***
Рождество приблизилось как-то необычайно быстро, почти что стремительно. Казалось, ещё на прошлой неделе стояла промозглая поздняя осень… Томас, отдавая всего себя работе, никак не мог перестать думать о том, когда же должна была вернуться Реджина. От неё вновь не было никаких вестей, но в этот раз он хотя бы знал, что она не пропала бесследно, а просто уехала. В Лондон, как думалось ему, каждый день зачёркивающему карандашом даты в календаре, надеявшемуся, что так время пройдет незаметнее. И действительно, прошло. Когда отец, позвонив ему за несколько дней до праздников, объявил, что вся семья вновь собирается в Комбере, это немало его удивило. Ведь дни, тщательно отмечаемые, скользили один за одним, а вот на даты он и не обращал внимание. — Зачем? С той стороны телефонной линии послышался тяжёлый вздох. — Если бы ты, Томас, сейчас разговаривал с матерью — после она непременно бы прожужжала мне все уши, что ты совсем себя не бережёшь. Ты что же, так заработался, что забыл, какое нынче число? — Ну почему сразу забыл? — возмутился Эндрюс, судорожно ища на столе календарь. — Я не забыл. Сегодня декабрь… — Двадцатое декабря, мой мальчик. Мы ждём тебя на Рождество. И это не обсуждается. Иначе я потребую у Уилла, чтобы он сам привёз тебя прямо с верфи, — отец усмехнулся. — Даже связанного. — Дядя тоже будет? — Будет вся семья. Рождество — семейный праздник, Томас, — напомнил отец. Зимние семейные праздники были тем, что Томас любил с самого детства — отец в такие дни всегда становился чуть мягче, мать, и без того отдававшая всю себя детям, будто находила для каждого ещё больше заботы и любви. Впрочем, это грело юные сердца совершенно не так сильно, как нетерпение в ожидании подарков. Один такой, казалось бы, не столь большой, как можно было ожидать, запомнился ему на всю жизнь. Томасу было около семи лет, когда наутро после сочельника он обнаружил простенькую серую коробку, перевязанную бархатной лентой. Ничего особенного — он получал такие же каждый год, с той лишь разницей, что эта была более вытянутой по форме. Но внутри! О, сколько он упрашивал отца купить ему модель этого парусника, стоило только увидеть её сквозь стекло витрины магазина. И сколько отнекивались родители, искренне не понимая, зачем сыну был нужен этот кораблик, который и игрушкой-то толком нельзя было назвать. Сколько лет прошло с тех пор, а модель, так, разумеется, и не испытанная в речных баталиях, стояла в его комнате в Комбере. Но чем старше становились дети, тем меньше удовольствия доводилось им получать от подарков. Сейчас Томасу и вовсе хватало того, что родные собирались вместе и просто желали друг другу всяческих благ. Год от года он в шутку взыхал, что так и начинается взросление — когда всё больше ценишь духовное, нежели материальное. И всё-таки, с собой в Комбер он для всех вёз подарки, судорожно купленные едва ли не в вечер накануне. Элиза, заприметив в его руках коробки да свёртки, первым же делом потянулась к ним, словно нетерпеливый ребёнок. Джим, посмеиваясь, стоял за её спиной, прижимая к себе за плечи сопротивляющегося младшего брата Уильяма. — Вот как мы рады видеть тебя, Томми! Если ты сейчас же не отдашь Лиззи её заслуженный подарок, то она тебя задушит, — хмыкнул Джеймс и тут же получил тычок в бок от Уилла. — В объятиях, разумеется. — Я тоже рад вас всех видеть, — вздохнув, Томас обвёл взглядом дом. — Только, быть может, вы меня всё-таки впустите? — Всенепременно, братец! Только отдай подарок. Плата за вход, — рассмеялась звонко сестра, будто в неё вселился чертёнок. Томас хмыкнул себе под нос и, уставившись всем за спины, ожидающе приподнял брови — наконец, хоть кто-то собрался протянуть ему руку помощи. — Элиза! Имей совесть, — раздалось сурово и неожиданно. — Как ты меня напугал, Джон, — хватаясь за сердце, вскрикнула Лиззи, а после снова засмеялась. — Учти, если после этого я начну седеть, то Лоуренс предъявит тебе претензии, почему это его невеста и без фаты — белее белого. Джон не стал продолжать эти препирательства. Он лишь махнул Томасу рукой, приглашая его, застывшего на пороге с глупой улыбкой на губах от ощущения семейного единения, наконец, зайти. В доме просто восхитительно пахло свежей елью и готовящимся ужином. Томас, успев замёрзнуть в дороге, с наслаждением передёрнул плечами от ощущения льющейся отовсюду теплоты. Потом мама заключила Томаса в крепкие объятия, отец увёл за собой в зал… Вечер летел так незаметно, что, казалось, стрелки на настенных часах совершенно искусственным образом крутились раза в два — а то и три — быстрее. Ближе к десяти часам прибыл лорд Пирри вместе с женой. Томас, не успев до отъезда отчитаться ему о проделанной работе, хотел было быстро всё доложить, но дядя Уилл сразу схватился за стакан виски и только хлопнул Тома по спине, стоило ему открыть рот. — Томас-Томас… — покачал головой лорд Пирри. — Всё — суета, а ты не суетись. Усы его вдруг дрогнули от усмешки, и он заговорщическим шёпотом уточнил у племянника: — А где же та милая юная леди, с которой я тебя видел? Ты уже познакомил с ней родителей? Улыбка, весь день не покидавшая лицо Томаса, вдруг исчезла. Но Пирри не обратил на это внимание, пригубив из стакана. А вот Томаса пронзило неясно откуда взявшейся печалью. Он знал, что скучал по Реджине, и что не это было причиной, почему сердце сейчас так больно закололо. Ведь это не он не хотел её знакомить — Реджина сама вполне однозначно отказалась от этого. Это его и мучило, поскольку Томас никак не мог понять причины. — Это семейный праздник, — притворно улыбнулся Томас, — здесь только родня. — Ну-ну, ничего, не тоскуй, мой мальчик, — дядя снова хлопнул его по плечу и больше не стал допытываться. Только вот после этого для Томаса вечер перестал быть таким уж радостным. Стоило стрелкам часов перевалить за полночь — он поднялся в свою комнату под не очень-то остроумные шутки Элизы. Наскоро приняв ванну, упав в постель да накрывшись с головой одеялом, он мечтал побыстрее уснуть. Но сон совершенно не шёл: снизу то и дело раздавались отголоски смеха, потом где-то далеко прогремел фейерверк. Томас сжал в пальцах подушку и вздохнул. Если бы не мысли — ему бы не мешал даже этот шум. А так, в голове была одна только Реджина и понимание того, что о сроке её возвращения можно только догадываться. Выбирая подарки родным, он купил кое-что и для неё — сущая мелочь в сравнении с тем, что к её ногам порой хотелось бросить весь мир, но с самого момента покупки маленький бархатный мешочек с золотой брошью для шляпки оттягивал карман его любимого пальто, коего он носил чаще прочих. Томас боялся её выкладывать, непременно желая вручить от чистого сердца при первой же встрече. В знак того, что мысли его, как бы смело это ни звучало, постоянно подле неё. Но повод отдать всё не представлялся. Преподнести в качестве подарка на Рождество?.. Настолько, учитывая, что она пророчила свой приезд лишь ближе к февралю, запоздало? На следующий же день, провалявшись в кровати почти до полудня, Эндрюс с удивлением обнаружил, что к ним нагрянули, как выразился Джон, запоздалые гости. Теперь уж весь дом ходил ходуном, потому как соседи привели друзей, друзья привели детей… О, кого только не было! К двум часам заглянула Хелен Барбур с родителями, и у Томаса не было никаких сомнений, что визит этот оказался заранее продуман матерью. В новеньком платьице, румяная и свежая, Хелен сияла, словно только что выпущенный в оборот пени. Томас учтиво ей улыбнулся, совершенно не предполагая, что она вознамерится завести беседу. Но Хелен, оставив родителей на попечение лорда Пирри, весьма настойчиво потянула Томаса за ель, где находилась более или менее уединенная ниша. По крайней мере, никто из взрослых туда не лез, а на детей можно было строго шикнуть. — Вы так и не позвонили… — с грустью в голосе произнесла она, поджимая губы. Томас, и без того сконфуженный её решительностью, совершенно растерянно мотнул головой. Но ведь он и не обещал ей звонить! Даже ни разу не заикнулся об этом. Или она, что-то нафантазировав себе, считала, что после одной прогулки просто обязательно — закономерно! — должна быть вторая? Томас совершенно на это не рассчитывал. Ему было не до того — мало ему работы, так он никак не мог разобраться с Реджиной, которая то отталкивала его своим холодом, то, напротив — притягивала жаром. А чтобы ещё и гулять… — Простите, Хелен, но у меня сейчас совершенно нет времени, чтобы уделять его чему-либо, кроме работы… Спросите хоть у моей матери! — будто оправдываясь, воскликнул он. Прказавшийся до дрожи противным, голос совести тут же живо напомнил, что на Реджину время находилось всегда: хоть днём, хоть ночью. Но Томас подавил его в себе и, сглотнув, в попытке смягчить этот однозначный отказ добавил: — Сейчас, в общем-то, не самый простой период в моей жизни. Мне искренне не хочется, чтобы вы обижались на меня. И я… Я не хочу давать вам обещаний, коих в любом случае не смогу выполнить… Хелен осеклась, сделала шаг назад, едва не запнувшись о всё ещё лежавшие под елью коробки, и Томас поспешно схватил её за руки, чтобы удержать. Но Хелен вполне уверенно стояла на ногах. Она, покачав головой, вдруг улыбнулась. — Всё в порядке, Томас. Я понимаю, у вас дела. Дайте мне знать, когда решите… все проблемы. Я готова ждать. И она, мягко сжав его ладонь, ушла к столу, так, кажется, ничего и не поняв. С того момента прошло чуть меньше месяца. Уже заканчивался январь, но погода так и не собиралась становиться по-настоящему зимней — слякоть и мороз давали ужасное сочетание гололёда и повальной простуды. Томас держался из последних сил, хотя, кажется, всё-таки перенёс незначительный насморк прямо на ногах. Как, пожалуй, и большинство людей в его отделе. Но это его особо не волновало. Куда больше тревожили поджимающие при приёмке работ сроки, ведь всё, как и всегда, независимо от его строгих распоряжений, доделывалось в последний момент. Сейчас, возвращаясь домой с работы, Томас мечтал лишь поскорее опустить озябшие ноги в таз с кипятком, хорошенько поесть и, устроившись в кресле, отдохнуть за хорошей книгой у камина. Ему казалось, что для счастья этого было вполне достаточно… Ровно до того момента, как с противоположной стороны улицы вдруг не донёсся чей-то пронзительный оклик. — Томас! Ему послышалось?.. Эндрюс замер, всё ещё бессильный, дабы обернуться на торопливый стук каблучков по брусчатке. Его сердце билось в унисон этому звучанию, и он вдруг, как бы в страхе разочарования, принялся гадать, было ли это всё слуховыми галлюцинациями. И всё-таки, набрав полные лёгкие колючим воздухом в попытке собраться с духом, Томас развернулся…VII
29 августа 2023 г. в 10:05
Голубоватый свет просачивался сквозь окна анфилады, придавая небывалый холод роскошным интерьерам тех комнат, коих она пересекала широким шагом. Реджина стремительно приближалась к любимому месту в доме, которого вся её семья всегда называла «лунной гостиной». И действительно, в интерьерах преобладал тёмно-синий цвет и серебро; на стенах висели круглые зеркала и изображающие ночные сюжеты картины.
Реджина замерла на пороге, вглядываясь в силуэт сидящей в кресле — спиной к ней — женщины. Иссиня-чёрные волосы с лёгкой проседью были, как всегда, аккуратно забраны на макушке. Тонкое, бледное запястье — со слегка виднеющимися голубоватыми венами — мелькнуло, перелистывая страницу книги.
Этот шорох громом отдался у Реджины в висках, и она сделала шаг.
— Мама… — прошептала она.
Женщина, отложив книгу, обернулась, и на её устах расцвела лёгкая улыбка.
— Мама… — повторила Реджина, быстро преодолевая разделяющее их пространство, тотчас — стоило ей подойти — опускаясь перед женщиной на колени. — Здравствуй.
— Здравствуй, мой лучик, — проведя прохладными пальцами по её щеке, произнесла она.
Реджина перехватила её ладонь и прижала ту к губам.
— Как твоё самочувствие? — спросила Реджина, коротко ткнув себя в уголок глаза, дабы мама не заметила наворачивающихся слёз.
Но мама всё всегда замечала и, медленно наклонившись, поцеловала дочь в лоб, а затем ответила:
— Лучше, чем месяц назад, не переживай.
— Всё, что не убивает — делает нас сильнее, — ободряюще улыбнулась Реджина, хотя хотела расплакаться, и ком уже вязко застрял поперёк горла.
— Всё, что не убивает — окончательно лишает нас сил, — слабо усмехнулась мать и вновь, словно в подтверждение собственных слов, откинулась на спинку кресла. — Но ничего, милая, всё образуется.
Реджина встала и принялась поправлять плед, укрывающий её колени. На улице было промозгло, но почему-то дом не отапливали должным образом, а потому Реджина возмутилась:
— Здесь так холодно! Где ходит миссис Уилсон? Почему она не контролирует отопление?
— Оставь её в покое, Реджи. Резко похолодало — вот и всё. Не стоит так нервничать.
Бросив взгляд на кофейный столик, Реджина заметила, что чашка пуста. Приподняв чайник, она поняла, что и тот пуст тоже.
— Принести тебе чай? — предложила она.
Мама кивнула и сомкнула веки. Реджина клюнула её в выпирающую скулу и поспешила на кухню.
Вернувшись с подносом, она поставила тот на столик, поворошила дрова в камине и, разлив чай да протянув матери чашку, опустилась в соседнее кресло.
— Как твои дела в Ирландии? — поинтересовалась мама.
— Хоть основные акционеры весьма хитрые — я уже решила множество вопросов, и теперь ко мне все относятся должным образом, — она усмехнулась. — Скоро подарю тебе новые серебряные приборы.
— Я не про это, дорогая. Ты уже подружилась там с кем-нибудь?
Реджина уставилась на дно чашки, наблюдая за витающей над ним одной-единственной чаинкой, и прикусила губу.
— Реджи? — позвала мать.
— Есть один хороший знакомый, — призналась она. — Его зовут Томас. Он строит корабли. В смысле… руководит практически всем и всё проверяет.
— Должно быть, очень умный человек.
— Ты права. И он крайне любезен.
За окном темнело, но вспыхнувшая мысль о Томасе внезапно вызвала у неё улыбку. Он действительно прекрасный человек, и Реджина вдруг ощутила, что тепло разлилось по телу вместе с очередным глотком чая. Возможно, она сама не совсем справедлива с ним, но… Реджина уже не может изменить свою сущность. Прежнее желание играть с ним, подчинить его не пропало, однако, чуть сгладилось. Реджина и подумать не могла, что он настолько хорош…
— Он тебе приятен? — спросила мать.
— Наверное, — Реджина неопределённо дёрнула плечом. — Но ты сама всё понимаешь…
— Я всё понимаю, — выдохнула мать.
Реджина взглянула на неё, на её лицо, словно светящееся тёплыми бликами горящего камина, и вновь увидела маму такой, какой она была десять лет назад, когда ей только-только исполнилось сорок. Конечно, сейчас, несмотря ни на что, она выглядела младше своего возраста, но тогда… тогда она была будто бы совсем юной. Никогда мама не огорчалась, никогда не опускала руки и ни с кем не ссорилась. Она всегда была весела. И нынешнее умиротворённое спокойствие матери искренне порадовало Реджину.
Она дома…
Из размышлений её вырвал стук в дверь и последующий за этим голос миссис Уилсон — камеристки матери.
— Графиня Орнелла, изволите принять ванну?
Маме всегда нравилось её имя, а потому в Англии все обращались к ней именно так — графиня или леди Орнелла.
— Да, спасибо, — она, опираясь на подлокотники, поднялась.
— Моя помощь требуется? — уточнила камеристка, подавая графине трость.
— Я помогу, — сказала Реджина. — Через час подайте ужин в хозяйскую спальню, будьте любезны. И проследите, чтобы было тепло.
Реджина помогла матери подняться по лестнице и провела в спальню, а затем принялась помогать ей раздеваться.
— Мне совершенно не нравится быть без корсета, — хмыкнула Орнелла, когда платье упало к её ногам.
— А вот я при любом удобном случае стараюсь его не носить.
— И где же твоя женственность? — приподняла бровь графиня. — Ведёшь всяческие дела, всё, понимаете ли, решаешь и, что самое ужасное, не носишь корсет. Это возмутительно!
Они обе в унисон рассмеялись, и Реджина помогла матери лечь в ванну. Вспенивая её волосы, массируя кожу головы, она начала напевать старую балладу — особенно любимую матерью.
— А ведь раньше я пела тебе… — прошептала Орнелла. — Как же быстро промелькнуло время.
— Ну видишь, хоть какая-то от меня польза, — горько, но с добродушием проговорила Реджина, добавляя душистое масло в воду. — И будет ещё больше! Ведь через два дня мы едем в Италию.
Орнелла повернула к ней голову.
— Куда?
— В Портофино, — Реджина выдержала паузу. — В твой родной дом.
Графиня ахнула.
— Мой рождественский подарок, — пояснила Реджина. — Я выкупила виллу чуть больше полугода назад, но ремонт затянулся, потому как те владельцы оказались весьма непорядочными — они распродали много мебели и предметов искусства. Пришлось и выискивать, и заказывать копии.
— Милая моя девочка… — выдохнула Орнелла, потирая грудь, словно пытаясь утихомирить сердцебиение. — Как же так?
— Ричард был прав — у меня есть деловая хватка, — она натянула уголок губ и поднесла к волосам матери графин, чтобы смыть пену. — Так что, пора бы нам подышать морем. Говорят, что погода будет отличная. А летом поедем купаться!
Сжав руку дочери, Орнелла улыбнулась, не в силах сдержать слёзы.
— Ты у меня такая сильная. Я горжусь тобой.
— Я всё сделаю ради тебя, матушка…
Закончив с ванной, они отужинали, и Реджина, уложив маму спать, поплелась в свою комнату, где её уже ожидала Кэролайн. Сильнейшая после парома и поезда усталость нахлынула на неё волной, и Реджина была не в силах шевелиться… Кэролайн постоянно трещала что-то, дабы мадам не заснула на ходу.
Едва ли очутившись в кровати, Реджина провалилась в сон, и ей снилась бухта Портофино да ласкающие берег лазурные волны…
Всю первую половину следующего дня Реджина не отходила от матери; гуляла с ней, опирающейся на трость, по территории их поместья. Реджина помнила, как она сама, будучи совсем маленькой, скакала на пони по огромному полю, переходящему в перелесок, простирающемуся с задней стороны дома. Прекрасно помнила, как отец устраивал охоты на этом самом поле, в этом самом лесу… На эти мероприятия приглашались все высшие чины — весь высший свет — Англии, и они с удовольствием приезжали, невзирая на то, что отец был графом — не герцогом и не маркизом. Но он, предприимчивый, властный и, вместе с тем, благородный, был всеми любим. Всеобщая любовь эта не угасла даже тогда, когда их семейные дела пошли на спад — каждый отбрасывал в сторону продиктованную этикетом отчуждённость, стоило просто завязать с графом диалог.
Отправив маму на осмотр врача да переодевшись в сшитые специально для неё, Реджины, галифе, она решила проехаться верхом. Она ненавидела дамские сёдла, предпочитая ездить по-мужски. В поместье осталось лишь три лошади — Реджина, в своё время преодолевшая кризис и последующее за ним запустение на конюшне, не увидела смысла покупать больше.
Рыжий жеребчик, коего она выбрала ещё два года назад, — когда он был совсем молодым, — понабрал мощи. Недавно принятый на работу конюх, которого она, торопящаяся назад в Ирландию, не успела хорошенько проверить, предупредил, что жеребец весьма строптив, но Реджина, поглаживающая мягкую чёлку, лишь фыркнула:
— Я сама покупала его. Сама заезжала. Так что, справлюсь как-нибудь.
Конюх, сверкнув ямками на щеках, кивнул и затянул подпругу.
— Прошу вас, леди Редверс, — он передал поводья в её руку.
— Джонсон, — поправила она. — Спасибо, мистер..?
— Карл Питерсон, — он чуть поклонился, — миледи Джонсон.
Реджина подобрала поводья и, забравшись на табурет, вставила в стремя ногу, облачённую в начищенный до блеска сапог. Оказавшись в седле да натянув повод, она вновь поблагодарила конюха. Конь мотнул головой, но поддался её команде. Они шагали по мощеной брусчаткой дорожке, и Реджина свернула на всё ещё покрытое инеем поле.
— Ну что, Войс, — обратилась она к жеребчику, проведя ладонью по гриве. — Холодно сегодня, да? Но, полагаю, проехаться нам не помешает.
Реджина, чуть смягчив коня, двинула того в рысь — осторожно, чтобы тот не поскользнулся, ведь он, как она заметила, был подкован. Езда галопом, разумеется, при таких погодных условиях небезопасна, но Реджина всё равно наслаждалась порывами ветерка, что касались её лица. Ей хотелось смеяться, впасть в то беззаботное состояние, в коем она всегда пребывала, стоило ей сесть на лошадь. И она почти пребывала.
Войс, увлечённо отжёвывающий простенький трензель, слушался её беспрекословно — вопреки предупреждениям конюха. Впрочем, Реджина в этом не сомневалась. Она оглаживала его шею, хвалила голосом и ни о чём не думала. Она, наконец, ни о чём не думала!
Прогулявшись по окрестностям поместья и немного — по лесу, они с Войсом поспешили к конюшне, ведь начал покрапывать дождь, смешивающийся со снегом.
Спешившись, Реджина осознала, что совершенно продрогла, а потому, стоило ей отдать коня мистеру Питерсону, побежала в дом и на ходу, сбрасывая с себя плащ и отороченный мехом жакет, распорядилась подать подогретого вина, смешанного со специями.
Болеть ей было весьма некстати.
Реджина, выпив вина, принялась контролировать сбор вещей. Орнелла, сидящая за вышиванием, следила за дочерью, то и дело забавляясь её метаниями из стороны в сторону да командованием бедными миссис Уилсон и Кэролайн, кажется, совершенно запутавшимися.
— Хватит так суетиться, дочка, — мягко выговорила она.
— И вовсе я не суечусь! Я просто хочу, чтобы мы взяли всё необходимое.
— Но ты уже взяла намного больше необходимого.
— Мы же не собираемся носить одно и то же! Мы едем в Италию, мама! — всплеснула руками Реджина и вдруг засмеялась. — Прояви же уважение к своим корням!
И действительно, чемоданов оказалось так много, что они едва ли вместились в два автомобиля.
Путешествие было долгим и изнурительным; благо, мать под чётким наблюдением медсестры чувствовала себя хорошо. Путь через Ла-Манш на теплоходе был недолгим: они причалили в Шербуре и, передохнув, сели на поезд.
Городской пейзаж за окнами сменился пейзажем пасторальным; мелькали поля, оголённые леса, фермы. Реджина поняла, что скучала по Франции… Но ничего — в следующий раз она обязательно вернётся сюда.
По пути она не смогла ничего писать — лишь читала написанное матери.
— И когда ты начнёшь печататься под своим именем?
— Зачем это? — вздёрнула бровь Реджина.
— Пусть все знают, что ты талантлива не только в предпринимательстве, — Орнелла приподняла голову с бархатной обивки дивана.
Реджина пожала плечами и продолжила чтение. Уже не терпелось увидеть радость на лице матери, когда та переступит порог виллы.
И Реджина ей в полной мере насладилась, когда, поддерживая графиню за локоть, они таковой переступили. Орнелла крепко обняла дочь — и откуда вдруг такая сила? А потом Реджина подкатила к ней кресло и помогла устроиться.
— Ну что? — хитро прищурилась Реджина. — Прокатимся?
— Что ты задумала?
Но Реджина лишь велела ей держаться и вдруг побежала по анфиладе, толкая кресло, иногда чуть поскрипывающее колёсиками. Орнелла сперва протестовала, но затем принялась смеяться. Она очень давно так не смеялась…
— А вот тут, — они остановились в главной столовой, — я повесила другую картину. Вырвала на аукционе за бесценок! А по мне так, это — шедевр!
Мама, приосанившаяся и чуть подавшаяся вперёд, разглядывала натюрморт: красивейшая ваза с букетом чертополохов, налитые красные яблоки, виноград, лимоны с надрезанной шкуркой… И вся эта яркость на совсем тёмном багровом фоне.
— Ты права, Реджи. Мне очень нравится!
— Что ж, поехали дальше.
Вилла была огромной. Они сделали круга три по анфиладам, иногда останавливаясь в тех или иных комнатах. Мама ещё раз поблагодарила Реджину и восхитилась её безукоризненным вкусом. Оставив графиню отдыхать в её спальне, Реджина спустилась к слугам и провела инструктаж, а затем позвала дворецкого в кабинет, дабы побеседовать тет-а-тет. Некая суровость во всём её виде вдруг сменилась искренним теплом, когда они сели друг напротив друга.
— Боже мой, как же я рада видеть вас, синьор Черонетти! Как я счастлива, что вы согласились вновь здесь работать!
Невысокий итальянец, практически не седой для своего возраста, улыбнулся очень широко. Он работал на семью её матери ещё до замужества оной…
— Я сам счастлив, синьора! Вижу, маркиза чувствует себя замечательно. Я беспокоился за вас обеих…
Реджина, натянув уголки губ, покачала головой.
— Всё будет чудесно. Теперь мы снова здесь.
— Позвольте уточнить, на сколько?
— Думаю, недели на две-три. У меня всё же дела.
— А маркиза Орнелла?
— Наш доктор не смог поехать, и мы взяли лишь медсестру, — протянула Реджина с огорчением. — Поэтому, предполагаю, маркизе также стоит уехать. Но мы вернёмся ближе к лету.
— Всё здесь будет в лучшем виде, — заверил синьор Черонетти.
Обсудив все дела да отпустив дворецкого, Реджина, заглянувшая в спальню матери и удостоверившись, что та ещё спит, потеплее оделась и пошла к морю. Погода, разумеется, была превосходна — солнце припекало, но Реджина знала, что на побережье может быть ветрено. Она, устроившаяся на шезлонге, вслушивающаяся в рокот небольших волн, долго рассматривала алеппские сосны с их широкими полукруглыми шапками хвои, вытянутые остроконечные кипарисы и витиеватые лимоны.
Слегка нагревшийся песок скользил меж её пальцев, а солёный ветерок игрался с прядками волос.
Возможно, стоило рассказать обо всём Томасу, ведь он был с ней довольно открыт. Но Реджина сама не привыкла открываться. Хотя ему здесь, скорее всего, понравилось бы — он ведь любит море и корабли. А тем временем корабли — большие и крохотные — медленно проплывали на горизонте, и Реджине нравилось думать, что хотя бы к одному из них приложил руку Томас…
Она и не заметила как, пригревшись и надышавшись пьянящим бризом, уснула… Её разбудила Кэролайн — прямо перед ужином.
Спустя пару дней неспешных прогулок, проведённых под лучами солнца, под этим солоноватым и сладким воздухом, кожа её матери приобрела более здоровый оттенок, а круги под глазами почти что исчезли. Реджина развлекала её всяческими историями, хотела было пригласить каких-нибудь старых знакомых, но Орнелла, не желающая ловить сочувственные взоры, наотрез отказалась. Конечно, несколько этих самых знакомых всё же заглянули, чтобы поздравить маркизу ди Алитьери — коей Орнелла являлась до замужества — с возвращением родного гнезда. Приходилось приглашать их к столу, но они будто и не замечали состояния Орнеллы, и та заметно расслабилась.
Рождество, а после — новогоднюю ночь они, принарядившиеся, встречали вдвоём, у камина, слушая итальянские оперы на граммофоне и неспешно потягивая игристое вино.
А затем настало время уезжать…
Примечания:
С любилеем нас 🎉