Задание со звёздочкой

Медовая неделя подходила к концу. Италия покорила Юнги, даже несмотря на то, что он неоднократно бывал в этой стране раньше. Но одно дело Рим, Милан, Неаполь, и совершенно иное — небольшие деревеньки с их местным колоритом. Маленькие семейные ресторанчики, где из кухни доносятся эмоциональные перебранки. Узкие улочки, по которым носятся детишки на великах. Пустынные пляжи вдали от комфортабельных отелей. Чонгук показал Мину совершенно другую Италию, и омега влюбился в нее по-настоящему. Последний вечер Чон хотел сделать особенным, пронизанным романтикой до самой последней секунды. Они поужинали на берегу моря, расстелив одеяло на все еще теплом после летнего палящего солнца песке, под мягкий шелест прибоя и в свете огромных звезд, рассыпанных на черном бархате неба. После пары бокалов вина Юнги захмелел, но ровно настолько, чтобы улыбаться шуткам мужа и не дергаться всякий раз, когда Чонгук прикасался к нему. А у бедного альфы внутренности скручивало от накатывавших эмоций. Особенно, когда Мин улегся на спину и, глядя в бескрайнее небо, делился впечатлениями от посещения сырного фестиваля. А Чон смотрел на него и улыбался, вспоминая, как омега бегал от одного прилавка к другому, таская кусочки сыра и с наслаждением хомяча их. Гук завис, когда ладошка Юнги скользнула под футболку, задирая ее, и принялась поглаживать плоский живот. А у альфы даже зубы свело от желания почувствовать молочно-белую кожу на вкус. Он едва сдержался, чтобы не присосаться к ней губами, не залезть языком в аккуратную впадинку пупка. Так и лежал на боку, подперев голову рукой и глотая слюни под негромкий говор. Даже не заметил, как веки отяжелели, и провалился в дремоту, убаюканный чуть хрипловатым, непривычно низким для омеги голосом. Разбудил его резкий вскрик и жалобный скулеж. Чонгук сел, сонно озираясь, но лишь спустя пару мгновений привыкший к темноте взгляд сфокусировался на Юнги, скрючившемся рядом. — Что случилось, малыш? — навис над ним альфа, но почуяв ударивший в нос острый коричный запах, выдохнул, подхватив омегу на руки: — Потерпи, мой хороший. Стремглав добежал до дома и метнулся в спальню. Уложил Мина на кровать, но когда хотел подняться, тот вцепился в ткань рубашки на плечах и дернул на себя, утыкаясь носом в грудь и втягивая отдающий апельсиновыми нотками запах альфы. — Не уходи, — сквозь зубы процедил омега, прижимаясь к Чонгуку. — Нет, что ты, — судорожно расстегивая джинсы Юнги и стягивая их, ответил Чон, — я никуда не уйду. Усиливающийся запах корицы, к которому сейчас примешивался оглушающе терпкий медовый аромат, будил в альфе зверя, который уже рвался наружу. Но Чонгук осаживал его как мог. Дышал через раз, всматривался в подернутые пеленой черные лисьи омуты, оставаясь на поверхности. А когда избавился от одежды и накрыл стройное тело своим, шепнул в пересохшие от тяжелого дыхания губы: — Я никогда не уйду от тебя. Никогда, слышишь? Времени на подготовку не оставалось. Юнги буквально выкручивало в его руках, тело вытягивалось струной, будто каждую мышцу сводило судорогами. Ноготки омеги впивались в кожу на широкой спине, оставляя яркие борозды. Мин не целовался, он вгрызался в теплые губы, прокусывая до крови, слизывал алые капли и требовал еще. На висках и над верхней губой проступили капельки пота, из горла вырывались судорожные всхлипы, а низ живота скручивало от звериного желания, требовавшего удовлетворения. Чонгук не хотел так, понимая, что до него у омеги не было близости. Он хотел сделать все медленно, осторожно, но кто же знал, что все случится настолько внезапно? Юнги уже кричал до хрипа, из глаз катились слезы, он требовал, умолял, приказывал. Дернулся, когда Чон протиснул два пальца в мокрую от смазки дырочку, и впился зубами в смуглую кожу на плече. От неожиданности альфа рыкнул, но продолжил растягивать омегу, понимая, что войди он сейчас, обязательно порвет. Однако за первым укусом последовал второй, за ним — третий. На губах Мина уже отчетливо алела кровь, а в глазах читалось безумие. — Вот, черт! — выдохнул Чонгук. Никогда прежде ему не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Омега буквально озверел, требуя удовлетворения жажды. И с каждой секундой становился все агрессивней. — Прости, — выдохнул он, прежде чем перевернуть Юнги на живот и придавить к матрасу широкой ладонью, уперев ее между лопаток. Втиснулся между ног, заставляя широко развести их, и одним плавным движением вошел до упора. Замер, давая возможность девственному телу привыкнуть, а когда омега сам дернул бедрами, прося большего, начал двигаться, стиснув крепче зубы. Слюна катилась градом от желания впиться в шею, оставить метку. Острые клыки резали губы изнутри. Чонгук рычал, скалился, дышал рвано и тяжело, пока вбивался в корчившееся от судорог тело под ним. Сколько это длилось, он уже не осознавал. Перед глазами все плыло от коктейля запахов, бьющего по мозгам. А когда наконец кончил, заполняя тело любимого своей спермой, обессиленно перекатился на бок, крепко прижимая омегу к своей груди. Тот успокаивался по мере того, как наливался узел, прочно сцепляя их. Дыхание постепенно восстанавливалось, а вместо криков слышалось лишь хриплое поскуливание, пока Юнги наконец не затих, обмякнув в удушающих объятиях.

***

Медленно выбираясь из плотных оков сна, Чонгук отчетливо ощущал на себе пристальный взгляд. То чувство, когда на подсознательном уровне понимаешь, что чьи-то глаза вгрызаются в тебя. Однако он все еще плавал на волнах дремоты, вымотанный страстной ночью. У него даже не было времени распробовать на вкус своего омегу, в которого с каждым днем влюблялся все больше. Если до свадьбы Юнги просто нравился ему, то сейчас он с твердой уверенностью мог сказать, что любит этого несносного взбалмошного мальчишку. Он мечтал об их первой ночи, думал, какой она будет, планировал, как заставит стройное тело выгибаться в его руках, а сам станет смаковать каждый сантиметр бархатной гладкой кожи. Но все обернулось совсем не так, как предполагалось. Внезапно начавшаяся течка омеги поломала все планы на корню. Пришлось подчиниться ситуации, а она требовала резких действий. Никакой романтики — ни тебе бесконечных поцелуев, ни долгой и нежной прелюдии, ни возбуждающих ласк. Цель — насытить изголодавшееся и жадное тело. И у Чонгука все получилось, судя по тому, как Юнги отрубился, провалившись в глубокий сон. Однако, видимо, проснулся раньше, потому как кроме него никто больше не мог смотреть на Гука. Да и тяжелый медово-коричный запах, густой пеленой плавающий в воздухе и забирающийся в ноздри альфы при каждом вдохе, не оставлял сомнений в том, что прошлая ночь была только началом. Чон дернулся, почувствовав легкое прикосновение к своему плечу в том месте, где алым выделялся глубокий укус. Один из тех, которыми наградил его омега в пылу страсти. С трудом разлепив глаза, альфа тут же натолкнулся на виноватое личико с закушенной нижней губой. Мин сидел рядом, притянув колени к груди, и влажными от слез глазами смотрел на плечо Гука. — Эй, ты чего? — ласково спросил Чонгук, приподнявшись, и, протянув руку, стер слезинку, катившуюся по теплой щеке. — Что случилось, малыш? Но Юнги лишь покачал головой и уткнулся лицом в костлявые коленки. У Гука сердце сжалось при виде такого омеги. Впервые с момента их личного знакомства Мин не ворчал и не сыпал сарказмом. В эту минуту его омежья сущность взяла верх над строптивым характером и проявилась во всей красе. Юнги тихонько всхлипывал, от чего плечи его подрагивали. Чонгук не мог больше выносить этого зрелища. Сев и опершись спиной об изголовье кровати, он сгреб омегу в охапку и потянул на себя, заставив усесться верхом. Мин смущенно спрятал заплаканное личико, уткнувшись в широкую грудь альфы, а Гуку не оставалось ничего, кроме как прижать его ближе и успокаивать, поглаживая по спине. Сквозь тонкую ткань рубашки проступали острые позвонки, и пальцы Чонгука пробегались по ним, не останавливаясь. Постепенно омега успокоился, и Чон решил предпринять еще одну попытку поговорить и узнать причину столь резкой смены настроения. Он настойчиво отодвинул Юнги и заглянул в покрасневшие от слез глаза. — Что случилось, малыш? — повторил он свой вопрос, надеясь получить, наконец, ответ. Омега молчал, все еще терзая дрожащую нижнюю губу мелкими зубками. — Я сделал тебе больно прошлой ночью? — высказал внезапно поразившую его догадку альфа. — Господи, ну конечно, сделал! Набросился на тебя, как варвар, а ведь это было у тебя в первый раз. — Чонгук сжал в своих больших ладонях трогательно-виноватое личико и принялся покрывать теплую кожу короткими поцелуями. — Прости меня, малыш! Обещаю, никогда больше не сделаю тебе больно, — шептал он, мысленно проклиная себя. Он обязан был действовать осторожнее, не имел права вот так грубо терзать хрупкое тело омеги. — Это я! — вскрикнул вдруг Юнги, неожиданно сильно упершись в грудь Чона и оттолкнувшись от него. — Это я должен обещать больше никогда не причинять тебе боль! Гук тряхнул головой, пытаясь понять, что хочет сказать Мин, а тот продолжал что-то бормотать, уставившись на укус на плече Чонгука, который от активных действий начал слегка кровоточить сквозь подсохшую за ночь и лопнувшую сейчас корочку. — Эй, малыш, — позвал альфа, схватив омегу за плечи и чуть встряхнув, — прекрати винить себя. — Я даже во время течки ненормальный омега! Со мной всегда так, во всем! Вот скажи, зачем я тебе такой нужен? Женился бы на ласковом омежке, а не на таком диком звереныше! — Юнги! — крикнул Чонгук настолько громко, что голос его пробился сквозь причитания омеги, и тот затих, испуганно уставившись на альфу. — Не нужен мне никакой другой омега. И не вздумай винить себя за то, какой ты есть. Подумаешь, укусил. Тоже мне, проблема. — Омега целовать должен нежно, а я… — Мин сжался в сильных руках Гука. — Думаешь, почему я до двадцати четырех лет в девственниках хожу? — Гук опешил от того, сколько гнева и ненависти прозвучало в голосе омеги. — Ты не первый, кто претендовал на мое тело. Я встречался и с другими альфами до тебя. На этих словах Чонгук стиснул зубы с такой силой, что они едва не раскрошились. Ревность гремучей змеюкой оплела все внутренности, заставляя их дрожать от гнева. А Юнги продолжал, будто не замечая потемневших глаз напротив: — Все было хорошо, но ровно до того момента, пока не доходило до… — он осекся, сделав паузу, полминуты молчал, смущенно отводя взгляд и неосознанно давая Чону время погасить бушевавшую в душе злость на всех тех альф, что посмели когда-либо протягивать свои грязные лапы к его омеге. — В общем, стоило мне возбудиться, как я превращался в какого-то дикого зверя: кусался, царапался. И это даже не во время течки. — Он тяжело вздохнул. — Все они сбегали. Ты, видимо, просто не успел. Слишком резко все началось. Нижняя губа омеги задрожала с еще большей силой, а глаза вновь наполнились слезами. — Я не сбегу, даже если ты меня на смерть загрызешь, — хмыкнул Чонгук, справившись, наконец, с обуявшей его ревностью, но только лишь благодаря тому, что ни один альфа так и не добрался до любимого тела. Слабаки! — Естественно, — фыркнул грустно омега. — Если я загрызу, ты уж точно сбежать не сможешь. Так и буду лежать с трупом в кровати. Чон моргнул два раза, после чего разразился хохотом. А спустя пару минут опрокинул не смевшего сказать ни слова Юнги на спину и накрыл его собой, устроившись между широко разведенных ног и припав к искусанным в кровь губам своими. Шарил жадно ладонями по стройному телу, распаляя своего звереныша все больше, но теперь знал, к чему готовиться. Стоило Мину завестись от поцелуев и прикосновений, взгляд его потемнел, а с губ срывалось рычание. И не просто мягкие рокочущие звуки, а грозный рык, способный напугать человека несведущего. Ногти впились в спину и пробороздили кожу, оставляя яркие полосы, а зубы вонзились в предплечье — куда Юнги сумел дотянуться, прижатый к матрасу тяжелым телом. Чонгук гулко застонал от смеси боли и удовольствия, разлившейся по венам от осознания того, насколько сильно получилось распалить его любимого омегу — тот терял контроль, уплывал в параллельную реальность, позволяя своей скрытой сущности вырываться наружу. Пусть его покусают с ног до головы, но при этом Мин будет принадлежать только ему — самому смелому из всех альф, когда-либо возжелавших это сокровище. И самому любящему!