Закон мести

Полагаясь во всех делах клана на Мэн Яо, Не Хуайсан ничуть не беспокоился за судьбу Цинхэ Не. Он прекрасно знал, что за эти пару месяцев успел прослыть Незнайкой в собственном клане, и теперь эти слухи начинали медленно расползаться и на чужие территории. Но и это нисколько его не тревожило. Предпочитая продолжить вести беззаботный образ жизни, Не Хуайсан не переживал, чувствуя себя абсолютно бесполезным. Наоборот, когда брат был жив, ещё можно было начать корить себя за лень, но теперь же словно получил полную свободу действий и теперь не знал, что ему с ней делать. Потому и стал делать то, что давалось легче всего: бездельничать и делать вид, что его ничего не касается, а как только появлялась действительно серьёзная проблема, звать на помощь Мэн Яо или Лань Сиченя. Потому и теперь без колебаний отправился в Пристань Лотоса, только ему пришло приглашение от Цзян Ваньина. В ту их встречу тот так и не уточнил, когда конкретно ехать, потому Не Хуайсан лишь терпеливо ожидал этого приглашения. Он не жил ради этой поездки, просто время от времени вспоминал про этот разговор, как о чём-то незначительном, но довольно приятном. Том, что действительно хотелось бы осуществить. Но не настолько важном, чтобы днями думать только об этом. Минул первый месяц лета, второй подходил к концу. Не Хуайсан не беспокоился. В конце концов, те слова могли быть лишь импульсивным поступком, и глава Цзян понадеялся, что его пьяный друг не вспомнит о них. И это бы вовсе не оскорбило нового главу Не. Не Хуайсану в общем-то неплохо жилось и так, но стоило получить письмо, как он тут же бросил все свои дела и начал собираться. Вообще главе клана не подобало так спешно и без предупреждения покидать клан, но сейчас выбраться было необходимо. Только оказавшись за пределами Цинхэ Не, стало понятно, что там он сидел словно в удушающей клетке. Необходимо было оказаться за её пределами, избавиться от любой давящей ответственности, мыслях о принятии решений и управлении кланом. О том, что рано или поздно всё же придётся взяться за ум и стать достойным главой. Да и о брате думать не хотелось. Не Хуайсан всё ещё ощущал его присутствие. Ему всё ещё казалось, что дагэ может войти в любой момент. Что если зайти в его покои, то можно застать его там. Это каждый раз убивало что-то в и без того ранимой душе. Каждый раз осознавать, что Не Минцзюэ не придёт. Каждый раз одёргивать себя, когда собирался пойти и сказать ему что-то. Теперь сказать что-то можно было только стоя на коленях и зажигая благовония около именной таблички. Но постепенно Не Хуайсан почти смирился. И это тоже вгоняло в тоску. Вводило в какой-то странный ступор от осознания того, что он сам и признал: его брата больше нет в живых. Вот только боль всё равно никуда не делась. Он просто привык к ней, как и к отсутствию дагэ. Она заменяла его. Наверное, хуже всего, что может быть, это то, что тоска и боль по дорогому человеку постепенно заменяет его. Звучало это грустно и очень одиноко. И Не Хуайсан не стал бы с этим спорить. Время от времени он возвращался в свои покои полностью обессиленный, уставший и мог только рухнуть на постель. Иногда плакал так горько, что сам себя начинал жалеть. Иногда просто лежал и смотрел в одну точку без единой мысли в голове, но чувствуя, как весь внешний мир пожирает его, не собираясь оставить и кусочка. Так что эта поездка была тем, что ему нужно. Он мог отвлечься. Может быть, даже немного прийти в себя. Наверное, именно из-за этого его и воротит от дел клана: ему всё ещё слишком тяжело. И если он побудет вдали от места тех ужасных событий, то жизнь немного наладится, а разум проясниться. Пристань Лотоса встретила Не Хуайсана свежим ветром и запахом воды, который отчего-то показался прекрасным. Впрочем, в последние дни ему в голову приходило множество странных мыслей и воодушевление возникало из-за любых мелочей. Это было очень странно, и природа этих ощущений была совершенно непонятна. Может, просто жизнь становилась чуть лучше, и появлялась надежда на хорошее будущее. А может, он нашёл какое-то своё умиротворение в таком тоскливом стиле жизни. Встретил его сам Цзян Ваньинь. Он выглядел немного устало, но, кажется, прибытие нового человека его не слишком потревожило. Не Хуайсан миролюбиво улыбнулся. За всё это время привык к тому, что приходится дружелюбно улыбаться даже если не хочется. Вот только почти сразу же понял, что сейчас этого делать не обязательно, что приехал он не с какой-то дипломатической миссией. Потому и улыбка приобрела какой-то печальный окрас. — Доброе утро, глава Цзян, — поприветствовал Не Хуайсан, сложив руки в малом поклоне. — У вас здесь довольно тихо. Над Пристанью Лотоса действительно царило затишье, только если прислушаться, можно было уловить далёкие разговоры, смех и крики рано вставших людей. Пусть сейчас и был час Дракона, не самое раннее время, но в Нечистой Юдоли уже почти никто не спал — кроме, непосредственно, хозяина, — занимаясь своими делами. Адептов уже начинали пытать тренировками. И весь этот шум со временем стал привычным гулом, сопровождающим Не Хуайсана в течение всего дня. Слышать всё это стало такой обыденностью, что утренняя тишина Пристани Лотоса даже оглушила на какое-то время. Это были считанные секунды, но даже они производили огромное впечатление. — Когда все проснутся, вы точно измените своё мнение, — криво усмехнулся Цзян Ваньинь. — Вот уж не думаю, что ваши адепты смогут перекричать моих. Они шумят похуже чем мы, когда были в Гусу, — заявил Не Хуайсан, предаваясь приятным воспоминаниям о делах давно минувших дней. Вот только Цзян Ваньинь, улыбнувшись на какой-то краткий миг, почти сразу помрачнел. С ними ведь был ещё один. И Вэй Усянь всё ещё был до невозможного больной темой. И вряд ли хоть когда-либо мнение могло поменяться. Потому и Не Хуайсан стушевался. В эту неловкую паузу каждый хотел провалиться сквозь землю. Они стояли, не зная, что теперь сказать и как сгладить углы. И, наверное, простояли бы так ещё очень долго, если бы где-то за углом не послышался звонкий детский смех и топот. Из-за угла показался маленький мальчик. Бегал он довольно неловко, как и полагается всем маленьким детям, но явно не чувствовал смущения или беспокойства от вынужденности почти каждый шаг балансировать, стараясь не упасть. В жёлтых одеждах, с раскрасневшимся от длительного бега лицом и взъерошенными волосами мальчик напоминал цыплёнка. И Не Хуайсан невольно улыбнулся от пришедшего в его голову такого нелепого сравнения. Он никогда особо не жаловал детей: вечно орущие, требующие внимания, воспитания и правильного подхода, иногда жутко противные — они вызывали в нём не столько отвращение, сколько брезгливость и непонимание. Потому уже за то, что Не Минцзюэ смог воспитать и вынести своего брата был достоин огромной похвалы, по мнению самого Не Хуайсана. Мальчик тем временем, заметив странного гостя, немного затормозил, передумав так быстро бежать навстречу неизвестности. Он аккуратно подошёл к Цзян Ваньину и, оставаясь чуть позади и чувствуя себя под защитой, начал беззастенчиво разглядывать незнакомца. Не стоило его винить в этой бестактности, ведь не так часто увидишь человека с клановым колокольчиком на поясе, — причём не клана Цзян или Цзинь! — но одетого в траурные одежды. — Кто ты такой? — внезапно спросил мальчик, встав наравне с Цзян Ваньином и скрестив руки на груди. Двигался он похоже, вёл себя также бесцеремонно, задавая вопрос в лоб, становясь очень похожим на главу Цзян. И от этих мыслей Не Хуайсан улыбнулся ещё шире. — Глава клана Не, — тут же ответил он, опережая Цзян Ваньина, который хотел отчитать своего племянника за подобное поведение. На лице Цзинь Лина всего на несколько секунд отразилось смятение, но оно сменилось важным, горделивым выражением лица, которое было совершенно несвойственно ребёнку. И Не Хуайсан не нарочно, но посмотрел на Цзян Ваньина, понимая, от кого перенялось это. Разумеется, Цзинь Лин здесь рос, как юный господин, потому воспринимал Пристань Лотоса своим вторым домом и потому же так отнёсся к чужаку. И что-то подсказывало, что и эту модель поведения тот перенял у своего иногда слишком прямолинейного дяди. Цзинь Лин же, получив ответ на свой вопрос, почувствовал себя полноправным хозяином Пристани Лотоса и, распушив хвост, с важным видом посмотрел на гостя. — А почему ты сюда приехал? — кажется, этот совсем молодой господин решил заняться допросом. Цзян Ваньинь вроде и хотел прервать и отругать своего племянника, вот только заметил в глазах Не Хуайсана какие-то озорные искорки, потому решил немного повременить с этим. Вместо этого он скрестил руки на груди и важно, покровительственно смотрел на племянника. И этим добавил им ещё больше сходства. И глава Не чуть не прыснул от такого поразительного подобия. И успел прикрыть лицо веером, пряча неприлично широкую улыбку. Цзинь Лин, похоже, впервые ощущал себя полноправным хозяином Пристани Лотоса. С ним наконец-то общались без глупых умилительных улыбочек, принимая за неразумное дитя — по крайней мере, не спешили указывать на этот очевидный факт и не пытались поставить на место. И Цзинь Лин просто раздулся от чувства собственного превосходства. Он выглядел жутко довольным собой, как будто вообще всё происходящее было его личной заслугой. И от этого Не Хуайсан чуть не фыркнул. Он снова поспешил спрятать улыбку за веером и только хитро сверкнул глазами в сторону Цзян Ваньина, на губах которого тоже проступила еле заметная улыбка. — Твой дядя пригласил, — наконец ответил Не Хуайсан самым серьёзным тоном, не желая рушить этот момент превосходства для мальчика. Услышав про своего дядю и поняв, что здесь его собственная сфера влияния заканчивается, Цзинь Лин на мгновение замешкался, а затем поклонился. Его дядя обладал небывалым авторитетом для маленького мальчика, потому и к его гостю он относился примерно также. Вот только он всё ещё был ребёнком. Очень шустрым, активным и, как это свойственно всем детям, крайне любопытным. Потому, выпрямившись, снова уставился на гостя, смотря на то, что вызывало больше всего недоумения. — Почему вы в белой одежде? — Цзинь Лин и сам ещё не подозревал, насколько бестактно звучит его вопрос. Он не умел улавливать малейшую смену эмоций в лицах напротив, а только в атмосфере вокруг него, поэтому даже не заметил, как Не Хуайсан погрустнел, а Цзян Ваньинь напрягся. Но всё же ощутил, что вдруг всё стало как-то не так. Взгляд главы Не стал куда глубже, он словно бы ушёл в свои мысли. Больше не улыбался и не смотрел на маленького мальчика так тепло, как секунды назад. Этот ребёнок ещё не знал, что такое траур. И Не Хуайсан искренне желал, чтобы тому никогда на своём опыте не пришлось прочувствовать это. Однако большие глаза напротив требовали ответа. Смотрели так пытливо, не понимая, в чём же причина такого промедления. В чём причина того, что внезапно маленькому мальчику стало так неуютно. — Я… потерял своего брата. Это траурные одежды, — наконец ответил Не Хуайсан, решив, что лучше сказать правду. Всё равно когда-нибудь он узнает. И лишь потом подумал о том, что, возможно, нарушил какие-то догмы воспитания. Не Хуайсан знал, что некоторые предпочитали не рассказывать своим детям, что такое смерть, пока им не исполнится пять, а то и больше, пытаясь защитить хрупкое эмоциональное состояние ребёнка. Но в глазах Цзинь Лина вспыхнуло какое-то понимание. Он задумчиво кивнул, а потом неуверенно произнёс, словно не совсем понимал, можно ли отождествлять их ситуации: — Мои родители тоже умерли. По его тону было понятно, что он пытался как-то утешить, поддержать. Мальчик знал, что такое смерть, и горячо сопереживал. Смотрел такими большими честными глазами, заглядывал в лицо Не Хуайсана, пытаясь узнать, помогло ли это. А тот в этот самый момент полностью осознал, насколько сильным человеком был Цзян Ваньинь. Мало того, что он сам держался, он ещё и смог воспитать маленького ребёнка подобным образом. Это действительно было достойно восхищения. Когда они с Цзян Ваньином прогуливались по территории Пристани Лотоса, Цзинь Лин шёл следом. Он слушал разговоры взрослых о делах давно минувших дней и изредка пытался что-то вставить, чтобы и на него обратили внимание. Эти разговоры казались ему ужасно скучными и бестолковыми. Он не понимал, как можно столько времени разговаривать о какое-то непонятной ерунде, когда в мире столько игр, столько всего удивительного. И не понимал, как можно так долго прогуливаться неспешным шагом. Мальку хотелось бегать, хотелось быть одновременно везде. Хоть он и старался идти рядом с важным видом, как это делали взрослые, но всё же эти его желания были заметны. И каждый раз когда тот говорил, Не Хуайсан пытался сдержаться от приступа дикого хохота. Цзинь Лин пытался подражать манере разговора взрослых людей, важничал и старался рассказать о своих детских заботах, например, о том, что его няня ужасно педантичная женщина — это слово получилось у него только с третьей попытки, и Не Хуайсан весь раскраснелся, пытаясь не расхохотаться. Цзян Ваньинь обладал не лучшей выдержкой, и несколько сдавленных тихих смешков всё же прорвалось. Похоже, здесь не было детей возраста Цзинь Лина, потому ему не с кем было играть и общаться, приходилось проводить всё время в компании взрослых. Вот только он не был одним из них, мальчик и сам это прекрасно понимал, потому отчаянно сталася влиться в их общество и вести себя также, как они. Пытался найти себе место, куда бы он идеально вписался. Внешностью он походил на Цзинь Цзысюаня, а вот поведением ужасно напоминал Цзян Ваньина, и Не Хуайсану казалось, что он вот-вот сойдёт с ума от такой комбинации. В конце концов, Цзинь Лин то ли устал, то ли ему просто наскучили эти взрослые разговоры, и он развернулся, уходя куда-то вглубь поместья. — Это какое-то безумство, — наконец выдохнул Не Хуайсан и широко улыбнулся, даже начал посмеиваться. — У тебя весьма… неординарный племянник. — Смейся, смейся, — недовольно насупился Цзян Ваньинь, решив, что его методы воспитания пытаются бессовестно раскритиковать. — Нет, я серьёзно. Ты хорошо его воспитываешь, — запальчиво отозвался тот, стараясь изо всех сил поддержать своего… друга? — И я уверен, что куда лучше, чем если бы он остался в клане Цзинь. От этих слов Цзян Ваньинь тотчас же скривился, выражая всё, что думает по поводу клана Цзинь и проживания своего племянника там. А потом наконец произнёс: — Да я бы лучше дал свою правую руку на отсечение, чем позволил бы Цзинь Гуаньшаню забрать А-Лина к себе. Не Хуайсан не знал, была ли неприязнь к главе Цзинь привита братом и его открытым недовольством, или это всё же было его собственное сформировавшееся мнение, но не согласиться с Цзян Ваньинм он не мог. Меньше минуты они безмолвно смотрели друг на друга, явно порываясь завести разговор на любую тему. Но почему-то все темы казались такими глупыми, незначительными, неважными для любого обсуждения, даже мимолётного упоминания. — Выпьем? — внезапно одновременно предложили оба. Такая синхронность стала неожиданностью, потому они замерли на пару секунд, смотря друг на друга удивлённым взглядом, а затем расслабленно улыбнулись. — Думаю, — начал Не Хуайсан, первым отвечая на этот вопрос, — ты уже понял, что я не против. Прошло почти три месяца, и горе уже не настолько сильно снедало его, так что на этот раз, если они решат разделить между собой вино, это не обещает превратиться в попойку с подтекстом самоуничижения. По крайней мере, не сразу. Начинало темнеть, но даже сумерки в Пристани Лотоса ощущались как-то совсем по-иному. Может, дело было в непрекращающемся шуме воды и том, что отблески луны на водной глади выглядел действительно завораживающе. Похоже, уловив это очарование во взгляде своего гостя, Цзян Ваньинь распорядился принести им всё необходимое на террасу, откуда действительно открывался невероятный вид на закат. И, увидев это, глаза Не Хуайсана загорелись ещё большим восторгом. Конечно, наблюдать подобные явления для него было не впервой, но сейчас же воды были как на ладони. Они простирались с одного конца террасы на другой и уходили ещё дальше, начиная казаться безмерными, бесконечными. А где-то там, совсем далеко, садилось солнце, словно бы медленно погружалось в медленно плескавшиеся волны. Всё ещё невозможно яркое, оно отбрасывало красно-оранжевое свечение на воду, которая вторила ему. Это всё было так близко и так далеко одновременно, что захватывало дух. Остановившись на самом краю — ещё один шаг, и Не Хуайсан упадёт в воду, — он завороженно рассматривал открывшийся ему вид. Неужели нечто подобное Цзян Ваньинь может увидеть в любой день, стоит ему просто выйти на улицу? — Это просто… невероятно, восхитительно, — выдохнул Не Хуайсан, поворачиваясь к главе Цзян, который уже расположился за столиком. Он кивнул взгляд на солнце, воду, но он рос здесь, его глаза давно привыкли к таким видом, это было для него естественно, потому не вызвало такого же восхищения, но всё равно улыбнулся, всё же осознавая красоту происходящего. — Верно, — кивнул Цзян Ваньинь. — Знаешь, следующий мой визит сюда будет обусловлен ни дружбой или политическими мотивами, я буду приезжать ради этого, — заявил Не Хуайсан, присаживаясь напротив. Вот только эти слова больше рассмешили Цзян Ваньина. Он хмыкнул и приподнял брови, издевательски уставившись на своего гостя. А тот с самым важным и серьёзным видом закивал, подтверждая свои слова. Но первым же не выдержал и тихо рассмеялся. Цзян Ваньинь, как и подобает тому, кто принимает гостя, разлил вино, тоже не скрывая своей улыбки. Последний раз вот с такой лёгкостью на сердце они пили очень давно. Казалось, столетия назад. Или, может, даже в прошлой жизни. Пили без тоста, решая, что придумывать его будет самообманом. Они ничего не праздновали, ни эту встречу, ничего. Они просто пили. Вино приятно растекалось по горлу, отдавало какой-то кислинкой. Оно так хорошо вписывалось в этот прохладный летний вечер, что на секунду Не Хуайсан зажмурил глаза от удовольствия. Он знал, что вино ему нельзя было пить. Один из запретов траура. И серьёзно подозревал, что подобные правила были введены, чтобы люди не спились от горя. Но тем не менее, он был человеком, которому была не чужда жажда наслаждения, удовольствия. Не Хуайсан не собирался все девять месяцев убиваться потерей, лишать себя всех благ, которыми может воспользоваться. Не считал, что это будет хоть сколько-то умалять его горе, его страдания. И, похоже, Цзян Ваньинь придерживался такого же мнения, раз на его лице не отразилось осуждения, раз он сам и предложил выпить. — Как обстоят дела клана? — поинтересовался Цзян Ваньинь, желая хоть как-то поддержать беседу. Не Хуайсан, сделав глоток вина, резко опустил пиалу на столик и на выдохе произнёс: — Нет-нет-нет! Никакого обсуждения дел клана! Ты, вроде, меня приглашал, чтобы я немного отдохнул. Я отказываюсь говорить об этом в такой приятный момент. — Слишком много всего навалилось за раз? — понимающе уточнил Цзян Ваньинь. — Ох, ты даже не представляешь! — мученически воскликнул Не Хуайсан, почувствовав того, кому наконец можно излить всю душу, потому что он будет понимать. Собственно от этого же осознания он и замялся, немного сконфуженно продолжая: —В смысле, ты как раз и представляешь… — он неловко прочистил горло, а затем постарался продолжить максимально невозмутимо: — В общем, всё это оказалось намного сложнее, чем мне казалось. Я и представить не мог, что всё будет настолько сложно. Я не представлю, как ты справлялся один с самого начала. У меня хотя бы Мэн Яо есть. Он мне помогает во всём, сейчас остался в Нечистой Юдоли, чтобы за всем присмотреть, пока меня нет. Я просто не представляю, как бы я без него справлялся бы. — Но скоро придётся научиться, — сочувственно протянул Цзян Ваньинь, и лицо Не Хуайсана тут же потемнело. Он немедленно опрокинул в себя ещё одну пиалу. — Говоришь о том, что Цзинь Гуаньшаню становится хуже и Мэн Яо придётся покинуть меня? Думаешь, глава Цзинь так скоро умрёт? Недолго они оба хранили молчание, пока сумерки сгущались. Поздний вечер, эта темнота словно бы дарила некое чувство защищённости, потому в какой-то момент Цзян Ваньинь всё же продолжил: — Я бы хотел, чтобы он умер побыстрее. Если своё место он освободит сейчас, начнётся бессмысленная борьба между всеми его остальными сыновьями, которую выиграет Мэн Яо, не приложив почти никаких усилий. Он уже отличился на войне, обзавёлся поддержкой трёх остальных великих кланов, разумеется он станет лучшей кандидатурой. Вот только… каждый, кто хоть немного причастен к управлению, хочет заполучить себе как можно больше. А учитывая, какое у клана состояние, стоит Цзинь Гуаньшаню помучаться ещё четыре года, как все чиновники окажутся в состоянии убедить всех, что лучшая кандидатура — его внук. — Цзинь Лин займёт место главы клана, но в силу своего возраста лишь номинально. А к тому времени, когда он сможет сделать хоть что-то, всю власть уже приберут к рукам и что-то менять будет слишком поздно, — понимающе кивнул Не Хуайсан. — Да, — кивнул Цзян Ваньинь. — А с Мэн Яо мы недавно разговаривали. Он тоже придерживается мнения, что со мной А-Лину будет лучше, — Не Хуайсан спрятал за веером слабую улыбку от того, как естественно с губ Цзян Ваньина постоянно срывалась эта ласковая форма имени. Он действительно дорожил своим племянником. — Разумеется, про собственный клан ему не следует забывать и время от времени приезжать туда, чтобы понимать… какой из его кланов родной. Поэтому, когда Цзинь Гуаньшань умрёт, я буду настойчиво поддерживать Мэн Яо. — И я. Как бы ни прискорбно терять такого хорошего помощника… я бы даже сказал, свою правую руку, временами я доверяю ему даже больше, чем себе, но А-Яо заслуживает куда большего. Когда Цзян Ваньин вновь наполнил их пиалы, Не Хуайсану всего на секунду подумалось, что его дагэ будет не совсем счастлив узнать, что его младший брат беспечно напивается, однако в следующую же секунду осознал, что его брату теперь абсолютно всё равно, что там делает диди. Теперь глоток стал не каким-то лёгким, веселящим. Резко, порывисто Не Хуайсан поднёс пиалу к губам и одним глотком всё выпил, больше заливая, затопляя, собственное горе. Былое веселье испарилось. То ли Не Хуайсан допился до такого состояния, то ли эта волшебная темнота так действовала, но внезапно захотелось пооткровенничать, снова выплеснуть душу. Вывернуть её так, как никто никогда не видел, чтобы не одному носить в себе эту ношу, боль. Чтобы хоть с кем-то разделить этот неимоверный ужас, охватывающий его по ночами, когда он оставался один в полной темноте, осознавая масштабы собственного бессилия. Он никогда не знал, ничего не мог и не умел. Понятия не имел, как этому научиться. Он всегда умел только перекладывать ответственность на других. Но теперь эстафету передать было некому. Совета спросить не у кого. Ни Мэн Яо, ни Лань Сичень не шли ни в какое сравнение с его братом. Каждую ночь, ворочаясь с одного бока на другой не в силах уснуть, Не Хуайсан чувствовал себя невероятно одиноким. Даже более того, он чувствовал себя потерянным, брошенным и никому не нужным. Он так хотел всё это высказать, хотел сказать, хоть как-то показать, в каком отчаянии он находится, лишь бы кто-то оказался рядом и защитил. По-настоящему защитил, укрыл от бед, может быть, от собственных мыслей. Подарил хоть один спокойный день. Вот бы хоть кто-то понял хотя бы приблизительно, насколько ему больно. Но Не Хуайсан так и не смог произнести ни слова, язык оказался ужасно непослушным, неповоротливым. Он готов был произносить любые слова, кроме этих. В горло словно насыпали битого стекла. И чем дольше они вот так сидели в полном молчании, чем дольше на него смотрели внимательные глаза Цзян Ваньина, тем слабее казался сам себе Не Хуайсан. На секунду ему даже показалось, что его сейчас вывернет от этих переживаний. — Глава Цзян, — сипло начал он, — мне, кажется, я слишком устал. Поездка была ужасно утомительной, и, оказалось, эта небольшая посиделка пришлась несколько некстати. Я прошу меня извинить. Не Хуайсан ведь мог и не обращаться так официально, не придумывать эти оправдания, не вести себя так, как того требуют правила приличия. Но сейчас этого хотелось большего всего — сразу после жалкого и трусливого побега в гостевые покои, — ведь казалось, что эта лучшая защита. До него не смогут добраться, не смогут и без того уязвимого ранить ещё больше через эти холодные и неприступные стены официоза. — Ты в порядке? Нет. — Да. Это было так тяжело из себя выдавить, что, казалось, одно простое слово внезапно отняло у него все силы. Не Хуайсан поспешно поднимается на ноги. Цзян Ваньинь странно поглядывает на него, словно метаясь между собственными мыслями, разрываясь, не зная, какое решение ему следует принять, пока, наконец, не поднимается следом. Решил оставить в покое и не проводить щепетильных бесед, в которых явно был не мастером. Да и не его это дело, чтобы лезть в него, когда о помощи не просили. — Отведи главу Не в его покои, — распорядился Цзян Ваньинь, обращаясь к одному из слуг, что стояли неподалёку. Второму же почти сразу сказал: — Прибери здесь всё. Оказавшись один в своих покоях, Не Хуайсан уже не скрывал, что его трясёт от плохо сдерживаемых эмоций. Так было всегда. Только ему начинало казаться, что жизнь приходит в норму, что он смирился, справился и принял всё, как всё тут же разрушалось парой слов или случайными мыслями. Каждый раз, когда жизнь начинала налаживаться, когда было так хорошо, что в груди впервые за долгое время от счастья появлялось щемящее чувство, случалось что-то такое. Не Хуайсану казалось, что его прокляли. Три отвратительно долгих месяца он находился в своём клане, где всё было переполнено воспоминаниями о Не Минцзюэ. Но постепенно свыкался с этим. Очень медленно и болезненно, но, казалось, у него получается. Он отпускал. А потом почти не мог дышать от боли, что сковывала лёгкие, заставляла складываться в три погибели и проводить ночи в полном одиночестве, не в силах позвать никого на помощь. Да и звать особо было некого. Голова болела и разрывалась от огромного количества мыслей. Не Хуайсан жалел себя и не понимал, за что ему досталась такая судьба. Он безмерно скучал по беззаботным дням своей жизни. Он так хотел, чтобы всё это наконец закончилось. Он так хотел, чтобы в его жизни изменилось хоть что-то, что поможет ему. Не Хуайсан обхватил руками голову, впиваясь ногтями в кожу. Он словно хотел раскрошить свой череп, чтобы раз и навсегда избавиться от этих назойливых мыслей, которые вечно отравляли его существование. А если это не поможет, то проломить себе грудную клетку и выкинуть сердце, чтобы оно больше не болело так противно, снова заставляя слёзы катиться из глаз. Как бы он не пытался не падать духом, выходило это, мягко говоря, скверно. Но всё же небольшие плюсы были: за каждый раз, когда случались подобные срывы, на несколько часов наступала полная тишина в его голове, в его сердце. Он не чувствовал ничего, кроме скопившейся усталости, и не мог ни на что эмоционально отреагировать. И этого время всегда хватало, чтобы вернуть себе утраченное самообладание. Вот и следующим утром Не Хуайсан выглядел совершенно беспечно. Чувствовал на себе подозрительный взгляд Цзян Ваньина, который грозился прожечь приглашённого главу насквозь, но тот предпочитал делать вид, что ничего не замечает. Один Цзинь Лин чувствовал себя совершенно непринуждённо, активно поглощая завтрак, но не спеша надоедать взрослым. Видимо, всё-таки чувствовал какие-то изменения в атмосфере. Этим утром Не Хуайсан получил приглашение на завтрак. Наверное, Цзян Ваньинь ожидал, что тот откажется, запрётся в своих покоях и предпочтёт падение в бездну из печали и отчаяния, но тот всё же явился. И с нескрываемым удовольствием смотрел на удивлённое лицо. Даже всё то мрачное настроение, которое было с самого пробуждения, немного отступило. — Доброе утро, глава Цзян, — сложил руки в малом поклоне и улыбнулся, правда, улыбка вышла какой-то очень усталой, Не Хуайсан. А затем повернулся к мальчику: — И вам, господин Цзинь Лин. Глаза мальчишки в тот же момент загорелись. Похоже, с ним почти никогда не обращались, как со взрослым. Да, может, слуги и вели себя почтительно, но всё это было явно не то. И теперь Цзинь Лин прямо-таки надулся от чувства собственной важности, становясь похожим на своего отца. Не Хуайсан на это лишь улыбнулся чуть шире и сел напротив Цзян Ваньина, который только хмыкнул: — Кажется, теперь ты заслужил его безоговорочную любовь. Не спросил, всё ли в порядке, считая, что не может вот так без спросу вмешиваться в личные проблемы. И Не Хуайсан был этому рад. И теперь, вместо отвратительной душещипательной беседы, которая могла бы состояться, он охотно поддержал другую тему: — Может быть, ещё неделя здесь, и он пожелает уехать со мной. — Да пожалуйста, — махнул рукой Цзян Ваньинь. — Он иногда слишком активный и шумный. Словно в подтверждение этих слов, Цзинь Лин внезапно выпрямился и внимательно посмотрел на двух взрослых, явно пытаясь вписать их обоих в свои планы на день так, чтобы было не скучно. И, похоже, он очень жаждал внимания, потому бесцеремонно влез в разговор, прося: — Давайте изображать животных и угадывать, кто это? Цзян Ваньинь закатил глаза на такую невоспитанность племянника, чем немного сбил его уверенность в собственном предложении, но был слишком упрям, чтобы стушеваться и сдаться, потому всё равно продолжал смотреть во все глаза, ожидая ответа. — Давай, — наконец согласился Не Хуайсан под издевательский взгляд Цзян Ваньина. А мальчик так и просиял от этого. Чем немного сбил весь скептический настрой своего дяди. — Они встретились, и один мысленно говорит другому: “Давай пойдём в темноту? Я думаю, там еда”. А тот ему отвечает: “Но А-Лю ходил туда и не вернулся!” Они всё-таки пошли, и их зажарили. Лицо Цзинь Лина светилось от восторга, что он смог придумать такое хорошее описание. Казалось, малыш вот-вот лопнет от переполнявшего его счастья. Не Хуайсан сидел в откровенным шоком на лице то ли от такого внезапного и трагичного поворота истории, то ли от полного замешательства, о чём вообще могла идти речь. Эмоции Цзян Ваньина были схожи с эмоциями его гостя, разве что он ещё старался не рассмеяться из-за абсурдности сказанного. — Ну? Кто это? — нетерпеливо спросил Цзинь Лин, заёрзав на месте. — Я, честно говоря, не знаю, — наконец ответил Не Хуайсан, первый придя в себя. — Я думал, что мы будем издавать звуки… — Это рыбы!!! — воодушевлённо воскликнул Цзинь Лин, а потом, словно бы поучая неразумное дитя, добавил: — Рыбы не издают звуков. Кажется, Цзян Ваньинь хотел возразить, сказать, что ещё как издают, но тут же получил лёгкий предупреждающий хлопок по руке от Не Хуайсана, и его скептическое выражение лица сменилось на мягкую улыбку. — Надо же, — теперь настала очередь Не Хуайсана хмыкать, — ты сейчас даже не закатил глаза. Племянник действует на тебя просто восхитительно. Помню, как ты в Облачных Глубинах и часу не мог удержаться, чтобы не закатить глаза по малейшему поводу. — Неправда! — тут же вспыхнул Цзян Ваньинь, заставив собеседника лишь тихо рассмеяться и прикрыть мягкую улыбку веером. — А ты!.. Но запнулся, пока Не Хуайсан смотрел на него с лёгкой издёвкой. Но ничего компрометирующего так в памяти и не всплыло. Всё, что можно было использовать, как что-то постыдное, для этого человека таковым не являлось. — Невыносим ты, вот что, — наконец буркнул Цзян Ваньинь, что не слишком впечатлило его гостя. Цзинь Лин, поняв, что взрослые снова оказались слишком увлечены разговорами друг с другом, уже тихо покинул помещение, желая, в таком случае, найти себе развлечение самостоятельно. Что было даже хорошо, потому что дальше Не Хуайсан произнёс: — Кстати, насчёт Гусу. Собираешься туда отправлять его, когда придёт время? — Боюсь, его уже ничего не исправит, — усмехнулся Цзян Ваньинь, однако после непродолжительной паузы ответил: — Не уверен. Не хочу думать об этом, пока… — Пока воспоминания ещё слишком свежи? — спросил тот, когда фраза так и осталась незаконченной. И получил кивок. — Может, ты и прав. Но из него точно выйдет хороший и сильный человек при должном воспитании. А столкновение с такими людьми, как старик Лань, точно покажет, что не всегда всё идёт так, как того хочется. Да и с людьми из других кланов можно познакомиться. Например, взять нас. Если бы не это глупое обучение, мы бы не познакомились. По крайней мере, так близко. — Ничего так не объединяет, как совместное нарушение правил, алкоголь и попытки списать у старика Ланя, — усмехнулся Цзян Ваньинь. — Тебе, как ответственному взрослому, — на этих словах Не Хуайсан улыбнулся ещё шире, будто даже собственные слова его насмешили, — следовало бы беспокоиться, что в Облачных Глубинах твой племянник будет заниматься именно этим. Если ты забыл, туда сдают детей на перевоспитание, чтобы сделать из них правильных, покладистых… — Что выходит с попеременным успехом, — вставил Цзян Ваньинь, широко улыбаясь и явно намекая на них самих. — Выйдет, если он не встретит никого, кто будет также достаточно незаинтересован в учёбе, чтобы игнорировать правила вместе, — заметил Не Хуайсан. — Ну ты же первый год как-то продержался и не позволили промыть себе мозги. — Я рос на примере старшего брата, который ни черта не перевоспитался в Гусу. Понятия не имею, на что он рассчитывал, отправляя меня, прекрасно осведомлённого о всех его “подвигах”, туда, — фыркнул Не Хуайсан, а затем добавил: — Представь, если бы мне всё-таки старик Лань промыл мозги. Какой бы это был кошмар. Ты можешь себе представить наследни… главу Не, — он постарался сделать вид, что ничуть не смутился этой оговорки, когда на самом деле все те неприятные эмоции снова начали маячить где-то на грани сознания, — праведным человеком? — О, думаю, ты бы стал ещё один предметом для шуток с Вэй… Тишина после этого была оглушающей. Они оба так разговорились, что совсем забыли, что они не в Облачных Глубинах, что им не по шестнадцать и что уже ничего не будет как раньше. Оба потупили взгляд, не зная, что сказать теперь. Ситуация из забавной резко превратилась в неловкую. Не Хуайсан ещё раз внимательно взглянул на собеседника, и внезапно понял, что тот боится. Но чего именно? Это не было похоже на какой-то ужас, панику или ещё что-то такое, скорее… тревога. Неужели, Цзян Ваньинь боялся, что, оказавшись в Облачных Глубинах, его племянник не сможет найти себе там места и будет одинок? Или свяжется с ужасной компанией, у которой перенимет неправильные идеи. Но ведь невозможно было защищать кого-то вечно, хотя, может быть, этого хотелось. — В любом случае, — Не Хуайсан начал взволнованно сворачивать этот разговор, — до этого момента ещё долго. И кто сказал, что твоего племянника вообще потребуется отдавать на перевоспитание? По мне, так ты и сам очень хорошо справляешься. А я вот разве что птичек воспитываю. И Цзян Ваньинь, кажется, выглядел благодарным за это. — Знаешь, — начал он, и сам не веря, что идёт на такое откровение, — мне не хватало этого. Нашего общения. И сейчас мне временами кажется, что всё также, как и раньше. Но ведь также уже не будет. А я вечно забываю об этом. — Мне тоже так кажется, — согласно протянул Не Хуайсан, а после недолгого молчания оживился: — Но ведь всё уже совсем не так, и никогда не будет. Так зачем же нам вести себя так, словно всё, как и раньше? Почему бы нам не построить новую дружбу? Боги, глава Цзян, мы последний раз вот так спокойно разговаривали четыре года назад. Или около того. По-моему, та модель дружбы немного устарела. — Думаю, ты прав, — кивнул Цзян Ваньина и улыбнулся. — Не стоит пытаться вернуть то, что было. Это… бессмысленно. Дальше они лишь молча завтракали в приподнятом настроении. Не Хуайсан откровенно наслаждался тем, что смог вырваться из Нечистой Юдоли и теперь наконец может провести хотя бы несколько дней без тревожащих мыслей и ответственности, грозящейся похоронить его под собой. Здесь было тихо, спокойно, умиротворяюще. Наверное, потому что он был всего лишь гостем. Будь он главой этого клана, то его взгляд подмечал бы всё, что происходит вокруг. Но сейчас Не Хуайсан лишь предпочёл прикрыть глаза, наслаждаясь таким спокойствием. Так он провёл ещё полторы недели в Пристани Лотоса, начиная чувствовать себя куда лучше и живее. Похоже, это небольшая передышка действительно успокоила расшатавшиеся нервы и дала хоть какую-то надежду на светлое будущее. Возвращаться домой не хотелось. Весь радостный настрой как-то пропал. Особенно после того, как Мэн Яо в полнейшей спешке уехал в свой клан, ссылаясь на какие-то срочные дела. Не Хуайсан не держал его, однако с тоской смотрел на удаляющуюся в воздухе фигурку своего лучшего друга. А потом пришлось вернуться к рутине. Сидеть на собраниях, которые проводились чуть ли не каждый день, выслушивать от чиновников их предложения, доводы и довольно часто наблюдать за тем, как они грызлись друг с другом из-за того, что каждый желал отхватить себе кусок побольше. Поняв, что перед ними сидит юный, ничего не смыслящий и не желающий смыслить господин, они из шкуры вон лезли, лишь бы запудрить ему мозги, протолкнуть на высокие должности кого-то из своих людей или получить жалование побольше. Это… утомляло и раздражало. При Не Минцзюэ они себе такого не позволяли. По крайней мере, делали это не так открыто. Но тот имел большее влияние, более обширные познания. Очень часто к концу таких собраний Не Хуайсану казалось, что он собственноручно придушит всех тех, кто посмеет побеспокоить его покой очередными распрями. В общем, пока в клане дела шли неплохо, и ладно. Не желая ни с чем разбираться, Не Хуайсан махнул рукой на политику и на собраниях напоминал болванчика. Он молча кивал головой, если предложение ему с ходу нравилось, и качал, если нет. А если он не мог понять сразу, писал Мэн Яо. Или Лань Сиченю — что бывало реже. В общем, жизнь, пока что, текла не так уж плохо. — Господин, — начал один из бесчисленных чиновников. Это собрание длилось уже который час, потому утомлённый Не Хуайсан сидел, подперев голову рукой, и даже не пытался выяснить, от лица какого из департаментов говорит этот человек. — Чжу Юй сдал клановый экзамен на циньши. Но… — мужчина как-то замялся. Он был преклонного возраста и, по-хорошему, его следовало бы уже отправить домой на заслуженный отдых и поставить на его место кого-то другого. Но это бы значило долгий процесс: сначала само отстранение от должности, потом ещё найти замену, провести назначение, утвердиться, что новый человек освоился на должности, а ещё требовалось тщательно проверить этого нового человека. От одних только размышлений об этом у Не Хуайсана голова шла кругом. Потому он не спешил что-то менять в своём окружении. В конце концов, до этого здесь был Мэн Яо, и он не оставил никаких рекомендаций по замене кого-то из людей. — Что-то с ним не так? — утомлённо спросил Не Хуайсан. — Ему только недавно исполнилось двадцать. А с такими результатами он может пойти куда угодно. С таком раннем возрасте он может возгордиться, — начал пояснять свои опасения старик, и глава Не еле удержал себя от тяжёлого вздоха. Всё становилось предельно ясно. Этот старый идиот боялся конкуренции. Боялся, что придёт молодая кровь и заменит его. Тем более, что Чжу Юй… никогда не слышал такой фамилии в значимом ключе. У этого юноши не было богатых и влиятельных родственников, потому многие могли счесть, что таким людям не место среди высшего общества. Не Хуайсан чуть не забылся и не ляпнул, что это снобизм в чистом виде. Нет, ссориться с этими людьми он не хотел. Конфликты с такими людьми не были выгодны. Если он сделает всё по-своему, то возникнут споры. Нет, его слово закон, с этим поспорить нельзя. Но волнения никуда не уйдут. А если этот юноша пожелает прийти сюда? Да его же здесь загрызут! Не Хуайсан всё это делал рядом блага всех вокруг. — Думаю, вы правы, — наконец выдохнул он. — Присудите ему первое место ранга цзюйжэнь. — Это очень мудрое решение, господин, — тут же поклонился старик. "Мудрое. Ага, как же, — прозвучал в голове собственный ехидный голос. — Как будто это я сам решил и меня ни к чему не принуждали". На секунду он даже испугался такой озлобленной мысли. Подобное поведение было вовсе не присуще ему. Неужели он начал сходить с ума от горя и усталости и теперь слышит голоса? Он чуть не рассмеялся от абсурдности того, о чём подумал. Ну точно спятил, раз чуть не засмеялся в окружении этих чёрствых идиотов, способных только подлизываться, лишь бы собственноручно начать управлять кланом. Наверное, они все здесь держат его за полного идиота, не способного понять даже такую простую истину. А он был способен. Но понятия не имел, что делать с этой информацией. В итоге, отдав последнее распоряжение насчёт этого самого экзамена, он спешно закончил собрание и поспешил в свои покои, где и заперся на весь оставшийся день. Ему на самом деле осточертел все эти идиоты-чиновники, вообразившие себя центром вселенной. Вообразившие, что у них власти больше, чем есть на самом деле лишь потому, что место главы клана занимает Не Хуайсан. Монополизировавшие клановый двор и не пускающие сюда никого, кто вне их высокого круга, кто может помешать их планам, предложить по-настоящему дельные идеи. Иногда так и хотелось… Не Хуайсан крепко зажмурился. Нет, теперь уже на его уставшее воспалённое сознание беззастенчиво действовала сабля, почуявшая в хозяине слабость. Раньше бы он так и продолжил тонуть во всех этих ужасных саморазрушительных мыслях, соглашаясь, но пока не решаясь, с саблей. Но после путешествия в Пристань Лотоса свои мысли удалось немного утихомирить и привести в порядок, потому сейчас резко отверг инородные мысли. Будь проклято это клановое проклятие. Не Хуайсан тихо хихикнул от подобной формулировки. Злость постепенно отпускала. Даже если он очень хотел что-то поменять, всё равно для этого требовались навыки и знания, которыми он не обладал. Потому лучше было оставить всё, как есть, и работать с тем, что у него имеется. Не Хуайсан выдохнул, окончательно успокоившись, и пошёл к рабочему столу. Там лежало ещё непрочитанные письмо от Цзян Ваньина. Практически сразу после отъезда Не Хуайсана, они начали обмениваться письмами. Из одного из них выяснилось, что Цзинь Лин скучает по "тому изящному дяде с веером", и теперь это грозилось перерасти в любимую тему для подшучиваний у Цзян Ваньина, чего никак нельзя было допустить. И Не Хуайсан клятвенно пообещал, что плодотворно поговорит с мальчиком, когда они увидимся в следующий раз. Но, похоже было, что это только больше развеселило главу Цзян. Было даже хорошо, что они нашли друг друга. Понимая чужое горе, условившись на дружбе с чистой страницы, они с поразительной лёгкостью обходили все болезненные темы и общались так легко, не позволяя друг другу тонуть в собственной печали. Так продолжалось почти полтора месяца. Потом стало известно о кончине Цзинь Гуаншаня, и Мэн Яо, активно поддерживаемый главами трёх великих кланов, и за отсутствием других достойных кандидатов оказался лучшим кандидатом на роль нового главы клана. Единственным его соперником, который мог бы претендовать на это место, был Мо Сюаньюй, но тот не спешил оспаривать право своего сводного брата на трон и не спешил заявлять свои. Похоже, тот и сам был доволен таким положением дел. Не Хуайсан, приглашённый в Ланлинь Цзинь на обе церемонии — похороны и вступление на трон, — не мог не посочувствовать этому юноше, который разрывался от печали по почившему отцу и радости за брата. Каким бы ужасным человеком Цзинь Гуаншань ни был, Не Хуайсан прекрасно понимал, почему по нему можно было скорбеть: в конце концов, именно он всё же забрал Мо Сюаньюя сюда. Правда, после того, как сам же и бросил. Но это были такие мелочи, которые благодарное юношеское сердце пока ещё могло с лёгкостью простить. Но пообщаться так и не удалось. Не Хуайсан и не стремился к беседе с ним, считая её по меньшей мере бесполезной. Однако всё равно наблюдал за этим юношей. Было в нём что-то такое смутно знакомое. В этих светящихся глазах, когда среди его разнообразных в данной ситуации эмоций всё-таки побеждала радость. В том, как он всё крутился около своего брата, что-то доверительно сообщая ему. В широкой улыбке. В хитром прищуре глаз. Взгляд Не Хуайсана стал более глубоким, печальным. Этот человек напоминал ему Вэй Усяня. Такой же активный и жизнерадостный. От этих размышлений настроение совсем испортилось. Все эти люди в белом, носящие траур всего на пару дней, как того требует традиция. После они снимут эти одежды и вернутся к своей прежней жизни, словно ничего и не случилось. Взгляд, вечно цепляющийся за фигуру Мо Сюаньюя, который выглядел так неестественно в этом цвете из-за своей активности. Мэн Яо, нет-нет, теперь уже Цзинь Гуанъяо, который был вынужден распыляться на глупые светские беседы со всеми желающими. Говорили они о пустяках, это было видно по незаинтересованному взгляду друга. И из-за них Не Хуайсан стоял в полном одиночестве. Лань Сичень куда-то запропастился, да даже если бы и был, то от него пришлось бы прятаться по всем углам. Всегда, когда они виделись, он оставался неизменно обеспокоенным состоянием Не Хуайсана. Как тот переживает свою трагедию? Не происходит ли с ним странных вспышек агрессии? Не нужна ли ему ещё какая-нибудь помощь? Конечно, за всё это стоило быть благодарным, и раньше так и было, но теперь начало серьёзно утомлять. Находится здесь становилось всё труднее с каждой минутой. Люди проходили мимо него, не обращая никакого внимания, что было даже хорошо. Но казалось, что если он не поговорит хоть с кем-то из своих знакомых, то точно сойдёт с ума. Взгляд заприметил Цзян Ваньина и Цзинь Лина. Последний выглядел непривычно неуверенным. Раньше он гордо шагал впереди, смотря на всё вокруг с вызовом, с детской наивной самоуверенностью. Сейчас шагал вслед за дядей, стараясь всё время держаться за его спиной, поближе к нему. Всё это было для него так непривычно, непонятно, от того и страшно. Потому и хотелось держаться поближе к единственному человеку, которому можно было здесь безоговорочно доверять. Опасливо осматриваясь, Цзинь Лин заприметил Не Хуайсана и тут же начал дёргать своего дядю за край халата, привлекая внимание. Тот остановился, выглядя так, словно желает отругать племянника за неподобающее поведение, однако, увидев куда тот указывает, немного смягчился. Сам Не Хуайсан усмехнулся от этого. Взаимный обмен улыбками с разных концов зала, лёгкие поклоны. Цзинь Лин тоже засуетился, беря пример с дяди, и поклонился. Вышло это немного неловко из-за спешки, и Не Хуайсану пришлось прикрыть широкую улыбку веером, чтобы уже его поведение не сочли неподобающим. Цзян Ваньинь уже хотел было направится к нему, даже сделал пару шагов вперёд, но тут его окликнул стоящий неподалёку Цзинь Гуанъяо. Тот, видимо, не заметил этих переглядок и захотел побеседовать. Не Хуайсан не стал этому препятствовать, как и не стал вклиниваться в разговор. Это было неприлично. Цзинь Лин замер, растерянно смотря по сторонам. Было видно, что он хотел пойти к главе Не, который ему так понравился за свой весьма короткий визит. И точно также хотелось к своему второму дяде, которого и без того видит постоянно. И сейчас мальчик явно анализировал, к кому следует направиться. Но всё же авторитет Цзян Ваньина был сильнее всего, потому племянник последовал за ним. Но скучать ему не дал уже оказавшийся рядом Мо Сюаньюй. Он вовсю развлекал молодого господина, явно наслаждаясь его счастливой мальчишеской улыбкой. И Не Хуайсан так и остался всеми позабыт. Потому он развернулся, желая выйти на улицу и подышать свежим воздухом. Оказаться подальше от этого маскарада, от которого болела и шла кругом голова. Выскользнуть в прилегающий к этому залу сад не составило проблемы. Едва ли хоть кто-то обратил внимание, что глупый и неприметный глава клана Не решил тихо покинуть это место. Холодный ветер приятно холодил кожу. Заставлял вдохнуть полной грудью. Шум остался где-то позади, и головная боль постепенно начала отступать. От уже начинающий увядать цветов всё ещё доносился приятный аромат. И, прогуливаясь по дорожкам этого сада, Не Хуайсан невольно задумывался: может, ему стоит разбить собственный сад? Чтобы это было какое-то уединённое место, куда он мог прийти и отдохнуть от мирской суеты. И чтобы об этом месте знало очень ограниченное количество человек. Даже слуг следовало бы подбирать с особой осторожностью, чтобы точно знать, что они не проболтаются о месторасположении сада. Эта идея так сильно захватило главой Не, что он воодушевлённо ходил, разглядывая цветы так, словно что-то в них смыслил и смог бы потом сказать, какие именно нужны для его сада — например, те фиолетовые хризантемы он был бы не прочь посадить в своём саду, как и бамбук, а вот те жёлтые цветочки, которые, словно ковром, стелются по земле не стал бы. Это занятие здорово отвлекало от всех глупых и беспокойных мыслей. Пока из них довольно грубо не вырывает голос: — О… Глава Не, добрый вечер! Сами слова ничего такого не подразумевали. Можно было даже сказать, что они наоборот были нервными, взволнованными и предельно вежливыми. Но их внезапность оказалась слишком грубым вторжением. И Не Хуайсан, так жестоко выдернутый из прекрасного выдуманного мира, метнул в несчастного просто убийственный взгляд. И юноша занервничал ещё больше. — Господин, у вас что-то случилось? Или это из-за меня? Простите этого недостойного, я сейчас же удалюсь! Юноша был немного моложе самого Не Хуайсана. Утончённые, красивые черты лица сразу бросились в глаза. Лишь часть прядей была убрана с лица назад и закреплена заколкой. И яркие зелёные глаза, которые сейчас лихорадочно бегали из стороны в сторону, ожидая вердикта. Этого человека поистине можно было назвать не просто очаровательным, а даже обворожительным. Разве что эта неуверенность всё портила. Но Не Хуайсан был готов поспорить на то угодно, что будет этот юноша и вполовину не таким застенчивым, то все девушки вокруг сами бы к нему на шею вешались. — Это не из-за тебя, — наконец окончательно высвободился из плена своих мыслей Не Хуайсан. Звучал он устало, но довольно мягко. — В конце концов, это ведь я на тебя наткнулся и потревожил, верно? Кажется, от этого лицо юноши просто просияло. — Господин, вы слишком великодушны! — с восторгом сообщил он. И Не Хуайсану нестерпимо захотелось рассмеяться. Надо же, его кто-то назвал великодушным! Его, не сделавшего ничего полезного, умеющего только портить! Да с его стороны великодушно было бы отправиться вслед за братом! Улыбка, изначально тронувшая его губы, исказилось в какую-то болезненную гримасу. Больше смеяться не хотелось. Хотелось рыдать. Рыдать так сильно, чтобы в лёгких больше не хватало воздуха. Так, чтобы болели глаза от бесконечного потока слёз. Так, чтобы в голове всё помутилось. Чтобы не осталось ничего, кроме него самого, осевшего на землю и бессмысленно цепляющегося за собственные плечи, ничего, кроме рыданий и бесконечной боли, в который он бы утопал всё больше и больше с каждым новым всхлипом. Хотелось, рыдать навзрыд. Так, чтобы потом горло заболело. Он видел, как большинству плевать на смерть Цзинь Гуаньшаня. Он видел это. Он был среди этих людей. Для них всех это было просто традиция, которую надо было соблюсти. И от мысли, что на похоронах Не Минцзюэ люди могли вести себя также, стало тошно. — Господин, вам нехорошо?! — эмоции этого юноши стали похожи на бешено качающийся маятник. Теперь он выглядел обеспокоенным, даже напуганным. И на секунду Не Хуайсану стало даже хорошо. Он не один страдает. Рядом стоит человек растерянный, напуганный и не знающий, что же ему делать дальше. Пусть по вине самого Не Хуайсана. И было эгоистично думать так. Но эта мысль приятно успокаивала. Да, Не Хуайсану очень нехорошо. Он бы сказал, что всё просто ужасно. Но вместо правдивого ответа его губы кривятся в жалкое подобие улыбки. — Думаю, я справлюсь, — наконец ответил он. Юноша не поверил. На его лице слишком ярко отражены все его сомнения. Так и хотелось начать заниматься нравоучениями о том, что подобная искренность и наивность до добра не доведёт. Но Не Хуайсан никем ему не приходился, потому и не спешил взять на себя воспитательные обязанности. Он вообще был не обязан стоять здесь, отвечать на все эти глупые вопросы. Но по какой-то глупой причине так и не сдвинулся с места, словно надеясь, что этот юноша скажет ещё хоть что-то. Что-то, что сможет отвлечь, заглушить собственные печальные мысли. — Господин, — он словно услышал эти глупые мысли, — не сочтите за грубость или неуважение, но вы мне кажетесь очень одиноким. А это ужасно, когда человек одинок в своём горе. Тогда демонам намного проще подобраться к вам и завладеть вашей душой. Они чувствуют, что человек одинок, и его легко можно сбить с пути. И Не Хуайсану вновь захотелось рассмеяться. Разразиться таким хохотом, какого не было с того самого злополучного дня. В тот день он будто сам себе запретил смеяться, испытывать такую сильную радость. И теперь казалось, будто кто-то наконец-то решил смахнуть пыль со старой и никому не нужной коробки, чтобы посмотреть, что же находится внутри. И этот кто-то не имел ни малейшего понятия, что же делать с содержимым. Эта внезапная радость стала таким неожиданным событием. Не Хуайсан так отвык от чего-то подобного, что так и не смог выдавить из себя даже лёгкого смешка. Эта странная новая деталь в его характере. Деталь, о которой он совершенно забыл. А ведь когда-то мог смеяться часами напролёт. Надо же, кто-то проявляет искреннюю заботу о нём, беспокоясь, не захватят ли его демоны. Это было просто уморительно. — Как тебя зовут? — поддавшись каким-то неведомым порывам спросил Не Хуайсан. Радость и тепло, что так внезапно заполонили всю его душу, слышны и в голосе, что заставляет юношу растеряться. — Чжу Юй, — наконец произнёс он, заставив главу своего клана окаменеть. Грудь снова словно бы сковывает холодом. Больше нет той радости. Больше не хочется хохотать, словно он ополоумел. Перед ним стоит юноша, жизнь и мечты которого он собственноручно уничтожил, покрываясь благим делом. Было глупо думать, что последствия не настигнут его. — Чжу Юй… — Не Хуайсан словно бы задумчиво тянул, но на самом деле старался разговориться, понять, что его голос не дрожит, выдавая его вину полностью. — И что же ты здесь делаешь? — Здесь мой друг. Он меня пригласил. А мне хотелось посмотреть на церемонию. Знаю, это неправильно. Но я… мне… мне казалось, что я сдал экзамен на высшую степень. Я был слишком самонадеян, думая так. Теперь я хочу узнать ещё больше, чтобы не допустить своих прошлых ошибок. Не знаю, где они были, но, думаю, если я буду учиться усерднее, то пойму. А пока, с такими результатами я смогу работать в Таншане. Но в следующем году я обязательно сдам экзамен на высшую степень и могу попасть в департамент Обрядов в резиденции… Кажется, он понял, перед кем сейчас распинается, кому рассказывает подобное. В глазах возник неподдельный страх. Может, боялся, что главе не нужны люди, которые однажды уже всё завалили, и теперь его хорошенько запомнят, чтобы никогда не брать. А у Не Хуайсана в глазах стояли слёзы. Глаза щипало, но начать быстро моргать или тереть их — значит признаться самому себе в том, что он даже не задумывался о последствиях. Департамент Обрядов. Это очень влиятельная область. В особенности из-за того, как много людей вечно обращается к богам. И от этого департамента зависит настроение народа, а от настроения народа зависит будет ли и дальше процветать этот департамент или даже клан. Если те чиновники знали о желании Чжу Юя, то становилось понятно, почему же они так не хотели пускать его в свой узкий круг. Не Хуайсан постарался изобразить мягкую улыбку, как полагается великодушному человеку. — Ты был прав, я одинок. Но демоны ко мне не слишком торопятся. То ли даже демоны считали ниже своего достоинства идти на свидание с таким человеком, то ли ему с лихвой хватало одного своего демона: сабли. Он вечно боялся, что любая вспышка раздражения или злобы могла быть из-за неё. Хотя, с того самого дня Не Хуайсан к сабле даже не притронулся. А может, об этих демонах и шла речь? Просто, юноша не хотел распространяться о клановом проклятии там, где легко могут подслушать? Впрочем, несмотря на это заявление, Чжу Юй выглядел не слишком убеждённым. — Господин, если вы почувствуете, что с вами что-то не так, вы всегда можете заглянуть в наш храм Небесного дракона, — участливо предложил Чжу Юй. А потом снова слегка побледнел и беспокойно продолжил: — Нет, я вовсе не хочу сказать, что храмы на территории Нечистой Юдоли плохи, просто… я подумал… — Я тебя понял, — спокойно осадил его Не Хуайсан, а в его глазах заплясали озорные искорки. Забавный этот человек. Такой беспокойный. Много говорит и совсем не следит за своей речью, но всё, что он произносит, звучит искренне. Может, действительно стоило бы наведаться в этот храм? Да, было весьма глупо полагать, что там он найдёт необходимое ему успокоение, но было также глупо и полагать, что это никак не отразиться на состоянии Не Хуайсан. Эта встреча ведь кажется ему какой-то личной, глубокой, но при этом нисколько не ранящей, не тревожащей его ещё не зажившие раны. — Господин, простите, если я вас оскорбил или вёл себя неподобающе, — снова затараторил юноша, обеспокоенный такими словами и долгим молчанием. — Всё хорошо, — терпеливо повторил Не Хуайсан, внимательно наблюдая за своим собеседником. Его руки были сцеплены в замок, но указательный палец нервно стучал по костяшке. — Кажется, ты сильно переживаешь, — покровительственным тоном заявил глава клана. Может, всё же стоит немного побаловаться и сыграть великодушного правителя, понимающего и поддерживающего своих подданных, а не глупого болванчика? Так, разнообразия и интереса ради. Он никогда не говорил так, и сейчас такое ему очень понравилось. Было в этом что-то такое, что будоражило кровь, заставляло почувствовать себя живым и значимым. — Я чувствую себя немного неуютно здесь, — ответил Чжу Юй, воровато оглядываясь, словно ожидая, что кто-то услышит это и начнёт его осуждать. — В храме всегда было спокойно. Я к нему привык. Он в моём родном городе. Я с самого детства посещал этот храм и вернулся туда, когда не смог сдать экзамен на высшую степень. Так что всё не так уж и плохо. Но тут… тут я никого не знаю, кроме одного друга. Но знаете, как это бывает. Расстояние постепенно делает своё дело. Когда нет возможности в любой момент приехать, общение постепенно угасает, — Не Хуайсан на это понимающе кивнул, ведь и сам когда-то был в такой ситуации. — Я даже не в своём клане. Здесь странно, незнакомо. — Чжу Юй, позволь дать тебе совет, — начал Не Хуайсан, решая сказать то, что крутилось у него в голове на протяжении всего их разговора. А глаза юноши так и вспыхнули, лицо чуть ли не засветилось от счастья. Он уж точно не ожидал, что глава клана будет обращаться к нему по имени и даже раздавать советы. Наверное, это самый счастливый и удачный день в его жизни. — Если ты так стремишься к тому, чтобы попасть в храмы Нечистой Юдоли, то следует научиться хоть немного держать эмоции под контролем. И следить за словами, чтобы не происходило таких неловких ситуаций. Это делать Не Хуайсан прекрасно научился ещё будучи ребёнком. Так открыто и обыденно он себя вёл только в присутствии брата или кого-то близкого, кому он мог безоговорочно доверять. Потому что ко всем остальным требовалось относиться в соответствии с этикетом. Занятия по этикету он любил только потому, что не нужно было куда-то бегать или махать саблей. А ещё потому, что на них сразу клонило в такой сладкий сон, что казалось, ничего приятнее этого быть не может. В остальном, это было просто ужасно. До невозможности скучно. Единственное, что запомнил тогда Не Хуайсан, это то, что, даже если он считает того старого чиновника глупым дедулей, то всё равно следует держать язык за зубами и никак не выдавать своих мыслей. Даже намёка не делать. Только вежливо улыбаться. Конечно, с возрастом пришлось разобраться и во всём остальном, но то были азы, которые Чжу Юю только предстоит освоить. — А ещё привыкать к тому, что ты не дома. Пока не станешь главой департамента или приближенным к нему, тебя легко могут отправить в другой город, чтобы помочь там, — продолжил Не Хуайсан, вспоминая, как гоняли по всяким поручениям всех новеньких. Они всегда были слишком воодушевлены, чтобы заметить плохо скрытое пренебрежение. — Я знаю, просто… скучаю по дому. Разве вы не скучаете? — полюбопытствовал Чжу Юй, решая приступить к выполнению советов немного позже, но точно не во время этой беседы, которая, казалось, затрагивала их души. Не Хуайсан лишь поджал губы. Ему казалось, что он уже утратил способность скучать по месту, которое когда-то называл домом. Был ли смысл называть его и дальше так, когда там уже не осталось ничего — никого — родного. Этот вопрос так и остаётся без ответа. Чжу Юй не смеет указывать на это очевидное игнорирование. Кажется, теперь он больше не надеется даже на то, что его храм посетят. Когда молчание начало затягиваться до неприличия долго, юноша поспешил свернуть разговор и удалился, оправдываясь явно какими то несуществующими делами. Несмотря на всю глубину этого разговора, который, казалось, немного залечил душевные раны, всё равно оставил неприятный осадок. И, кажется, это очень сильно отразилось на состоянии Не Хуайсана и его поведении. Цзинь Гуанъяо понимал своего друга так, словно бы понимал самого себя. Легко, можно было подумать, что интуитивно. Он просто знал. Нужно было перекинуться всего парой слов, чтобы стало понятно, что нужно Не Хуайсану, в каком он настроении и как помочь. Цзинь Гуанъяо видел своего друга насквозь, в чём несомненно были одни плюсы. На следующий же день тот сразу понял, что Не Хуайсан не в самом лучшем настроении. Его собственное принятие титула происходило при весьма печальных обстоятельствах, которые сейчас и повторялись, хоть только уже не с ним. Но ещё не отошедший от собственной трагедии и вынужденный смотреть на всё это Не Хуайсан мог воспринять это всё слишком болезненно. Сейчас он казался, да и был, слишком раним, слишком восприимчив. Даже больше, чем обычно. И как бы он ни отнекивался, как бы ни спорил, Цзинь Гуанъяо поставил его перед фактом: если что, тот может беспрепятственно уйти в любой момент и спрятаться от посторонних в его покоях. Не в тех, что принадлежали главе клана, а в тех, где Цзинь Гуанъяо жил до этого. Покои главы клана же были освобождены для нового владельца, потому сейчас выглядели весьма пусто и неуютно. Для Не Хуайсана подобное поведение было немыслимым. Ему так и не хватило духу приказать подготовить покои главы клана для нового человека. Было тошно даже от одной мысли об этом. Более того, за всё это время, не вышло пересилить себя и шагнуть за порог этой комнаты. Столько раз Не Хуайсан замирал около дверей, не решаясь их открыть. Доходя до них в полной задумчивости, он было порывался поступаться, но вовремя вспоминал, что ему уже никто не ответит, не позволит войти и не скажет не мешать. Сами мысли о подобном были настоящей пыткой, от которой хотелось сжаться где-нибудь в углу и надеяться, что всё это скоро закончится. Именно это и хочется сделать Не Хуайсану, когда становится слишком. Слишком много всего. Слишком много людей вокруг. Слишком много радости за своего нового господина, словно все внезапно забыли о том, как ему достался этот титул. Пусть Цзинь Гуаншань был не самым лучшим человеком, всё это тонко отзывалось в израненной душе Не Хуайсана. Было слишком много шума. И слишком сильные эмоции. Его собственные эмоции заглушали вообще почти всё происходящее. Не Хуайсан смотрел на всё это, и словно оказался в прошлом, но теперь наблюдал со стороны за этой коронацией. Неужели тогда люди тоже это праздновали? У него в ушах звенело, ему было плевать на всё вокруг, в его собственной голове тогда стояла такая тишина, что он не слышал ничего больше. Тогда он не мог ничего этого понять, потому сейчас смотрел на всё это растерянно. Неужели так было и в его собственном клане? Эти мысли только подкрепляли разбушевавшиеся эмоции. Они давили, заставляли задыхаться, заглушали всё вокруг. Слишком громкие, голоса людей всё равно доходили до него словно через толщу воды. Не Хуайсан смотрел на Цзинь Гуанъяо, стараясь перехватить его взгляд. Взгляд лучшего друга, единственного самого близкого человека. Единственного, кто сможет понять. С кем можно поговорить. Ну же, посмотри. Посмотри сюда. Посмотри на меня. Казалось, ему хватит и одного тёплого, поддерживающего взгляда, чтобы продержаться до конца церемонии. Тогда он будет знать, что после сможет кинуться в чужие объятия и высказать всё наболевшее. Но Цзинь Гуанъяо не смотрел. Даже не поворачивал голову в ту сторону. Не Хуайсану сделалось дурно. От эмоций, которые перекрывали вообще всё, что происходило вокруг. Казалось, его вот-вот начнёт шатать словно пьяного. Что он упадёт прямо здесь. И тогда было принято отчаянное решение: убраться оттуда как можно скорее. Позорно сбежать. Хорошо, что он всегда был трусом, и это решение никак не задело его самооценку. И так оказавшись в покоях Цзинь Гуанъяо, в полной тишине, он наконец-то выдохнул. Дрожь, охватившая тело Не Хуайсана в тот момент слабости, не прошла. Казалось, не пройдёт уже никогда. Эти пальцы уже никогда не смогут взять кисти в руки, чтобы нарисовать очередную картину, потому что руки будут вечно трястись. Он не распишет новый веер. Только будет беспомощно смотреть на свои тонкие пальцы, которые можно было так легко сломать, и чувствовать беспомощность, которая будет охватывать его ещё сильнее. Слабость. Никчёмность. Всё то, что так презирал брат в людях. Интересно, что бы он сказал, увидев своего диди в таком положении? Скривилось бы его лицо в отвращении или же он бы попытался хоть что-нибудь впихнуть в эту непутёвую голову, чтобы направить по верному пути? Впрочем, теперь это было неважно. Не осталось того, кто мог подсказать, по какой дороге идти, если вдруг заплутал. Да и Не Хуайсан всё равно ничего не нарисовал с того самого дня. Брал в руки кисть и долго смотрел на пустой холст. Такой же пустой, как его голова в эти моменты. Не приходило в голову ничего, что могло бы сойти хотя бы сносной идеей для рисунка. Пейзажи вокруг больше не захватывали дух, как раньше. Смотря на их, не хотелось хватать кисти и рисовать. Как и птицы. В голове Не Хуайсана было так много глупых мыслей, но ни одной о том, что можно было бы нарисовать. Как ни одной и о том, как теперь жить дальше. Он не знает, как долго успокаивался, но, судя по тому, что за ним ещё не пришли, времени прошло не так уж и много. Окончательно он приходит в себя, понимая, что начал читать книги, которые стояли на полках. Не слишком вдавался в содержание, скорее просто пытался уловить общий смысл, чтобы хоть как-то отвлечься и перенаправить свои размышления в другое русло. И когда этого не получалось сделать, он тут же возвращал книгу на место и брался за другую. Мысли успокоились, руки перестали дрожать. Больше не хотелось забиться в самый тёмный угол, надеясь, что там его никогда не обнаружат. Можно было выдохнуть спокойно. Но теперь появился другой вопрос: чем же себя занять, пока идёт церемония? После он обязательно пообщается с Цзинь Гуанъяо. Последний месяц они успевали только обмениваться письмами, так что Не Хуайсан успел соскучиться по их живому общению. Вот только этого момента ещё нужно было дождаться. Решая, что он уже и так залез у личные вещи, и хуже уже точно не будет, Не Хуайсан вернулся к изучению книг. Их у Цзинь Гуанъяо было довольно много. Но ни одна так и не заинтересовала главу Не должным образом. Тогда он предпочитает не читать, слепо ища что-то интересное, а читать названия книг, прикидывая, насколько это его заинтересует. Несколько минут Не Хуайсан тратил время на то, чтобы небрежно, с лёгкой ленцой, брать книги и ставить их на место. И так пока он не наткнулся на книгу под названием "Песенник". У неё совершенно непримечательная обложка, сама она стояла среди кучи других книг, где её сложно было бы заметить. Сложно было бы найти, ищи её умышленно кто-то, кроме владельца. Как и любая другая книга, в общем-то говоря. Но есть одна деталь, которая заставляет Не Хуайсана замереть с этой книгой в руках. Посмотреть на неё недоверчиво, странно. Название написано рукой Цзинь Гуанъяо. Что-то внутри тревожно заскреблось. Все чувства начали орать об опасности, кричат о том, что эту книгу следует вернуть на место и забыть о её существовании, если он не хочет, чтобы случилось что-то плохое. Не Хуайсан никак не мог понять, откуда взялось это дурное предчувствие, это странное волнение. Подрагивающими руками он всё же открыл книгу. С первых строк узнал почерк Цзинь Гуанъяо. Но какой-то странный. Словно тот писал это второпях, боясь, что его может кто-то прервать, как будто это могут увидеть, и расправа за его поступок тут же настигнет. Как будто никто не должен был увидеть, что он пишет нечто подобное. Продолжая вчитываться, Не Хуайсан всё больше понимал, что это действительно обычный песенник. Но всё равно упорно продолжает листать книгу, пытаясь определить, что всё ещё не даёт ему покоя и почему это писалось в такой спешке. Пока не доходит до одной конкретной песни. Она очень похожа на песнь очищения, которую Лань Сичень играл его брату, но в ней что-то было не то. Не Хуайсан два года обучался в клане Гусу Лань. В клане, который считал необходимостью владение музыкальным инструментом. Кланом, который считал своим долгом вбить в бестолковые головы приглашённых учеников хоть какое-то понимание того, что происходит в музыкальной сфере, как всё это воздействует на заклинателя, на окружающий мир. И, кажется, впервые Не Хуайсану хотелось благодарить старика Цижэня за то, что тот заставлял учить их эту бесполезную ерунду. Не Хуайсан всё ещё не смыслил в музыке настолько, чтобы хоть что-то сыграть самостоятельно, но был достаточно образован, чтобы понять, песня, столь похожая на песню очищения, имеет какой-то другой эффект, ужасный, неправильный. Он чувствовал какое-то странное отторжение даже смотря на эту мелодию. И теперь Не Хуайсан начал перелистывать все страницы, смотрел более осмысленно и ужасался снова. Ему хотелось нервно рассмеяться, может быть, разрыдаться или начать биться в страхе. Его расшатавшиеся нервы не выдерживали навалившейся истины. Хочется сделать всё это одновременно. И Не Хуайсан еле удерживал себя от того, чтобы кинуться к Цзинь Гуанъяо и потребовать ответы. Предчувствие опять кричало о том, что это плохо кончится. Нужно было срочно что-то придумать. И он сделал первое, что пришло ему в голову: схватил листы, кисть и начал переписывать взволновавшую его мелодию. Её и ещё несколько тех, которые вселяли особый ужас. И переписывая, он вспоминал всё, чему учил Лань Цижэнь. Пытался вспомнить, но выходило это плохо, отрывочно. Однако вполне хватило для того, чтобы наконец сложить два и два. Понять, что примерно может значить такая комбинация нот. И теперь Не Хуайсана тошнило. Руки тряслись так, что еле выходило писать. Он торопливо закончил переписывание и подул на бумагу, ожидая, когда чёрные линии перестанут блестеть. А затем поспешно спрятал эти записи в рукав, а книгу возвратил на место. Искажение Ци. Это… это ужасно. О Боги, А-Яо, зачем тебе такие знания? Ответ пришёл сам собой. Напрашивался. Навязчиво крутился в голове. Цзинь Гуанъяо вызвался играть песнь очищения. Он делал это чаще всего. Он никогда не играл в присутствии Лань Сиченя. Да и сам Не Хуайсан слышал её всего пару раз, да и то это были маленькие отрывки. Настроение дагэ всегда портилось ещё сильнее после этого. Цзинь Гуанъяо… Мэн Яо… Его А-Яо, который всегда защищал от Не Минцзюэ, который разделял все увлечения, который с таким воодушевлением говорил о таких простых, повседневных, обыденных вещах. Такое страшное преступление мог совершить кто угодно, но не Мэн Яо. Не его лучший друг. Перед глазами стояла его заботливая улыбка, его взволнованный взгляд, обеспокоенность в голосе, радость. Неужели всё это было лживое? Не Хуайсан пошатнулся и рухнул на пол, больно ударяясь коленями. Но даже не почувствовал этого. Воздуха не хватало, перед глазами всё кружилось, зрение притупилось. В ушах стоял голос Мэн Яо. Голос лучшего друга, который… Голос одного из самый близкий людей… Голос убийцы. Предателя. На смену жуткому горю пришла всепоглощающая ярость. Хотелось кинуться к Цзинь Гуанъяо и придушить его на месте без всяких разбирательств. Хотелось увидеть, как жизнь гаснет в его глазах так же, как она угасла в глазах Не Минцзюэ, так же, как она угасала в его собственных глазах последние несколько месяцев. Гнев обжигал лёгкие, не давая свободно вдохнуть. Заставляя трястись. Желать разломать здесь всё. Спалить это место ко всем чертям и с упоением наблюдать, как исчезнет всё, что дорого Цзинь Гуанъяо. Хотелось уничтожить всё, до чего рука дотянется, лишь бы этот монстр, предатель, почувствовал хоть толику той боли, что испытал Не Хуайсан. Он абсолютно выпадал из реальности. Просто сидел на полу, позабыв о том, что он глава одного из великих кланов, которому не пристало себя так вести. Позабыв о том, что у него есть какие-то дела, обязанности. Сейчас всё в этом мире исчезло. Остался только он сам, желающий сравнять всё здесь с землёй. Желающий уничтожить всё, чтобы унять собственное горе. Разделить его ещё хоть с кем-то, ведь оказалось, что до этого он его не делил. Он открывал самые потаённые уголки своей души, показывал все свои раны, пытаясь найти их отражение в другом человеке, пытаясь понять, что он не один. И находил. Находил, потому, что хотел этого, заставлял себя верить в это, видеть того, чего нет, он лишь помогал обманывать себя. И теперь все те раны, которые были небрежно заклеены, словно заплаткой, родным человеком — человеком, который сам и создал эти раны — вновь открылись, загноились. Но не было ни единого доказательства против Цзинь Гуанъяо. Никто бы не поверил глупому ни на что не годному главе клана Не. Никто бы не обратил внимания. Какая разница, что значит эта книга? У всех кланов есть какие-то свои тёмные секреты, потаённые знания, которые никогда не выходят за пределы этого клана. Все воспримут это как норму. Даже сам Не Хуайсан был не уверен. Отрицая происходящее, пытаясь справиться с этим потрясением, он пытался находить всё новые и новые оправдания. Но все они разбивались о непоколебимую стену уверенности, возникшую неизвестно откуда. Это было такое странное чёткое осознание. Это <b>он<b>. Это Цзинь Гуанъяо разрушил всю жизнь Не Хуайсана. Во всём виноват этот человек. Но всё, что оставалось, это сидеть на полу и чувствовать мечущуюся в груди ярость, боль, отчаяние и страх. Он ничего не мог поделать. Он был бесполезен. Безысходность. Вот что ощущал Не Хуайсан, пытаясь прийти в себя. Поднимаясь на ноги, он слышал чужие шаги за дверью. Неспешные. Цзинь Гуанъяо. Единственный, кто сейчас сюда может зайти. И нужно держать себя в руках. Дверь открылась, и Не Хуайсану захотелось умереть. Он почувствовал, как внутри него что-то снова разбилось. Что-то очень хрупкое, наспех склеенное. И теперь это точно нельзя восстановить. Осколки впивались в его израненную душу, резали, не щадя ничего, распарывая незажившие швы. — Уже всё закончилось? — голос какой-то безэмоциональный. Не Хуайсан повторял себе, что нужно держать себя в руках. — Да, — Цзинь Гуанъяо выглядит растерянно. Он словно почувствовал перемену в атмосфере, в отношении к нему самому. — В таком случае, поздравляю вас, глава Цзинь. И Не Хуайсан сложил руки и поклонился. Холодно, отстранённо, без должной церемониальности и без особого воодушевления, присущего лучшему другу. Сейчас Не Хуайсан склонялся перед ним, но мысленно проклинал. Проклинает весь его род. Умерших, живущих и ещё не родившихся. Но этого недостаточно. Он клянётся разобраться с этим. Гнев, что метался в душе, так и не нашёл выхода. Он лишь множился внутри Не Хуайсана, а тот обещал приберечь его для поистине важного случая. — Хуайсан, всё в порядке? — голос звучал заботливо. Раньше после таких слов глава Не тут же бы кинулся на шею, разрыдался и и высказал всё, что скопилось у него на душе. Сейчас же его лишь затошнило от этого. — Да, да, — вяло пробормотал он. — Просто устал. Наверное, выглядел он действительно ужасно, раз Цзинь Гуанъяо не задал ни единого вопроса, а просто поспешно кивнул, предлагая отвести Не Хуайсана в его покои. Обычно он бы повёл себя наоборот: всё пытался расспросить, разговорить, понять, что вызвало такие эмоции. А тот из последних сил сдерживал себя, лишь бы не натворить глупостей. Воспитание брата и общая темпераментность семьи Не никуда не делать, потому сейчас было невозможно тяжело держать себя в руках. Возможно, стоило разрыдаться. Дать волю чувствам хоть в таком их виде. Тогда и у Цзинь Гуанъяо пропадут вопросы. Но нет. Он сразу кинется успокаивать Не Хуайсана. А тот наверняка отшатнётся от отвращения, если не убьёт на месте. Поэтому он оставался непривычно молчалив. Непривычно безэмоционален. Наспех попрощавшись с Цзинь Гуанъяо, он захлопнул дверь прямо у него перед носом. Глаза тут же защипало, и уже через несколько секунд крупные слёзы катились по его щекам, плечи мелко тряслись. Не Хуайсан рыдал так, как в тот самый день. Рыдал так же безутешно, безумно, чувствуя, как его снедает одиночество. Но теперь оно было куда реальнее. У него не осталось никого. Больше не было ни единого человека, к которому он бы мог пойти, чтобы тот помог ему, укрыл от всех бед, успокоил. Единственный, кто оставался, оказался тем, к кому вообще ходить не следовало. Наверное, Цзинь Гуанъяо очень радовался, упивался своим триумфом, когда Не Хуайсан лежал у него на коленях после новой истерики и лишь устало всхлипывал, больше не в силах выразить весь тот объём его чувств. Это подняло в груди новую волну злости. Захотелось начать биться в самой сильной из своих истерик. Кричать да погромче, срывая горло и привлекая как можно больше внимания, чтобы хоть кто-то пришёл ему на помощь. Но он прекрасно знал, что больше никто этого не сделает. Не с искренностью и заботой. Не из настоящего желания помочь. Желание всё это забыть такое сильное, что от осознания невыполнимости этого желания становится почти физически больно. Это всё было так несправедливо. Нечестно. Хотелось не помнить ничего из случившегося. Хотелось снова доверять Цзинь Гуанъяо как самому себе. И неважно, что вся его забота, все его слова — всё это лживое. Не Хуайсан рыдал. Рыдал так сильно и долго, что его вскоре начало тошнить. Это была самая долгая ночь в его жизни. Он то рыдал, то лежал без сил, пытаясь понять, что же сделал не так, в чём он провинился настолько сильно, чтобы заслужить такую судьбу. Ответ он так и не нашёл. Лишь только больше измучил себя и свою душу. Не Хуайсан сжал веер в руках. Сколько месяцев прошло с тех пор, как брат подарил ему эту безделушку. Столько месяцев потраченных в никуда. На секунду ему показалось — и на эту секунду он почувствовал облегчение, — что сердце его не выдержит, что прямо сейчас остановится и прекратит все его мучения. Но этого не произошло. И тогда пришла какая-то уверенность вперемешку с холодной отрешённостью. С чётким осознанием. Не Хуайсан сжал веер ещё сильнее, цепляясь за него из последних сил. — Не волнуйся, дагэ, я возьму себя в руки, приведу клан в порядок и отомщу за тебя.