Закон причин и следствий

Именно сейчас пора было уже спросить себя: что он делал со своей жизнью? Со своим временем, со своими возможностями… безусловно, уже не теми, что раньше, но что-то же он сохранить сумел. Иначе не смог бы продолжать работать и понемногу вновь вставать в полный рост там, где ему было самое место. Где он и должен был быть – в сердце науки, на передовой открытий. Однако… в этот миг он был вдали от всего, к чему так стремился. В окна вагона бил снег. Метель была так сильна, Даниил даже равнодушно подумал, а не остановится ли поезд здесь, среди этой белой пустыни. А что дальше? Застрять в снегах, в метели, ночью, посреди заснеженной степи – как глупо. Что владело им, когда Данковский собирал вещи, когда покупал очередной билет, когда садился на этот поезд, последний в путанном маршруте? Когда-то он был уверен, что ни за что не вернётся в этот город. Но говорили же… не сама ли Юлия Люричева, что город притянет в конце концов всех, кто когда-то его покинул? Даниил Данковский мёрз. Единственный пассажирский вагон едва ли был по-настоящему пригоден для путешествий. Лампы, протянувшиеся над проходом, едва освещали жёсткие сидения и столы. Всё казалось… не новым, но и непользованым, он с трудом мог представить здесь людей. В самом деле, он, должно быть, единственный глупец, который решился вернуться. При этом он и не мог представить, чтобы кто-то уехал из города после эпидемии. Перед его глазами вставали лица людей, иногда похожих друг на друга настолько,что можно было не различить, но некоторые… о, некоторые лица были настолько особенными, взгляд отличал их среди прочих. Они не забылись и теперь. Пожалуй… слишком мало времени для этого прошло. Немногим больше года, это не срок. Метель стихала. Поезд не останавливался и мчал вперёд. Даниил почти не двигался во время поездки. Впав в состояние, похожее на сон, он размеренно дышал холодным воздухом и всё смотрел в окно. Он знал, что не увидит ничего, только тёмное небо, снег и белую землю. Он не увидит огней города у горизонта. Не увидит силуэтов домов вдали. Так было и год назад: как бы долго он ни ехал, менялось только небо, земля раскидывалась по обе стороны рельс травами, сливающимися на скорости в едва отличающиеся друг от друга вытянутые пятна цвета: то зеленоватые и желтоватые днём, то серые и сиреневые ночью. И всё. Только небо покорилось времени над этой землёй и менялось. Разглядеть хоть что-нибудь на горизонте той злополучной осенью мешала взвесь в воздухе – дурманящая голову и выбивающая из колеи. Теперь это был снег. Даниил не думал о том, как сойдёт с поезда и что будет делать потом, знал только, что едва ли захочет видеть из окон места, где его поселят, пустоту вместо прекрасного, мерцающего света… он вспоминал, как переливались на свету стеклянные грани, в одно мгновение становившиеся бумагой, картоном и деревом. Он всё ещё был пленён и всё ещё переживал утрату. Не потому ли он решился ехать, в самом деле?.. Перед глазами мелькнуло что-то. Один раз, второй… Даниил вздохнул, облачко пара растаяло в воздухе, в вагоне погас свет. То, что он видел за окном, были только груды камней, но это был первый опознавательный знак. Скоро. Что ж, чтобы ни случилось в этот раз, он хотя бы понимал, куда приехал. В темноте он поднялся, снял с верхних полок багаж. Ему было неприятно собирать эти тяжёлые плотно набитые сумки, он убеждал себя, что не задержится в этом проклятом городе надолго, но зима в этих краях была суровой, а он совсем не хотел возвращаться в столицу в дурном самочувствии, ему просто пришлось брать тёплую сменную одежду. Состав медленно начал тормозить. Даниил держался за спинку сидения и едва качнулся, когда поезд остановился. Он увидел свет, тёплый свет фонарей, издали мерцающих ему сквозь стёкла вагона. Рядом с составом заходили люди, он слышал, как открепляли грузовые вагоны в полной тишине, будучи единственным пассажиром. Локомотив мягко тронулся вперёд, а он крепче ухватился за сидение. Поворот. Медленно тянул локомотив два первых вагона, почтовый и пассажирский, ближе и ближе к станции. Данковский смотрел, узнавая и не узнавая, щурясь от тёплого света, но не отворачиваясь, пока наконец вагон не остановился. Снег падал пушистыми нежными хлопьями, неспешно. Ветер совсем утих. Данковский поднял багаж и прошёл по коридору вперёд. Он не накинул капюшон шерстяного, тёплого пальто, но проверил, достаточно ли плотно запахнут косой край ворота. Рука в перчатке двигалась медленно, пальцы замёрзли. Но всё же он не спешил, двигаясь между рядов, не ускорял шаг, как будто сомневался, что стоит выходить. Как мог, он оттягивал момент встречи с этим местом и со многими воспоминаниями. Они ещё горчили. Платформа казалась оживленной. Здесь чистили снег. Широкими лопатами работали несколько человек. Завёрнутые в шубы, с лохматыми шапками на головах, они ловко и легко работали лопатами, впрочем, Даниил прекрасно помнил, что местные были крепкими. И в той же степени бестолковыми. В большинстве своём. Молча он смотрел в горящие изнутри тёплым светом окна станции. Он никогда бы не подумал, что там могли работать люди, он всегда помнил платформу пустой. Но люди там были, три силуэта перемещались за задёрнутыми занавесками, расплывчатые настолько, что не могли быть узнанными. Было ли так каждую зиму? Он не знал, но зрелище было по-своему удивительным. – Я надеюсь, дорога не слишком вас утомила, Даниил? Данковский отвернулся от окон. – Виктор, рад вас видеть. Это была почти правда. Из всех жителей города было не так много тех, с кем он хотел бы вновь встретиться. Виктор был сам на себя не похож, в тёмном полушубке, скрадывающим очертания его тела, свет неохотно освещал эту чёрную материю, а снег, казалось, избегал приземляться на его плечи и капюшон. Виктор выглядел как мрачный жнец, тёмное пятно, только под тенью капюшона едва светилось его лицо да поблёскивали злыми алыми камнями в своих сердцевинах пуговицы. – И я рад видеть вас. Искренне надеялся, что вы не передумаете ехать. Данковский усмехнулся. – Если я уже дал положительный ответ в письме, то не мог просто передумать. Это было бы большим неуважением к вам. – И я вам за это благодарен. Идёмте. Не сразу бросился в глаза неприметный человек, закутанный в тёплый огромного размера шарф так, что не было видно и носа. Он пошёл вперёд, как будто протаптывая дорогу, хотя в этом не было нужны: пласт снега был изрезан в нескольких местах довольно широкими тропинками. Но со стороны этого неизвестного было любезно помочь с багажом. – Я не ожидал увидеть вас здесь, – признался Даниил, следуя за Виктором и пока глядя больше под ноги, нежели вперёд и вверх. – Поезд мог задержаться из-за метели. – Наши машинисты привыкли справляться с непогодой. Расписание поездов точное, задержки случаются редко. Я был уверен, что приду вовремя. Ещё в дни эпидемии Даниилу случалось поражаться умению чувствовать время. Такое он наблюдал только у младшего из братьев Каиных, эта черта придавала Виктору обаяние, которое мог оценить только учёный. – Вам всё же не нужно было утруждать себя. В такую ночь многим приятнее спать в тёплой постели, – и как бы ни желал Даниил, он не мог не думать о тепле и одеялах. Но почти немедленно его посетили другие мысли. – Что-то изменилось? В письме вы выражались весьма туманно, мне и в голову не пришло, что дело срочное, ваш брат в добром здравии? Где он? Виктор обернулся на ходу. – Георгий чувствует себя лучше многих и многих людей младше него. Не торопитесь и не беспокойтесь, сейчас вас ожидают не дела, а отдых. – Отдых? Странно это, отдыхать здесь, – сказанные слова были такими тихими, их можно было не услышать за скрипом снега под подошвами. Даниил только теперь подумал, что прогадал с обувью. Пожалуй, следовало взять высокие сапоги. – На этот раз всё будет иначе. И надеюсь, вы извлечёте из этой поездки пользу. Услышал. Конечно услышал. Несмотря на скрип снега и переговаривающихся на платформе людей, мир вокруг был невероятно тихим. Они поднялись на ступеньки, Даниил поднял голову и увидел одно из тех примечательных зданий, которое запомнил ещё в те первые сентябрьские дни. Дом детей. Он был пуст, ни огонёчка внутри не горело, но во дворике была вылеплена горка, выпавший снег укрыл её, придал мягкие очертания, как и другим фигуркам из снега. – Виктор… я знаю, что просить сейчас об этом неловко, но я бы хотел… – Даниил замолк, он не знал, стоило ли продолжать. Но раз заговорил… – Мне бы хотелось не смотреть на Каменный двор. – Я это предугадал. Мы подготовили для вас место в Узлах. – Как?.. здесь, в Среднем городе? – Вас это не устроит? – Нет, напротив, это будет хорошо. Даниил смотрел вперёд, на фигуры своих спутников, на искрящийся в свете фонарей снег. Да, он начинал всё это заново узнавать: силуэты домов, поднимающийся от труб дым и горящие окна. Виктор сказал, в этот раз всё будет по-другому, но если он имел в виду борьбу с неизвестной болезнью, это утешало мало. Дело было не только в борьбе, но и в том, чем она закончилась. И вот он снова сталкивался с этим: с горечью поражения и ощущением тупой, непреодолимой беспомощности. Ведь всё уже произошло, он уже ничего не переиграет. Снег всё падал, падал… устилал очищенные дороги. Даниила решили разместили в одном из домов рядом с Театром, который показался Данковскому пустующим, он испытывал странные чувства, вновь проходя мимо этого молчащего тёмного здания. Зима внесла изменения в облик города, и как бы горечь не сжимала в тисках грудь, не было сожаления из-за возвращения, как он расчитывал. Молча они миновали два дома, стоящих так близко друг к другу, что крошечное пространство между ними даже нельзя было назвать двориком, повернули и направились вверх по дороге, шли вдоль кирпичной ограды, за которой стояли два белых дерева да крыша детских качелей, вся в снегу. Площадка примыкала к самому обычному типовому трёхэтажному дому, в каких Даниилу приходилось бывать не раз, именно сюда его и вели. У второго подъезда Виктор остановился и, зайдя под защиту крыльца постучал. В доме горел свет, ещё не все спали. Почти немедленно дверь открылась, и на мужчин упал свет, тёплый, приглушённый, уютный. Из-за двери веяло теплом. – Проходите скорее, проходите, – торопил ласковый голос. Женщина стояла на пороге, кутаясь в шаль. – Просим прощения за ожидание, – Виктор вошёл первым, за ним в тепло зашёл Данковский… и немедленно уловил изменение. Это был след чего-то нового. Чего-то… чего он не мог ожидать, по крайней мере, не в этом месте. Новая краска на стенах, нетипичная, рисунки, приклеенные то тут, то там, но в основном ближе к лестнице, стоящий прямо у входа шкаф был открыт, из него так и выпрыгивали шубы, шарфы и шапки, на полу в стороне громоздились тёплые мягкие сапоги, которые местные, видимо, предпочитали всей прочей зимней обуви. Вешалка вот тоже была вся увешана, но одеждой меньшего размера. Пахло приятно. – Проходите, проходите, – и женщина по торопливым движениям и говору не напоминала горожанок, но взгляд Даниила выхватывал только её силуэт, не заостряясь на деталях. Она немедленно потянулась забрать сумку Даниила, у неё даже почти получилось, если бы сам Данковский не перехватил её руку. – Ну что вы, он тяжёлый. Он не чувствовал тепла её кожи, не мог из-за перчаток, но рука женщины дрогнула, а сама она ахнула. У Данковского в самом деле были такие холодные руки? – Скорее раздевайтесь! Я сделаю вам чай. Тепло и мягкий свет выбивали у него из-под ног почву. Данковский не вполне помнил, как разделся, но помнил, как тело ещё потряхивало от холода, как кололо замёрзшие пальцы. Тепло вливалось в него понемногу, и он наконец до конца осознал: он снова в этом чёртовом городе. Он снова был здесь. И ради чего? А всё же какое приятное тепло, разве в подобном месте ему могло быть так приятно? Вода в умывальнике была пусть и не такой тёплой, как нагретый жаром печей воздух, но и её приятно было ощущать на коже, и от сердца отходило. Становилось как будто не так уж и горько. Минутное это, конечно, Даниил понимал. Просто он замёрз и устал, это же было так просто! Он не мог не почувствовать себя лучше в тепле, в доме, который как будто ждал его появления. Переживаемое облегчение заслонило собой мелочи, которыми он был окружён. Он совсем не запомнил ни имени той гостеприимной женщины, ни её лица, вкус горячего чая тоже остался едва прочувствованным, а вот на что его ещё хватало, так на то, чтобы взять багаж и подняться с Виктором наверх. На самый верх. От лестницы – направо, дверь открылась ключом, и Даниил оказался в небольшой комнате, обставленной, может, и скромно, но в ней было два стола: в нише, которую создавала изогнутая крыша, рядом с кроватью и ещё один у противоположной нише стены. Были комод и кресло. Ну а что ещё ему было нужно? В общем-то и ничего. – Из всех вариантов этот показался мне самым лучшим. Отдыхайте, бакалавр, вы должны выспаться. Даниил опустил багаж. Ему всё же хотелось обсудить то полученное от Каина письмо, но тепло было коварно, из-за него всё больше хотелось спать. – Здесь всего достаточно. Благодарю. – Ванные комнаты на втором этаже. Там же живёт и ваша соседка. Если вам что-то будет необходимо, я сделаю всё, чтобы вы это получили. Я понимаю, что значит для вас возвращение в наш город. Не думайте, что не знаю. И я вам благодарен. Виктор ушёл, а комната погрузилась в темноту, вот только за окнами ещё кружил снег. Даниил подошёл ближе, от стёкол шёл холодок, но он не касался стекла, а только смотрел на крыши домов Хребтовки, на трубы, от которых вверх шёл дым. Глаза начали смыкаться. Всё потому, что перед этой поездкой бессонница и страшные сомнения мешали ему отдохнуть. А теперь они отпустили. Даниил отошёл в нишу, откинул тяжёлое покрывало и лёг, не переодевшись, сомкнул глаза и провалился в бездумное, но сладкое ощущение покоя. Хрупкое. Во сне перед его глазами проплывали строчки письма, из-за которого он всерьёз задумался о возвращении. "Вы, возможно, не захотите читать это письмо. Я не стану осуждать вас, но прошу, если вы сочтёте правильным сжечь его, не дочитав, сообщите мне об этом хотя бы в коротком сообщении. Мы чувствуем, что нуждаемся в вашей помощи. И мы должны знать, если эта помощь не придёт. Но если вы продолжите читать, я благодарю вас. Я надеюсь, Даниил, ваши дела идут на лад и спешу сообщить, что мы по-прежнему сочувствуем вашему делу и следим за вашей судьбой. Я вынужден просить вас – но понимаю, как это может быть вам неприятно – оказать услугу городу. Может, не столько городу, сколько нашей семье. Дело непростое, мы не можем доверить его никому другому. Меня утешает хотя бы то, что для вас это может стать тем ключом, каким могла бы стать встреча с покойным Симоном, но по злому стечению обстоятельств и воли, она так и не состоялась. Возможно, сейчас наступил тот момент, когда злая судьба нам улыбнётся. Я буду на это надеяться. И знайте, в этот раз всё будет иначе. Прошу, как только вы определитесь с решением, ответьте. Со всем уважением к вам, Виктор Каин». Даниил проснулся, когда в комнате ещё сохранялся ночной мрак, но с каждой новой минутой тот таял, и в окна всё смелее и ярче направляло свой свет солнце. Данковский лежал неподвижно, хмурясь и глядя на то, как комната преображалась, как лучи становились всё плотнее. Как будто их можно было поймать, схватить, впиться пальцами в золотящуюся шёлковую взвесь. За окнами он видел белые от снега крыши и трубы. Все – причудливые, такие он видел только здесь. Да, он и в самом деле вернулся сюда. Крохотная площадка третьего этажа была пуста. Данковский отметил, что только у двери выделенной для него комнаты был постелен коврик. Неспешно он спустился ниже, чуть шаркая из-за большой и мягкой домашней обуви, определил среди трёх дверей ванную: на ней единственной не было значка, обозначающего номер квартиры. Глядя в своё отражение, он уже мог усмехнуться. В самом деле, хотя бы посмеяться над самим собой он мог, над своей не вполне окрепшей после поражения гордости, над горечью, из-за которой он был готов беспробудно пить в те последние дни пребывания в этом захолустье. Умывшись, взбодрившись и в целом обретя свой привычный вид, он решил, что не задержится здесь надолго. Никаких двенадцать дней, ни тринадцать, ни четырнадцать, упаси господь. С этой мыслью, воспрянув духом, Данковский спустился вниз, на ходу поправил шарф, прикрывающий ворот рубашки и мелкую вязь тёплого жилета. Ему предстояло наверстать всё упущенное ночью. Дверь на кухню была распахнута. Вот откуда вырывался настоящий жар! Женщина, чей голос он слышал накануне как сквозь вату, напевала себе под нос и насухо вытирала вымытую посуду, которую чуть было не уронила, испугавшись его тихого появления. – Боже! – выдохнула она. – Нет, – улыбнулся Даниил, – это всего лишь я. Женщина заулыбалась, поправила выбившуюся из-под косынки прядь русых волос. Она была молода, у неё были миндалевидные яркие зелёные глаза и здоровый, приятный взгляду врача румянец. Одетая просто… даже слишком просто, она создавала впечатление приезжей. – Как вы себя чувствуете? Хотите позавтракать прямо сейчас? – предложила она открыто. – Вы хотите меня накормить? Это очень любезно с вашей стороны и приятно. – Тогда садитесь! Вот, чтобы вам было удобно, я сейчас… – Не торопитесь, прошу вас. Я благодарен вам за тёплый приём и прошу извинить меня, вчера я был… рассеянным и, должно быть, грубым гостем. Я ведь даже не представился. Она загремела посудой. Проворно доставала тарелки и кружки. – Вам и не нужно представляться! Вы такой видный человек, известный, мы вас очень ждали! Она двигалась проворно, мягкие очертания, приятная полнота и абсолютная открытость взгляда… она казалась нездешней. Прямо таки обычным человеком казалась. С такой же женщиной он мог столкнуться где угодно, но не ожидал столкнуться здесь. – Ждали, в самом деле? Мне думалось, что по прошествию года меня здесь и не вспомнят, – конечно, он лукавил. Данковский сел за стол, места было немного, но в общем, он должен был признать, что ещё никогда не чувствовал в этом городе такого простого духа быта и спокойствия, но если здесь жила обыкновенная женщина, которой все эти странные обычаи и традиции были чужды, становилось понятно, почему Виктор решил поселить гостя здесь. – Но ведь вас знают много где… Я вот слышала, что тут вы спасли многих, когда была эпидемия. Она говорила искренне. Накладывала в одну из тарелок кашу. Запах молока был сладким и будил голод, но его же притупляло понимание как сильно заблуждалась эта женщина. Да вот напасть, как её зовут? Даниил не мог вспомнить, говорил ли ему кто-нибудь это? – Вам не страшно жить здесь? Вы ведь не местная. Она подала ему тарелку, от которой шёл пар, приборы, тканевую салфетку и хлеб. Замерла, как будто задумавшись. – Нет… наверное, нет. Мы приехали, когда уже давно всё закончилось. Это большая трагедия… но если подумать, такое могло произойти в любом городе. Не в любом. Даниил чувствовал – не в любом. Ах, что говорила бы она, если бы только видела светящийся в ночи Многогранник, чудо, зависшее в невесомости над небольшим участком почвы, над Горхоном? Должно быть, если она и слышала о нём, то не верила. – Прошу прощения, я не уверен, что смог вчера расслышать ваше имя. Она взглянула на него и улыбнулась. – Вы же очень устали, – сказала она почти ласково. – А я Дана Разова. Тут её взгляд метнулся к двери, и она, словно молчаливо обратилась к кому-то, выразительно подняла брови. Даниил и сам посмотрел в проём и увидел невысокого мальчика, ребёнка. Парнишка стоял, прячась за открытой дверью и робко их оглядывал. – Казимир, – сказала Дана громким шёпотом, – выгляни, поздоровайся. Мальчишка шагнул к порогу, глядя на бакалавра почти испуганно. Худоватый и чернявенький, он отличался тем же ярким цветом глаз, что и у его матери. – Здравствуйте, – сказал он тихо и нырнул обратно в коридор. – Здравствуй, – ответил Даниил, испытав что-то вроде облегчения. Боже, тут был нормальный ребёнок. Совсем не такой, как те чертята, которых взращивал город. – Он очень стеснительный, – сказала Дана, как бы извиняясь, и видя, как Данковский начал есть, добавила. – Приятного аппетита. – Благодарю вас. Пока что здесь всё было слишком нормальным. Вплоть до неверия. Вид из окон тоже едва ли вызывал воспоминания: всё было слишком бело. Ну, мебель тут в большинстве своём типовая, Даниил помнил, ему подчас приходилось обыскивать такие тумбы. Окна вот такие с решётками он помнил даже слишком хорошо, как помнил их, заколоченными, или с отпечатками ладоней на стекле. Или с мертвенными лицами умирающих, глядящих сквозь них на улицы, на костры и опознавательные знаки заражённого района. Воспоминания не помешали Данковскому поесть и довольно выдохнуть. Видения меркли в присутствии незнающего человека, никто не мог бы сейчас напомнить Даниилу о том, каково было тогда, никто не мог осудить или заговорит о чём-то болезненном. Да, он был признателен Виктору за это. – Дана, вы не знаете, когда Виктор хотел бы вновь меня видеть? Он не упоминал об этом вчера? – Он говорил. Что вот сегодня сам и придёт. – Ну и хорошо. Любопытно, зачем я ему понадобился… может, вы что-то об этом знаете? Это едва ли, но вдруг. Дана взглянула в окно как-то рассеянно и покачала головой. – Я не уверена… Вы же доктор, но… – Но? – Я не знаю. Я не слышала о том, чтобы кто-то серьёзно болел. Но я мало кого знаю… а, погодите, может, что-то случилось у этих степных людей, – но она тут же поправила себя: – Но Бурах занимается ими. Даниил нахмурился. Конечно, Бурах был здесь, он это знал, хирург отныне был ответственен за всё, что станет с городом. Потому что это он как дурак не оставил попытки найти другого курьера… А Данковский уже было испытал тогда облегчение. Курьер лежал мёртвый, документы были в руках. Вот они, расчёты Лилич… Данковский нашёл спички и, не сразу, но поджёг бумаги. Руки немного тряслись. Видеть чернеющие легчайшие хлопья, искры огня и осыпающийся пепел было хорошо. Он надеялся, что таким образом смог предотвратить удар. – Что с вами? – Дана села рядом, гладя настороженно, чуть ли не встревоженно. Просто прошло ещё мало времени, вот и всё. Но ей он сказал другое. – Подумалось о неприятных вещах. А… Как давно вы в городе? Вы уже встречались с местными врачами? Если Рубин не решил уехать после того, что сделал. – Не больше полугода мы тут. Казимир обычно болезненный, но здесь ему ещё не приходилось заболевать, – нежная материнская улыбка осветила её лицо. – А лично я встречалась только с младшим Бурахом. Я слышала, у него было сложное прошлое, но он славный мальчик. Даниил чуть не засмеялся, представив этого "мальчика" – здоровенного, выше многих людей, широкого в плечах и со здоровыми ручищами. Вот так мальчик. – Нет, правда, – сказала Дана, увидев его усмешку. – И дети его любят. – Уж в этом я не сомневался. Даниил поднялся, взялся было за мытьё посуды, но Дана оказалась очень проворной, она перехватила тарелку и настаивала на том, что позаботится обо всём сама, в конце концов, Данковский только приехал, а дорога в этот отдалённый город от самой Столицы была длинной и утомительной, вот только обоих прервал стук, а затем, не дожидаясь, когда ему откроют, в дом вошёл Виктор. Он казался не таким мрачным, как ночью. И едва он встретился взглядом с Даниилом, попросил: – Если вы чувствуете, что готовы, я к вашим услугам. Собирайтесь. – И куда же? Стоит ли мне… что-то с собой взять? – Для начала мне бы хотелось, чтобы вы это увидели. Потом решите сами. Это интриговало. Это наполняло его облегчением: как бы то ни было, а делом заняться он хотел. Не приехал же он сюда просто так. Покинув тёплый дом, кутаясь теплее и щурясь от ослепляющего снега, Данковский должен был признать, что отчасти злорадствует. Если его позвали сюда как медика, это говорило о недееспособности Бураха. Что тут скажешь, он же так и не дополучил высшего образования, что он там закончил, колледж?.. этого было мало, как и пары курсов института. Снег пустел под ногами, проминался, лип к обуви, тормозил шаг. Даниил помнил эти путанные улицы, он понимал, что Виктор вёл его в Нижний город. – Вы не хотите ввести меня в курс дела? – спросил Даниил, избегая пока упоминать коллег. Если их таковыми тут можно было назвать. – Это сложно. Я не медик и не могу говорить на вашем языке. Впрочем… даже если я буду говорить на языке людей, приближенным к Хозяйкам, боюсь, этого будет недостаточно. – Хм. Вновь вмешательство высших сил, астрологических явлений? Виктор не воспринял это как шутку. – Я бы сказал, что это нечто более приземлённое. Но Марию это беспокоит. Она чувствует что-то, но избегает об этом говорить. Теперь уже не оставалось сомнений в том, куда они идут. Даниил замолчал, раздумывая о том, что случилось год назад, что может случиться сегодня. Пересматривал свою обиду, искреннюю, пусть и глупую. Он ведь в какой-то момент действительно увидел в Бурахе соратника. Упрямого, грубоватого, может, излишне сентиментального, но всё же. К тому же, будь он полнейшей бездарностью, не было бы и того разочарования, которое Даниил испытал и, пожалуй, испытывал и по сей день. Дом Бураха едва выделялся среди прочих. Двор вот только был расчищен почти полностью, рядом с качелями были вылеплены фигурки. Здесь часто играли дети. – Виктор, я не уверен, что смогу… что смогу говорить с Артемием. Развернувшись у самой двери, Виктор смотрел на него со странным, нечитаемым выражением. – Думаю, вам и не удастся с ним поговорить. И оставив Даниила в замешательстве, Виктор вошёл в дом. Внутри было темно, оттуда тянулось тепло, но едва-едва. Наконец зашёл и сам Данковский, растерянно оглядел всё вокруг. Здесь начались ремонтные работы, такой непонятный для него закрученный коридор был изменён, почти у самого входа был прорублен проход в самый центр дома, по правую сторону заложена стена. Об отделке и речи не шло. Даниил оглядывался, расстёгивая верхнюю одежду. Он почему-то думал увидеть тот самый старый дом, который когда-то осматривал как очаг заражения, он совсем не ожидал увидеть какие-то изменения. – Мы не вовремя? – спросил Виктор кого-то, кто был дальше, в проёме нового прямого коридора. Ещё мгновение, и оттуда вышел очень высокий и нескладный молодой человек, бледный и как будто нервничающий. Даниил вгляделся в его веснушчатое лицо и понял, кто перед ним стоял. Боже, тот самый воришка, который прибился к Бураху? Тот самый шкет, которого так и тянуло вмешаться в работу врачей? – Нет. Здесь сейчас никого нет, – изменившийся голос был ещё одним признаком взросления. Стоило ли удивляться, мальчишки росли стремительно. Тот, кого раньше звали Спичкой, обратился к Даниилу. – Здравствуйте. Всё-таки приехали. – Я сам удивлён. Но с каждой минутой я всё меньше понимаю, что происходит. Объясните же мне. – Ну, пройдёмте, – сказал молодой человек и повёл их вперёд. Дом был так тих… что случилось здесь на этот раз? Даниил и предположить не мог. Он поднимался вверх по лестнице, испытывая почти что трепет – перед загадкой, о которой ему ещё никто не рассказал, перед этой тишиной, перед изменениями в этом доме и городе. Поднялись наверх, и Даниил увидел, что изменения коснулись и второго этажа, вот новый проход сразу направо был занавешен старой простынёй. Юноша отодвинул её, приглашая войти. Внутри было небольшое пространство ведущее к двум дверям, одна была установлена совсем недавно, об этом можно было судить по повреждениям на старой отделке стен. Виктор, не дожидаясь приглашений, вошёл прямо в него, обернулся к Данковскому и сказал: – Я очень прошу вас не удивляться. Мы сейчас всё объясним. Даниил ожидал увидеть что угодно. Вообще всё, вплоть до трупа. Но едва он вошёл в комнату, как замер, глядя на кровать и совершенно спокойно спящего человека. Артемий Бурах лежал на спине, немного повернув на подушке голову, и только размеренно дышал. Руки были вытянуты вдоль тела и покоились поверх простыни, которой хирург был накрыт. Помолчав с минуту, Даниил наконец отвёл от него взгляд. – И? Что здесь происходит? Вы обещали объяснений, и я их жду. Он говорил не тихо. Но никто и жестом не попросил его о тишине, о том, чтобы поберечь сон спящего. Спичка прошёл к кровати, сел на табурет и протянул руки к спящему Бураху, к его голове. Осторожно он повернул её на другую сторону. – Я не знаю, что вам уже известно, – сказал он. – Даниилу пока неизвестно ничего. Мне казалась, что так будет лучше, – Виктор тоже подошёл ближе. – Никаких изменений? – Всё как обычно. Даниил снова смотрел на Артемия. На его взгляд, не было ничего странного в спящем человеке. Он и болезненно не выглядел: на щеках можно было различить румянец, губы были полнокровными, под глазами никаких теней. Возможно, он был несколько худоват… но не чрезмерно. – Вы сами видите, дорогой бакалавр – мы остались без врача, – сказал Виктор. – Артемий уснул в… первых числах декабря. Сейчас середина января. Даниил сглотнул и нахмурился, но ничего не сказал. Он смотрел на лежащего со смешанными чувствами. – Я сначала думал, это гиперсомния. Я читал об этом, – заговорил Спичка, поправил простыню и выпрямился на табурете. – Он долго спал, в когда просыпался, снова хотел спать. Старался не заснуть. А потом вот. – Летаргия? – пробормотал Даниил и подошёл ближе. Ему уступили место на табурете, и он коснулся руки хирурга. Вполне тёплая рука. Пульс… пульс размеренный, в норме. – Форма лёгкая… Видеть этого упрямца таким было неприятно, как неприятно было видеть угасание могучего дерева. Данковский хотел было послушать пульс иначе, но едва коснулся шеи спящего, Бурах вздохнул, его рука поднялась и почесала это место. Затем легла обратно. – Бурах, для летаргии это атипично, прекратите притворяться, – начал Даниил, но лежащий так и не отреагировал на его слова. – Да он… он ведь правда спит, – проговорил Спичка, глядя на Даниила с удивлением, а затем нахмурился. И в этом выражении он теперь очень напоминал самого Бураха… – Это прикол, вы думаете? Нифига не прикол. – Люди, впавшие в летаргический сон, не способны реагировать на внешние раздражители. Как правило. На нарколепсию это тоже не похоже, если ваши слова правдивы. Вы уверены, что он не просыпался? Молодой человек смотрел на него неприветливо, но в большей степени с грустью. – Если бы просыпался, никто бы вас не позвал. Даниил перевел взгляд на Бураха. Ни мускул не шевельнулся в лице хирурга, он казался абсолютно бесстрастным, вот только морщинка, залёгшая между его бровей не разгладилась и теперь. Из-за неё одной казалось, что за маской спокойствия скрывалась боль.