***
Странное поведение Луки в присутствии Тимьяна Лоймолы я начала замечать с самого первого дня знакомства с шаманом. Бегающий взгляд, рдеющие кончики ушей и нервные улыбки — все сводилось к одному. И я чувствовала себя бессовестно счастливой по одному только этому поводу. Спустя долгие четыре года Лука нашел в себе силы открыться кому-то еще. А Тимьян был хорош собой: высокий и статный, настоящий карельский муж с длинной черной косой и яркими синими глазами-звездами. И нисколечки не гордый, Агния все наклеветала. Как только Тимьян появился на пороге хижины, я почувствовала в нем силу, но вместе с тем глубину огромной души. Мне хватило только взгляда глаза в глаза, чтобы понять, что ему я готова была доверить самого дорого моего человека. — Здравия, ведьма, — басовито поздоровался Тимьян прямо с порога, швырнув мне сверток с чем-то мягким. — Гостинец тебе от сестрицы. Принаряжайся и — в путь. — Уже? — опешила я, беспомощно посмотрев на Луку. Светоч выглядел хмурым и необычайно серьезным. — Таисия никогда не задерживается на одном месте подолгу, — пояснил он. — Нам нужно успеть застать ее, пока она в Уралграде. Это, — он кивнул на сверток, — шаманский балдахин. Агния его заговорила, облачишься — никто тебя не узнает, и даже Серафима. — Сегодня? — быстро спросила я, разворачивая подарок. Плотная темная ткань с нашитыми бусинами. Мне не составило особого труда распознать в них магические артефакты. — Да, — Лука тоже смотрел на балдахин, оценивая его по каким-то своим параметрам, а потом отыскал мою руку, осторожно сжав пальцы. — Мы могли бы сами с ней поговорить… чтобы ты не рисковала, Ягодка. — Нет, — я слишком резко, чем могла бы, мотнула головой, отняв ладонь. Светоч посмурнел. — Я пообещал Шайдуре, что ты будешь в безопасности, — вклинился Тимьян, явно обрадованный, что мог поддержать Луку в этом вопросе. — Тебе незачем там быть, Мирослава. — О, вот мне очень даже есть зачем там быть, — нервно хмыкнула я, на секунду представив, с какой тяжестью в сердце Арман доверил Тимьяну мою безопасность. — Серафиме нужна я. Таисия держит на нее обиду. Лучше аргумента и не найти. — Может и так, — нехотя согласился Лука, приблизившись ко мне совсем вплотную и проникновенно посмотрел в глаза. — Я до конца буду твоим светочем-защитником, и ни один договор этого не изменит. Но я больше не разделяю твою боль. Не смогу разделять до тех пор, пока ты не закрепишь это ритуалом, — он скривился, а я ухмыльнулась. — И этого никогда не будет, Лу, — мой оскал был истинно ведьмовским. — Я никогда больше не позволю тебе испытывать мою боль. — Но я светоч! — отчаянно выкрикнул он, схватив меня за плечи. Я продолжала улыбаться ему в лицо, донельзя довольная этим стечением обстоятельств. Лука бесился. — Это моя миссия! Моя обязанность! — А я плевала на это. Ты не должен страдать из-за меня. И не будешь. Я сама пойду к Таисии Злобиной, и это не обсуждается. Прости, Лу, но я себе такого больше не прощу, — прошептала я, притянув его ближе, и прижалась губами к прохладному лбу. Светоч беспомощно всхлипнул. — Пришла моя очередь тебя защищать. — Ты не должна… — А ты больше не мой светоч. Ты моя семья, Лу, — твердо сказала я, мельком оглянувшись на Тимьяна. Он наблюдал за нами с осторожностью, словно стыдился своего нахождения здесь. — Пожалуйста, позволь мне самой принять это решение. Все-таки я больше не маленькая девочка. Я ведьма и теперь могу за себя постоять, — без гордости напомнила я, а Лука поднял на меня подернутые влагой глаза. — Я и не заметил, когда ты так выросла, Ягодка, — с горечью произнес он, огладив большими пальцами мои щеки. — Слишком выросла, — светоч задумался лишь на мгновение, а потом отступил на шаг, протяжно вздохнув. — Хорошо. Как тебе будет угодно. Кажется, Тимьян выдохнул от облегчения, что наша пикировка закончилась. Он подошел ближе, встав между нами так, словно вздумал обозначить треугольник. Самую прочную из известных фигур. Я улыбнулась краем губ, с шутливым вызовом взглянув на шамана. Если ты захочешь стать частью моей семьи, я приму тебя. Если ты сделаешь Луку счастливым, я во век буду тебе должна. Тимьян заметил мой взгляд и слегка склонил голову, услышав мое безмолвное благословение. И, казалось, только светоч не понимал сути нашего странного диалога, продолжая смотреть на меня с подозрением и нескрываемой болью. Мировые проблемы мировыми проблемами, а чувства никто не отменял. Жизнь, так или иначе, продолжается.***
Жизнь Тимьяна закончилась в тот самый миг, когда его нареченный погиб в День Великой Скорби, от руки Акселя Стригоя, навсегда сгинув в Пустоте. Тогда много народа полегло, но на губах главы Шаманского Дома застыло только одно имя из бесконечного списка: Еникей, Еникей Ламба, младший сын Карельской Семьи Экзорцистов. Он не умер у Тимьяна на руках, он не сказал последних слов, за исключением того, что обязательно вернется после стычки с «дурным бесом». Вот только дурной бес живехонек, а Еникея нет вот уже двадцать пять лет. Глава Лоймола уже не носил на шее судьбинный амулет, но продолжал сжимать в руках шаманский посох, на котором вырезал имя своего возлюбленного. Смириться можно, забыть никогда. Златокудрый светоч не был на него похож ни капельки. И это было странно в понимании Тимьяна, ведь он в кои-то веки почувствовал нечто сродне теплоте и сочувствию по отношению к другому. Впервые за четверть века. В зеленых глазах духа отражалась безграничная истинно братская любовь к юной ведьме и готовность встать за нее грудью. Глава Лоймола давно не видел такой любви, он ею восхищался, он хотел был помочь смелому светочу с гордым именем Вериталь. О, Тимьяну доводилось слышать о нем множество сказок: от мрачных до самых невероятных. Говорят, давным-давно, еще когда мир не поделился надвое, его душа была рыцарем с огромным сердцем, рыцарем, хранящим верность одной-единственной, той, кого принято называть Первой Леди. Каждый в обоих мирах знал, что светоча и его подопечного соединяет несколько иная связь, чем связь нареченных. То любовь честная и совершенно невинная, необъятная и бессмертная, живущая тысячелетиями даже после их гибели. В такие сказки сложно поверить, но Тимьян верил, потому что наблюдал за нею воочию. — Когда я узнал, что ее нареченный это Шайдура, я был рад. Правда, рад, — они с Лукой сидели во дворе ведьмачьего дома и смотрели на звезды, ожидая, пока Мирослава соберется и попрощается с хозяевами. Тимьян в ответ издал невнятный звук, исподтишка разглядывая веснушчатое лицо, освещенное светом бледной луны. — Он сумеет сделать ее счастливой, когда это все закончится. Сумеет… защитить, — последнее слово далось ему с огромным трудом, и дух съежился, словно от холода. — Тебя никто не гонит, — резонно заметил Тимьян, неосознанно наклонившись к нему. — Ты можешь быть с нею, коли этого требует твое сердце, Вериталь. — Лука, — вздохнул он в ответ, посмотрев на него необычайно серьезно. — Называй меня Лука. — Как скажешь, — легко согласился шаман, почувствовав, как внутри разливается нечто теплое и давно забытое. Так нельзя… они же не нареченные. — Иногда мне кажется, что я нуждаюсь в ней даже больше, чем она во мне, — вдруг хмыкнул светоч, протяжно вздохнув. — После того, как Эквиталь… умер, — он поморщился, словно не до конца смирился со смертью возлюбленного. Тимьян нахмурился; да, эту сказку он тоже слышал: Эквиталь и Вериталь, два самых могущественных светоча обоих миров, слаженная пара, нареченные без амулетов… — После того, как он умер, Мира всегда была рядом, словно до мелочей знала эту тяжбу… Знала и пыталась разделить. Редко среди людей встретишь по-настоящему чутких, — Лука грустно усмехнулся. — Мира удивительная ведьма, — заявил он, словно Тимьян вздумает отрицать. Тот в ответ только серьезно кивнул, полностью разделяя это мнение. — Вы оба удивительные, — сообщил колдун, покрепче сжав посох, который приготовил в путь. — Я бы хотел тебе помочь защитить Мирославу, — едва ли не шепотом признался Тимьян, но без страха взглянул на светоча, совершенно не ожидая, что он в ответ посмотрит тоже. — Быть рядом. — Я знаю шамана с даром эмпатии, — так же тихо сообщил светоч, придвинувшись ближе. Звезды сверкнули ярче. — Как я жалею о том, что ты не можешь прочесть мои мысли, как он. Нам стало бы легче, — яркие аккуратные губы растянулись в улыбке, а колдун облизнул свои, вмиг пересохшие, и с ужасом ощутил, как сбилось дыхание. — Что скажешь, Тимьян? — оброненное имя прозвучало откровением, и глава Лоймола едва ли не потерял над собой контроль, в беззвучной панике пытаясь нашарить судьбинный амулет. Не носил он его, уже двадцать пять лет как. — Нам… нельзя, — выдохнул он, словно загипнотизированный ловя каждый его вздох, каждый незначимый жест. — Так… не положено. — Посмотри на меня, — Лука накрыл его широкую ладонь своей рукой, и Тимьян не посмел ослушаться. В зеленых глазах промелькнул отсвет золота. Шаманское сердце билось громко и часто, оно не простит того, если Лоймола отступит сейчас. — Не всякая тропа ведет в правильном направлении. Порой нужно набраться смелости, чтобы сойти с нее и найти свое счастье. — И что ты предлагаешь? — прошептал Тимьян, не смея отвести взгляд. Лука мягко улыбнулся, скользнув вверх по его руке, замерев пальцами на локте. — Жить. Жить так, как ты хочешь. Чувствовать, что хочешь, — светоч пожал плечами, дерзко посмотрев в его глаза. Шаман сглотнул и подумал о том, что если бы Лука вздумал придвинуться ближе или сказать что-то еще… Тимьян бы покорился ему. Но светоч молчал, внимательно изучая его лицо, словно раскидывал по местам свои собственные мысли. Лоймола пытался выровнять дыхание и недоумевал, почему Мирослава так долго собирается. Или специально медлит, ведь женщина и давно все поняла, догадалась. Колдун выдохнул сквозь зубы, поймав ожидающий взгляд зеленых глаз, и слегка качнул головой, совсем не понимая, что делать. Лука отпрянул, будто от пощечины, и Тимьян был готов драть на голове волосы от безысходности. Кажется, он сейчас все безвозвратно испортит. Еще секунда, и все звезды погаснут разом — по его вине. — Подожди, — он схватил светоча за руку, и тот широко распахнул глаза, немигающе глядя на него. — Это сложно, — Тимьян стиснул зубы. — Но я готов попробовать. Ради тебя готов, потому что, бес бы все это, но ты… я… — Я помогу, — Лука светло улыбнулся, коснувшись ладонью его напряженных плеч. Шаман только устало вздохнул, чувствуя, как возликовало сердце. В этот же момент из хижины вышла Мирослава в заговоренном балдахине. Пора было отправляться. С этой дороги уж точно было не свернуть. Тимьян усмехнулся, крепче стиснув посох. Внутри него зажглась надежда, такая яркая, что она могла бы осветить этот непростой путь им всем.***
Ладно бы Серафима, даже я саму себя не узнала. Заговоренный балдахин полностью изменил и мое лицо, и телосложение, и даже само восприятие моей магии. И Раду. Теперь моя дух-защитница стала угольно-черной кошкой с большими желтыми глазами и диковатой походкой, словно только что выскочила откуда-то из джунглей. Лука сказал, что этот балдахин меняет не только внешность, но и всю мою сущность целиком — так надежнее. Я раздраженно дернула себя за прядь длинных светлых волос и скривила губы. — Ты все равно у меня самая красивая, Ягодка, — светоч ласково погладил меня по спине, с улыбкой заглянув в лицо. — Ты не меня должен комплиментами сыпать, — пробурчала я, убедившись, что Тимьян был увлечен настройкой перехода. Лука поджал губы. — Ладно, извини, — тут же сдалась я, сообразив, что ляпнула откровенную ерунду. — Просто все это… и Таисия… я в растерянности. Захотелось что-нибудь сказать. — Все в порядке, — он покачал головой, снова коснувшись моей спины. — Ты видишь намного больше, чем все остальные, — неожиданно улыбнулся Лука. — И я рад, что ты сейчас рядом. — Как и всегда, — хмыкнула я, перехватив его руку. — Навечно. — Навечно, — эхом повторил он и почему-то нахмурился. — Ягодка, не препятствуй свой защите. Я верю в тебя и в твою силу, но я справлюсь с этим гораздо лучше, если Таисия Злобина вдруг не окажет гостеприимства, — он скривился, а я нахмурилась. — Ты больше не пострадаешь из-за меня, — упрямо мотнула я головой, лихорадочно пытаясь придумать еще аргументов. Лука меня опередил. — Арман и так места себе не находит. Если ты подвергнешь себя опасности, он сойдет с ума окончательно. Побереги себя, Ягодка. Ради него. Ради меня. Ради себя самой. Пожалуйста, Мира, не делай глупостей. — Но… Хорошо, — я резко выдохнула, лишь на секунду представив Армана, рвущего на голове волосы от волнения за глупую меня. Я вспомнила, как не могла остановить рыдания, когда он сам, обожженный до костей, крючился на полу. Какое тяжелое у нареченных бремя — не жертвовать собой только ради спокойствия другого. В этом, наверное, и есть суть любви — в том, чтобы она берегла обоих. Пока Тимьян колдовал над «кроличьей норой», я обратила взор к небу, на мгновение представив, что прямо сейчас я вернусь обратно в Петербург. Обратно к Арману. Тоска вновь накрыла сердце, и я до боли сжала зубы, пытаясь справиться с минутной слабостью. В то наше последнее утро я поверила, что Арман никуда не уйдет, не бросит меня одну, всегда будет рядом, нежный и теплый. На деле ушла я, повелась на уловку Серафимы, загнав саму себя в ловушку. Больше всего на свете я хотела заглянуть ему в глаза и прокричать со всей мочи, что я его не предавала, я любила и продолжаю любить так сильно, как никогда не любила. И я знала, что наши отношения далеко не на том уровне, который принято считать последним и — «идеальным». Мы на том этапе, когда сердца рвутся на части, но тянутся друг к другу с отчаянным знанием, что это — правильно. И, да, моя любовь правильная и самая настоящая. — Пора, — Тимьян сложил тяжелую ладонь на мое плечо и слегка сжал его. — Держись за нами, Ягодка, — Лука был предельно серьезен, и я с возмущенным вздохом повиновалась, усадив беспокойную Раду к себе на руки. — Таисия Злобина не любит незваных гостей, — хмуро мявкнула она, а я с отстранение подумала о том, кто таких вообще может любить. Но вслух ничего не сказала. — Какая она вообще? — без особого интереса спросила я. Светоч и шаман с опаской осматривали разрастающуюся прямо по земле «нору». — Специфическая, — фыркнула Рада. — Но за мрачной оберткой прячется нечто больше, чем можно себе представить. Ты и сама сейчас все увидишь, но не вздумай на нее пялиться. — Что? — Идем, — Лука подал мне руку, и я шагнула за ним, совсем не расслышав того, что ответил фамильяр. Я поняла, что все пошло не по плану в тот момент, когда перестала ощущать ладонь Луки, сжимающие мои пальцы. Полет длился всего пару секунд, прежде чем переход выплюнул нас посередь темной комнаты, куда не проникал солнечный свет. Я с шипением потерла ушибленную коленку и с опаской огляделась — рядом со мной никого не было, лишь Рада раздраженно фыркала. Я резко вскочила на ноги, и сердце мое бахнуло о грудную клетку. Где-то во внутреннем кармане балдахина беспокойно забила крыльями Зарянка. — Выдернуло из перехода, — невозмутимо заметила Рада, прыгнув мне на плечо. — Что это значит? — тихо спросила я, скорым взглядом изучая темные стены вполне жилого помещения, слегка мрачного, но вполне уютного. — Это значит, юная ведьма, что говорить я буду с тобой без посторонних, — до жути знакомый голос заставил меня вздрогнуть и метнуться в сторону двери. Серафима Серебрянская стояла на пороге и смотрела на меня тем взглядом, которым изучают диковинки в музее. Я сглотнула тяжелый ком в горле и едва не осела на пол от бессилия. Вот и все, Мира, допрыгалась. Беспомощно выдохнув, я смело подняла на нее глаза и нахмурилась — в нашу последнюю встречу лицо ведьмы не украшал тонкий белый шрам, тянущийся вдоль левой щеки. Да и силой от нее веяло другой, незнакомой и темной, но в то же время сияющей, как тысячи звезд. У Серафимы магия была цвета осеннего леса и старой тыквы. Здесь под цвет обсидианового неба в ночь Каравайчика. Я отшагнула, озадаченная до невозможности. — Я же сказала, не пялься, — шикнула на меня Рада, а ведьма широко улыбнулась, приветливо и совершенно по-доброму. — А я ждала тебя, Мира.