WWI

      Ситуация на востоке беспокоила Людвига куда больше собственных неудач. Он не мог сначала поверить, что имеющий многовековой опыт войны, в том числе и войны с русскими, Байльшмидт отступает. Осознание медленно пришло к Германии, и теперь он пытался понять, почему Россия, который менее всего готовился к войне, вдруг с самого начала стал одерживать блестящие победы над высокотехнологичной и отважной армией боевого Пруссии. Русские стальным тараном быстро теснили пруссаков из Прибалтики и Людвиг додумался до единственной, как ему казалось, реалистичной причины неудач:       «Это измена! Вступил в сговор со своим обожаемым Брагинским, хочет отделиться, разрушить империю! Пусть только рискнет мне заикнуться о сепаратизме!»       Германия испуганно осекся. В его руках была политическая власть, но армия подчинялась Пруссии. Людвиг не сможет его удержать.       «Если же и так, то пусть скажет мне в глаза!»       Людвиг, терзаемый самыми мрачными думами, решил разобраться во всем лично. Как бы ни было опасно сейчас ему оставлять собственные позиции у французских границ, он все же отправился на Восточный фронт.       До новой ставки командования Германия добрался с трудом. Пруссаки запрятались в непролазном буреломе, путь к которому преграждал болотистый полугнилой лес. Людвиг узнал у понурых вояк, деливших на троих горсть махорки, где командующий. Солдаты, приподнявшись с бревен, но даже не сообразив стойку: «Смирно!» указали на палатку неподалеку. Людвиг не стал терять времени на взыскания за дисциплину. Открыл полог. Пруссак от резкого солнечного света слеповато сощурился. Вид у него был жалкий: на голове бинты, кое-где пропитанные кровью, на лице нездоровый румянец, шинель разодрана и накинута на плечи, а под ней перевязанная рука на косынке. Германию вместо сочувствия внезапно захлестнула новая волна злости и раздражения от вида всегда ранее такого воинственного брата, перед которым трепетала вся Европа и которым сам Людвиг гордился до священного трепета. Людвиг был поражен его слабостью, хуже того — разочарован.       — Как это понимать? — сухо спросил Германия.       — Попали под артобстрел.       — Я не про твой потрепанный вид! Как ты объяснишь мне свое позорное бегство? — разбушевался Людвиг. — Жалеешь, щадишь негодяя Брагинского! А своей земли не жалко! Готов, как покорный пес, всё бросить к его ногам, всё, включая Кенигсберг!       — Людвиг… — тяжело простонал Гилберт, запахнувшись одной рукой плотнее в шинель, и привстав на костыле, — Их в три раза больше.       — Я пришел с резервом, два корпуса, пришлось принять экстренные меры, — уничижительно сплюнул на пол Германия. — Только попробуй не вернуть территории до начала бездорожья! Чего бы это тебе не стоило! Иначе трибунал и каторга!       — Надо, значит вернем, — болезненно и как-то совсем равнодушно протянул Пруссия, так и не сумев встать, и снова откинулся на походное ложе, закрывая глаза.       Больше они не разговаривали. Но ни смотря ни на что Людвиг был даже рад увидеть брата, всего израненного русским оружием, стало быть Пруссия все-таки не плетет козни за его спиной. По крайней мере пока что.       «Ничего, переживет, и не такое бывало. Главное успеть вышвырнуть руссов с востока до слякоти, дальше видно будет», — успокоившись думал Людвиг на обратном пути к собственным войскам. Ему самому предстояло разобраться с захваченными французами провинциями.

***

      Боги войны, кажется снова обратили свои грозные лики на Германию. Людвигу сопутствовала удача на французском театре сражений. Грамотной стратегией и тактикой удалось выбить войска Бонфуа из Эльзаса и Лотарингии. Теперь уже Людвиг входил победителем в тот самый Мюлуз. Город был скорбно мрачен, никто немцев не встречал и не чествовал. Это и не нужно было, Германия уже давно вынес непокорным жителям приговор. Через сеть немецкой агентуры и стукачей из местного населения немецкие войска задержали всех жителей, кто еще недавно так радовался французам. Стариков, мужчин, женщин, даже подростков вытаскивали из домов, как скотину, гнали в центр городка. Там их поставили в шеренгу и надели на головы мешки. Французы держались на пороге смерти мужественно и гордо, женщины обливались слезами. Чеканя шаг, как на параде, перед жителями построился взвод стрелков. Они прицелились. Казнью руководил лично Людвиг. Он с гневливым торжеством смотрел на беззащитных людей, упиваясь своей местью.       — Айн, цвай, драй… — громко выкрикивал Германия, — Фойа!       Под залпом винтовок расстрельной команды тела падали на брусчатку. Затем их вывезли на телегах за город и захоронили в общей яме-могиле. Осень была сухая и теплая. Безветрие не принесло дождей. Еще долго с площади Мюлуза не сходили пятна пролитой мирной крови. Да и могут ли они исчезнуть навсегда?..

***

      Франциск, узнав об оставлении городов и особенно жестокой расправе в Мюлузе, был в ярости. Он гневно кричал на весь штаб на генералов и в итоге заявил, что во французском языке нет больше слова: «Отступление». Немного успокоился только когда получил обнадеживающее известие. Англичане наконец-то пересекли Ла-Манш.       Как только Артур зашел в кабинет французской ставки, Франциск кинулся к нему, тепло и долго жал руку, так искренне был рад, будто и не расставались они никогда, и будто не было меж ними никаких обид.       — Артюр! Ты как сама любовь, которая нагрянет, когда уже и надежды истаяли! Благодарю, ты как раз во время!       Англия, смущенный таким бурным приветствие, подумал, что намного проще было бы без этих французских восторгов.       — Со мной экспедиционный корпус, восемьдесят семь тысяч бойцов.       — Мало, конечно, мало, но и на этом спасибо, — Франция еще шире разулыбался, — Но, я надеюсь, что ты пригласил и шотландцев в их бесподобных килтах?       — Их в том числе, — улыбнулся уголком рта Артур, — Как и где тебе помочь? Командуй!       Франциск схватил его за руку и притянул к столу с картами. Артур невольно привычно залюбовался, следя как грациозно Франция заправлял выпавшие золотые локоны за ухо, как парили его руки с над картой, пока он рассказывал план операции.       «Франция не меняется, и на войне и на ложе любви, всегда само изящество, — Англия вдруг подумал, что смертельно соскучился по французу. Но тут же отбросил бестолковые мысли. — Черт бы побрал это колдовское его обаяние. На меня оно давно не действует. Все завершено».

***

      Англия и Франция решили напасть на немцев в Арденнских лесах. Там позиции Людвига были самыми неудачными. Середина осени была все еще теплой, мелкие моросящие дожди пока не размыли дороги, наступать нужно было сейчас, или ждать до весны.       — Артюр, ты привез с собой свои туманы. Как удачно! Они скроют наши позиции, мы нападем внезапно и прополощем фрицев в кровавой бане, — воодушевленно говорил Франциск.       Они в составе ударной группировки пробирались сквозь валежник до немецких лагерей. Француз двигался бесшумно, будто на гибких кошачьих лапах. Ни одна веточка не хрустнула под его сапогами. Но Артур все равно был им не доволен.       — Франц, я все понимаю, я в курсе, что ты прячешь синяки от недосыпания под белилами, и привык, что ты даже в бою с идеальной прической. Но идти на секретную операция, как на парад, это, знаешь ли, уже перебор.       Англия с укором смотрел на француза: ладно, эти дурацкие красные портки, а на голове изящная алая шапочка — от того, что Франция категорически не хочет облачаться в камуфляж, союзники давно уже оббили все лица руками, и безысходно смирились. Но в этот день Франция выглядел особенно прекрасно — на груди начищенные медали, на руках белые перчатки, синий мундир, кстати, именно парадный — с множеством блестящей фурнитуры. Все это великолепие далеко светилось даже сквозь туман и деревья.       — Ох, Артюр, да вы сговорились что ли? — надул губу Франциск, — Мундир офицера — отражение его доблести и чести, и перед врагами, и перед солдатами. Если вам с Русси хочется выглядеть, как крестьяне на пахоте — ваше право. А у нас принято всегда быть торжественными.       — Ты думаешь, что немцы так восхитятся, что не осмелятся стрелять в такую красоту? — фыркнул англичанин, облаченный сам в пыльно-зеленый френч.       — Конечно, красота спасет мир… — и вдруг замер, — Тихо!       Бонфуа вскинул винтовку и отошел за дерево. За соседнее прыгнул англичанин. Рядом мелькали яркими красными пятнами цепи французских солдат. Внезапно воин, один из строя, рухнул на землю. Послышались свисты пуль.       — Что? Откуда? Откуда стреляют? — спрашивал растерявшийся англичанин. — Здесь не должно быть немцев, мы не дошли и половины пути до их логова!       — Вперед! Разберемся! — Франциск перебегал от дерева к дереву, следом за ним и Артур. Они стреляли с двух сторон от стволов в густой туман, даже не представляя с кем ведут слепой бой.       — С какой стороны стреляют? Откуда огонь? Ничего не видно! — спрашивали у друг друга военные. Никто не мог ничего понять, казалось, что свинцовый дождь льется сразу отовсюду.       — Примкнуть штыки, в атаку! — крикнул Бонфуа, обнажив саблю. Битва уже вовсю полыхала. К несчастью, судьба была жестока к Франции — это были, конечно, немцы, которые совершенно случайно назначили и свое наступление именно на этот день.       Воины Бонфуа несли чудовищные потери, их синие мундиры и красные штаны, а также белые перчатки офицеров стали единственной видимой мишенью среди тумана. Героические французы немцев в осенней дымке не видели вообще.       — Огонь рядами!       Франц прервал руководство, увидел, каску с шипом в нескольких метрах. Все, что он успел сделать — пальнуть в немца, прикрывая собой спину Артура, к которому коварно подкрался фриц. Немец погиб, но его пуля все же достигла цели.       Артур, увлеченный перестрелкой, обернулся и увидел, как винтовка выпала из руки союзника, и сам Франция, зажимая рану на груди рухнул на лесной мох, так резко, что его алая шапочка упала с золотой головы.       Англия понял, что произошло. Он приник к союзнику.       — Артюр… скажи, чтобы не тащили, захороните здесь, — едва шевеля губами и скалясь от боли проговорил француз.       — Нет уж, бестолковый лягушонок, помереть я тебе не позволю! Даже не надейся на такой скорой отдых! — говорил англичанин, утаскивая его за дерево.       Там Англия развернул аптечку, быстро зажгутировал и перевязал рану.       — Ты зачем кинулся спасать меня, дурень? Кто будет командовать твоими войсками?       — Знаешь, как-то машинально вышло… как порыв… — слабея от кровопотери шептал Франциск, — но я понял две… важных вещи: во-первых… бросаться в штыковую глупо, нужно рыть окопы…       — Нет худа без добра, хоть немец отучил тебя от бессмысленной бравады, раз ты нас с Россией не слушаешь…       — А во-вторых, я все-таки люблю тебя, Артюр, больше всех на свете, ни смотря ни на что…       — Нашел же время для… ей, Франц! Франция, черт возьми!       Но Франциск уже потерял сознание. Схорониться под корягами до окончания боя не получится, Франциска нужно было срочно доставить в лазарет. Артур огляделся. Видимость была отвратительная, но англичанин был более к этому привычен, чем союзники. Он приметил своих солдат, призраками мелькавших меж кустарника, нужно отходить туда. Англия содрал с Франца белые перчатки, а с его кителя все красивые железки, чтоб ни единой блестяшки не помешало ему в смертельном и безумном броске. Завернул бесчувственного француза в свой защитный брезентовый плащ, пряча его яркую форму. А затем взяли его на руки и побежал что есть мочи под перекрестным огнем, напрямик, спотыкаясь о корни деревьев, припадая и опрокидывая на себя драгоценную ношу, снова поднимаясь, прижимая крепко француза к груди. Англия получил ранения в бедро от немцев и в руку от не сразу признавших его в тумане своих, но смог выбраться из туманной ловушки. Он сразу же скомандовал отход.       Франциска на носилках доставили в лазарет, оттуда в полевой госпиталь. Французские и английские командиры по всем направлениям отступали, а Керкланд молился, только бы Франциск выжил. Полевой почтой ему доставили несколько писем от Варгаса. Артур так ни одно и не прочитал.