WWI

      В небе висел полудиск, накренившийся почти на сорок пять градусов к лесу, готовый вот-вот пасть на пики темных елей. Гилберт смотрел на вечерний пейзаж с внутренним содроганием.       «Кровавая луна, предзнаменование страшных катастроф».       Праздничное перемирие закончилось. Байльшмидт знал, что в начале 1915 года штаб Брагинского планировал масштабное наступление, чтобы снова прорваться в глубь территории Германской Империи. Допустить это дважды за кампанию было никак не позволительно. Но войска Пруссии оказались в невыгодных позициях, в болотистых низинах сетки окованных темной бронзой Мазурских озер, которые тянулись вдоль российской границы на семьдесят пять верст. Русские же заняли удобное положение, с которых им легко будет завоевать господствующие высоты, удобные для прострела противника со всех сторон.       Гилберт ежился, отчаянно мерз, он вышел осматривать поле возможных скорых битв засветло, а вернуться не успел — было всего около четырех вечера, а мир над прусско-русской границей поглотила жаждая и слепая мгла и жгущий до костей мороз.       Вдруг стало еще морознее, от холода затрещали деревья, вьюги завыли в сто голосов, снега заискрились острым серебром. Хрустя ломким сухим шагом меж деревьев к Пруссии приближался воин в два человеческих роста. На нем — заметенная порошей шапка-папаха, черная черкеска с газырями, а в них патроны с ледяными синими пулями, на поясе ледяной кинжал. В пышной белой бороде и в густых усах звенели хрустальные сосульки, во взгляде старого воина — суровый промороженный серо-синий металл. Он быстро приближался к Пруссии, от шага великана сугробы расступались, снежное покрывало поляны колыхалось огромными волнами, как белоснежное драгоценное море, от дыхания воина птицы падали на землю замертво обмороженными.       Гилберт отступил на два шага, едва не рухнул в сугроб. Ноги его стали ватными, будто бы в них растворились все кости и мышцы. Пруссак припал перед ледяным воином на одно колено, опустил голову и пробормотал хрупко и смиренно:       — Гер Генерал… Вы пришли, чтобы справить помин над нашими трупами?       — Только лишь из-за того, чтобы этого не допустить. Он тебя разобьет, ему деваться не куда, вы заставили. — строго сказал Генерал Мороз и голос его раскатился морозным громом по лесу, отражаясь эхом от застывших во тьме небес и стряхивая сугробы с еловых лап. — Но ты, пруссак, нужен ему, тебе помирать никак нельзя. Вы друг другу по судьбе предназначены. Убьет тебя — победу будет сто лет праздновать. А горевать будет тысячу и дольше…       — Правда? И что же мне делать?       — Встань, воин, — скомандовал Мороз, и когда Пруссия исполнил приказание, продолжил: — Пойдешь по озёрам, я лед на шесть локтей сегодня проморожу, зайдешь к русским с тылу.       — По льду… — в голосе пруссака стеклянно разбились нотки ужаса.       — Али трухнул, а, рыцарь? — ухмыльнулся в густые усы Генерал.

***

      Российские войска готовились к атаке. Брагинский все откладывал массированное наступление, по неизвестным генералам причинам, снова и снова проводил советы, проверял карты и донесения разведчиков, слушал уверения военных, о том, что сейчас напасть — самый лучший шанс. И снова медлил. В то утро, когда Россия все же назначил наступление, пришло немыслимое и пришло оно с самой неожиданной стороны.       — Братцы! Пулеметы!       Тут же до слуха Вани доносилась отдаленная пулеметная трель.       — Что?! Как они оказались здесь?!       — Перешли озёра по льду!       — По льдууу?!       Фиолетовые глаза его в ужасе распахнулись, в них с расплавленным льдом перемешался страх, злость и почти детская обида на врага… на любимого: «Обманул!»       Брагинский быстро собрался и скомандовал:       — Эскадрон! Сабли — вон! Коня мне!       Войска Пруссии, как волна, нахлынули на русских. После их атаки все такие выигрышные раньше позиции Брагинского оказались в объятиях огня артиллерии, пулеметов и винтовочного звона. Русские оттаскивали раненых, отстреливались как могли, капли крови расцветали на снегу страшными цветами. Ни о какой контратаке речи уже не шло — удержать бы террикон!       Ситуацию усугубил и внезапный авиационный налет. Три немецких самолета появились из ниоткуда, скорее всего это была авиация Людвига, которая шла с разведки и не устояла, чтобы не помочь пруссакам. Когда крылатые машины снизились, России даже показалось, что за штурвалом одного из самолетов он углядел самого Германию. Иван скомандовал своим войскам: «Авиация! В укрытие!» и сам бросился прочь с поля боя, но не в траншеи — к пункту связи. Раздались взрывы трех авиабомб, Ивана и связистов, упавших на землю и прикрывших головы руками, присыпало волной снега, перемешенного с мерзлой землей и камнями. Они выбрались из-под крошева.       — Авиаторы пойдут в новую атаку в том же порядке. Передайте «Муромцам», чтобы кровь из носа — сбили центральный!       Самолеты исчезли за горизонтом. Но через некоторое время снова появились в небе с новыми боевыми снарядами. Совершить вторую атаку им не удалось — с ближайшего русского аэродрома на них летел грозный и огромный бомбардировщик «Илья Муромец». Немецкие летчики в виражах развернули машины, пытались сбежать. Но стальной российский гигант быстро нагнал пилотажную группировку, протаранил среднего в ряду пилота. Брагинский коварно улыбнулся, но скоро ему стало не до неба.       — Немцы прорвали фронт! — докладывали один за другим посыльные.       Какие бы срочные меры и грамотные команды не отдавал Брагинский, бой стал разгромным для россиян. Войска Ивана оказались совершенно не готовыми к отчаянной и стремительной превентивной атаке. Ему пришлось скомандовать отход. Хотя и русским быстро удалось залатать дыру в обороне, а немцы тоже отошли на свои позиции и притихли, но о наступлении пришлось на неопределенный срок забыть.

***

      Отбиваясь от атаки, русские все-таки умудрились и потрепать врагов и даже захватить в плен несколько немецких бригад. Весь вечер Иван провел в штабе, проверяя списки военнопленных. Он ясно видел, что самолет под управлением Людвига — Иван почти точно был в этом уверен — потерпел крушение в пролеске, недалеко от полей сражений. Если бы только младшего немца удалось взять в плен! Появился бы мощный плацдарм для мирных переговоров, да и еще на выгодных России условиях!       «Маркус Риц, 68-я бригада, Отто Ланцерманн, 49-я, Людвиг… Шульц!»       Брагинский, глазам не веря, помчался во временные казематы.       Но это оказался не тот, кто нужен России — просто полный тезка. Хотя и очень напоминающий брата Пруссии, того Людвига, который, стесняясь и краснея, приглашал на танец барышню на первом в его жизни русском балу.       Молоденький парнишка, светленький, в шинели размера на три больше его фигурки, испуганно смотрел своими блестящими голубыми глазами на Брагинского.       — Заг майнер муттер, дасс ихь бин тот, битте, гер, дамит зи нихт вартет…       Попросил дрожащими губами мальчишка, и перепуганные слезы все-таки скатились по его перепачканным кровью и сажей щекам.       Брагинский закатил глаза: «Хорош же воин! Нечего сказать. Да и вы немчуги-братцы хороши, уже детей на войну посылаете. Вот чего ради?!»       — Кайне ангст. Аллес вирд гут.       Иван редко разговаривал с пленниками, и чаще всего это были допросы офицеров. Но вдруг сжалился над юным солдатом и объяснил на немецком, что ему ничего не угрожает, что скоро его накормят, содержать будут в тепле и безопасности. А война закончится — вот и увидится он с матерью, а может и даже раньше, если будет обмен военнопленными.       Брагинский, раздосадованный тем, что не удалось отловить Германию, шел из казематов мимо солдатского костра в самом мрачном настроении, холодная аура вьюги стелилась за ним следом, зловещая и темная, такая сильная, что казалось, среди итак суровой зимы, Россию окружал особенно лютый мороз. Разговор русских солдат привлек его внимание.       — Говорят, немцы готовятся атаковать, а французы уснули, лучше б поднажали, нам бы легче было, — говорил один из солдат с пышными черными усами.       Бойцов вокруг костра было много, Иван сел с краю в полутьме на бревно, стараясь не привлекать к себе внимание. Хотя в походной форме сейчас выглядел сам, как типичный рядовой, если бы не офицерские погоны, но в темноте их было и не разглядеть.       — То-то ж. Французов никто на убой гнать не будет, у них самодержавия нет. Они сами себе хозяева. И живут лучше нас, — отвечал другой солдат, моложе.       — Мы люди простые, нам и потерпеть не грех. А немцы, хоть нам и враги, а народ культурный, — поддержал его собеседник.       Брагинский поразился таким почти оскорбительным речам. До войны его империя жила сыто, богато. Он искренне считал, что его народ ни в чем не знал нужды.       — Погоди, и у себя порядок наведем. Лишь бы война кончилась! — вдруг ответил Ваня с конца полевой лавки. Но солдат с усами его прервал:       — Умные люди считают, что не надо ждать окончание войны. И если же дали нам в руки оружие…       Тут уже не выдержал Брагинский, вскочил, вспыхнул, гневно и строго сказал:       — Ты когда на войну шел, присягу какому царю давал? Русскому или Германскому?!       Тут в золотых отблесках костра загорелись красные полоски на погонах России. Солдаты все, как один умолкли, — офицер, стало быть, жди проблем и палок, как минимум.       — Вы двое, — Иван указал на соседей потенциального мятежника, — Этого на губу сопроводите для профилактики. А ко всем остальным: еще раз услышу подобную брехню — в Сибирь на каменоломню!       Тут с соседней елки посыпался снежок. Русские насторожились. Иван и еще один солдат вскинули оружие и, крадучись, отправились в темноту.       Нижние ветки снова зашевелились, русские перещелкнули затворы винтовок. Какого же было их удивление, что в эту секунду из-под еловых лап выбрался ни зверь, и ни птица — человек. Он, спотыкаясь пошел к военным сквозь сугробы, подняв обе руки в сдающемся жесте и лопочущий что-то быстро-быстро на иностранном языке. Остальные солдаты тоже отбежали от костра и теперь во все удивленные глаза глядели на диковинку:       — Это кто ж таков? Шпиён?       — Не, не германец, у германцев говор — собаки лают слаще. А этот мямлет, как каши в рот набрал. Может француз?       — Нет, я французский знаю, не француз он! Англичанин может?..       Один только Брагинский в бескрайнем изумлении понимал, что ночной пришелец жалобно просит: «Не стреляйте, не стреляйте, прошу вас!» на… итальянском. Перед ними был никто иной, как Феличиано Варгас.       — Что ты здесь забыл, Феличиано? — спросил Россия, когда они вошли в землянку Брагинского. Он затопил буржуйку, по отделанной досками промерзлой яме пошло ласковое тепло. А когда Россия зажег пару стеариновых свечей, стало и вовсе почти уютно.       — Я объявил войну Германии, — сокрушенно, но отчаянно объявил Италия.       — Правда? — хмыкнул весело Иван, и Варгас почти перестал трястись перед могучим, слишком сложным и непонятным северным властителем. Но суровый Россия внезапно смотрел на итальянца вполне дружелюбно, — Мне и союзникам такая информация не поступала. А Германию ты не забыл, случаем, об этом уведомить?       — Я… не смог ему сказать в глаза, — доверчиво признался Италия, — Не смог даже написать. Попросил Романо. Но он и правда, наверно, забыл. Мы срочно исправим ситуацию. Обещаю! Если у вас есть здесь точка телеграф-связи, я срочно отправлю сообщение! Прошу вас, господин Россия! Я не могу больше оставаться в стороне! Я пришел один, но мои войска готовы к бою! Пожалуйста, прошу! Как глава коалиции, позвольте мне помочь Артуру!       — Англия на данный момент вполне достаточно справляется с немцами и в паре с Францией.       От этой фразы в душе Феличиано все перевернулось. Вроде бы он и знал, что Артур воюет с Франциском на западном фронте. Но простые слова России, явно без двойных смыслов всего лишь доводящие обстановку, вдруг словно подтвердили все опасения Италии. Варгас нахмурился, боль и отчаяние пронзили сердце. А Брагинский, даже не подозревая насколько он сейчас оказался невольно безжалостным, ровно продолжал:       — А вот на австрийском направлении действительно может потребоваться твоя помощь.       Феличиано не посмел перечить. По крайней мере он хотя бы так, хоть издалека, но поможет косвенно Англии. Пусть тот и забыл его уже, верно, в объятиях бывшего возлюбленного. Но гордость не позволит Варгасу все сейчас переиграть. Да и Венеция ему действительно была нужна, австрийское направление, предложенное русским, — было самым выгодным для Италии. Осталось теперь совершить невозможное: сглотнув слезы, примирить геополитику и разрывающееся на кровавые куски от чувств сердце.