна и у меня отгул до вторника. Он понимает, что Эмму никто не станет искать» — внезапно новая волна обречённости, тупика и страданий хлёстко дала пощёчину. — Мама... Мамочка... — Мери в глухих рыданиях уткнулась носом в холодную плитку, которая провонялась ее кровью. — Меня раздражают ее стоны, — девушка в маске мазнула языком по шее Бессонова. — Не хочешь наказать ее, ммм? Мери проглотила слёзы, тут же перестав рыдать. Пожалуйста. Не нужно плетки. Даниил закрыл рукой рот любовницы и, пока та старательно лизала его пальцы, схватил Эмму за то место, где оставил вырезанный цветок: — Заткнись. До тебя дойдёт ещё. Огромные мурашки повторно вскочили на коже. Но Мери набралась смелости и решила воспользоваться шансом: — Я хочу пить, — в горле действительно саднило. — Как же она заебала, — девушка в маске ахнула, сладко кусая шею Бессонова. Тот поддался на ласки и смачно шлепнул Эмму по ягодице: — На столе возьми! — Дойдёт? — любовница оторвалась и звонко рассмеялась. Даниил, которого забавляло, как Эмма в крови и ранах будет добираться до заветного стакана воды, молча наклонил голову любовницы к паху. Та причмокнула губками, высунула язычок и, оттопырив ягодицы, взяла кончик члена в рот. Мери прижала руку к губам, давя рвоту и пытаясь опереться на левый локоть всем телом. Правый был разбит. Никто не боялся, что Эмма сможет сбежать, учитывая ее состояние и отсутствие одежды. Мери, превозмогая пронзавшую каждую клеточку и мышцу боль, всё-таки поднялась с пола, открывая обзор на тело в красных следах. Даниил рыкнул, следя за ягодицами Эммы, и схватил любовницу за голову, насаживая на член. У той по подбородку потекла обильная слюна. Если бы не всепоглощающее стремление покинуть это место, если бы не желание жить, Мери никогда не прошла и трех метров. Но сила духа притупляла боль, и Маша, хромая, шла к столику в углу. Ступни горели, открытые раны саднили: в них залетала пыль, коленки в синяках еле сгибались. У Мери было как минимум две минуты уйти: Даниил и его подружка сейчас слишком увлечены минетом, чтобы всё бросить и ринуться в погоню. Мери наклонилась к столу, нарочито медленно выпивая воду. Даниил и его спутница близились к пику. Краем глаза Маша заметила черную стрелу — татуировку, рассекающую спину девушки. Первым захрипел Даниил, вызывая кашель у давящейся спермой любовницы, и Мери совершила последний рывок. Подняла сумочку, сдёрнула одеяло с кресла и навалилась на дверь. Та тут же отлетела, выпуская Мери в коридор. На лестнице девушка закуталась в плед и бросилась в толпу, пролетев между двумя охранниками. Пока ее спасение было чудом.

***

Адриан мчался по ночной Москве, ловя на каждом светофоре штрафы за превышение скорости. Почему-то именно сейчас, когда ветер бил по лицу, когда под футболку забирался сентябрьский холод, а костяшки до побеления сжимались на руле, вся прожитая жизнь казалась ему бессмысленной. Куда он шел всё это время? Съемки, стресс, недоедания, вечные ограничения, потерянное время с родными. Никакие развлечения уже не привлекали, на поездки не оставалось сил, девушки утомляли, Адриан ничерта не хотел. Просто спать и наконец понять себя. Но когда в их жизни появилась Эмма даже вечно серьёзный Феликс стал светиться, мама нашла в лице девушки подругу, отец — верную союзницу. А как радовался Майкл! И сам Адриан начинал выползать из ямы чужих желаний, в которую его скинул отец. Он думал, искренне верил и мечтал, что после сегодняшнего показа сможет отдохнуть со всей семьей. Откажется от фотосессий, повеселится с Эммой и братьями, почувствует вкус настоящей жизни. Всё оборвалось. И было не так страшно узнать, что он и два его брата — потомки проклятого рода, сколько услышать приговор матери. Развод. Адриан затормозил в последний момент, чуть не сбив на пешеходном переходе группу подростков. Он схватился за лицо, оттянул кожу, дал себе пощёчину и дальше поехал на сорока метрах в час. Мать с отцом были для него идеалом. Чем-то вечным, нерушимым, единым. Но тайна, которую брат с папой долгие годы скрывали от нее, разрушила их семью. Адриан никогда в жизни не видел мать в таком состоянии. Она была бешеной, раздавленной и уверенной в принятом решении. А он... Обречён? Почему-то было насрать. С одной стороны, отец доказал на собственном примере, что люди выживают. С другой, страх за Феликса, Майкла и самого себя всё еще не возник. Адриан просто хотел набухаться. Мать уехала из дома в старую квартиру, Феликс заперся и отказался говорить, отец спрятался в кабинете, Майкл, благо, заснул, и ещё не знал, что завтра проснётся в другом мире. Адриан припарковался у клуба «Bondage» и решил пройти в здание с запасного входа. В день показа его особо донимали фанаты, и если у парадных скопилось больше людей, то у черного никого не наблюдалось. Когда он стал подходить к зелёной двери, ее выбили, ручка ударила по каменной стене, а распатланная девушка в пледе, еле прикрывавшем ягодицы, отлетела к забору, давясь от слез. Ее глаза с животным страхом и его поверженный в шок взгляд встретились. Он сразу заметил кровь на ногах и за несколько секунд понял, какое надругательство произошло. — Иди сюда, шлюха! — из клуба выскочил Даниил в спущенных штанах и, не заметив постороннего, бросился на закрывшую лицо Эмму. Адриан в два шага оказался за спиной Бессонова. Его всегда нежное лицо стало страшным, он схватил Даниила за шею и, не давая себя рассмотреть, нанес удар в нос. Послышалось мерзкое хлюпанье слюны и крови. Не давая парню прийти в себя, Адриан со всей дури ударил Бессонова в то же место, и Даниил, у которого от крови заплыли глаза, свалился на землю. Эмма вскрикнула и взмахнула руками. — Уходим! — рявкнул Адриан, схватив девушку за кисть и потащив к парковке. Тело потряхивало от произошедшего, адреналин кипел, всё случившееся не укладывалось в голове. Адриан проволок девушку, усадил в салон, сорвал автомобиль с места, и только когда клуб остался в квартале от них, затормозил у тротуара. — Эмма, что было? Эмма! — Адриан дотронулся до плеча девушки. Она подняла до этого свешенную голову и разрыдалась, давясь от потока слёз. Фонарь освещал всё, что он сейчас видел: грязное полотенце на худеньком теле, кровоподтёки, ссадины, проступающие синяки, следы от ногтей на плечах, колтуном стоящие волосы, до смерти напуганные глаза, опухшие щёки и нос. — Господи... — у Адриана сорвался голос. Он готов был заплакать. — Это Бессонов? — Д-да... — задыхаясь и издавая звуки, предупреждающие рвоту, Мери вцепилась в плечо Адриана, и он притянул девушку к себе. Та содрогнулась и зарыдала громче и отчаяннее. Его навсегда изменившиеся глаза лицезрели розовые и багровые полосы на пояснице. — Он только бил или... — Изнасиловал. — Блять.