WWI

      Зимой 1916 года линии фронтов сковала позиционная война и восточного, и западного фронта.       Сумрак. Ни день, ни ночь, ни тьма, ни свет. Голубоватая дымка, чуть припорошенная метелью, расчерченная, словно тетрадь, ровными рядами нетронутой никем колючей проволоки, да чёрные столбы меж ней, как кресты на кладбище.       Франциск опустил бинокль, взглянул в пространство снова, уже невооруженным взглядом, а потом и спрыгнул со ступеньки-позиции окопа.       — Что там? — совершенно без интереса спросил Артур, даже не подняв взгляда от фигурки шахматного короля, которую вырезал штык-ножом из деревяшки от безделья.       — Ничего. Впрочем, как и всегда, как и вчера, как неделю назад и месяц. Везде затишье. Словно перед бурей!       — Дорогой Франц, у тебя паранойя, — ласково огласил диагноз Англия.       — Я не могу понять, как ты можешь оставаться столь спокоен! Так дальше продолжаться не может! Мы сгнием в окопах!       — Не долго и не счастливо, зато надо постараться, чтобы хотя бы в один день.       Франциск взглянул на возлюбленного исподлобья, сквозь упавшие вьющиеся прядки.       — Немцы что-то планируют, я всем существом своим чую! Русская армия сейчас не способна к активным действиям. За восточный фронт они не беспокоятся, а значит, скоро будут здесь. Нужно готовить наступление! И… нужно помочь Ивану, чувствую, что дела у него совсем плохи…              — А Россия запрашивал помощи?       — Нет. Не писал.       Артур отложил нож и задумчиво покрутил в руках готовую фигурку белого короля.       — Дорогой Франц, любая война, даже самая страшная и кровавая, имеет свойство заканчиваться, — сказал Англия заговорщически, привлекая француза к себе, обнимая обеими руками за плечи, слегка сжимая и разминая.       — В теории это происходит тогда, когда ресурсы одной из сторон вдвое перекрывают технику и людей противников, — вымолвил Франция, стараясь не терять нить разговора в незатейливых ласках.       — Ты же понимаешь, что перелом не за горами. Что будет после?       — Мир, — приглушенно предположил Франциск такое желанное и, кажется теперь, совсем фантастическое слово.       — Да, мир. Новый мир. Война есть передел старого порядка. Где проигравшие становятся вассалами победителей, а победители — властелинами мироздания. Вспомни карты и ответь мне, кто с геополитической точки зрения, будет владеть планетой?       — Брагинский может попробовать… но…       — Имен-но. Давай продолжим рассуждение. Брагинский пока что нам друг. Но русский хитер, как дьявол. Все завершится тем, что он завоюет личный плацдарм на территории побежденного им Германии в самом центре Европы. А Пруссию он простит, точно простит. Пройдет немного времени, и окажется, что пруссаки и не были нам никогда врагами вовсе, а всегда выступали благородными борцами за мир под гнетом злодея-Германии. Россия к восточным немцам всегда не ровно дышал, как и восточные немцы к России, и мешать Байльшмидту, грезящему о твоих землях, Иван не станет. В лучшем случае выпишет ноту, которую они вдвоем с Гилбертом небрежно начеркают где-нибудь между любовными утехами и чаепитием. Нужны ли нам такие конкуренты?       — Да… было бы наивным думать, что Людвиг вот прямо даст денег и оружие, а Гилберт сразу же принесет ему на блюде израненного русского медведя.       — Я полагаю, что нам сейчас не стоит лезть в эту драму. Медведь и волк разобьются друг об друга по той лишь причине, что слишком стремятся друг другу в объятия. Не будем им мешать.       С этими словами Артур медленно наклонился к губам француза, трепетно забирая его в плен поцелуя. Керкланд прикрыл глаза в наслаждении близости. Перед его мысленным взором мигающая тьма расступилась, засквозила алыми облаками с золотистыми краями. Все ярче, неистовее, горячее. Кровь застучала в венах, грохотом отбивалась в голове, заставляя сердце замирать. Красные облака вспыхивали, кругом полыхал пожар…       Надрывный, натянутый шум и оглушительный гром. Сразу за этим неприятный хрустящий и сыплющийся звук. Артур вдруг увидел, как на него, переливаясь трещинами и разваливаясь на куски прямо в полете, падает огромная волна из кирпичей. Уже понимая, что он не успеет отбежать, Англия присел и закрыл голову руками, прощаясь с жизнью.       Но столкновения не произошло. Открыв глаза, он увидел только дым и густую пыль от каменной крошки. Керкланд стоял на какой-то улице, и не мог точно определить, где именно, в своей ли стране, или за безразличным почти рубежом.       Всюду были обломки и мусор. Вдалеке виднелись столбы. Артур напряг зрение и в ужасе узнал очертания Тауэр-бриджа вдалеке. В это время послышались хриплые людские стоны, а сверху — шумы моторов. Секунда — и пелену дымного тумана разорвала авиабомба. Черной страшной птицей снаряд со свистом рухнул с небес, разрушив еще один жилой дом…       Артур встрепенулся, вырвался из рук Франциска, согнулся пополам, обхватил руками свой стан, будто от сильного удара в грудную клетку.       — Что с тобой? Что? — все тряс его за плечи ничего не сведущий француз, но не мог и минуту добиться ответа. Англичанин в эти долгие и страшные мгновения даже и не дышал.       — Немцы… будут бомбить… Лондон… прости, мне нужно… я должен…       С края окопа Франц увидел, как петляя по траншее, к ним бежит посыльный с желтой телеграфной бумагой в руке, и понял, что Англия прав.       Франция обхватил руками его испуганное лицо, пытаясь взять на себя хотя бы часть этой боли, дрожи и страха, молвил:       — Нет, не смей возвращаться туда! Ты разве не понимаешь! Германия рассчитывает именно на это! — приказным тоном француз удерживал любимого в крепких объятиях.       — Да как ты смеешь мне указывать! Я должен быть с моим народом!       Англичанин отошел от первого шока и теперь уже рвался из рук Франциска, словно разъяренный лев.       — Немецкая собака, погань! Он ответит за все!

***

      Она стояла на трибуне в белом платье и шляпке. Маленькая женщина, нескладна фигурой, ее лицо вряд ли можно было бы назвать красивым, если бы не приподнятые будто в вечном удивительном энтузиазме гордые черные брови и огромные карие глаза, сияющие пламенем. Этот свет озарял весь облик маленькой женщины.       «Ее украшают острый ум и смелость», — думал, глядя на нее, мужчина в светло-коричневом пальто и шляпе с полями, которые практически скрывали тенью все его бледное лицо с худощавыми и острыми чертами.       Он был совершенно прав в своих предположениях. Пламенные речи женщины своей энергичностью, сопоставимой только с энергией взрыва или грозы воистину и окончательно превращали ее в его внимательном взоре в первую из всех красавиц Германской империи.       — Социал-демократическая партия может и должна в рамках существующей системы бороться за социальные реформы, — говорила она спокойным, но уверенным голосом, эмоционально жестикулируя и беспрестанно двигаясь по трибуне на фоне больших и убранных красными флагами портретов Маркса и Энгельса, всем горячим сердцем обращаясь к народу в зале отеля, где проходило собрание коммунистической партии. — Однако целью должны оставаться революционные преобразования!       «Радикальная позиция? Отлично!»       Зритель, внимательнейшим образом следивший за выступлением из ряда третьего, довольно и хитро сощурил темно-карие глаза. Зал занялся бурными аплодисментами. Ровно до той поры, как откуда-то поблизости послышался громкий и недовольный восклик:       — Да что ты понимаешь! Положение рабочих можно улучшить и внутри устоявшейся системы!       Женщина не растерялась. Она пыталась что-то возразить, но ее тонкий и мелодичный голос перекрыли крики.       — Чушь! Чушь! — кричали вокруг голоса, подхватывая вопль друг друга. Гомон заполнил весь зал.       Наблюдатель из третьего ряда резко подался вперед. Он расталкивая собравшихся и не извиняясь, прорвал строй, вышел в президиум и, минуя ступени, запрыгнул на трибуну. Встал рядом с пропагандисткой и громко сказал:       — Без революции система никогда не изменится! Победить капитализм и построить бесклассовое общество можно только социалистической революцией! Все остальное — мелко-буржуазный самообман! Фрау безусловно права! Я могу лишь подчеркнуть, что конечная цель нашей борьбы — это завоевание пролетариатом политической власти! — сказал он воинственно, сильно и колко. Тоном таким, которому никто не посмел бы перечить. — И я имею отвагу выразить правительству мой отказ в кредитах на военные расходы!       Толпа затихла и вдруг словно в едином порыве сорвала с голов шляпы и вознося к потолку грозные кулаки громыхнула:       — Верно! Браво!       Фрау очень удивленно и не недоверчиво посмотрела на своего спасителя. Они вместе спустились с президиума, и женщина схватив рукав, тревожно на него смотрела, не зная, что сказать. Ее спутник начал разговор первым.       — Вам нужно быть более жесткой, дорогая доктор Роза. Нужен призыв, нужна смелость! Говорите с людьми таким языком, который они смогут понять!       Она увидела синий китель, который виднелся в отвороте плаща.       — Вы военный, гер…       — Штайнадлер. Военный. Пока — да.       — Вы мастерски умеете управлять народной волей. Это настоящий талант! — карие глаза невысокой фрау глядели снизу вверх с огромным уважением и восхищением.       — Я и есть воля народа, достопочтенная фрау, — произнес он легко, с кривой, но искренней улыбкой. — По крайней мере лучшей его половины.       — Вы прусак. Это видно сразу, что вы с востока. Прусский милитаризм и император — бельмо на глазу социалистов! Именно пруссаки бросились в империалистическую гонку за господство! Вы объявили войну России и многие с ликованием приняли эту войну!       — Многие — из вас. Восточные земли империи не хотели войны с русскими. Мы верны заветам великого Бисмарка.       — Все эти долгие годы ради мира, все эти годы и моя тяжелая борьба! Все оказалось безуспешным! Рухнул весь мой мир! Именем императора я год провела в тюрьме! Я думала о самоубийстве!       — Моя главная цель была также помешать этой войне! Это моя личная катастрофа! Обесчещенные, опозоренные, увязшие в крови и грязи! Такими нас выставило буржуазное общество! Но все же вы, дорогая Роза, никогда не сможете полностью даже представить себе все истинное звериное обличие капитала, всю трагическую составляющую этой войны для… именно для Пруссии. Мы всегда смотрели на восток, на Россию. И именно пруссаки имеют достаточно военной силы, чтобы закончить позорную войну и свергнуть императора!       — Кто вы, гер?!       — Я и есть Пруссия. А вы — мой голос.       Его глаза из карих с едва заметным красным подтоном начали меняться, словно их изнутри застилали вихри рьяного огня и вдруг стали ярко-алого цвета, словно два солнца, восходящих в огне.       — Я от всего сердца желаю вам удачи, Роза. Вам и вашему соратнику Карлу. Все возможное, что я могу вам обещать от себя лично я сделаю. До встречи в Киле. Я сумею поднять восстание моряков. Будьте во мне уверены.