***
Первое, что я услышала, как только мои ноги коснулись паркета, был возмущенный рокот Гаррета, который бессвязно бормотал о том, что чуть прутья не отбросил от страха за меня. Я только качнула головой, уверяя его, что все в порядке. Действительно — в порядке. Я ощущала на своих плечах теплые надежные руки и знала, что мой родной человек сейчас рядом со мной. И ни ему, ни мне в данную секунду ничего не угрожает — нельзя ли это назвать истинным спокойствием? Определенно можно. Какое-то новое и приятное чувство, я ведь могу и привыкнуть. Мимолетно улыбнувшись своим мыслям, я потянулась, чтобы стянуть с ног свои белые кроссовки (впрочем, от цвета белый осталось только название, потому что увлекательное путешествие по бесовскому чердаку осело на них тремя слоями пыли), но Арман удержал меня, осторожно привлек к себе, судорожно вздохнув. Страха не было, только непреодолимое чувство вины и что-то еще, огромное и пока совершенно непонятное мне. Вот так просто стоять и прижиматься к мужчине было… приятно. Тепло. Надежно. Необходимо. Я не шевелилась, не желая спугнуть этот поистине сказочный момент. Даже Гаррет перестал ворчать, затихнув. Я слушала свое сердце, свои мысли, и они в унисон твердили о том, что все в полном порядке. Было ли так когда-нибудь? Было ли так, что я всеми фибрами своей души доверяла человеку, стоящему рядом со мной? Человеку, который не Лука и не Агния, тому, кто вошел в мою жизнь стремительно и быстро да так и остался здесь (я очень хотела верить, что навсегда). Я медленно выдохнула, коснувшись холодной рукой его ладони, замершей на моем животе. — Я так испугался, — хрипло прошептал он, и горячее дыхание коснулась моего уха. — Так испугался за тебя, — Арман тяжело вздохнул, робко прижавшись носом к моим волосам. Я могла поспорить, что он дрожал. — Что ты, — тихо возразила я, мягко высвободившись из его рук и повернувшись к нему лицом, — это мне в пору бояться и винить себя за случившееся. За глупость и эгоизм. За то, что сотворила с тобою, — мой голос под конец фразы сел, и я подняла на него глаза, широко раскрытые и блестящие от слез. Арман смотрел на меня точно так же. — Мне так жаль. За все это, — я едва прикасаясь накрыла перебинтованную грудь ладонью, ощутив биение сильного сердца. — Я сделал это, потому что оно было важным для тебя, — голос сквозил уверенностью и отсутствием сожалений. Колдун мягко скользнул пальцами по моей щеке. — Ты не виновата в том, что я решил сам. И коли цена за твое спокойствие будет такая, — он дернул обожженными плечами, — я готов ее платить. Всегда. — Глупый Арман, — всхлипнула я, замотав головой. — Нельзя так сильно кого-то любить. — Тебя — можно, — невозмутимо ответил он, ласково улыбнувшись. — Не стоит жалеть меня, моя милая Мира. Это мой дар, наивно на него сетовать. Мне три сотни лет, пара ожогов — ничтожная малость. — Несправедливо! — вдруг выкрикнула я, отбросив его руки. — Влюбляешь в себя, делаешь все это, глазами нежными смотришь, а потом говоришь, что не нужно тебя жалеть, волноваться о тебе. Нужно! И я буду. Беспокоиться и винить себя за твою боль. Я не знаю, как там все у нареченных устроено, но если весь смысл не в поддержке, не в том, чтобы защищать друг друга, то смысла никакого нет. И если ты еще раз скажешь, что не о чем волноваться и вообще тебе три сотни лет, я, клянусь, укушу тебя. А кусаюсь я больно. После моей пламенной речи наступило молчание, такое густое, что его можно было потрогать. На самом деле, я не собиралась горячиться, но Арман меня вынудил со своими убеждениями. Весь такой взрослый и мудрый, сильный и преданный, а понять самого простого не в состоянии. Не нужна мне односторонняя любовь, в которой только он отдает себя всего без остатка, это неправильно и дико. Нам обоим такая не нужна. Я тоже хочу дарить свое тепло ему, греть его сердце в ладонях и смотреть с ласкою и пониманием. Я тоже умею любить, умею быть верной и заботливой, умею отвечать на чувства чувствами, а не холодом. Просто я закрыла в себе все это, спрятав в кованый сундук и задвинув в угол. На самом деле я не такая, не равнодушная, не обиженная, не ледяная. Я мягкая, как хлопок и мед. Я была такой когда-то и в состоянии быть такой сейчас, поэтому что пришло мое время. Прошлое остается в прошлом. Мрачная башня рухнула. — Ты права, — первым из нас двоих отмер Арман. — Я не подумал о том, что чувствуешь ты. И мне стыдно, — колдун склонил голову, а я фыркнула. — А как же посмеяться над моей гениальной шуткой? — Про то, что покусаешь? Это была шутка? — Арман выразительно выгнул брови, а я расхохоталась. Он тоже усмехнулся. — Я буду прислушиваться к тебе всегда и во всем, моя лунная орхидея. Говори, если тебя что-то тревожит. — Назови меня так еще раз, — неожиданно даже для самой себя попросила я, а некромант озадаченно округлил глаза, но почти сразу пришел в себя, ласково улыбнувшись. — Моя лунная орхидея, — повторил он сокровенным шепотом, и сердце мое сладко сжалось. — Мой милый Арман, — промурлыкала я и прижалась к его груди, вдыхая уже родной аромат пряностей, смешанный с травяным запахом лечебных настоев. Я прикрыла глаза, принявшись блуждать руками по широкой спине, чувствуя каждой клеточкой своего тела тот электрический ток, которых проходил через нас обоих при каждом прикосновении. Я готова была простоять так вечно, но Лука с Агнией наказали как следует отдохнуть, поэтому я нехотя отстранилась, а Арман удержал меня за локоть. В черных глазах, кажется, отразилась целая вселенная. — Ты завтракал? — я глянула в сторону кухни, борясь с желанием вернуться в теплые объятия. А еще лучше прямо в них и уснуть. — Можно сделать кофе и омлет. Потом я постелю тебе в комнате. Что скажешь? — я погладила большим пальцем его костяшки и осторожно улыбнулась. — Скажу, что это замечательная идея, — кажется, выдал Арман совсем не то, что хотел. Он таил вопросы, ответы на которые жаждал получить. И я отвечу на них все, обещаю. Я все-таки стянула свои кроссовки и упорхнула на кухню, оставив мужчину мыть руки. Мировые проблемы проблемами, а гигиену никто не отменял. В холодильнике обнаружилось молоко, пара яиц, колбаса и еще много чего съестного, с чем управляться умеет только Лука. Мой минимум — омлет, а максимум… до этого дошло только однажды, и весь мой кулинарный потенциал закончился на запеченной индейке. Не оценила я это дело по достоинству и оставила обязательства шеф-повара своему светочу. Сердце дрогнула от воспоминаний о нем, но я быстро отмела трагичные мысли, сосредоточившись на готовке. Я была уверена, что сейчас Луке ничего не угрожает, и я обещаю быть осторожной в следующие несколько часов, чтобы произошедшее не повторилось. Я не позволю ему страдать заместо себя, только не ему. — Почему Стригой отпустил меня? — спросила я, когда Арман зашел на кухню. Я стояла к нему спиной, но точно знала, что на его лбу наметилась глубокая складка. — Он недостаточно силен, чтобы вступать в открытый бой, — медленно произнес некромант, остановившись за моим плечом. — Он не смог бы мне противостоять. — Ты сказал, что сможешь убить его, — я резко развернулась, мгновенно оказавшись в плену чернильно-черных глаз. — Да. Мертвым огнем Самайна, — кивнул Арман и нагнулся ниже, проведя носом по моему виску, спустился к щеке, вдохнул запах моей шеи. — Некромантия вкупе с магией огня творит невероятные вещи. В моих силах лишить Стригоя тела, изгнать его раз и навсегда. Я выяснил это после смерти Аарона. Изучал свою силу, упражнялся, — в его голосе громыхнула сталь, — чтобы в следующий раз быть готовым. Именно поэтому Серафима Серебрянская отправила меня сюда, — он поднял на меня взгляд. — Я лишу Стригоя сосуда, сделаю его уязвимым. А потом остаточную энергию заключат в Центавру. — А шаманский посох? — я перешла на шепот, руками нашарив его ладонь и осторожно сжав ее. — Это на случай, если Уральский Ковен захочет провести суд, — полные губы искривились в ироничной усмешке. — Дань традициям. Посох поможет заключить беса в магический кокон, где он пробудет до начала суда. И уже после этого ты заключишь его в Центавру. Раз и навсегда. — А как быть с печатью? — я нахмурилась. Омлет начал шкворчать, запахло кофе. — О, моя лунная орхидея, — Арман взял мою ладонь, на которой был заиллюзирован ключ от Нижнего мира, и прижался к ней губами, выцеловывая каждый миллиметр бледной кожи. — Я бы все отдал, чтобы у тебя ее не было. Это большая радость, что печать нашлась, но ты в опасности, будучи единственной ее владелицей. Не только Стригой желает ей завладеть, — колдун зажмурился, опалив мое запястье горячим дыханием. Да, Ярс об этом говорил. — Война с бесами идет все время существования обоих миров. То, что печать нашлась, может означать лишь одно, — глаза его опасно блеснули, — совсем скоро этой войне придет конец. После его слов стало невыносимо тихо, и я шумно выдохнула, развернувшись к плите и выключив закипевший кофе. Ты ввязалась в непростую историю, Мирослава Охтова. Хватит ли у тебя сил дойти до ее конца? Я сжала руки в кулаки и поджала губы. Ну уж нет, мама и папа собой пожертвовали, чтобы что? — чтобы я струсила? Никогда в жизни. — Я не боюсь, — заявила я, обойдя Армана, и достала из холодильника молоко. Вспомнила, что он пьет кофе без него, и сунула бутылку обратно. — Ни печати, ни Стригоя, ни Нижнего мира. И я не отступлюсь, — предупредила я, посмотрев прямо в угольные глаза, словно бы Арман вдруг вздумает меня отговаривать. — Я не позволю бесам победить. — Никто не позволит, — мягко проговорил колдун, закрывая распахнутый настежь холодильник. — И ты должна знать, что мы сможем тебя защитить. Я смогу. Любой ценой. — Любой не нужно, — мотнула я головой, припомнив ожоги на его теле и кровоподтеки на шее Луки. — Мы справимся, моя лунная орхидея. Вот и все, что сейчас нужно знать. — Я не хочу, чтобы тебе было больно, — горячо зашептала я, вцепившись пальцами в его руки. — Что такое мертвый огонь? Он ничего не сделает с тобой? Не навредит? — Нет, — твердо ответил Арман, обхватив обеими ладонями мое лицо. — Все будет хорошо. Я только вздохнула. Поймала себя на мысли, что тоже готова была любой ценой защищать его и Луку. Агнию. Римму. Своих учеников. И весь этот мир целиком. На мои плечи легла огромная ответственность, и нет времени капризничать и жалеть себя. Чунта Тамру прав, в моей власти сейчас найти в себе силы и дать бой этому урагану. Назад пути уже нет. Поверну — увижу весь свой мир в темных глазах и не смогу подвести их своей слабостью. — И я не пошутила, — настороженно сказала я. — Что люблю тебя. Я правда люблю тебя, Арман, — почти что с вызовом произнесла я, коснувшись его руки на моем лице. — Я тоже люблю тебя, моя милая Мира. Всем своим сердцем. И я так бесконечно благодарен тебе за то, что позволила ощутить все это, — он, словно в забвении, заправил прядь моих волос за ухо, и улыбнулся какой-то совершенно прекрасной улыбкой, выдворяющей все тревоги и страхи подчистую. — И я буду любить тебя всю жизнь. — Слишком долго, — хмыкнула я. — Лучше люби меня прямо сейчас. Слетевшие с моих губ слова замерли в воздухе и зазвенели, словно натянутые струны, рождая какую-то неизвестную, мягкую и в то же время нетерпеливую мелодию. Я замерла, прямая, будто финиковая пальма, и в ожидании смотрела в глаза напротив, изучала черты лица, едва ли родинки не считая. Сердце мое клокотало где-то на уровне горла, и вся я была словно пружина, готовая вот-вот распрямиться. И не было дела ни до кофе, ни до остывающего омлета, только бы глядеться в эти глаза вечно. Я видела там звезды, такие же яркие, как в самую темную из ночей, я видела там огонь, горящий тысячью костров, я видела там долгую жизнь, полную радостей и несчастий. Я видела там саму себя, такую юную, вечно спешащую куда-то. Мой взгляд упал на полные губы, приоткрытые в немом вопросе, просьбе, желании. Тысячи мыслей взметнулись в моей голове, но я последовала за одной-единственной, хватаясь за нее крепко, чтобы не передумать. Хотя я не смогла бы этого сделать, даже если бы очень захотела, ведь Арман шумно выдохнул, ресницы его дрогнули, и я окончательно потеряла голову. У меня нет ни единого шанса против его колдовской красоты. Коротко хмыкнув, я подалась вперед; он скользнул рукой к моей шее, и время словно бы остановилось, не задев только нас двоих, опьяненных, до изнеможения влюбленных. Любопытство закралось в мое сознание — как силен будет эффект нашей связи, если обнаженные, раскаленные до предела тела сольются воедино? Непомерно силен, как самый мощный взрыв, как рождение сверхновой. О чем тут можно говорить, если уже сейчас я готова была вспыхнуть и гореть костром. Но я все равно желала это выяснить. Я в последний раз взглянула в черные глаза, и наши губы столкнулись, так рьяно, словно ждали этого мгновения тысячелетиями. Впрочем, думать об этом мне не хотелось. Хотелось только с упоением касаться мягких полных губ, ловить жаркие вздохи, льнуть к крепкому телу. Это не я, другая, нежная, любящая, отчаянно ласковая. Это я, все такая же торопливая и пылкая. Арман сладко выдохнул, когда я вцепилась рукой в его волосы, оттянув у самых корней; запрокинул голову, позволяя мне целовать себя жадно, почти хищно, сминать горячие губы до истомы. Каким-то краем своего еще не затуманенного страстью сознания я догадалась, что этот поцелуй — первый в его жизни, в моей — очередной, но самый искренний и необходимый, словно глоток воздуха. Я хрипло выдохнула, оторвавшись от его губ с тихим хлюпом, провела большим пальцем по чуть опухшей коже, довольная своими стараниями. Распаленный, разгоряченный — уголь, только что выкатившийся из костра, Арман стоял передо мной такой до одури красивый, с лихорадочно блестящими глазами и тяжело вздымающейся грудью. Мой нежный любимый мужчина. — Так ты будешь завтракать? — с адским издевательским наслаждением этот вопрос я выдохнула в его губы, подняв совершенно невинные глаза. — О, моя лунная орхидея, — Арман улыбнулся, переплетя свои пальцы с моими, — ты уже лишила меня остатков разума, ни к чему эти вопросы. — Поцелуешь меня? — я все равно задала вопрос из какой-то вредности, вдруг взыгравшей во мне. Такая смелая — только с ним. Почему? Потому что не боюсь быть высмеянной и преданной. Все просто. В ответе не было необходимости. Арман не целует — гладит весенним ветром, греет теплом вечерней свечи. Несмелый, робкий, он едва ли касается моих губ, словно боится сделать что-нибудь не так. Я не мешаю, но с трудом сдерживаю свое желание прижать его к стенке и оттянуть мягкие черные волосы до сдавленного хрипа. Мне не передать и словами того, что я сейчас испытывала, плавясь под его руками, осторожно гладящими мою спину и плечи. Наверное, это можно было назвать чувством завершенности, то самое удовольствие от последнего пазла, делающей картину полной. Арман стал последней деталькой моего личного счастья. Без него рисунок тоже будет красивым, но с ним — еще и целым. Он пришел в мою жизнь и закрыл собой зияющую дыру в сердце, даровал покой. Его губы скользнули по моим губам, и он медленно отстранился, прижавшись своим лбом к моему. Я не шевелилась, молча и торопливо изучая его лицо, покрытое тонкой сеткой на глазах заживающих ожогов. Дальше мы сделаем последний шаг, взлетим над пропастью. Мое сердце колотилось в одном ритме с его, отбивая мелодию страсти и желания, такого мощного, что оно могло бы обрушиться волной на целый город и уничтожить его. Но обрушится оно только на нас. Прямо сейчас. Кофе, вне сомнений, остынет. Я вновь вцепилась в его губы, прижавшись к его груди так сильно, как только смогла. Арман совершенно легко подхватил меня под колени, раскрывая свои губы навстречу моим, и я сжала его плечи, напористо целуя его, кусая, сминая разгоряченную плоть. Он не был моим в том смысле, который этой фразе обычно приписывают, но он был моим прямо сейчас, пока я владела его губами посреди кухни, не желая отстраняться. И, наверное, это было самым правильным, что я могла сейчас сделать. — Люблю, — сбивчиво прошептала я, мазнув поцелуем по его уху, губами обхватила сережку-гвоздик; уцепилась пальцами за смуглую шею. — Но не так должно быть… — А как должно быть, моя лунная орхидея? — в голосе спокойствие, в глазах — всепожирающее пламя. Арман хотел меня так же сильно, как и я его, останавливаемая только выдрессированными убеждениями. — С кучей пересудов, предубеждений и сомнений, — выдохнула я и ладонями скользнула вниз по его перебинтованному торсу. Арман сделал шаг в сторону комнаты. — А ты просто так все это перечеркнул. — Иногда нужно просто довериться сердцу. И я ему доверяю, — он оставил легкий поцелуй на моем виске, и я улыбнулась, прикрыв глаза. — Тогда я доверяю тебе. Колдун плечом толкнул дверь в мою комнату, и я припала к его груди, целуя крепкие плечи и мягко очерченные ключицы. Кожа его пахнет севером, пряностями, хвоей и огнем. Это сочетание я запомню на всю свою жизнь, закупорю и уложу в самый укромный уголок своей памяти. Мое прошлое, такое смешное и нелепое по сравнению с тем, что происходило прямо сейчас, растаяло, словно снег. Первая влюбленность в семнадцать, окрыленная, полная надежд. Вторая — в девятнадцать, наученная ошибкой, но такая же наивная. Третья — в двадцать один, уставшая, немного торопливая. Четвертая — в двадцать три, болезненная, грубая. Валерий Сухостоев оставил глубокий шрам на моей душе. Последняя — в двадцать пять, настоящая, вечная, долгожданная и всеизлечивающая. Не влюбленность — любовь, которую я пронесу сквозь года. Мы сплелись словно змеи; я льнула к горячему телу, окончательно потеряв голову от этой бьющей током близости; Арман громко дышал, лаская поцелуем мои волосы, оглаживая ноги, и явно не собирался двигаться дальше. О, не стоит волноваться, мой драгоценный, мне не в первой, я ничего не боюсь. Тогда? Боишься ты? Я улыбнулась почти что сочувствующе, но только почти, потому что в моих глазах тут же вспыхнул азарт, и я брыкнулась, толкая Армана на постель. Он удивленно вскинул брови, явно не ожидая от меня такой прыти, но я уже уселась на его живот, осторожно выводя пальцами узоры на его груди. За триста лет — ни разу? Я сощурилась, пытаясь углядеть в черных глазах ответ на свой вопрос. Мудрый, неустрашимый, могущественный и суровый — таким Арман Шайдурихин был для всех, но здесь, в залитой утренним светом комнате, лежа подо мной, он был другим: податливым, доверчивым, внимательным, нежным и… робким, но только самую малость. — Ни разу? — я задала свой вопрос во слух, не отводя глаз от его лица. Арман качнул головой и улыбнулся, скользнув ладонью по моему плечу. — Ни разу, — за то, что моего терпения не хватило буквально на пару лет, мне стало стыдно только слегка. По крайней мере, хоть один из нас подготовлен — это хорошо, верно? Все задуманные слова растаяли где-то в сознании, когда Арман приподнялся на локтях, припечатавшись губами к моей шее. Я тихо вздохнула, прикрыв глаза и запрокинув голову. Влажные поцелуи расцветали на моей коже нежными бутонами, и я млела от этой ласки, совершенно несовместимой с моим внутренним желанием. Сердце мое забилось птицей, когда Арман огладил ладонью мою спину, прижав к себе теснее, и его осторожная любовь только разжигала во мне страсть. В следующую секунду я набросилась на него почти что с животным напором, повалив на подушки, и нависла сверху. Я знала, что мои глаза горели. Он улыбнулся, мягко и по-доброму, готовый по первому моему желанию отдать всего себя без остатка. А я слишком изголодалась по человеческому теплу. Жадная до любви, я словно маленькая кошка пыталась урвать свое с помощью ногтей и зубов, царапая и кусая теплую кожу, оставляла на ней следы, свои отметины, расплывающиеся красными пятнами. Я с тихим рычанием вцепилась в его нежную шею, заслужив сдавленный стон. Арман не уворачивался, позволяя мне в полной мере насытиться этим, наглотаться с лихвой. Подавиться он мне не позволит. Я не могла объяснить, но кажется я очень боялась чего-то не успеть, упустить, поэтому с жаром выцеловывала и выкусывала алеющую дорожку от его подбородка до верхней границы бинтов. Открытого пространства отчаянно не хватало, и я едва ли не выла от бессилия, ненавидя пропитанные лекарством повязки. Затуманенным взглядом прошлась по обляпанной моими поцелуями шее, которая на завтра засверкает фиолетовыми синяками. Дорвалась до своего. Арман самозабвенно целовал прядь моих волос, вывалившуюся из прически. И почему-то именно это вернуло меня в сознание. Я перевела дыхание, смаргивая наваждение, и нагнулась к его лицу, старательно мягко накрыв его губы своими. Внутренний пожар и неясная тревога притихли, позволяя мне сосредоточиться на почти целомудренном поцелуе. Арман тут же ответил на ласку, осторожно уложив меня к себе на грудь, провел рукой вдоль позвоночника, позволив окончательно расслабиться. Без слов пообещал, что никуда не исчезнет, не бросит меня, всегда будет рядом, теплый и нежный. Однако лирика лирикой, но его возбуждение я чувствовала прекрасно, сколько бы сам Арман не пытался это скрыть. — Моя лунная орхидея, — он удивленно вздохнул, пытаясь стряхнуть меня со своих бедер, но я только крепче сжала их коленями, широко улыбаясь. — Все хорошо, — заверила я, дразняще потершись о него. Мужчина хрипло хватанул ртом воздух и напряженно прикрыл глаза. — Веришь в то, что от близости с ведьмой можно лишиться рассудка? — задумчиво протянула я, поведя плечами, все еще облаченными в белую блузку. — Я уже, — просипел Арман, влекомый моими прикосновениями, — лишился остатков разума. — Правда? — уточнила я, резко нагнувшись к его лицу и опалив дыханием приоткрытые губы. Колдун взглянул на меня из-под полуопущенных ресниц с мольбою, и я сдалась, легко стаскивая рубашку через голову. Арман принял сидячее положение, удержав меня в своих руках, и наши глаза встретились. Я выпрямилась, откинув жаркие волосы за спину, и некромант без слов примкнул губами к моим ключицам, выбив из меня тихий вздох. Я сжала пальцами его плечи, жалея только о том, что легкая шифоновая юбка до сих пор была на мне, такая сейчас неуместная. Горячие влажные губы ласкали так, что кружилась голова. В отличие от меня, Арман не думал оставлять алые следы, даруя лишь истому удовольствия. Он провел языком по шее, прихватив одними губами мочку уха, и я дернулась, простонав сквозь сжатые зубы. Наше дыхание сплелось в жгучий узел, накаляя воздух до предела; я дрожала от непосильной неги, вдруг окутавшей меня подобно одеялу. Арман поцелуями спустился к груди, замерев в нерешительности, и мне пришлось прижать его руку к своему сердцу, даруя разрешение на прикосновения. Кому, если не ему одному? — Я так сильно тебя люблю, — шепотом сообщил он, подняв на меня черные глаза и осторожно сжав обнаженную талию. — Моя милая прекрасная Мира. — Он впечатывал эти слова в мое тело своими губами, а я не падала на подушки только потому что крепко вцепилась в его плечи. В голове было пусто и шумно, всепоглощающий жар выдавливал все прочее и ненужное. Он струился по моим венам, возбуждая каждую клеточку моего тела. Я осторожно втянула носом воздух, дрожащими руками расщелкнув застежку лифа. Задрала шифоновую юбку и на ощупь нашла ремень на его джинсах. Закончить задуманное Арман мне не позволил, без предупреждения прихватив губами возбужденный сосок. Запрещенный прием, между прочим. Я рыкнула сквозь сжатые зубы и закинула голову, пообещав, что когда ожоги заживут, я сделаю с Арманом то же самое, что он сейчас вытворял со мной, выцеловывая каждый сантиметр бледной тонкой кожи. Впрочем, маленькую месть я тут же выдумала, пренепременно поспешив претворить ее в жизнь; скользнула ладонью по его бедру, сквозь ткань джинсов сжала напряженную плоть. Колдун тут же вскинулся, судорожно хватая губами воздух, словно выброшенная на берег рыба, а я победно хмыкнула, вцепившись в пряжку его ремня. — Люблю, — прошептала я, привстав на коленях. — Люблю тебя, Арман, — сдавленный хрип сорвался с моих губ и растаял. Я поморщилась от непривычки, когда жар его тела наполнил всю меня без остатка. Это была не просто близость — откровение, последний шаг перед полетом, длинною в целую жизнь. Я и он, обнаженные, пылающие, дрожащие и честные перед собой и друг другом. Я качнулась, опершись руками о его живот; Арман сладко застонал, путаясь в своих ощущениях, лихорадочно касался моего лица губами, подаваясь бедрами вперед. И мысль, такая простая в своем понимании, до сих пор не умещалась в моей голове — он любит меня. А я люблю его так сильно, что хоть за голову хватайся. Я хмыкнула, ответив на все его торопливые поцелуи одним уверенным и глубоким, завладев его ртом без шанса на иное. Колдун прикрыл глаза, запустив руку в мои волосы, и, кажется, правда был в одном шаге от того, чтобы сойти с ума. В это утро можно. Я глотала его чувства, словно морс, зная всю его любовь ко мне вдоль и поперек. Волна его наслаждения накрыла меня с головой, и я отпустила вожжи, мгновенно срываясь в пучину своего откровения. Пусть Арман тоже ощутит всю меня насквозь. Напряжение внизу живота скрутилось крепким узлом, и я скользнула ладонью вниз между своих бедер, но едва не потеряла равновесие, снова вцепившись в плечи Армана. Мое смятение он заметил и одним быстрым движением нащупал пальцами чувствительную точку, заставив прогнуться меня в спине. Мне пришлось направить его неумелые движения в нужном мне направлении. Пальцы у Армана, которыми он принялся массировать возбужденную плоть, были длинными и горячими, темп — достаточно быстрым, а до пика оставалась пара никчемных секунд. Раз. Солнце слепит в глаза сквозь незадернутые шторы. Два. Я выгибаюсь сытой кошкой, на губах застывает блаженная улыбка. Три. Арман стонет громко, несдержанно, вжимая меня в себя так сильно, как только способен. Я задрожала в его руках от захлестнувшего меня удовольствия, обессиленно упав на теплую грудь. Мысли расплылись по сознанию, словно облака по небу, но я только вжалась носом в его шею, не желая ни о чем думать. Все прочее — потом, не сейчас. Сейчас я просто хотела любить и чувствовать себя до одури любимой. Арман обнял меня, и мир замер в очередной раз за утро.Глава 16. Сгорающие в утро
24 ноября 2023 г. в 19:34
Наверное, я еще не была так счастлива оказаться в шаманской лавке Агнии, за последнюю пару неделю успевшей стать тайным пристанищем для всех нас. Арман осторожно опустил меня в мое излюбленное кресло, и почему-то только сейчас я заметила, что помимо насквозь пропитанных лечебной мазью бинтов и порванных в нескольких местах джинс на нем ничего больше не было. Этот факт должен был вызвать смущение, но кроме острого укола совести я ничего не испытала, как-то невпопад возжелав коснуться израненного тела, чтобы ощутить живое тепло, убедиться в реальности. Колдун поймал мой взгляд и мягко улыбнулся, с шумом опустившись на ближайший стул. Усталость обрушилась на него тяжелой волной, и я словно на яву ощутила его сонливость.
— Олексейн Микко голову мне оторвет, если узнает, что ты нарушил постельный режим, — проворчала Агния, почему-то с некоторой опаской поглядывая на Армана. Тот тихо хмыкнул, пытаясь выравнять дыхание.
— Поспи, — прошептала я, предприняв весьма удачную попытку подняться с кресла. Что удивительно, я никакой ослабленности в магическом и психическом плане не испытывала — будто и не было плена у Стригоя и пары часов странных пыток. Что-то здесь было определенно не так. Я нахмурилась. — Где Лука?
То, какими взглядами обменялись Агния, Арман и Римма, мне категорически не понравилось. Тревога рокотала где-то внутри, и я остервенело заозиралась по сторонам, застав картину прислоненной к стене. Лука смотрел только на меня, бледный и измученный, словно его, а не меня, Стригой заманил в Казанский собор и измывался… догадка ударила по моей голове, и я подлетела к Центавре, рухнув на колени, и почему-то не хватало воздуха, чтобы сделать вдох. Да, именно по этим щекам текли слезы, именно эти волосы драли с корнями, именно в эту шею впивались ногти до крови. Я громко всхлипнула, закрыв рот рукой, и шум, возникший в мыслях, твердил только об одном. Это я во всем виновата. Попалась. Сплоховала. Подвела.
— Лу, — я дрожащими пальцами коснулась шершавой краски, и светоч прикрыл глаза, ресницы его затрепетали, и сам он словно бы пытался сдержать рыдания.
— Ягодка, — едва ли разлепив губы проговорил он, и на большее у него не хватило сил — припал лбом к невидимой границе между Центаврой и реальностью, задышав часто и хрипло.
— Прости меня, Лу, — сбивчиво прошептала я, оглядывая его всклоченные волосы, разорванную одежду, синяки на шее и руках. Это все могло произойти со мной. От подобной мысли я едва ли не вскрикнула. И лучше бы произошло.
— Я рад, что защитная магия сработала, — тихо вздохнул он и сжался. — Думал, Центавра поглотит ее, как это обычно бывает, но нет. Стригой тоже на это надеялся, раз напал на тебя.
— Мелони, — рассеянно сообщила я. — Это Мелони оставила лазейку. Больше некому, — я оглянулась на Агнию. — Она была заточена здесь пятьсот лет, наверное, нашла слабое место Центавры. — От воспоминаний о демонице, которую убил Вурда, стало не по себе.
— Может быть, — шаманка пожала плечами, обеспокоенно на меня глядя. — Сейчас нам всем нужно отдохнуть. Особенно, — она вздохнула, — вам троим.
— Лу, — я сморгнула слезы, испытывая непосильное желание обнять его так крепко, как только смогу.
— Отдохни, Ягодка, — улыбка его вышла вымученной. — Со мной все хорошо. Энергия устаканится уже к вечеру. Не волнуйся.
— Из-за меня, — просипела я, а светоч мотнул головой.
— Я был к этому готов. Это мой выбор, и я с честью выполню этот договор, чего бы мне не стоило. Как Тим, — имя полоснуло по моему сердцу, и я широко распахнула глаза.
— Стригой… Лу… Тим, он… — я поперхнулась словами, и тут же почувствовала на своих плечах теплые ладони Армана, с благодарностью откинувшись на его грудь.
— Эквиталь стал сосудом для остаточной энергии Акселя Стригоя, — тихо, но четко проговорил некромант. — Видимо, все произошло четыре года назад, когда бес был расщеплен в Пустоте.
— Я знаю, — тяжело вздохнул Лука, с сожалением посмотрев на меня. — Тим пожертвовал своим телом, чтобы защитить тебя, Ягодка. Я лишь надеялся, что Стригой не осилит оболочку светоча, и она со временем вытолкнет из себя его энергию. Видимо, бес стал сильнее, — его губы искривились.
— Я могу убить его, — Арман отодвинул меня себе за спину так, словно я не весила ничего, и сел перед Лукой. — Я могу сжечь тело Эквиталя мертвым огнем Самайна и освободить его. А когда Стригой снова сольется с темным эфиром, Мира воспользуется Центаврой. Это реальный шанс поймать сразу две звезды, — чародейная интерпретация фразы «убить двух зайцев» могла бы меня развеселить, но в иной обстановке. Сейчас я была внимательна и напряжена.
— Да, — медленно кивнул Лука. — Это шанс, которым мы воспользуемся, как только вы оба придете в себя. А теперь идите. В нашу квартиру, Мира, никуда больше, — грозно предупредил светоч, и в его глазах зажглось горячее золото. — Ты меня поняла?
— Поняла, — я стыдливо втянула голову в плечи.
— Я обо всем позабочусь, — заверил его Арман, с нежностью на меня поглядев. Кажется, нам предстоит разговор.
— Доверяю тебе, — кивнул светоч, а потом неожиданно усмехнулся. — Хотя оберегать Миру — все равно, что ловить восточный ветер решетом.
— Я справлюсь, — коротко отозвался некромант, поднявшись на ноги, и протянул мне руку. Я хотела бы возмутиться словами Луки, но не стала, молча шагнув к вешалке и стянув с нее черное пальто. Арман вопросительно вскинул брови, но я без пояснений накинула его ему на плечи, заботливо застегнув пару верхних пуговиц.
— Холодно. Замерзнешь, — сипло сказала я, поправив воротник. Колдун коснулся моего лица ласковым и благодарным взглядом.
— Будь осторожна, Ягодка, — Лука прижался тонкими бледными пальцами к картинной раме, когда Арман принялся колдовать над «кроличьей норой». — Все будет хорошо.
Я не ответила, только грустно улыбнулась и покорно последовала за Арманом, готовясь прямо сейчас решить один из самых сложных вопросов своей жизни. Мое время кончилось, пора принцессе стать королевой.