Мы не ведаем, что творим

Кэти скептически смотрела на избушку лесничего, что пыхтела дымом из железной трубы. Снег на крыше вокруг горячего жерла растаял, и тонкая струйка воды бежала вниз, чтобы, долетев до земли, замерзнуть небольшой ледяной башенкой. — Ты издеваешься? — девушка подняла бровь, пряча руки в голубых вязаных варежках в карманы пальто. — А ты не знала, кого впустила в свою жизнь, Белл? — Уизли задорно подмигнул и шагнул на обледенелые ступеньки, чтобы постучаться. — Бедокур, — пожурила его Кэти, буравя едким, но смешливым взглядом в спину. — Как мои шелковые скатерти должны смотреться в этой… берлоге? И вообще, Фред, он преподаватель! Дверь распахнулась с такой силой, что, будь она не из цельного дуба, разлетелась бы на щепки. — А вот вы и здесь, ребята! Фред! Добро пожаловать, проходите же, проходите! — Хагрид, уже напяливший уличные кожаные штаны и накинувший тулуп из овцы, которая явно сдохла своей смертью, топтался в предбаннике. Кэти недовольно двинулась вперед, протискиваясь мимо мужчин. Не так она представляла себе романтический ужин, который планировала целую неделю. Побыть наедине — большая роскошь в Хогвартсе, а теперь вечер, выделенный под этот животрепещущий опыт, предстоит провести в подобном гадюшнике. — Ну что добавить, детки, — хранитель земель осмотрел свою тесную, но тем не менее всё еще огромную для обычного человека комнату, — вот вода горячая, там хлеб черный, только жесткий очень, ну замочите, если что, в тазу… Эй, Кэти, осторожно, Клык только что наблевал как раз под…. — Хагрид протянул сарделечный палец прямо в сторону подола девушки. Фред прыснул в кулак, заценивая, как отпрыгнула с визгом Кэти, которая уже успела снять верхнюю одежду, оказавшись в красивом струящемся платье цвета розовых лилий подле стула, на который собиралась сесть. — Ну я это… в лес… погуляю, в общем, а вы тут…. Того. Развлекайтесь! — почесал косматый подбородок лесничий. — Я думал для цветов вот, — кивнул головой на огромное, наполненное водой ведро на столе, в котором при желании можно было бы утопить средних размеров собаку. — Я без цветов, — тихо сказала Кэти. — Это поправимо, — Фред тут же махнул палочкой, и букет роз по одному стволу посыпался в предоставленную емкость. Белл улыбнулась, отводя глаза. Как только Хагрид вышел, протерев пол и выпустив перед собой пса, Кэти шумно вздохнула, опускаясь на грубо выструганный стул, на котором лежала засаленная стеганая подкладка. — Я всего лишь просила придумать локацию для свидания, Фред, — сказала она устало, несмотря на ранний вечер. — И какую часть этого уговора я не выполнил? — парень откинулся на спинку сиденья напротив. Она нечасто злилась, и было непонятно, выльется ли это неудобство в раздражение следующего порядка. Осколок мятной льдины в сердце, не вытравленный с прошлого года, хотел знать, случится ли это. — Ну вот и посмотри, как будет здесь смотреться шелковая скатерть и всё, что я припасла. Девушка махнула палочкой, и уродливый ситец покрыла шелковая пелена цвета слоновой кости. Из ниоткуда появившиеся хрустальные резные бокалы, фарфоровые тарелки с золотой каймой и серебряные приборы, звякая, опустились на столешницу. Посуда наполнялась напитками и едой, которые Кэти заранее приготовила на Гриффиндорской кухне. В воздухе сразу вкусно запахло. Фред зажмурил глаза, почуяв знакомые стейки, тушеную картошку со стеблями спаржи и соус из моховиков. — Полюбуйся, — саркастически сказала Кэти, скрестив руки, закончив сервировку. — По-моему, выглядит просто замечательно, — картина накрытого изящного стола возбуждала аппетит, и даже удовольствие от собственной шалости поутихло, как только легкий голод тревожно пошевелился, осознавая, что вот-вот пропадет. Фред смотрел на смешное и милое насупленное лицо. Розовое платье стекало по огромному сиденью, антураж по-грубому уютной комнаты никак не сочетался с представлениями Кэти о романтике, но сама она везде была гармоничной и уместной, словно реальность строилась вокруг нее, а не она внедрялась в существующие уклады. — Ты невероятно красива, Кэти, — сказал Фред тепло. — И твоя идея на матч вчера была выше всех похвал. — Я чувствую себя по-идиотски, даже слушая это здесь, — она неуверенно потянулась к своему бокалу. — Но верно, Фред, я знала, что ты — именно такой. Именно такой. Все знают, какой он, и так легко жить в роли, где от тебя не ждут ничего необычного. Пожалуй, Джордж и весь остальной мир удивились бы больше, если бы он накрыл свидание где-нибудь в беседке на поляне, подогреваемой чарами, развесил милые фонарики, так напоминающие светлячков. И надел бы смокинг. Никогда в жизни не надевал Фред смокинга. Лишь выглаженные до скрипа рубашки, жилетки и футболки. Надо было бы заранее позаботиться о цветах, подать руку на скользкой лестнице. Все это жило в его голове каким-то списком, вроде рецепта ингредиентов на зелье, не имевшим никакого практического смысла за пределами поставленной цели. Зелье должно быть сварено. Девушка должна улыбнуться и сказать «ах!» Джордж что-то понимал. Уже год назад он собирал цветы для Холлы, человека, которого, казалось, любил. Как только ты осознаешь, что уже не хочешь шагать в одиночку, а тот, кто залезает тебе под одеяло, вдруг обретает конкретное лицо, ты пугаешься неожиданной потребности видеть подле себя только кого-то одного. Оно преобразовывает мир, меняет молекулы в теле, и вот ты уже собираешь цветы или что там еще… Учишься красиво, складно говорить и никогда не разочаровывать. Звучит легко? — Я люблю тебя, — сказал неожиданно Фред, и Кэти бросила жевать. Он хотел почувствовать, что это значит. Каким станет мир после того, как слова вырвутся из его рта. Может быть, тогда он начнет сам желать дарить цветы? — Фред… Он сидел молча, подняв уголки губ. Кэти встала со своего места и подошла ближе. Она наклонила лицо к Уизли и внимательно посмотрела в его глаза, а затем прижала голову к своей груди. Она ждала этого долго, слишком долго. Голос рвался из нее большими, словно воздушные шары, словами, и ухом Фред ощутил, как тяжело забилось сердце под шифоном. — И я люблю тебя, Фредди. Безумно, — сказала она тихо. Он потянулся вверх и коснулся губами ткани платья на ее груди, прямо под ключицей. Она пахла какой-то нежной туалетной водой. В ее руках было сладко, словно он никогда не был чужим. — Ты не злишься за хижину? — Злюсь, — сказала она с грустной улыбкой, — но тебе я готова простить очень многое. — Не говори мне такого, — Фред отвернулся, как будто холодный ветерок из несуществующей оконной щели пробежал между парой. Если только стать слабой перед ним, он обязательно этим воспользуется. Она должна быть умнее. Хотя куда уж умнее может быть та, что придумала в ту самую ночную сходку в подземельях великолепный план на игру, в которой он не появится из-за дисквалификации. Блестяще. Нет слов. Даже Джордж тогда похлопал. Кэти вернулась на свое место и направила палочку, чтобы пополнить бокал. — Ничего, мне скоро тут понравится. Сушащиеся трусы над огнем, занозы на стуле, что уже оставили зацепки. Что может быть лучше для бабушкиного сервиза из горного хрусталя. Она меня любит. — Прости. — Ерунда, Фредди. Это все шутки, я понимаю. Уизли всегда должны играть в своем театре. — Это не так! — взыграла в нем вдруг противоречивая злость. — Я не клоун, забудь уже это амплуа! Мне восемнадцать. Я открываю свой бизнес, — он взял со стола витиеватую вилку и наколол стебель спаржи, как будто это подчеркивало его протест. В груди горячая кислота начала разъедать устоявшийся мир. Он не хотел больше быть клоуном. Он не хотел еще быть взрослым. Чего он хотел? Почему в каждое лицо, пытающееся дать ему определение, вдруг желалось плюнуть? Внезапно ему захотелось, чтобы тут сидела Пэнси. — Я ничего такого не имела в виду, — сухо сказала Кэти. — И вообще, что-то вечер не задается, как думаешь? Вина. Блять, только этого еще не хватало. Фред встал из-за стола и подошел к окну, что вовсю транслировало бирюзовые сумерки. — Я исправлюсь. Обещаю. Через неделю, клянусь, я свожу тебя в замечательное место, — он смотрел на зажигающиеся в Хогвартсе желтые огни, что лишь подчеркивали окружающий замок холодный неуют. — Ничего не готовь. Просто снова оденься, и мы классно проведем время, обещаю, — повторил он. Парень услышал, как отодвинулся стул, шаги направились в его сторону, пара секунд — и теплые руки сцепились на его животе. — Конечно, Фредди. Никаких проблем. Никаких проблем. Проблем нет и быть не может. *** Розовый блеск покрыл губы, придав им влажный вид. Холла причмокнула, распределяя гелевую субстанцию перед зеркалом. И зачем она его наносит? Соблазнять кого-то, что ли, собралась? Строгое платье черничного цвета прикрывало колени, упаковывая все тело до самой шеи в плотную ткань. Незамысловатая нитка жемчуга и небольшой вырез на спине до лопаток, вот и весь марафет. Духи? Ладно… Она шла к кабинету, в котором собирался клуб Слизней, с высоко поднятой головой. Теперь Холла следила за тем, чтобы даже положение тела не намекало на пережитую в прошлом депрессию, а рассказ о том, как она неделю на шестом курсе не поднималась с постели, мог вызывать только недоверчивый смешок, если бы был ненароком кем-то услышан. — А вот и наша новая гостья! — Слизнорт, сидящий в дальнем конце кабинета за круглым столом, вокруг которого собралось уже несколько лиц, радушно встал и развел руки. — Присаживайтесь, — он указал на резной стул левее себя. Холла двинулась внутрь, приветственно кивнув. — Благодарю за честь, профессор! — кажется, даже не натянуто прозвучало. Кабинет, который все прошлые шесть лет был ей знаком, как приемная Северуса, сиял от рассеянного теплого света напольных медных канделябров. В воздухе стоял запах булочек с корицей. Тот самый стол, за которым сидели участники, изучающие ее с любопытством, был оттерт от пятен чернил и освобожден от этажерок мензурок и свитков, исписанных мелким профессорским почерком, которые помнила Мидуокер. Теперь это была гостиная, плюшевая и уютная, не способная ни на кого навести страха. Запрыгал взгляд по собравшимся: Долгопупс, Маклагген, Забини, еще какие-то слизеринцы, глаза у всех настороженные, изучающие. Только Кормак высокомерно, словно они на двоих с ним что-то одним им известное скрывали, улыбался уголком рта. Стол ломился от пирожных, в заколдованных чашках не остывал чай. Девушка опустилась левее профессорской руки, и все, наконец, начали вечер, словно только ее и ждали, хотя она пришла минута в минуту. — Предлагаю сегодня начать с новой леди, — похлопал Слизнорт по кисти Холлу. — Милочка, вы блестящий зельевар! Но это знание совсем недавно поселилось в моей старой голове. А вот отца вашего я знаю давно-о-о-о-о…. — он протянул ноту, словно забыл, что для окончания слова нужно просто закрыть рот. — Я… — она прервалась, задумываясь, какой эпизод своей скучной жизни следует поведать августейшему обществу. — С недавних пор владею магазином древностей в Косой Аллее. Но не собираюсь посвящать этому всю жизнь. — Любопытно, милочка! Отец оказал вам невероятную честь! Доверить такие сокровища! Я бы с удовольствием зашел к вам как-нибудь летним праздным вечерком, посмотреть, потрогать… Должно быть, Слизнорт богат, подумала Холла. Часы на цепочке в его нагрудном кармашке явно были золотыми, а ботинки хвастались рельефом змеиной кожи, отливающим жирным зеленым перламутром. Резидентку знатного клуба наверняка куда охотнее примут в богатых околоминистерских домах и на светских приемах, раз она даже не может открывать двери знаменитой фамилией «Факс», ведь носит материнскую. Со всей готовностью собиралась Холла вынести этот этап своей жизни, когда потребность освободиться от бремени долга перед отцом будет толкать ее в сторону, противоположную естественным, обычным желаниям восемнадцатилетней девушки, которая только вступила в независимость. И вот первый случай — так нелепо обуюченный кабинет, сомнительный набор персон, но она надела улыбку и попробует просуществовать положенный час. — Угощайтесь же все! — хлопнул Гораций в ладоши, и студенты потянулись к сладостям. — Как вы так замечательно освоили зельеварение, госпожа Мидуокер? Холла подавила в себе желание ответить, что ее ранний талант был развит потрясающим преподавателем, которого она теперь, вероятно, никогда не увидит. — Я много тренировалась еще до школы, профессор. — Я тоже тренировался, но все зря, — сказал вдруг Кормак, и Холла поняла, что никогда ранее не слышала его голоса отдельно от какофонии шакальих восклицаний за соседним столом. — Ваш талант в квиддиче, господин Маклагген! Не следует судить себя за невозможность достичь совершенства в абсолютно всех сферах! Лишь единицам волшебников это по силам. Единицам… Профессор задумался, его лицо на какое-то время застыло, словно зависло телезеркало, по которому он звонил. Забини пригубил немного чая, сохраняя непоколебимую стройность осанки и не проронив ни слова. Холла отломила вилочкой небольшой кусочек торта Наполеон, что пышно восседал на хрустальном блюдце. В школе редко подавали такие жирные десерты. — Как поживает ваша матушка, Блейз? — переключился Гораций на второго по стати, после Маклаггена, парня компании. — Не хворает, — лаконично баритоном ответил тот, не меняясь в лице. — Передавайте ей теплейшие благодарности за брэнди, что она направила в качестве поздравления с моим назначением, — склонил голову преподаватель. — А ваша матушка, Невилл? Все так же нездорова? Невилл, который до этого момента держался отстраненно, и вовсе побелел, и Холла ощутила к парню настоящий приступ жалости. Всем было известно, что невозможно вылечить людей, страдающих от помешательства Круциатуса. А бездумные эксперименты на уроках оказавшегося Краучем-младшим Грюма выбили из парня последние кирпичики стойкости перед темой Непростительных заклинаний. Она содрогнулась, ощутив, как стало неуютно вдруг в компании слизеринцев, которым, кажется, стоило усилий подавить издевательские улыбки. Холла перевела глаза на единственного представителя другого факультета — Кормака, и поняла, что он, несмотря на инкриминируемую ему недалекость, тоже неуютно поежился на стуле. — Такое не лечится, профессор, — Невилл произнес это едва слышно. Его дрожащие руки спрятались под стол. — Действительно, — задумался Гораций, прекращая есть. — Это я не сообразил, прошу прощения, мальчик. — Помню, в пятьдесят втором, когда чемпионат школы завоевали… — зашелся в приятных воспоминаниях, которые всегда лечили его совесть, профессор. Холла поняла, что вечер будет долгим. Когда догорали свечи, десерты были съедены, а воспоминания древних успехов оживлены, все поднялись из-за стола, благодаря профессора за встречу с разной долей искренности. Холле хотелось поскорее унести отсюда ноги. Возможно, она еще успела бы застать Стюарта до отбоя, чтобы его тягучая манера двигаться заворожила ее, сбросив морок бесцветного практически вечера в компании сомнительного рода персон, но Гораций позвал, как только она пересекла уже половину помещения. — Можно вас на пару минут, милочка? Она повернулась, надеясь, что он просто вручит ей остатки конфет или что-то в этом роде и отпустит восвояси. — Я хочу задать вам один вопрос касательно древностей. Понимаете, есть одна книга, — он опасливо скосился на дверь за ее спиной, проверяя, что никто из выходящих учеников не греет уши. — Это слегка, кхм, конфиденциально. Холла удивилась: — Книга? — Д-да, видите ли, — он убрал руки за спину и зашагал по комнате, — я давно ищу один очень редкий экземпляр тома по зельям. Он называется «Сорок трав острова Осколок». Получается, он позвал ее для того, чтобы заведомо извлечь какую-то выгоду. Но тем не менее название показалось знакомым. Точно, это персидская древняя книга, и отец оценил ее в своем инвентаризационном списке в тысячу двести галлеонов. Больше о ней девушка не знала ничего. — Мне потребуется проверить свои записи, — сказала она уклончиво. — Это можно будет сделать на зимних каникулах. Она хотела также добавить, что экземпляр очень дорогой, но подумала, что это выдало бы ее с ним знакомство, да и вряд ли небедный профессор, который ноги сбил в поисках, стал бы мелочиться. — Вы мне напишете? — поднял он брови с надеждой. — Ээ… да. Я напишу, когда уточню наличие, и приглашу вас в магазин. Гораций перестал ходить и остановился рядом. — Как замечательно, то я вас приглашаю, то вы меня… Его рука легла на ее спину, и это было почти невинно, если бы у платья не было разреза, но он был, и Гораций это знал. Несколько пальцев проскользило буквально три сантиметра вниз по гладкой спине девушки. От постороннего касания Холла непроизвольно сделала шаг вперед, но даже тогда рука оторвалась от кожи не сразу. — Т-тогда ожидайте сову в январе, — сказала Холла сбивчиво, забыв вдохнуть, — спокойной ночи, профессор. — Я мог бы показать вам коллекцию сушеных крыльев фей в своем хранилище, если у вас найдется минутка… — его голос звучал буднично. — Уверен, такой талантливой ведьме будет интересно и полезно узнать, что профессору есть предложить. Вы ведь подаете большие надежды. Я мог бы познакомить вас с нужными людьми, если только потребуется. Ничто не выдавало его, кроме того, что он смотрел на нее чуть ниже носа, совершенно не моргая. Сердце забилось где-то в горле. Не было опасности, он стоял на приличном уже расстоянии, но что-то не давало Холле поднять свинцово-тяжелые ноги и просто выйти. — Отпустите… — Мерлин упаси, милочка! — округлил глаза Гораций. — Кто же вас удерживает? Она развернулась и, не чувствуя пола под собой, словно привидение, поплыла вон. — Прошу исключить меня из клуба, — голос звучал сдавленно, пискляво, словно был не свой. — Во имя успеха надо трудиться, милочка! — донеслось в спину.