Арман ненавидел этот приторный травянистый вкус сомн-настойки, которой травил себя на протяжении ста шестидесяти лет. От нее ломит кости, выворачивает наизнанку желудок, туманится разум. Некромант давно привык к постоянной ноющей боли во всем теле, к отсутствию вкусовых рецепторов и невыносимому желанию пить эту отраву, вопреки мучительным последствиям. Ему так сильно хотелось однажды выспаться, увидеть сны, ведь он совсем забыл, каково это — вставать на рассвете без боли? И Мира спасла его от этого, она выбросила из его головы все кошмары одним своим присутствием, позволив забыться крепким, приятным и таким необходимым сном. И… после исчезла без всякого следа. Арман ненавидел тот день и хранил в своей памяти, как совершенно счастливый. Невыносимо мучительный.
Некромант сквозь стиснутые зубы прошипел проклятие, плеснув в чашку ярко-оранжевую жидкость, от которой исходил приевшийся сладковатый аромат. В последние дни он старался пить сомн-настойку все меньше, и это сказывалось на его магии — он нещадно слабел, не в силах даже крохотный огонек на пальцах удержать. Величайший из колдунов-стихийников пытался справиться со своей зависимостью, ведь верил, что его целительница однажды вернется назад. Его драгоценная лунная орхидея.
Залпом осушив кружку, Арман затуманенными глазами глянул в окно, которое выходило на Невский проспект. В Чарограде давно царила глубокая ночь, но и та была освещена тысячью огоньками — совсем скоро начнется Каравайчик. Уже месяц как некромант рыскает по всем переулкам и заброшенным кварталам в надежде хоть что-нибудь разузнать о Мире. Ничего не тревожило его так сильно, как она, так неожиданно пропавшая в одно только утро. Без всякого объяснения, с большинством вещей. Арман поджал губы, коснувшись своей груди, где на цепочке покоился перстень, который его нареченная оставила на кровати, где они горели все утро напролет. В ином случае это бы значило, что Мира добровольно отказалась от своих чувств и своей судьбы, но колдун в это не верил, продолжая с рьяностью обыскивать каждый уголок Чарограда и Санкт-Петербурга. Мира не ушла добровольно, и Арман знал это наверняка, чувствуя болезненно сжимающимся сердцем и одурманенным тяжестью разлуки разумом.
Она же его тело поцелуями разрисовала… в знак прощания ли?..
— Уже месяц прошел, — заявила Агния вчера, — а ты мальчишка, мечущийся из стороны в сторону. Оставь и делай свое дело как полагается.
— Не говори, что знаешь, каково это, — прорычал он в ответ, даже на нее не посмотрев. — Ты ничего не понимаешь. Ты не одна, поэтому не смей мне указывать.
— Какой грозный, — шаманка вперила руки в бока, настойчиво пытаясь поймать его взгляд. — Такой обиженный и грустный. Тоже мне, — она фыркнула. — Мира никогда бы не сбежала без причины. Я уверена в этом, а ты продолжаешь сокрушаться. Она, может, и трусиха, каких поискать, но я видела, как она на тебя смотрела.
— Как? — горло мигом пересохло.
— Так, словно готова пожертвовать собой, ради тебя, — совершенно спокойно заявила Агния. — И твое счастье, что она никому не отдала свое сердце по-настоящему. Берегла для тебя. А ты сбереги для нее здравие своего ума и, наконец, возьми себя в руки. И иди уже сделай хоть что-нибудь полезное!
В отличие от него, Агния сделала уже уйму полезного. Например, посвятила своего старшего брата в суть дела и заручилась его поддержкой. Тимьян Лоймола прямо сейчас ломал голову над тем, что можно сделать с до сих пор запертым внутри Центавры светочем. Тот, как только оборвалась его связь с Мирой, совершенно потерялся, каждую секунду бормоча какие-то неразборчивые сетования, и среди тягучих слов Арман с трудом сумел разобрать только одно — «Ягодка». То, что договор прекратил свое существование, озадачило некроманта ненашутку, ведь это значило только то, что сейчас Мирослава находится в безоговорочной безопасности. Это дарило спокойствие, но при этом вызывало уйму вопросов. Лука не мог толком объяснить, какой же должна быть причина, ведь Матрона в свое время не раскрыла всех тонкостей сделки, обозначив только то, что светоч выполнит свою часть только в том случае, если Мире ничего больше не будет угрожать. Лука с этим не верил в это и время от времени бесновался, колошматя кулаками картинную раму до кровоточащих костяшек. Арман разделял его чувства как никто другой, тоже желая впечатать кулак в стену.
Сомн-настойка действовала сегодня медленнее обычного, словно нарочно выводя некроманта на эмоции. Он раздраженно тряхнул распущенными волосами, и те тяжелым каскадом опустились на его плечи. И пусть, даже если Арману придется пить эту дрянь всю свою жизнь, он все равно будет искать Мирославу. Ему не нужен спокойный сон, только лишь она, целая и невредимая.
Харитон уверял, что все будет в порядке, отвечая на его письма торопливо и часто, словно спешил убедить. Арман верил ему, как не верил даже себе, но боялся, что тянущее чувство тоски будет очень сложно искоренить. Он так долго искал. Он так легко потерял. До малейшей подробности помнил мягкие черты ее лица, родинки под левым и правым глазом — одна чуть выше, другая ниже; помнил аккуратно очерченные губы, бледные веснушки, совсем несвойственные жителю Петербурга; помнил длинные густые волосы, ласковые руки, теплое дыхание, смех, голос, родной и любимый. И все это придавало ему сил. Арман готов был сражаться и дальше, только бы увидеть Миру снова. Она была его путеводной звездой, указывающей дорогу с высоты небосклона. И он шел, превозмогая себя.
Арман подошел совсем вплотную к окну и застыл, разглядывая освещенные праздничными огнями дома. Ему так сильно хотелось отпраздновать Каравайчик вместе с Мирой. Кто знает, может быть он бросит преподавание в УрЧУ и переберется сюда с концами. Вдруг Мира согласится переехать в дом на берегу Невы, а потом, через пару лет, ответит согласием на предложение взять Армана в мужья. Он свозит ее во все места, где бывал сам. Покажет лавандовые поля Магической Франции, бескрайние леса Фейтисарии и пестрые маскарады Чар-Венеции. Он так сильно хотел поделиться со своей нареченной целым миром.
— Арман Каримович! — дверь в его номер с грохотом распахнулась, впуская внутрь запыхавшуюся и чем-то обеспокоенную Римму. Колдун на мгновение прикрыл глаза, пытаясь справиться с болью. Сомн-настой наконец впитался в кровь.
— Что случилось? — некромант окинул подопечную внимательным взглядом.
— Центавра! — ведьма взмахнула руками, и тогда Арман напрягся. — Тимьян Лоймола освободил Луку! И там сейчас такое… идемте! — она, не дожидаясь возражений, потянула его за собой, куда-то в коридор, где ждала раскрытая «кроличья нора». Колдун мимолетно подумал о том, что это дело рук Агнии.
Проша ровно секунда, прежде чем некромант и его протеже оказались в шаманской лавке. Арман чувствовал себя все хуже, вцепившись в плечо ведьмы. Но та, кажется, совершенно не обращала на это внимания, с ужасом разглядывая развернувшуюся перед ними картину. Агния держала в руках опустевшую Центавру, время от времени испуганно вскрикивая, а незнакомый статный мужчина в льняном балахоне с помощью шаманского посоха удерживал светоча в прижатом к стене положении.
— Что здесь происходит? — глухо спросил Арман, через силу заставив себя встать прямо. — Вериталь?
— Он не в себе, — сдавленно пояснила Агния. — Ослаблен. Пытается сбежать. На поиски Миры, — отрывисто проговорила она, поджав губы.
— Арман Шайдурихин? — не оборачиваясь спросил шаман, и колдун подошел к нему ближе, с сочувствием разглядывая бледное и осунувшееся лицо светоча. — Очень рад знакомству.
— Взаимно. Тимьян Лоймола? Наслышан.
— Ты? — сипло спросил Лука, подняв на него потускневшие зеленые глаза. — Хоть ты скажи! Ягодка… она, — дух-защитник обессиленно опустился на колени, сползя по стене, и спрятал лицо в ладонях.
— Мы ищем, — заверил его Арман, едва ли держась в стоячем положении. — Я ищу.
— А вдруг?..
— Нет, — некромант мотнул гловой, показав ему свой перстень. — С ней все в порядке, слышишь меня? Посмотри, — на дне камня-гематита исправно горели две искры: золотая и серебряная. — Мира в безопасности.
Лука не ответил, только грустно провыл что-то на одной ноте и сжался, прислонившись головой к стене. Тимьян Лоймола опустил посох. Арман пошатываясь обернулся к нему. Те же синие глаза, как у Агнии, вьющиеся темные волосы, собранные в длинную толстую косу, холодная и гордая улыбка, застывшая на бледных губах. Такие они были, шаманы Дома Лоймола. Некромант протянул руку для приветствия, и Тимьян с готовностью пожал ее. А потом вернул взгляд Луке, отбросив жаркую косу куда-то за спину. Глаза его синие полыхнули огнем невиданным, и Арман даже встрепенулся.
— Сестрица, что за напасть у вас такая, расскажешь? — не глядя на Агнию, спросил Тимьян.
— Все, что нужно, я уже поведала, — в тон ответила шаманка, положив Центавру на стол. — Если ты о светоче, то он сам все объяснит, когда в себя придет.
— Сейчас ему нужно отдыхать, — согласился Тимьян, задумчиво качнув головой. — Центавра высосала все его силы… отчего же ты так медлила? — в голосе его проскользнули обвиняющие нотки. — Я бы раньше поспел.
— Серафима Серебрянская запрещала привлекать посторонних, — нехотя отозвалась Агния, нервно дернув губой. Римма тут же оказалась рядом с ней в качестве безмолвной поддержки.
— Глупое решение, — фыркнул глава Дома Лоймола, а потом посмотрел на Армана. — Помоги мне, Шайдура. Сам не подымется, — он небрежно указал рукой в сторону Луки. Некромант тут же подхватил того под руки, помогая ему опереться на себя. Тимьян пристроился с другого бока, и они побрели в сторону жилой комнаты.
— Что ж ты, друг, — прошептал Арман, глядя на понурого светоча. Даже кудри золотые словно бы поблекли.
— Ягодка, — в ответ застенал он, мертвой хваткой впившись в некроманта. Тот и сам едва на ногах стоял под воздействием сомн-настойки. — Ягодка… моя драгоценная Мира, — жалобно проскулил Лука, подняв на Армана полные слез глаза.
— Да он не в себе, — потрясенно выдохнул Тимьян с какой-то абсолютно искренней жалостью посмотрев на светоча.
— С ней все хорошо, — заверил его Арман, плечом открыв дверь в комнату. Вериталь грустно хмыкнул, и даже взгляд его слегка прояснился. — Тебе нужно прийти в себя, ясно?
Тот не ответил, и им с Тимьяном удалось уложить Луку в постель. Арман и сам бы с великим удовольствием лег рядом, но сомн-настой уже начал действовать, восстанавливая его силы. Дышать сразу стало легче.
Светоч спустя пару мгновений провалился в глубокий сон, и некромант поспешно вышел из комнаты, оставив духа на попечение главы Шаманского Дома. Эта странная ночь подходила к своему логическому завершению. Но как только колдун вернулся в общую комнату, сразу почувствовал резкую перемену, зависшую прямо в воздухе. Агния стояла смурнее тучи, а Римма рядом с ней выглядела напуганной и озадаченной.
— Скажи ему, — шаманка мрачно кивнула в сторону Армана. Тот замер.
— Я знаю, где может быть Мира, — юная колдунья свела брови к переносице. — На Шабаше в этом году будет ведьма не от УрЧУ. Она закреплена за Серафимой Серебрянской, ее ученица. Но у нее никогда не было учеников. И это…
— Мира, — тихо выдохнул некромант, едва ли не осев на пол. Удар в спину получился что надо. Он оскалился. Старая подруга его знатно удивила.
— Вполне вероятно, — осадила его Агния. — Но не точно.
— Да что вообще в этом мире точно? — взвился Арман, готовый хоть сейчас ломануться в Уралград.
— Например то, что вам совершенно точно не нужно так орать, — Тимьян поспешно вышел из комнаты, остервенело оглядываясь по сторонам. — А теперь поздравляю. Ваш светоч на пути в Уралград.
Агния болезненно застонала, накрыв лицо рукой. Римма буркнула какое-то проклятие про импульсивных мужчин, а Арман смотрел прямо перед собой. Сердце его бахало о грудную клетку, словно хотело раздробить кости, но лишь ожиданием встречи — вот и все, чем сейчас жил самый могущественный некромант Ураловых гор.
— Ты не можешь все бросить, — предупредила шаманка. — Стригой где-то здесь, и он ждет, когда ты дашь слабину. Пожертвуешь всеми нами, чтобы отыскать Миру?
— Может, оно и хорошо, что она поучаствует в Шабаше? Юным ведьмам нельзя отвлекаться на эмоции перед Большим Костром, — осторожно заметила Римма. — Вы можете только хуже сделать…
— Но… — Арман вдруг ощутил себя абсолютно беспомощным.
— Послушай, друг, — тяжелая рука Тимьяна вдруг опустилась на его плечо. — Я позабочусь о вашем светоче. И ведьме Мирославе, — поспешно добавил он, кашлянув. — Идет?
В ответ Арман только вздохнул. Целый месяц минул вдали от нее. Сколько еще должно пройти, прежде чем судьба разрешит им свидеться вновь?
***
В это утро я проснулась с тяжелой тоской на сердце. Не нужно долго умничать, чтобы понять, что она целиком и полностью принадлежит Арману. Я перевернулась на спину и уставилась в потолок. Я не разрешала себе думать о нем целый месяц, каждый раз отшвыривая мысли о нем в самый угол своего сознания, веря, что таким образом я лучше усвою все знания, которыми так любезно делилась со мной Серафима, думала, что так будет легче. Ни черта не легче, только больнее. Харитон рассказал про то, что Арман вместо сна хлещет какую-то дрянь, и я словно бы на яву ощутила всю его боль, притупленную столетиями. Мне так отчаянно хотелось отобрать все это, затолкнуть подальше и даровать ему покой. Мой милый Арман. Мой нежный любимый мужчина. Такой печальный и — снова — чудовищно одинокий.
Я со вздохом перевернулась на бок, скользнув взглядом по черному пальто, висящему на спинке стула. Разрешит ли Серафима вырядится в него? Как никак, а сегодня у меня второй день рождения. Я стану настоящей ведьмой, обзаведусь фамильяром и тайным ковенским именем. Наставница умрет от гордости за меня. Я криво усмехнулась, передернувшись от невнятной неприязни к Старшей Ведьме Ковена. Серафима Серебрянская отняла у меня право выбора, заперев здесь, воспитывала во мне безэмоциональность и искореняла мои чувства. Не повезло ей столкнуться с той, кто так умело скрывает себя саму вот уже десяток лет. Я стану ведьмой и сбегу отсюда и даже не поблагодарю. Я не верила в эти сказки про то, что Ала Вурда настигнет меня, как только я выпорхну из-под крыла наставницы. Мне не двенадцать, чтобы бояться трудностей. Я покосилась на ладонь, хранившую в себе печать от Нижнего мира, и уверенно кивнула сама себе. Мне бы только до конца раскрыть все свои силы, сплясать у костра и стать сильнее, еще сильнее.
От предвкушении встречи с Арманом сладко сжалось сердце. Немного уже осталось, мой драгоценный. Так соскучилась по темным глазам, по улыбке, по родинкам на смуглом лице. Ждет ли?.. Обижен? А может разгневан на меня, такую жестокую, безрассудную? Я испуганно округлила глаза, пытаясь успокоить собственное сердце. Я так страшилась увидеть в черных глазах разочарование, больше, чем Ала Вурду и всех бесов вместе взятых. Стоит ли это всех дней обучения и бессмысленных пряток? Определенно нет, вот только у безумной ведьмы Серафимы на сей счет другие мысли. А я сбегу от нее домой. Арман и Лука сумеют меня защитить, коли старуха вздумает за мной гнаться.
Лука. Я болезненно скривилась, вспомнив, что светоч больше не мой-дух защитник, а значит и защищать меня не обязан. Как только высвободится из Центавры, Лука волен идти куда только пожелает. Я лишь надеялась, что мы сможем попрощаться, все-таки я люблю его нежно и крепко. И я бы добавила, что люблю не так, как любить положено, но ведь в этом совсем нет смысла. За последний месяц я уяснила, что всякая любовь равна и прекрасна, и нет понятий в ней «положено» и «не положено». Лу, мой солнечный мальчик, мой светоч, моя семья. Мой защитник, закрывший меня своей грудью. Неиронично, что все мои близкие люди страдают из-за меня. Какая же клишированная нелепость.
«Похоже, вы взволнованы?» — по всей видимость пальто долго ждало, чтобы задать мне этот вопрос.
«Самую каплю», — мигом ответила я, махнув рукой.
«Желаете поговорить?» — искреннее участие. Как довольно сведущая в подобном общении, я прекрасно знала, что вещи хранят частичку души своего хозяина. Я болезненно скривила губы.
«Мне так тяжело думать о том, что он там один. В незнании. Я же не глупая, я понимаю, что ему больно. И это не самоуверенность, это простая истина», — на одном духу выпалила я, хоть и мысленно, и немигающе уставилась на пальто.
«Но в том не ваша вина, ведьма Мирослава. Все дело в ситуации, в опасности, которая грозит вам».
«Мне бы только добраться домой, — всхлипнула я, покачав головой. — Только бы вернуться».
«Арман ни под каким предлогом не станет вас обвинять. И вы это знаете».
«Знаю, — вздохнула я, раскинув руки в стороны. — Зато, когда я вернусь к нему, уже не буду той неумехой. Я буду ведьмой».
«И он будет любить вас так же сильно и преданно».
Мой путь домой, моя полярная звезда. Я широко улыбнулась, резко поднявшись. Нет времени на самобичевание — сегодня великий день. И уже завтра, кто знает, я буду в Петербурге. Если подумать, только этот Шабаш и сдерживал меня здесь по-настоящему. Мне ведь отчаянно хотелось стать лучше, сильнее, чтобы суметь защитить свой дом. Маменька, гордишься ли ты мной? Сегодня я стану такой же, какой была ты когда-то.
— Вы посмотрите на нее, лежит! — Серафима, как и всегда бесцеремонно, ворвалась в мою комнату беспорядочным темным вихрем. — Нам лететь через полчаса, а она!
— Не ругайтесь, — поморщилась я, шумно выдыхая. — Я почти готова.
— Лежа на кровати? — ведьма скептически приподняла брови, а потом подняла руки, и приготовленное со вчера платье зависло перед ней. — Выбрала? — скорее проконстатировала, чем спросила она, поправив пальцами воротничок.
— Мне понравилось, — я исподлобья взглянула на зеленый наряд, украшенный красными шифоновыми цветочками по низу и рукавам.
— Моя дочь надевала его на свой первый Шабаш, — неожиданно произнесла Серафима, улыбнувшись краем губ. Я встрепенулась. Неужто Мама Дорофеи?
— Моя Фрося очень волновалась, хотя в школе была лучшей стихийницей с даром земли. Она тогда еще не встретила своего нареченного, — наставница задумчиво нахмурилась. — Не отвлекалась.
— Сомневаетесь во мне? — я насупилась.
— Беспокоюсь, — Серафима покачала головой. — Я пообещала Матроне сделать все, чтобы сегодняшний день настал. Я провела Шабаш для дочери и для обеих внучек, но… мать всегда обязана быть с дочерью на Шабаше.
— О, мама всегда со мной, — я улыбнулась, бодро вскочив на ноги. — И сегодня тоже.
— Ты поразительная ведьма, Мирослава, — в сердцах произнесла наставница, сделав ко мне шаг. — Ты справишься, я уверена. Осталось самое простое, — она искренне улыбнулась, а потом резко посерьезнела, всучила мне подготовленное платье и скоропоспешно вышла из комнаты, ни словом не обмолвившись.
Сказать, что я малость озадачилась, ничего не сказать, но долго размышлять по этому поводу я не стала — все-таки времени в обрез. Может, у Серафимы и был шанс снова стать любящей супругой и просто хорошим человеком, вот только каждый раз она сама у себя отбирала этот шанс. Я смотрела на нее и видела прошлую себя. Я вспоминала Дорофею и узнавала себя будущую. И что-то мне подсказывало, что мой путь на Шабаше никак не закончится.
***
Серафима открыла переход прямо в доме. Пока ведьма готовила мерцающий портал, я слушала пожелания удачи от Харитона, ощущая по отношению к нему двоякое чувство. Как выяснилось, нет смысла лгать, но между Арманом и Серафимой, он выбрал последнюю с ее жестокими и каплю маниакальными идеями. Предать друга — что может быть хуже? Я старалась не хмурить брови, но на рыжеволосого мужчину с колдовскими глазами я теперь смотрела несколько иначе. Как же сильно он любил эту ледышку, если решил пойти на обман лучшего друга? Я бы не смогла предать Агнию, попроси Арман меня об этом. Стоит молчать, что такую ситуацию вообще сложно представить. Мне не понять — я согласна, но между дружбой и любовью выбирать нет смысла, гораздо вернее предать саму себя.
— Он разочаруется в вас, — невпопад выдала я, но назад брать свои слова не собиралась. — Стоит ли все это?
— Боюсь, когда все раскроется, Арман даже не посмотрит в мою сторону, — горько усмехнулся Харитон, прерывисто вздохнув. — Не стоит, и я полностью осознаю, что выбрал не ту сторону, но… Мира, Серафима сумела защитить тебя лучше, чем смог бы защитить Арман, ты должна с этим считаться. И он тоже это осознает рано или поздно. Согласилась бы ты на обучение, если бы она не заставила?
— Нет. И это был бы мой выбор, честный, — я покачала головой. — Я не думала становиться ведьмой, а сейчас — лечу на Шабаш.
— Ты боишься? — Харитон осторожно сжал мою ладонь, печально улыбнувшись. — Не бойся, маленькая ведьма. Наверное, несправедливо, что все вышло именно так — недобровольно, но у тебя будет время, чтобы разобраться, во благо тебе ли мы действовали или во зло. А когда поймешь, расскажи мне. Воля будет — станешь ругаться али благодарить. Оба решения будут верными.
— Арман простит вас? — осторожно спросила я.
— Я виноват перед ним сильнее, чем перед кем-либо, — колдун нахмурился. — Мне и жизни не хватит, чтобы искупить свою вину. Вот только жестоко сердце, подсказавшее мне такой выбор.
— Вы жалеете, что поддержали Серафиму?
— Нет. Я поддержал ее, потому что люблю. И я поддержал ее, потому что увидел в тебе потенциал. Если захочешь, ты станешь великой ведьмой, Мира. Если захочешь, ты навсегда прекратишь эту гнилую войну.
— Если захочу, — эхом повторила я, отвернувшись. Его голосом говорили те, кто жил в обоих мирах, подвергнутые гнету Ала Вурды. Харитон Кудесов только что возложил на меня непосильную ответственность, и обратно ее не вернешь.
— Пора, — Серафима возникла между нами совершенно неожиданно, и я даже вздрогнула, поздно забеспокоившись о том, что из нашего разговора она слышала. Но ведьма смотрела только на Харитона. Между ними как будто произошел немой диалог, из которого я не поняла ни слова. — Спасибо, — сухо поблагодарила ведьма, а в глазах напротив заблестели огоньки, и мужчина коснулся камня-аметиста на своем ухе. Мне нет смысла его винить — он не видит различий между правильным и неправильным, видит только Серафиму. Но в одном я была уверена — нужно было делать отсюда ноги как можно быстрее.
Я позволила колдуну сжать себя в объятиях, и направилась следом за Серафимой. Когда я вела классные часы на тему терроризма, то всегда учила детей выполнять требования захватчиков. Наверное, у меня хорошо получалось играть роль примерной заложницы, напрочь отказавшейся от ненужных мыслей. Я исподтишка разглядывала старшую ведьму и задавалась вопросом, как же мама могла ей довериться, как могла поставить меня на кон? Видимо, шанс спасти оба мира важнее всех моих желаний. Что ж. Сегодня маленькая ведьма станет взрослой колдуньей, и уже никто не посмеет ей приказывать. Властительница Печати? Со мной придется считаться. Я спасу мир, это даже не обсуждается, но будучи собой, а не марионеткой Серафимы.
— Если будут спрашивать про камень, отвечай односложно. Мол, я сама…
— Отказалась от своего нареченного, это был мой выбор, — продолжила я вызубренную фразу, оскалившись. — Я помню.
— Вот и отлично, — наставница как-то странно на меня посмотрела, словно в один миг разгадала все мои планы. Однако лишь отвернулась к раскрытому переходу. — Ты первая.
Стоило ожидать. Я хмыкнула, прочно закрывая все свои эмоции ото всех вокруг, и шагнула вперед, на мгновение ослепленная ярким всполохом. Меня мазнуло теплом по щеке, и я даже внутренне задрожала, помня, что огнем пахло только от одного человека, бесконечно близкого мне. Я открыла глаза и узрела огромный оранжевый костер, который языками касался небес, пуская тысячи и тысячи горячих искр. Зрелище настолько поразило меня, что я застыла, как вкопанная, не смея пошевелиться. А на меня, в свою очередь, глядела толпа молодых девушек. Некоторые из них были в остроконечных шляпах, другие ярко-рыжие, третьи держали на руках хитромордых котов. Я даже выдохнула не удержавшись — я и правда попала на ведьминский Шабаш.
