Закон причин и следствий

– Теперь с самого начала: как это всё началось, что предшествовало этому состоянию, как протекало заболевание. Желательно в подробностях. Но учтите, что я один и без оборудования, и если смогу поставить диагноз, на этом вся моя помощь и окончится. Виктор был как будто безучастен. Он смотрел в окно задумчиво и не спешил ни о чём рассказывать. Что он мог сказать, с другой стороны? Не жил он тут. А вот молодой человек – другое дело. Тот со вздохом опустился на край кровати, осторожно, чтобы не беспокоить спящего. Как будто нечто подобное вообще могло обеспокоить Бураха в таком состоянии. – Началось как… в этом году? – А что-то было в прошлом? – немедленно ответил Даниил, приподняв выразительно брови. Ему пока не верилось во всё происходящее. Просто какой-то дурной, нелепый сон. – Ну… он тогда не засыпал. Вот так в смысле. Но ему было… нехорошо. – Неужели я вынужден вытягивать каждое слово? Мне нужно знать всё о симптомах. Молодой человек вздохнул вновь. В этом… тоже было что-то отчаянно Бураховское. – Слабость. Жар и, возможно, ломота в теле… – Возможно? – Он не жаловался напрямую, он вообще не жаловался, но мне так казалось. – Что ж, что-то ещё? – Ну… беспокойство. Даже… дерганность. Иногда. А иногда полное выпадание из реальность. Как по щелчку – хоп! – и он становился не совсем собой. Сны беспокойные, он часто ходил по ночам, потому что после этих снов не мог уснуть. Что ещё?.. испарина была. – Продолжалось это до каких пор? – Ну… вообще всё реже и реже проявлялось. Я думал, это от перенапряжения, может, ещё от чего-то… может, порошочка наглотался в самый последний день, я же не знал точно, какие у него лекарства остались, знаю только… ну, что меня и Мишку он поил чем-то другим. Даниил не сводил взгляда с веснушчатого бледного лица. Сомневаться в искренности этих слов не приходилось. Спичка продолжал. – Последствия разные могли быть. А он, ну… он правда не жаловался. Никогда не жаловался. И ему понемногу становилось легче. Стал засыпать и спал нормально. Но это долго выправлялось, очень долго. Не один месяц. Иногда случалось, он уходил куда-то, но никогда не рассказывал, что делал. Я его в заводах караулил и у Боен, но так и не понял, откуда он приходил. А вот… к концу этой осени сова испарина, жар, он в кровати метался, бормотал что-то. На степном. Я ещё не очень хорошо понимаю этот язык. Снова стало проходить, но он стал спать подолгу. К первому снегу я забеспокоился, потому что он проспал двенадцать часов, а днём был всё равно уставшим. Я пробовал его растолкать, он и сам мне это велел, а не получалось. Потом он начал засыпать и в середине дня. Потом… ну, на протяжении всего дня. Просыпался ненадолго, может, на час, засыпал снова. А теперь… сами видите. Занятная картина выходила. Даже слишком. Данковский вновь перебрал в голове все лекции и статьи, исследования которые могли отсылать к такому заболеванию. Нарколепсию он отмел окончательно. На ум приходило разве что… летаргический энцефалит? Тогда скорее всего случилась бы новая эпидемия. Если верить опыту ученых, предполагавших, что возбудителем сонной болезни был вирус, конечно. – А скажите… он падал? – А? Что? – Он мог, к примеру… во время ночного кошмара вскочить, упасть, удариться? Головой удариться? – но парень продолжал странно на него смотреть. – Я объясню: мы сейчас можем видеть результат полученной травмы. Вы меня понимаете? – Да, понял. Но не думаю, что такое было… ведь если бы случилось, это было бы, ну… как-нибудь мы увидели бы. Он мог об этом сказать. – А мог не сказать. Когда ночной кошмар захватывает человека с головой, тот не сразу понимает, где реальность, а где – всего лишь видение. Вы осматривали его голову? – Нет… – Тогда помогите мне самому осмотреть её. Виктор отвлёкся от задумчивого созерцания или всё же от глубоких размышлений, помог им. Бураха приходилось удерживать, чтобы он оставался в сидячем положении. Его мышцы казались абсолютно расслабленными, голова безвольно упала на грудь. Даниил прощупал кожу головы, достаточно тщательно, чтобы быть уверенным, что ничего не пропустил в густой шевелюре. Ничего. – Нет… нет. Но это ни о чём не говорит. От удара могло и не остаться следа. К слову… скажите-ка, не казалось ли, что после длительного сна ему тяжело было двигаться? Бураха вновь уложили. Спичка постарался разместить его голову самым удобным способом. – Да нет. Не казалось. – И он мог, например, поднять тяжесть? – Он и поднимал. Даниил вновь задумчиво замолчал. Значит, ему не показалось, он правда чувствовал под пальцами мышцы, их объём. Артемий казался похудевшим, но всё ещё оставался крепким. – Допустим… что касается его реакций на раздражители? Он смог почесаться, почувствовав щекотку, но когда вы его поднимали, он никак не отреагировал. Вы можете сказать что-нибудь об этом? – Он редко сам двигается. Ну, почешется. Повздыхает. Что ещё? Ну, иногда может повернуться. Но это случается нечасто. Данковский ощупал руку спящего, предплечье и плечо. Нет, не было похоже, что его хоть как-то коснулась мышечная атрофия. Но, может, для этого в случае Бураха прошло слишком мало времени? Что же это было такое? В самом деле действие порошочка? Кто знал, что могло быть в той коробочке, какая смесь. Хирургу могло очень не повезти. Но даже так, клиническая картина была страннее некуда. С таким могла соперничать лишь Песчанка… Даниил вновь замер, раздумывая. Он едва кивнул, когда Виктор вышел вон, привлечённый чем-то снаружи, мысли всё роились в голове, отвлекаться не хотелось. Казалось, судьба подбросила ему загадку. – И он… Точно не просыпается? Вы уверены в этом? – Ну… думаю, что да. – Это недостаточно точный ответ. – А я ничего поделать не могу. Я не видел, чтобы он просыпался. Иногда он как будто слышит… но не просыпается. Мелкие вот говорят… что видят иногда, как он бродит по городу. Только вот это несерьёзно. – Это верно. Дети тут… конечно, были теми ещё затейниками. Не стоило полагаться на их слова. Скорее всего, это была только игра. – А кто в курсе происходящего? – Некоторые в курсе. Многие слышали, но… не думаю, что они понимают, насколько всё серьёзно. – Хм. А Рубин? Что он обо всём этом думает? Спичка пожал плечами. – Не знаю. Он же с таким не сталкивался. – Но где он сейчас? Неужели он всё-таки уехал из города? – Да нет, тут он. Сейчас он уходит в стойбища часто. Приглядывает за степняками, раз Медведь не может. Звучало так, как будто Станиславу более ничего не угрожало, как будто всё забылось. Ох уж этот город, ох уж его законы… И в голову ничего не приходило, ни одной идеи. – Опишите мне ваш распорядок дня. Как, когда и что вы с ним делаете, – но после долгой тишины, так и не дождавшись ответа, Даниил разражённо взглянул на молодого человека. – Ну что опять? – Да я не знаю… о чём говорить-то? Ну… периодически переворачивать его. Иногда там протереть влажным полотенцем, переодеть. Ну, брею его иногда. Стригу, ногти тоже… Он замолчал. И как будто вжал в плечи голову под тёмным грозным взглядом. Ненадолго, правда, почти немедленно выпрямился и выдержал тяжёлый взгляд. И даже посмел возмутиться: – Да что? – "Да что"? И это всё, что ты можешь мне сказать? А чем, как, в каких количествах ты его кормишь? Это может быть очень важно. Но Спичка только отвёл глаза. А они-то забегали, как будто могли найти ответ в воздухе. Даниил повторил: – Какую еду ты ему даёшь? – Это… не всегда он ест или пьёт. Иногда получается ему что-то дать, но… – Иногда? Это шутка какая-то? Так называемый "прикол"? Спичка покраснел и снова стыдливо втянул голову в плечи. – Нет. Не прикол. – Ты что-то ему вкалывал? Рубин, быть может, делал это? Он его кормил? – Ничего не делали. Сам Артемий... ну, когда он ещё просыпался, отказывался от еды. – И поэтому вы решили заморить его голодом? – Неправда! Просто… ну а как его кормить? Иногда он сам жуёт, сам глотает. Чая ему можно дать… а иногда ни в какую. Данковский смотрел на него то ли с неверием, то ли с подозрительностью. Как это возможно? Даже пусть лежачий, пусть не приходящий в сознание, но Бурах должен был получать пищу. Иначе тут лежало бы бездыханное тело. Положим, без еды… ну сколько бы он протянул? Но без воды… – Тогла такой вопрос: как часто ему предлагается выпить или поесть? – Да каждый день. Никто тут не хочет его заморить! – молодой человек смотрел из-под нахмуренных бровей, говорил едва ли не обиженно. – Предлагаем и воду, и чай. И утром, и днём, вечером тоже. – А когда в последний раз что-то съестное попадало ему в желудок? Спичка задумался. – Ну вот… три дня назад он почти всю котлету съел. Данковский хохотнул, и сам же отметил, что в этом было что-то нервное. – Почти целую котлету, – пробормотал он, – этого ничтожно мало. А пил когда? – Ну… тогда же и попил. Данковский едва сохранял спокойствие. Да чего он вообще ожидал от этого города, от этих людей? С чего он решил, что раз этот юнец прибился к Бураху, то немедленно усвоит, насколько врач должен быть ответственным? Не осталось незамеченным, что Спичка хотел что-то сказать, но так и не сказал. Замкнулся. Даниил склонился над телом больного. Коснулся лба, приоткрыл веки, измерил пульс, осмотрел слизистую рта. Как ни крути, а болезненно он не выглядел. Складывалось стойкое впечатление что лежащий мужчина прилёг отдохнуть и уснул, перед этим хорошо позавтракав. Всё-таки летаргия? Истории медицины уже были известны случаи, когда болезнь поражала людей, перенёсших потрясение, переживших сильный стресс. Но с тех пор прошло больше года, а Бурах спал чуть больше месяца. В висках застучало болью. Данковский распрямился, поморщился и… понял, что ничего не понимает. Он был в тупике. По крайней мере, пока. Связано ли это было с Песчанкой? Слишком неординарной была Песчаная язва, совершенно особенной. Не могла ли она стать рычагом, который запустил другое заболевание? Боль в висках стала сильнее, Даниил испытал желание уйти отсюда как можно скорее. – Нужно подумать. Крепко подумать. С этими словами он вышел из комнатки, едва не сдёрнул простыню в проходе, подошёл к лестнице и схватился за перила. Ему сделалось нехорошо, хотелось выйти на воздух, под небо, такое яркое и приветливое, чистое. Хотелось вдохнуть холодный воздух. Ему казалось, там, откуда он только что вышел, было слишком жарко. Как в помещении, где стояла печь. Данковский смог взять себя в руки и уже спускался по лестнице, когда вслед за ним вышел Спичка. Внизу слышался топот, кто-то лёгкий пробежался по коридору, заслышав шаги. Внизу пахло землёй… не промёрзлой, а тёплой, немного влажной землёй, как пахла она летом после дождя. Даниил пошёл прочь и только у выхода, останавливая его, раздался голос Виктора. – Вы уже закончили, бакалавр? Ему пришлось вернуться. В закутке, отделённом нововозведёнными стенами Виктор и был, но был не один. Даниил остановился на пороге, встреченный тремя парами глаз. И если взгляд Виктора был вполне дружественен, то вот темноволосая девочка и молодой мужчина рядом с ней смотрели мрачно и недоверчиво. В самый первый миг Данковский их не узнал. Но прошло не так уж и много времени с момента их последней встречи, и время не настолько изменило их, чтобы сделать абсолютно неузнаваемыми. Глаза, их выражение, по крайней мере не изменились точно. Что у одного, что у второй. Так называемый Ноткин, вожак самых отчаянных ребят, и дикарка-сирота из вагончика. – Нет, Виктор. Но на сегодня, я думаю, достаточно. Девочка буравила его тёмным взглядом, именно он выдавал в ней прежнюю замарашку со нравом зверька, выражавшимся в недоверии к людям. И пусть она была чистой, нормально одетой и причёсанной, этой самой дикостью от неё веяло и теперь. Но если с ней всё было так просто… то взгляд лидера подростков проникал глубже, как будто видел больше и точно не предвещал ничего хорошего. – Как, решили остаться? – заговорил он изменившимся голосом. Возмужал, тут нечего было сказать… И вопрос он задал почти бестактно, в сомнении и даже насмешке едва приподняв бровь, при этом на его губах не мелькнуло и тени улыбки. – Было бы верхом глупости преодолеть такой долгий путь ради одного лишь дня. Да и составы у вас, я уверен, по-прежнему не ходят слишком часто, – ответил Даниил в тон ему. И пока никто из них не спешил заговорить вновь, Виктор – о, как вовремя! – предложил: – Думаю, вам есть что мне сказать, бакалавр, – этим он положил конец напряжённой сцене, а после и вовсе вывел Данковского из дома. Даниил на ходу застёгивался, поправлял шарф и дышал, жадно дышал, когда как от холода нещадно закололо лицо. Но здесь, на снегу, в белом и таком чистом облачении города ему стало легче. Боль в висках отступила. Он двигался скованно до тех пор, пока не покинул двор… за ними могли продолжать наблюдать из окна. – Вы пришли к какому-нибудь выводу? – Нет, Виктор, нет… только разве что в очередной раз убедился, что люди тут у вас не от мира сего. Скажите, вы меня вызвали только ради этого? Виктор остановился. Даниил сравнялся с ним и оглянулся на молчащий мрачный дом… после него остался неприятный след где-то внутри. – А этого недостаточно? – спросил Виктор. – Мне хочется ответить "да". Если вам мало Рубина, можно выписать врача из куда более крупного города. И таким образом, горожане не останутся без медика. – А Вы считаете, нас беспокоит лишь это? – Я не знаю, что вас беспокоит… Но я знаю, что… – что этот город точно проклят. Но Даниил удержал эти слова при себе. – А вам ничего не показалось странным в этом случае? – Показалось. Здесь странно всё, не поддаётся… объяснению. Вы знаете о том, что с Бурахом обращаются ненадлежащим образом? Едва ли не чудо, что он всё ещё жив. Виктор не изменился в лице. Он уже как будто знал всё то, что узнал Данковский. И это возмущало. – Видите ли, бакалавр, Бурах ценен не только как медик. И не только как наследник отца, как незаменимая фигура в Укладе. Не исключаю, что среди моих мотивов есть и личный: я знаю, он спас моего сына тогда. Он действовал отважно, и я не знаю, выжил бы мой ребёнок, если бы не он. Данковский ничем не мог возразить. Он признавал, что Бурах как-то смог обхитрить болезнь. Да, он был упрям, да, он был несносен. И он совершил огромнейшую ошибку, но тем не менее, свою панацею создал. – Я не хочу умалять ваших заслуг, – продолжил Каин. – Все знают, какую ответственность вы взвалили на свои плечи. Если бы не предпринятые вами меры, жертв было бы куда больше. Возможно, их было бы ещё больше, если бы… Данковский сжал губы, не желая поднимать взгляда к небу за домами, но ему очень хотелось это сделать. Там уже ничего не было. Ничего, что могло бы представлять настоящую ценность. – Я это понимаю, Виктор. Но не понимаю, почему помочь вам могу именно я. – Вы заслужили доверие. Кроме того, вы уже посвящены во многие… странности города. Вы уже задались вопросом, почему Артемий Бурах жив и даже, кажется, вполне здоров? – Вы и правда всё знаете… – Знаю. Не нужно быть медиком, чтобы понимать: для поддержания жизни необходимо подпитывать тело. Для многих из тех, кто живёт в этом городе, это едва ли самая первая истина. Даниил не мог поставить диагноз, не мог до конца поверить в слова Бураховского воспитанника, но бакалавр Данковский был не из тех, кто легко сдаётся. – Возможно, – проговорил он, – я попробую узнать, почему Бураха избегает смерть. Это может быть интересно. – За тем мы и хотели видеть вас здесь. Только не забывайте: всё может обернуться не тем, что вы ожидаете найти. Я вижу, как моя дочь меняется, она чувствует больше, чем мы. Будьте готовы ко всему, Даниил. Будь готовы ко всему.