***
Небольшая немецкая делегация двигалась по пустыне. Людвиг был недоволен местом встречи с руководителем Османской империи: переговоры назначили на границе, в нейтральной зоне, стало быть и исход беседы был неизвестен. Германцы уже давно всеми силами старались склонить турков к союзу. А еще Людвиг знал, что и Франция активно призывает османов к присоединению к коалиции против немцев. Хитрец Садык, вечно ради собственной выгоды пытавшийся усидеть на двух стульях сразу, не обещал ничего никому. Германия изначально планировал отправить на заключение возможного союза Пруссию. Тот, не смотря на ранения, неимоверными усилиями, собрав все имеющиеся силы, смог остановить русское наступление. Победно ступавшая по землям Пруссии армия Брагинского попала в западню. Русские еще успели нанести пруссакам несколько поражений, выходя из кольца. Но Байльшмидту удалось стабилизировать фронт. Дело приближалось к зиме, война из активной фазы перешла в позиционную. А сам Гилберт занялся морскими сражениями в Балтике против англичан, выиграл несколько баталий — Артур почти ни чем не смог ответить на внезапные атаки призраков морей — немецких подводных лодок. Германия решил, что сейчас точно не стоит снимать его с морских волн. Да и переживал, что боевой и резкий вояка пруссак с турком только рассорится и все испортит. Восток — дело тонкое. И теперь сам глава Германской империи подъезжал к назначенному месту. Вскоре на горизонте показался роскошный черно-красный шатер. От него тронулись двое всадников в сторону немцев. — Ждет с нетерпением, господин, — сообщил слова Садыка один из встречающих. Людвиг сильнее сжал рукой, затянутой в черную перчатку, уздечку своего вороного скакуна. Его заполонило волнение, предчувствие чего-то неладного. Он тронулся к шатру, зияющему кровавой раной на ровно-бледном песчаном полотне пустыни, от которого уже устали глаза. Внутри шатра царила небывалая роскошь: стены были завещаны пурпурным шелком, сапоги утопали в коврах ручной работы, на широком возвышении в центре, служившем одновременно и троном, и ложем, на пестрых леопардовых шкурах восседал глава Османской империи, облаченный в филигранно по сантиметру расшитом золотом и каменьями кафтане, в высоком тюрбане с перьями и огромным рубином в россыпи алмазов, он сидел по-восточному перекрестив ноги, алые шаровары и атласные туфли с загнутыми носами отливали богатым блеском. На поясе сверкала сабля в золотых ножнах, рукоять вся убрана бриллиантами. Садык встретил делегацию по всем канонам восточного гостеприимства. Им предложили вино, сладости и фрукты. Людвиг смотрел на все это великолепие быстрым и незаинтересованным взглядом. Его все не оставляло нехорошее предчувствие. Ему было не по себе. «Даже во французском или английском плену мне было бы гораздо уютнее. Все же Европа. А здесь…» По османскому шатру плыли ароматы благовоний. Одурманенный сладкими запахами и усталостью Людвиг почти на автомате произносил приветственные речи и предложения о сотрудничестве. Садык коротко прошелся очевидно оценивающим взглядом по ладной фигуре Германии от высоких черных сапог до тщательно зачесанных белокурых волос. И нашел, что несмотря на все устрашающие рассказы о суровой Германской империи, выглядел ее руководитель в глазах древней Османской державы до смешного юным и почти безобидным. — Повтори еще раз, что ты предлагаешь, чтобы мои писари задокументировали, — веско сказал Садык, а его подданные, находящиеся в шатре, встретили приказ одобрительным гулом. — Мое предложение заключается в том, чтобы объединить наши армии в борьбе с врагом, который угрожает нам в Европе и одновременно желает отобрать твое влияние в Черном море. Мне стоит выйти из шатра и повторить третий раз на улице, чтобы это слышали все твои воины? Германия говорил смиренно, без издевки, но Садык все равно счел нужным нахмуриться. — Понимаешь ли ты, что я вступлю в союз лишь с тем, кто принесет мне клятву верности. — Понимаю, — Германия на мгновение прикрыл веки, — И готов поклясться от имени себя, Пруссии и Австро-Венгрии. — Да будет так! — Садык встал с подушек. — Сегодня ночью повелеваю пить за прошлые и грядущие победы Великой Османской империи! — громко приказал Турция, и его подданные встретили это с радостным ликованием. — А тебя, Людвиг, я приглашаю выпить сегодня со мной лично. Людвиг было обрадовался, стало быть договор почти у него в кармане. Но и знал, что расслабляться рано. С лукавыми османами всегда нужно держать ухо в остро. Немец понимал, что пока что это всего лишь обещание. Бумаги подписаны не были. Скорее всего турок решил обсудить детали договора с глазу на глаз. А сам Садык тем временем уже знал, какой клятвы в окончательное утверждение союза потребует от нордического красавца сегодня ночью.***
К ночи османы и сопровождающие Людвига германцы разошлись по палаткам. А Садык сказал Людвигу остаться. На душе немца продолжали скрестись кошки. Они с турком на праздновании преддверия исторического события только лишь символически пригубили чашу с вином. Переговоры будут продолжены. Садык задернул полог шатра, скрыв фигуры стражников, идолами застывших с ятаганами и копьями у входа. Затем налил вина из серебряного кувшина в расписные пиалы. Тончайший фарфор зазвенел под тонкой рубиновой струйкой, пока журчаще мелодично тек и сладкий голос турка: — Делить со мной чашу позволительно только избранным и достойным. Чего же они достойны? Моего драгоценного времени и внимания, — Садык подал чашу немцу, тот отпил глоток и отставил вино в сторону. Турок придвинулся чуть ближе и продолжил: — Знал ли ты, давая клятву верности, что я могу потребовать от тебя выполнение любой услуги и ты будешь обязан выполнить мое прошение. Садык запустил руку в волосы немца. Его тело непроизвольно напряглись, но и тут же расслабилось. Взгляд Людвига был непроницаем. А на душе бушевали ураганы. Железная воля его могла творить великие и ужасные вещи. Он был многократно сильнее и влиятельнее многих государств мира. В том числе и Аднана. Но теперь Людвиг, судорожно сжимая пальцы, пытался смириться с долгом, с необходимостью принести в жертву гордость во имя открытия османом еще одного, жизненно необходимого немцам, фронта. — Как пожелаешь, Садык, — как можно ровнее, стараясь унять дрожь в голосе и теле отозвался Людвиг. — Такая покорность заслуживает награды, — чёрные очи Садыка заблестели, — Я не стану спешить. Он сильнее оттянул волосы немца назад, с наслаждением пропуская сквозь пальцы гладкие пряди, запрокидывая его голову и расстегивая высокий воротник другой рукой. Медленно провел по шее, слегка сжимая, ощущая частый пульс под пальцами. — Надо же, я думал, что германцы такие холодные и бесчувственные, что у них даже не бьется сердце… — облизнув губы прошептал на ухо блондину турок, его пальцы пробежали по застежкам немецкого синего мундира, — Расстегни это! Когда приказ был выполнен, Садык поднял Германию под локоть, не выпуская из рук его волосы и уложил его ничком на мягкие шкуры, и там уже освобождая от остальной одежды. Несколькими быстрыми и энергичными движениями, не отнимая рук надолго от распростертого перед ним тела, разделся сам и опустился рядом с любовником. «Теперь, стало быть, ему можно меня так называть, быть может стоило убить османа метким ударом ножа, брошенного из сапога за один намек, за одно предложение такого», — горько и пристыжено подумал Людвиг. Садык провел кончиками пальцев по спине, ощущая мягкость и теплоту кожи, предчувствуя удовольствие плоти. В нем билось желание доставить новому союзнику наслаждение не меньшее, чем намеревался взять с него сам осман. Германия принимал ласки молча, пряча взгляд голубых глаз под опущенными ресницами, часто дыша и вздрагивая. В пустыне даже ночью было жарко, в шатре душно, воздуха не хватало. Людвиг выгнул спину в чуть мешающем неудобстве, но более в горячем наслаждении от плавного движения пальцев Садыка снаружи, а затем скользнувших вовнутрь и нажимая там на самые приятные точки. Это было для немца ощущением новым, но, невероятно, ему было очень хорошо. Людвиг коротко и страшно вскрикнул от боли, но уже скоро его непослушное тело лихорадочно заметалось под умелыми руками и быстрыми ударами в него члена Турции. Весь растрепанный немец подмахивал бедрами в такт толчков, желая быть еще ближе, получать еще больше искр и пламени в огне собственного унизительного падения. И все же горделиво молчал, не издав ни единого стона. Он случайно столкнул пиалку, недопитое вино расплескалось, обагрило ковры, словно кровь…***
Когда немецкая делегация покинула лагерь османов солнечные лучи из рассветных желтых превратились в белые, раскаляли и плавили камни пустыни. Людвиг увозил в кармане кителя подписанный союзный договор, а в сердце клубок из самых противоречивых чувств. Все, что было задумано Германией сбывалось в конечном итоге. Любой ценой. Над турецким небом в рассвете горели лучи заката Османской империи.