***
«Этого не может быть. Он всегда возвращается. Это Великий Пруссия. Он непобедим, он бессмертен!» С самого детства младший немец никогда не переживал за прусака. «Гилберт уходил на войну не умирать, а убивать. А затем возвращался, как алая гроза, всегда громко, с победными фанфарами, в расстегнутом кителе и початой бутылкой шампанского в руке. А если не вернулся вовремя — значит загулял в каком-то кабаке с вояками отмечая очередную победу…» Через условленные два дня Пруссия так и не вернулся. Третье сутки после отбытия на переговоры брата стали для Людвига самыми тяжелыми. Его мысли едва ли ни каждую минуту возвращались к Гилберту. Он распорядился тут же доложить о прибытии Байльшмидта и знал, что его приказание будет исполнено незамедлительно. Но все же каждый час-полтора уезжал с позиций до ставки, чтобы спросить лично, не появился ли его брат. На четвертые сутки напряжение достигло апогея. Людвига трясло, ноги подкашивались от паники. Германия редко обращался к богу, предпочитая руководить своей судьбой сам. На четвертые сутки он молился за прусака неистово и слезно, сжимая в руке протестантский крест. Впервые в жизни немец почувствовал, что может потерять брата. И с каждым часом эта безумная мысль становилась все правдоподобнее. Впервые в жизни он ослушался категоричного и четко ясного военного приказа. Германия медлил с реализацией своего коварного плана и продолжал бессмысленно расстреливать снаряды. Однако уже на следующий пятый день немец проснулся и почувствовал, что преследующий его ужас сам по себе преобразился страшными душевными метаморфозами в злость. Неизвестность угнетала, но Людвиг больше не позволял себе отчаяния, будто бы он в силах был одной лишь своей упрямой верой переиграть саму злодейку судьбу, одним своим несогласием может взять ее, коварную стерву, как крепость, если не на измор, то силой. Если не силой, то хотя бы подлостью. К тому же время поджимало, стремительно утекало сквозь пальцы, уже давно играя не на руку немцам. Осовец — не просто гарнизон. Это была система четырех русских фортификационных сооружений, соединенных мастерски устроенными траншеями. Хитрость маленькой крепости была в том, что эта цитадель не была легкой ни для обороны, ни для нападения. Места вокруг были погибельные, болотистые, не обойти, ни объехать. Но зато отлично знакомые русским, и не стоило забывать, что крепость запирала собой земли Беларуси, но обеспечивала прекрасный плацдарм для нападения русской армии на восточные владения Пруссии. До прусской границы было всего двадцать три километра. Россияне окопались мощными позициями перед крепостью на более чем два с половиной километра. В столкновениях с германскими линиями нескольким русским отрядам удалось выйти из кольца в августовских лесах, и даже отбить городок Прасныш. Воины России на этих участках пошли в наступление. Обе стороны несли огромные потерпи. Людвиг думал, думал, не мог принять решение. И все-таки на исходе седьмого дня осады сделал выбор — «если идешь сквозь ад войны, то главное не останавливаться». В четыре часа утра немцы Людвига начали крушить низкие форты крепости Осовец самым массированным за всю компанию артиллерийским огонем. Шум взрывов гремел на несколько верст по округе, резонировал среди дрожащих каменных стен. Затем резко наступило странное затишье. Немцы почти не стреляли. На мир опустилась мертвая тишина. Утих звон стали, не слышны были звуки команд. «Чего же они выжидают?» — смотрел на немецкие позиции Россия, но в бинокль тоже не было ни черта не видать сквозь плотный дым от орудий, перемешанный с белесым туманом, который поутру всегда поднимался с болот. Россия ждал, что сейчас из темноты нагрянут цепи неприятельской пехоты, ждал, что грянут гаубицы, мощнее, чем убийцы фортов, ждал налета авиации. Он был готов, кажется, ко всему на свете. Но вся душа русского свернулась тяжелым иглистым комком и теперь тревожно колола стенки сердца, оцепеневшего в предчувствии неведомой беды.***
Из всей крепости только один единственный Гилберт, заточенный за плотными мощными стенами, не пропускающими ни один луч света или глоток воздуха, понимал, почему немцы без причин затаились. Не в ожидании подвозки снарядов или подкрепления, не планировали соотечественники и брать Осовец осадой. Они ждали ветра, чтобы применить против армии русских самое смертоносное оружие, известное на ту эпоху, готовились использовать против Брагинского немецкую гениальную разработку, подлого невидимого убийцу — отравляющий газ. Пруссия знал что будет именно так, поэтому остановка пальбы ввергла его в панику больше несведующих защитников крепости. Он с трудом дождался бойцов, которые принесли в походных котелках кашу, сразу подскочил с топчана, услышав их шаги. — Позовите командира! Срочно! У меня для него важное донесение! — кричал на русских солдат, будто на своих собственных, Гилберт, испугавшись, что уже слишком поздно предупреждать — русские не успеют отступить. Людвиг всего в полукилометрах отсюда, газ будет на первых линиях окопов уже через пять минут и всего за час пронесется сквозь всю крепость, уничтожая все живое на своем пути. Но воины молчали, будто в рот воды набрали, и старались не смотреть на пруссака, словно на прокаженного или невменяемого. — Все здесь загнемся в страшных муках! Все! Вы первые! Позовите Брагинского! — гневно на весь подвал разносился голос Байльшмидта, отражаясь сотни раз от гладкой каменной кладки. По темнице разносился металлический звон решетки, которую судорожно тряс пленник. — Дубины! Не бегите, это не поможет! Двери затыкайте мокрыми одеялами. И окна! Выходите на возвышенность, не ложитесь к земле! Тряпки хотя бы найдите! Мокрые тряпки, сгодятся и портянки! — доносилось до ушей уходящих солдат, которые тихо переговаривались, что немец, стало быть, сошел с ума в заточении, какие-то тряпки и портянки выпрашивает… Гилберт звонко кинул железную плошку в дверь, осел на пол, закрывая лицо руками. Оставалось только молиться и смиренно ждать их общей участи.***
Поутру Людвиг увидел, что походный флюгер повернулся в сторону русских позиций. — Старшим команд! Увести людей, бойцам на первой линии надеть защитные очки и маски, приготовится к газовой атаке! Затем Людвиг скомандовал открыть вентили полузарытых для маскировки газобалонных батарей. Никто, даже немецкие солдаты, до этого момента не знал, что это за устройства. От многочисленных установок разом поползли струи бледно-зеленого дыма. Ядовитый туман, подгоняемый рассветным ветерком, медленно клубясь, пошел на русские окопы. — Странное облако, командир! Там, виднеется в холмах! — доложил русский разведчик своему командиру. Брагинский, находящийся возле одного из фортов, прежде всего услышал острым слухом сильное шипение вдалеке, будто немцы пустили в атаку змеиный легион. Лишь после увидел в бинокль, как широкие струи, похожие на тяжелый, стелящийся по низинам плотный дым, словно его источала сама горящая в лихорадке земля, по всей линии боевого столкновения волокло попутным ветром на его позиции. От заполонившего все дыма горизонт окончательно пропал из вида. Время пошло вспять. Потемнело, будто бы среди жгущего слишком ясного и бьющего прямо в глаза восхода вдруг на мир снова опустилась ночь. Но Брагинский не испугался, он поначалу понятия не имел о химической составляющей этой страшной пелены. — Дымовая завеса! Готовят генеральный штурм. Всем приготовится к бою! Нет. Это была вовсе не завеса. Немцы выпустили более трехсот тонн хлора. Туман достиг подступов к крепости. Фиалковые глаза Брагинского защипало, залило так сильно жжением, что сложно их было даже раскрыть. Он почувствовал на языке привкус горького миндаля и железа, с какой-то химической примесью. В горло словно залили раскаленный свинец. Только через несколько минут, он сообразил в чем была подлость этого затишья. — Газы! Всем надеть маски! — хлестко крикнул Иван, быстро доставая из собственного вещмешка простенький респиратор, и бросился на передовую. Там уже творился сущий ад. Среди пульсирующего мрака русские солдаты бросали оружие, закрывали лицо руками, кашляли, задыхались, схватившись за горло, зарывались лицом в грунт — ничего не помогало! Они хватали руками траву и камни, захлебывались, словно утопленники на сухой земле. Летучая смерть заполонила собой все вокруг. Каждый глоток воздуха раздирал легкие. Газ забрал за секунды сотни жизней. Защитники крепости падали на четвереньки, умирали в страшных муках от химических ожогов, перед кончиной, не смея сделать вдоха пораженной грудью, задыхались, бились в ужасных судорогах. — Держать фронт! — приглушенно скомандовал Брагинский. — Мотайте тряпки, мочите водой и нашатырем, ищите в санитарных сумках! Или снимайте маски с погибших! Ничего не видя в дыму, захлебываясь хлором, Иван оббежал всю роту. Его воины не оставляли позиций. Брагинский, пробирался дальше и дальше бегом по окопу, хлябь из луж выметалась выше его головы. И тут и там солдаты и офицеры сильно кашляя прикрывали рты, некоторые лежали ничком, другие, уже смотря невидящим стеклянным взором в небо, с кровавой пеной на губах. Брагинский и еще несколько остававшихся на ногах солдат и санитаров из медицинской роты, успевших надеть респираторы или замотаться тряпками, отыскивали в горах мертвых тел тех, кому еще можно помочь, надевали на них маски, Россия отдал свою солдату, который встретился ему первым. Сам скинул портупею, оторвал подшивку воротника со своего кителя, прикрыл рот. Пока объяснял, что делать, приходилось снимать слабую повязку, вдыхать отравленный воздух. Горло драло так сильно, как будто в нем застрял раскаленный кусок угля. Заодно командующий подсчитывал потери в смертельной жатве. «Проклятие! Немцы не сделали ни выстрела, а половина моего личного состава мертва!» После Брагинский, наконец, добрался до узла связи и срочно отправил в Петербург телеграфное послание: «Наши войска подверглись химической атаке тчк Срочно закончить испытания и обеспечить все подразделения на западной границе противогазовыми устройствами профессора Зелинского» «Как бы это послание не стало последним. Но я обязан предупредить других!» Боль за несчастных защитников пробивала слезами насквозь, как и ненависть к германцам, применившим самое подлейшее — яд, что испокон веков считался оружием исключительно вероломных трусов. Самый гнусный, недостойный офицера, метод ведения войны! Дрожащей волной к сердцу подступал и страх. «На фланге в низине все погибли, на другом от силы осталось несколько десятков человек. Вся оборона в огромнейших дырах! И закрывать некем!» Результат химической атаки стал для русской армии сокрушительным. Орудия крепости не справились. Артиллеристы на первой линии первыми попали под самую концентрированную газовую волну. Адъютант, прибывший с рубежей, заходясь страшным кашлем сквозь ткань, доложил: — Господин командующий! Из строя на первой линии обороны выбыли почти все бойцы! Три роты погибли! Обороняющихся на линии соприкосновения больше нет! Тысячами мертвыми лежат в окопах! «Господи! Отец небесный! Батальон скосило одним махом, а сколько еще людей в крепости! Неужто придется теперь выбрасывать белый флаг, погибнуть и отдать врагам нашу землю? Неужто это конец?!» — залпами отозвалось в разом опустевшей от всяческих других мыслей голове. Но тут же взгляд Ивана стал холодным и сосредоточенным. «Черта с два возьмут нас так легко! Русские не сдаются!»