Суд, суть, система

Чистый, белоснежный, словно только что выпавший снег, листок бумаги лежит перед ним. — Я хочу написать письмо, — говорит Харука вскоре после результатов первого этапа. — И Му-сан напишет. Эс, просто так, для уточнения, интересуется, понимают ли они, что он, надзиратель, не пропустит ни одно письмо в мир за стенами тюрьмы, и зачем Харука в принципе ему об этом сообщил — Эсу вот вообще не понятно. Напоминанием о том, что Харука имя-то своё правильно написать не может, не то что целое письмо, он решил не добивать. Харука в ответ лишь говорит, что понимает это. И что-то ещё про, вроде бы, слова Шидо — что если очень хочется кому-то что-то рассказать, но это невозможно, можно написать письмо и не отправлять его. Во всяком случае, так Эс из его речи понял. Но Харука хотя бы смог относительно спокойно сказать целое предложение и даже несколько подряд. Это было хорошо, наверное. Наверное. — Не хотите тоже написать? — вдруг интересуется Харука. — Нет, спасибо, — отказывается Эс. Что за глупости, разве они не понимают?.. Но, как бы там ни было, сидеть с этой парочкой ему всё равно приходится — работа надзирателя, как-никак. Он выдаёт им бумагу и ручки, садится с ними за один стол и хмуро наблюдает, как Му сразу же начинает радостно строчить что-то каллиграфическим — воспитание сказывается — почерком, а Харука, сам того не замечая, прикусывает кончик ручки, думая, видимо, как всё то, что ему так хочется сказать тому человеку, уместить во всего лишь неровные в его исполнении ряды иероглифов на листе. Хоть никто из них троих об этом и не знает, в это время Шидо в своей камере отсутствующим взглядом прожигает исписанный собственной рукой листок. Эс решительно рвёт нетронутый чистый лист, пустой, как он сам, надвое. Вот же ж. Глупость какую придумали. Все знают, что мира снаружи не существует, а ему некому и незачем писать.