Взмах её ресниц

      Реджина лежала в кровати, рядом с ним, рассказывала о каких-то пустяках вроде фасонов одежды для верховой езды, но Томас лишь наслаждался звучанием её мягкого голосочка. Он улыбался, сжимал её пальцы, всматривался в её профиль, облитый тёплым светом торшера. Реджина посмеивалась над его неуклюжими комментариями и всё поглаживала его кисть, наверняка ощущая участившийся пульс.       — Знаешь, мне приснился такой странный сон, — обратился он к ней.       — Какой же?       — Будто мы повздорили из-за пустяка… Я был так несчастен в тот момент, — признался Томас.       — Но зачем мы это сделали?       — Я не знаю… — он, не выдержав более глядеть на её удивлённое лицо, отвернулся и вздохнул. — Но я начал говорить глупости.       — Ты же не глупый, Томас. Такое нам не грозит.       Её пальчики отбросили упавшую на его лоб прядь, и Томас, изо всех сил зажмурившийся, крепко обнял её.       — Я очень рад, что то был лишь сон.       — Вся жизнь — это сон, Томас, — отдались её интонации приглушённым эхом.       Стоило ему распахнуть глаза — и Реджина исчезла, а неистовый холод начал покалывать по всему телу. Он отчаянно ловил путающееся меж его пальцев тепло — ускользающее тепло Реджины. Он звал её, но в ответ свет, ставший внезапно голубоватым, мигнул несколько раз — мигнул чётко, словно морзянкой, но Томас не успел распознать смысла, потому что принялся падать — прямо вместе с кроватью — всё ниже и ниже…       Падение закончилось — тогда он проснулся и даже вскочил от неожиданности. Реальность обрушилась на него. Всё было наяву. Он действительно наговорил всякого. Реджина действительно убежала. Это было жизнью, а сон оказался лишь сном.       Реальностью оказалось ещё и то, что он проспал. Спешно собравшись, он попутно пожурил миссис МакЭводи за то, что та не взяла на себя обязанности его будильника и не подняла его вовремя. Она же пожурила его в том, что Эндрюс не сообщил ей, что ему необходимо на работу именно сегодня.       Будто у него было на это время… Он ведь был буквально поглощён Реджиной! Окончательно и бесповоротно. Потому Томас был зол: и на неё, и на себя. Больше — намного больше — на себя.       Из-за этого он сорвался на нерадивую секретаршу, которая перепутала все документы. Потом, конечно, извинился за резкость, и она смущённо отмахнулась от этого, заверяя, что всё в порядке, но легче ему не стало.       Было паршиво. Он весь день ходил насупившийся и быстро устал. К тому же, голова болела столь сильно, что, когда в его кабинете появился лорд Пирри, по обыкновению сильно надушенный, — Томаса замутило.       — Томас! — радостно воскликнул Уильям и, поправив пиджак, опустился на противостоящий стул, а затем вдруг нахмурился. — На тебе лица нет, мой мальчик.       — Всё в порядке, сэр, — устало пробормотал Томас, принявшийся нервно покручивать меж пальцами ручку.       — Ты почти зелёный! — продолжил причитать Пирри. — Что снова стряслось?       Томас едва ли мог дышать, а потому делал это в половину лёгких.       — У меня просто очень сильно болит голова, — сдавленно просипел Эндрюс.       — То одно у тебя, то другое, — покачал головой Уильям. — А это потому, что спишь по три часа в сутки! И слишком часто нервничаешь.       — Ох, дядя, — вздохнул Томас. — Не нагнетайте. У вас что-то срочное?       — Нет, я просто решил проведать моего любимого племянника. И увидел совершенно не солнечную картину.       — Благодарю вас, конечно, но…       Томас замолчал на полуслове, потому как от возникшей мысли о Реджине ком подкатил к горлу. Он и не думал, что его слова так заденут её… она не создавала впечатление сильно чувствительного человека. Эндрюс ожидал насмешек, сарказма, в крайнем случае — затрещины, коею всё же получил, когда выдал самое, по его мнению, невинное. Но никак не этого. Не этой сумасшедшей, разъедающей душу — его душу! — печали, которая отразилась в её действиях. Она отталкивала его от себя, она колотила его по груди. И вообще Реджина не была склонна к рукоприкладству, а когда впервые отвесила ему пощёчину — то лишь входило в её игру. А теперь… эмоции её были столь настоящи, что перед взором Томаса до сих пор стояли её влажные, покрасневшие глаза — столь огромные, что он задней мыслью сравнил те с океаном. С холодным, бездонным океаном беззвёздной ночью, когда не различишь, где вода, а где небо. Он и сейчас не различал. Не различал уже ничего вокруг.       В попытке прийти в себя, он сжал ручку столь сильно, что побелели костяшки.       — Томас, ты слушаешь меня? — ворвался в его мысли голос Пирри.       — Да-да, простите… — тотчас отозвался Томас.       — Ты поссорился со своей красоткой? — прищурился Уильям, но во взоре его плясали смешинки.       Томас сглотнул. Почему же дядя всегда так озабочен его личной жизнью?       — Я сомневаюсь, что она когда-либо была моей.       — Ох, молодёжь, вечно вам надо нагнать драмы и, желательно, хорошенько пострадать! — Пирри всё же рассмеялся в то время как Томасу было совсем не смешно. — Нравится — хватай за руку и веди под венец! Нечего тут разводить иных церемоний!       — Дядя… — вздохнул Томас. — Хватит уже об этом. Всё в полном порядке.       — Ну разумеется. Только вот ты сидишь зелёный и мрачный, словно горный тролль, а твоя леди Реджина ведь ждёт первого шага к примирению именно от тебя.       — Она не хочет меня видеть, — с горечью выпалил Томас.       Он почувствовал себя, сидящим на приёме у психиатра, на коем, к слову, никогда в жизни не был.       — Не разбираешься ты в женщинах, Томми! Потеряешь такую драгоценность — всю оставшуюся жизнь будешь локти кусать.       — Вы её совсем не знаете…       — За такое обаяние можно простить многие прегрешения, — резонно отметил Пирри, закуривая, а затем, после недолгого молчания, продолжил: — И чем ты её обидел?       Теперь Томас ощутил себя маленьким мальчиком — всё ещё на приёме у психиатра.       — Я… приревновал, — покраснев, прошептал он. — Очень некрасиво приревновал.       Лорд Пирри, выпустив клубы голубоватого дыма, хохотнул. Впрочем, в следующий миг он подался вперёд и серьёзно заглянул в глаза Томаса.       — Поезжай к ней как можно скорее, пока твоя ревность не оправдалась. Такие женщины не остаются надолго без жениха.       Томас, неуверенно кивнув, признался себе, что на подсознательном уровне у него уже проскальзывала подобная мысль. Но вряд ли Реджина пустит его к двери.       — Возьми себя в руки, Томас Эндрюс! — ободряюще воскликнул Пирри и встал. — А теперь — работать!       — Спасибо, сэр, — Томас также встал и пожал ему руку.       Уильям, зажав сигару зубами да подмигнув, направился к выходу. Уже после из-за двери доносилась песенка, коею лорд Пирри принялся мычать — довольно, кстати, мелодично.       Эндрюс, выдохнув, рухнул в кресло. Дядя прав: Томас не должен быть гордецом — он должен поехать к Реджине!       Это он и сделал спустя несколько дней, дабы дать и себе, и ей подостыть. Её дом возвышался перед ним, вышедшим из автомобиля и замершим на месте, внезапно утратившим всю — едва ли собранную по кусочкам — уверенность.       Обхватив кольцо ручки, Томас трижды постучал, и дверь отворилась почти сразу же — видимо, дворецкий заметил его прибытие.       — Добрый вечер, мистер Орсон.       — Мистер Эндрюс, — вежливо кивнул тот и раскрыл дверь пошире. — Проходите и ожидайте в холле — я сообщу о вашем визите мисс Джонсон.       Поблагодарив, Томас отдал своё пальто мистеру Орсону, вошёл в просторный холл и сел на софу, принявшись ожидать своей участи. Изо всех сил пытаясь успокоиться, он то и дело одёргивал себя, когда начинал ёрзать, закидывать ногу на ногу и перебирать подрагивающие пальцы.       В глубине анфилады послышались голоса — мужские — и отдающиеся эхом шаги. Эндрюс подался вперёд, дабы сию же секунду увидеть хоть что-то, но это не представлялось возможным. Он терпеливо приосанился.       — Я уже категорически заявила, что вкладывать в это я не собираюсь, — послышался строгий голос Реджины, — и я, джентльмены, не изменю своего решения, какие бы золотые горы вы мне ни пророчили!       И Томас, наконец, встал. Стоило ему лишь увидеть её — он на негнущихся ногах сделал пару шагов, открыл было рот, дабы поздороваться, но мисс Джонсон, бросив на него короткий взгляд, — такой равнодушный, будто Эндрюс был лишь незнакомым прохожим посреди наполненной людьми улице, — прошла мимо. За ней, по обе стороны, семенили два солидных джентельмена с блестящими кожаными дипломатами в руках. Они, в свою очередь, коротко поздоровались с Эндрюсом и вновь наперебой принялись толковать что-то Реджине.       — Не хочу даже знать об этом, — небрежно подняв руку, отрезала она, когда все трое оказались в прихожей. — Хорошего вечера, господа.       — До свидания, мисс Джонсон, — отозвался тот, что пониже.       — Мы вам позвоним, когда появится интересное предложение, — оповестил второй и заискивающе поцеловал её руку. — Прекрасного вечера!       Реджина закрыла дверь и долго не поворачивалась: Томас прекрасно видел её напряжённые плечи и сжимающиеся кулаки. Однако, когда она повернулась — весь вид её напомнил ему арктический лёд; в отсутствие эмоций её лицо стало похоже на фарфоровую маску. Реджина медленно, словно хищник, готовый к нападению, зашагала к нему. Томас едва ли удержался на ногах, когда она остановилась напротив, сложив руки на груди да безразлично оглядев его.       — Здравствуйте… — голос его сорвался, и Томас коротко кашлянул. — Мисс Джонсон.       — Кажется, в прошлый раз я выразилась недостаточно ясно, — от этих интонаций так и сквозило презрением. — Что ж, я могу снизойти до повторения…       — Прошу, просто выслушайте меня, — перебил он, сведя брови над переносицей. — Вы тогда были абсолютно правы: я опустился до полнейшей несусветицы. Я глубоко ошибся. Я просто бредил!       — Так на кой, спрашивается, мне были нужны ваши бредни? У меня и своих в избытке. Я повторяю: я более не желаю вас видеть, — она развернулась и направилась в то крыло, где располагалась столовая. — Выметайтесь из моего дома, да поспешите, пожалуйста, ведь мой ужин стынет.       Томас, разумеется, пошёл за Реджиной и чуть ли наткнулся на неё, когда она резко затормозила.       — Вы оглохли, мистер Эндрюс?       — Мисс Джонсон… — он дотронулся до её предплечья, но Реджина отдёрнула руку и повернулась к нему.       — Не смейте прикасаться ко мне, — процедила она и поджала губы. — Не смейте больше попадаться мне на глаза, будьте так любезны.       — Дайте же мне объясниться! — Томас потупился и перешёл на шёпот. — А потом можете гнать меня в шею, если угодно…       — Мне угодно, чтобы вы ушли, сэр, — Реджина вздёрнула подбородок. — Сию же секунду.       — Реджина, я прошу у вас прощения! Очевидно, что тогда я был не в себе, — хватался он за ускользающую веру в её благосклонность.       — Или, как говорят французы, «вне себя». Пойдите прочь, мистер Эндрюс.       — Я никуда не уйду, — Томас даже мотнул головой.       — Мне вызвать карабинеров? — Реджина приподняла бровь.       — Можете вызывать. Но я не сдвинусь с места, пока всё не объясню, — он перевёл дыхание и на мгновение прикрыл веки. — Я был ужасен. Я не хотел вас унизить или оскорбить, хотя прекрасно осознаю, что именно это и сделал. Но вы поймите, что мне ещё оставалось думать? Вы достаточно скрытная. И вы всегда так милы с мистером Смитом, вот я и накрутил себе невесть что…       Что удивительно, Реджина слушала, не перебивая, пусть и с совершенно отстранённым видом. Холодный свет пронизывал стрельчатые окна анфилады и падал на одну часть её лица, делая кожу перламутровой и почти что безжизненной. Томас невольно содрогнулся и продолжил:       — Причинив боль вам, я… я сам ощутил такую боль, коею ранее не испытывал. Я знаю, что вы на первых порах много выдумывали и зачем-то ткнул вас в это носом… Но сделал это тогда, когда… когда вы, кажется, перестали что-либо придумывать. И вы не лгунья, — невпопад добавил он. — И, тем более, не из тех женщин… вы поняли. Я даже не думал о подобном, клянусь. Вы абсолютно удивительная, Реджина. И вы очень, очень хороший человек. Мне ничего больше в жизни не надо, кроме вашего прощения.       Она долго молчала, вглядываясь то в один его зрачок, то в другой, а он покорно ждал, затаив дыхание. Спустя минуту Реджина произнесла:       — Вы лгун.       Томас опешил.       — Вы лжёте, что испытываете невиданную боль. Вы лжёте, что считаете меня хорошим человеком, — она выдержала паузу. — Но более всего вы лжёте в том, что вам ничего, кроме моего прощения, в жизни не надо.       Эндрюс, не в силах выдерживать её презрение, не в силах доказать свою искренность как-то иначе, рухнул перед Реджиной на колени.       — Реджина… — дрожащими губами проговорил он, схватившись за её ладонь. — Реджина, я умоляю вас…       — Встаньте немедленно, мистер Эндрюс, — устало выговорила она, тем не менее, пытаясь вырвать свою руку из его хватки. — Не позорьтесь.       — Дайте мне ещё один шанс… Я всё исправлю.       — Прекратите этот спектакль!       — Реджина, ты не оставила мне меня, я… — его кадык дёрнулся. — Я ощущаю, что я — весь я — в твоих руках. Что я почти чистый лист… без тебя. Прости меня.       Она долго глядела на него, словно над чем-то раздумывая, и вдруг в её глазах что-то переменилось.       — Сперва встаньте, — произнесла она.       Коротко поцеловав её руку, он поднялся и, затаив дыхание, ожидал своего приговора.       — Я подумаю, мистер Эндрюс. И позвоню вам. А теперь, прошу вас, оставьте меня в одиночестве.       Томас не стал перечить и, чуть поклонившись, попятился, не способный повернуться к ней спиной. Она отвернулась первая, и лишь тогда он направился к выходу, отчаянно теша себя надеждой…

***

      Надрывно звучал Брамс. Дым от сигары путался меж её ресниц и пощипывал глаза. Но они уже выпустили столько слёз, что ни единая более не вытекла, как Реджина ни старалась. На фотографии, что стояла на столешнице, она была такой счастливой, что даже засомневалась: а она ли это вообще?       Рой посапывал на диване в кабинете, напившись бренди. Они вспоминали прошлое, но о поведении Томаса она ему не рассказала. А Эндрюс действительно повёл себя ужасно. Он надавил на самые больные точки, хотя Реджина и осознавала, что он не ведал, что творит. Но это не отменяет того факта, что был он очень и очень жесток…       Она, по правде, сама не ожидала, что они так сблизятся; более того — совершенно не хотела этого. Но это случилось. Однако Томас предпочёл разрушить их хрупкое, едва установившееся взаимопонимание своей ревностью и всеми этими высказываниями. Реджина уговаривала себя в том, что он просто-напросто показал свою истинную сущность, хотя полностью отдавала себе отчёт в том, что это не так… Что он не такой.       Тогда она не спала всю ночь, утром выгнав ещё не до конца протрезвевшего Роя в одну из спален, дабы не шокировать коллег, что прибудут на совещание перед обедом.       И она упорно решала всяческие вопросы — сна не было ни в одном глазу. Бумажная волокита, расчёты и отчёты заполнили весь день, а потому усталость настигла только тогда, когда Реджина окунулась в ванну перед сном. И, конечно, в ней же уснула. Проснулась она от того, что соскользнула вниз, но вдохнуть воду не успела — тотчас же вынырнула и, быстро вытеревшись полотенцем, рухнула в кровать.       Томас всё-таки объявился. И это было сущей наглостью. Она была зла, почти ненавидела его! Но он глядел на неё так затравленно, а затем и вовсе принялся умолять на коленях. И это было отвратительно. И так… так искренне, что Реджина поверила ему. Всё отвращение испарилось окончательно, когда его губы трепетно коснулись её ладони.       Он не хотел её обидеть, но получилось именно так — это правда. Он признал это. И он раскаялся.       Реджина, обдумав всё несколько раз, позвонила ему спустя три дня. Томас ответил ей сразу — по всей видимости, ловил каждый звонок в ожидании её.       — Добрый день, мистер Эндрюс.       — Добрый день, Ре… мисс Джонсон.       Она почти видела, насколько сильно он волновался — это волнение пропитывало его тон.       — Я обо всём поразмыслила, — сразу перешла к делу Реджина. — Приезжайте сегодня к девяти вечера. Полагаю, до этого вы успеете сделать большинство дел на работе?       — Я успею, — спешно заверил Томас. — Я непременно приеду.       — Хорошо. Тогда жду.       И повесила трубку, не дав ему что-либо добавить.       Когда пришло время — она сидела посреди яблоневого сада, под фонарём, и курила, вслушиваясь в шум разбивающихся о скалы волн. Сегодня море было особенно неспокойным…       Стоило ей подумать, что Томас в любом случае не опоздает, а даже приедет чуть раньше; что мистер Орсон тут же направит его сюда, к ней, — брусчатка тут же заскрежетала под торопливыми шагами. Реджина смотрела перед собой и удостоила его вниманием лишь тогда, когда он, спросивший разрешения, а после — получивший немое согласие, сел рядом. В руках Томас сжимал букет белых тюльпанов.       Кончик сигареты потрескивал и освещал её нос красноватым отблеском. Томас безотрывно наблюдал за этим, не решаясь начать разговор первым.       — Почему вы не курите? — внезапно поинтересовалась Реджина, отбрасывая прочь сигарету.       — Мне не нравится вкус.       — А запах?       — Запах нравится… но именно от вас. Он хорошо перекликается с вашим парфюмом.       Реджина кивнула, вновь принимаясь разглядывать витиеватые ветви яблонь, казавшиеся какими-то мистическими во мраке.       — Вы получите свой шанс, Томас, — проговорила она.       — Правда? — он даже чуть наклонился, чтобы вглядеться в её лицо.       — Да. Только при одном условии: вы больше никогда не будете вести себя подобным образом. Не будете ревновать… Это действительно унижает и меня, и вас.       — Я клянусь вам, мисс Джонсон, — он положил руку на сердце. — Но, простите за вольность… Вы можете отвечать или нет, но я обещаю, что в последний раз касаюсь этой темы. У меня всего два вопроса.       — Не томите.       — Вы тогда сказали, что, кроме меня, у вас был лишь один мужчина… это так?       — Зачем мне вам лгать по этому поводу? Это так.       — Но почему я?       Реджина пожала плечами и всё-таки взглянула на него.       — Вы не болтун. Вы умный. С чувством юмора. И, что уж скрывать, вы очень хороши собой. Что ещё вас интересует?       — Почему… — он замялся. — Почему вы так разозлились, когда я назвал вас… «Джей»? Ваше имя и ваша фамилия сошлись на этом ярком звуке.       — Я скажу лишь то, что это меня не оскорбило. Просто я не в состоянии обсуждать причины моей вспышки, когда я услышала это из ваших уст.       — Хорошо. Спасибо вам, мисс Джонсон…       — Вы считали, что у меня было много мужчин? — спустя какое-то время полюбопытствовала она.       — Да, — Томас чуть опустил голову. — Вы…       — Я слишком развратна?       — Что? Нет! Вовсе нет… просто… Это весьма необычно… Я имею ввиду то, как вы всё делаете. Это поразительно. Я вправду сражён.       — У меня хорошая координация. Я весьма любопытна и склонна к экспериментам. И ещё у меня вроде как неплохо обстоят дела с фантазией, — она усмехнулась. — Ну а у вас?       — Что — у меня? — удивился он.       — У вас было много женщин?       — Не то чтобы… — он смутился. — Но ничего серьёзного.       — Вы полагаете, у нас всё серьёзно? — она как ни в чём не бывало щёлкнула зажигалкой.       Сердце Томаса подпрыгнуло и пустилось вскачь. Он боялся отвечать на этот вопрос. Он не хотел в очередной раз воспринять желаемое за действительное.       — Так что? — выпустив дым, уточнила Реджина.       — Я бы хотел думать, что так оно и есть… — помедлив, осторожно отозвался он.       — То есть, вы хотели бы этого?       — Да. Очень хочу этого.       — Хорошо, — она затянулась. — Но только по-прежнему не распространяйтесь об этом. Всему своё время.       Он немного огорчился, но всё же пообещал сделать всё так, как она попросила. Почему же Реджине так важна эта конспирация? Тем более, теперь, когда они вроде как пришли к определённому согласию? Впрочем, неважно… Томас был уверен, что она сама расскажет ему обо всём. Всему своё время. Сейчас же ему до смерти хотелось ощутить её губы на своих.       — Можно вас поцеловать? — тихо спросил он.       Что-то почти незаметно сжалось в груди, и Реджина слегка улыбнулась.       — Разрешаю.       Он целовал её так осторожно, слегка лишь водя своими губами по её, а его руки просто поглаживали покатые плечики, скрытые под меховым манто. Реджина открыла глаза и увидела, что сомкнутые веки Томаса чуть подёргивались. Он взаправду волновался, и она решила успокоить его, а потому погладила по щеке. Эндрюс обнял её, крепко, но мягко прижимая к себе. Они разорвали поцелуй одновременно и соприкоснулись лбами.       — Что же ты со мной делаешь… — Томас тяжело дышал.       В ответ она лишь сжала его тёплую ладонь и встала.       — Пойдём в дом. Ветер усилился.       Захватив букет, он последовал за ней. Им прямо с порога подали тёплое вино, и они, скинув верхнюю одежду да захватив бокалы, прошли в гостиную.       — Спасибо, — сказала Реджина, когда он вручил ей букет. — Они чудесны.       Она позвонила в колокольчик, и довольно быстро явилась Кэролайн, дабы забрать букет и поставить тот в вазу.       — Отнеси в мою спальню, будь так добра, — распорядилась Реджина, а затем отставила бокал на столик и обратилась к Томасу: — Вы не хотите есть?       — Не хочу, а вы?       Она отрицательно покачала головой, и Томас вновь устроился рядом с ней. Он, вдруг почувствовавший некоторую неловкость, стал изучать обстановку. Красивый рояль, стоящий в углу, особенно привлёк его внимание. Эндрюс припомнил: тогда Реджина, признавшаяся в том, что владеет этим музыкальным инструментом, не захотела играть. Но Томасу так хотелось услышать то, как она исполняет музыку, что он не выдержал:       — Мисс Джонсон, вы уже испытали этот рояль?       — Нет, а что?       — Не думаете, что пора бы? — он улыбнулся.       — Вы слишком многого требуете, — усмехнулась она. — Если уж так захотелось послушать музыку — есть граммофон. В крайнем случае — сядьте сами да сыграйте что-нибудь.       — Но я хочу послушать музыку в вашем исполнении. Я, признаться, помню лишь названия нот и немного — их запись.       Реджина тяжело вздохнула, подошла к роялю и подняла крышку. Это весьма обнадёжило.       — Что вы расселись? Идите же сюда.       Томас послушался и замер подле неё, в непонимании глядя на линию чёрно-белых клавиш.       — Прошу, мистер Эндрюс.       И он сел на банкетку, всё ещё недоумённо вглядываясь в её лицо. Реджина тотчас принялась объяснять ему все базовые вещи — да при том так структурировано и складно, что Томас внезапно начал вспоминать. Сольфеджио длилось чуть больше половины часа; тыкание Томасом той или иной клавиши и вслушавание в издаваемое звучание — ещё столько же.       — Что ж, надо бы перейти к практике. Самое простое и банальное — вступление «К Элизе» Бетховена.       Она принялась искать ноты и нашла таковые на удивление быстро. Томас же, так и не сумевший дешифровать половину из них, воспроизвёл мелодию в уме, а затем попытался повторить ту на рояле.       — Первая октава же, Томас! — воскликнула она и хлопнула его по пальцам.       Он пробовал и пробовал — что-то даже получалось, но не так, как того хотела Реджина. Наконец, она не выдержала.       — Вы однозначно добиваетесь того, чтобы я вам показала! Хитрец! Подвиньтесь!       Она села рядом — бедром к бедру. И её тонкие пальчики запорхали по клавишам, точно в мягком упрашивании инструмента запеть плавным переливом. И рояль пел — пел восхитительно. Томас заворожённо уставился на это действо. Но продлилось это недолго, ведь совсем скоро руки её исчезли…       — Уловили?       И у него получилось — пусть и не так чётко. Реджина зааплодировала.       — На сегодня достаточно. А то всё в голове перемешается: и чертежи, и ноты.       — Вы прекрасный учитель, — довольный собой и восхищённый Реджиной, Томас поцеловал её в уголок рта. — Спасибо.       — Пожалуйста! Но вы теперь просто так от меня не отделаетесь. Я буду мучать вас, пока вы не станете собственноручно создавать шедевры.       — Разве что, в кораблестроении.       — А вы скромник, — Реджина, пряча улыбку, покачала головой. — Но слух у вас есть. С этим однозначно можно работать.       Они вернулись на диван, и Томас, сам того не ожидая, принялся рассказывать всё о своём детстве. О сестре и братьях; особенно, о Джоне. О том, как начал проявлять интерес к кораблям, о том, как, будучи совсем маленьким, строил маленькие парусники из веток и бумаги, как те непременно выигрывали все фрегаты на ручейках. Как Томаса прозвали «адмиралом».       — Это уж очень воинственное прозвище для ребёнка! — хихикнула Реджина.       — Пожалуй, — по-доброму усмехнулся Томас, поглаживая её запястье. — Но меня так называли все. А мне и нравилось.       — Наверное, увидели в вас будущего начальника. Должно быть, вы неплохо строили всех, даже будучи мальчишкой.       — Нет, я строил только одного вредного шетлендского пони, которого мне подарили на шестой день рождения. Родители и не догадывались, что этот мелкий негодяй по имени Лучик будет таким строптивым.       — Почему «Лучик»? — сквозь смех вопросила она.       — Спросите у меня шестилетнего, — пожал плечами Томас. — Так вот, этот самый Лучик, а он, знаете, был такой соловый в пятно…       — Пегий, — поправила Реджина.       — Пегий, да. Так вот, в первый раз он сбросил меня сразу — я даже вторую ногу через седло перенести не успел. Родители тотчас запретили мне на нём ездить… Но я бегал к нему каждый день, одевал уздечку и занимался в руках. Как только догадался? Через пару недель он уже ходил за мной по пятам, и родители позволили мне сесть верхом.       — А вы во всём талантливы, Томас, — добродушно хмыкнула Реджина. — Ох, и как же я вас понимаю! У меня тоже прекрасно получается устанавливать контакт с проблемными лошадьми. Конечно, они иногда немного получают, но… Всадник должен быть верхом на лошади, а не лошадь верхом на всаднике. Кто-то всегда будет командовать.       — В этом вся вы, Реджина, — Томас не сдержался и погладил её по скуле.       И он понял, что тонет в её глазах, нынче сверкающих чистейшими изумрудами. Эндрюс, не разрывая зрительного контакта, подался вперёд, и её дыхание уже опалило его губы. Но Реджина сомкнула веки и тихонько отпрянула. Поистине магический морок развеялся, возвращая комнате её очертания.       — Пора спать, мистер Эндрюс. Вам ещё ехать до дома.       Уже в прихожей, одевшись, Томас, чуть замешкавшийся, оставил короткий поцелуй на её щеке и полной грудью вдохнул её аромат. Снова — ирис, немножко смешанный с едва уловимой пряностью табака.       — Осторожнее на дороге, — молвила она.       — Разумеется, — он отстранился. — Когда я могу приехать?       — Послезавтра.       — Может, завтра? Послезавтра проверка на верфи…       — Завтра не получится, к сожалению, — вздохнула Реджина. — Что ж, тогда до следующего месяца.       Эндрюс похолодел, но старался скрыть это, а потому нахмурился.       — Вы снова уезжаете? — на этот заданный им вопрос она утвердительно моргнула. — Куда же?       — Вы опять, Томас… — Реджина устало потёрла лицо.       — Я просто интересуюсь, — Эндрюс примирительно приподнял ладони. — И переживаю за вас.       — Лондон. Нью-Йорк. Вашингтон. И обратно, — пояснила она. — На месяц, не меньше. Учитывая все расстояния.       Не осмелев столь сильно, дабы уточнять подробности, Эндрюс лишь натянул уголки губ, стараясь ободрить скорее себя, нежели кажущуюся совсем обессиленной Реджину. Хотя, стоит признать, его так и подмывало узнать всё — впрочем, как и всегда.       — Понял. Приеду послезавтра. Но после десяти.       И он приехал, по обыкновению, раньше. День был поистине сумасшедшим — Томасу пришлось подгонять всех и вся. Лорд Пирри, чинно вышагивающий впереди процессии, лишь понимающе усмехался и всячески хвалил Томаса. А Эндрюс был благодарен дяде настолько, что уже прикинул, какие именно сигары закажет для него из-за границы.       Реджина сама открыла ему дверь, и Томас, едва ли переступив порог, рывком подался к ней, ловя своими объятиями, сжимая так, будто они не виделись всю эту жизнь — и ещё больше.       — Томас, — спустя какое-то время глухо позвала Реджина. — Я не могу дышать.       Тотчас же ослабив хватку, он отстранился.       — Извините… И ещё за то, что я с пустыми руками. Сильно спешил к вам.       Махнув рукой, Реджина заверила, что всё в порядке, а затем повела его в ту самую гостиную с роялем. И, усадив Томаса за инструмент, да попутно напомнив об её предостережении, вновь заставила играть. А ведь накануне Томас подготовился: он попросил у миссис МакЭводи выбрать подходящий учебник и до двух часов ночи пролистывал его. Пускай он и не выспался — это однозначно дало свой результат: Реджина, прислонившись бедром к лакированной чёрной поверхности, стояла подле него, пристально следила за его пальцами, перебирающими клавиши.       И это однозначно того стоило! У Томаса получалось! Он действительно вспомнил все уроки, которых умудрился не прогулять в глубокой юности, а посему пребывал в почти детском восторге.       Клавиши слушались, мелодия лилась, но Реджина всё же похлопывала его по рукам, когда Томас совершал даже малейшую помарку.       Реджина была прекрасна. Эндрюс терпел, но потом всё же не выдержал: схватил её за талию и рывком усадил к себе на колени, требовательно впиваясь в её рот.       — Мистер Эндрюс!       Он мотнул головой, извинился и отпустил её. Реджина тут же подняла подбородок, одёрнула платье и позвала ужинать. Томас прикрыл крышку рояля. Впрочем, прошли они только до лестницы — и тогда Реджина, схватив его за лацканы пиджака, сама увлекла в поцелуй.       — Вы действительно..? — начал он, на мгновение оторвавшись от неё.       — К чёрту всё. Я завтра уезжаю. Довольно этих экивоков.       Они очутились вовсе не в её спальне: Томас заметил отблеск вытянутого зеркала напротив кровати. Реджина отстранилась и отошла, включив лишь одно настенное бра — тускловатый, оранжевый свет рассыпался лишь в одной части комнаты, едва коснулся блеснувшей альмагамы.       Толкнув Эндрюса на кровать, она устроилась сверху, принявшись спешно раздевать его, иногда склоняясь, дабы порывисто прикусить его губы. Его грудь обдало сквозняком, когда Реджина, сдёрнув галстук, избавила его от рубашки. Звякнул ремень, и Томас запрокинул голову, когда её руки добрались до его естества.       — Мисс Джонсон… — прохрипел он.       — Реджина, — послышалась её усмешка, — так уж и быть.       И её уста сомкнулись вокруг него. Томас распахнул глаза и глянул на её макушку, то поднимающуюся то вверх, то опускающуюся. Он протянул руку и принялся перебирать её волосы, но, стоило ему переусердствовать, тут же ощущал невесомые, предупреждающие касания её зубов. И это сводило с ума. Её язык пробежался по самой чувствительной впадинке.       — Реджина! — покрывало, кажется, вот-вот и порвалось бы под его хваткой.       В этот самый момент она отстранилась и, выпрямившись, начала расстёгивать платье. Томас уже не мог более терпеть, а потому, подавшись к ней, схватился за оборочки на декольте да рванул в разные стороны.       — Я подарю тебе новое, — не оставив ей времени на возмущения, прорычал он и вновь прильнул к её губам.       — Ты решил покомандовать, Адмирал?       Ничего не ответив, Томас сорвал с Реджины всё остальное и, перехватив её талию, вдруг перевернул спиной к себе, а затем опалил горячим дыханием её шею:       — Держись за изголовье, Реджина.       — Нет, — она села и выгнулась навстречу, призывно соприкоснувшись своей кожей с его плотью.       Незамедлительно прикусив её шею, он спросил:       — Что ты хочешь?       Потянув его в противоположную сторону, она всё же не изменила позиций — осталась спиной к нему, на четвереньках. Томас, не отрывая взгляда от изящных изгибов, погладил тонкую талию, округлые бёдра, и Реджина, выгнувшись, прошептала:       — Посмотри на нас.       Перед ними было зеркало, в котором стоящий на коленях Томас увидел себя, возвышающегося над ней. Приглушённый свет от бра был схож с неподвижным пламенем свечи, но в пристальном взгляде Реджины пылал настоящий пожар. Тёплые отблески ложились на её плечи, и Томас всё гладил её тело, иногда склоняясь, дабы поцеловать немного выпирающие лопатки. Он скользнул ладонью между её ног, и с губ Реджины сорвался стон. Он ласкал её влажные складки, и она подавалась навстречу его пальцам, то и дело закусывая губу. Томас через отражение следил за эмоциями, проскальзывающими на её лице, и Реджина, в свою очередь, старалась удерживать взгляд, но веки то и дело смыкались в пронзительном удовольствии.       — Сейчас, Томас, — выдохнула она.       И он повиновался, резко качнув бёдрами да шумно выдохнув, когда полностью оказался в ней. Реджина коротко вскрикнула и строго посмотрела в его глаза через зеркало. Кажется, в таком положении его резкость действительно причинила ей боль…       — Прости, — прошептал он, снова принимаясь поглаживать её бёдра, талию, животик и грудь.       — Продолжай, — велела она. — И смотри.       И Томас продолжил — плавно, но когда она сама начала подаваться к нему навстречу, то он позволил себе ускориться. Он действительно смотрел на них, и зрелище это оказалось таким… потрясающим, что, кажется, его вожделение усилилось — хотя куда уж больше? Всё стало таким чувствительным, что Томас ощутил приближающийся финал, но, конечно, не хотел, чтобы всё закончилось так быстро, тем более — только для него. Потому он, подхватив Реджину под живот, притянул к своей груди, и она оказалась почти что сидящей на нём. Она сама возобновила движения, покачивала бёдрами, откинула голову на его плечо, подставляя шейку для поцелуев. Пальцы Томаса вновь легли на место её удовольствия, а губы сомкнулись на тонкой коже, — там, где бился пульс, — и она всхлипнула.       Он косился на их отражение, рассматривал отсветы и тени, скользящие по телу Реджины, смешивающиеся в ложбинках и впадинках. Его ладонь придерживала её грудь, мягко поглаживая сосок, и Реджина, выгнувшись, что-то отрывисто прошептала. Кажется, то же, что и собирался прошептать он через несколько секунд, ведь стало совсем горячо, и Томас покинул её тело. Реджина тут же развернулась, толкнула его на покрывало и, оседлав колени, помогла ему дойти до пика. Через несколько мгновений Эндрюс, притянув её к себе, крепко поцеловал. И целовал так долго, что и у него, и у неё припухли губы. Она отстранилась, тяжело дыша, и вытерла покрытый испариной лоб.       Он хотел ей что-то сказать, но не мог выдавить ни слова. Глаза Реджины были подёрнуты поволокой, щеки пылали, грудь приподнималась — она была умопомрачительно прекрасна. Реджина легла рядом, и Томас лениво осыпал поцелуями её ладошки.       — Останешься? — вдруг послышался её голос.       — Разумеется. В этой комнате?       — Нет, в моей спальне. Тут ты можешь принять ванну. Халат в шкафу. Я пока пойду к себе, — она встала и коротко клюнула его в лоб. — Не задерживайся.       И он, укутанный в бархатный халат, пришёл к ней, уже лежащей в кровати с книгой. Реджина слегка улыбнулась, загнула уголок страницы и отложила книгу на тумбочку, а затем выключила свет. Томас устроился рядом с ней и, не сводя глаз, начал накручивать на палец её влажную после ванны прядь. Невозможность высказать все обуревающие эмоции сдавила горло: Томас боялся отпугнуть Реджину, которая простила его… которая приняла его.       — Добрых снов, Томас.       — И тебе, — он сглотнул, — Реджина.       Кажется, она будила его долго, потому что возмущённый возглас, из-за которого Эндрюс окончательно пришёл в сознание, оказался настоящей угрозой.       — Я считаю до трёх и выливаю на тебя этот стакан с ледяной водой! — Реджина почти что нависала над ним, уже при полном параде, и действительно сжимала стакан воды. — Раз… Два…       — Всё-всё, — Томас сел в кровати и потёр глаза.       Реджина усмехнулась и протянула ему стакан. Томас благородно кивнул и осушил его в несколько глотков — вода была прохладной, но отнюдь не ледяной.       — Время? — уточнил он.       — Ты как всегда! Уже полвосьмого утра, соня! Тебе на работу, а мне на корабль! — и с доброй насмешкой молвила: — А ты тем временем сладко спишь.       — Извини, Реджина. Я, по правде, давно так сладко не спал…       Томас быстро собрался, и всячески отнекивался от предлагаемого завтрака, но всё же Реджина всучила ему кулёк с бутербродами, когда они остановились подле его автомобиля. Томас, предощущающий долгую разлуку, всё рвался её поцеловать на прощание, но снующая тут и там прислуга, переносящая чемоданы, смущала его.       — Зачем тебе столько вещей? — удивился Томас.       — Не знаю. Мне всегда трудно определиться, что я хочу взять с собой, — она пожала плечами. — Ну и подарки везу…       Томас, не мигая, всё глядел на неё, силясь запомнить каждую чёрточку её очаровательного лица.       — Ну что ж… — она даже немного смутилась. — До свидания?       Эндрюс, оглянувшись по сторонам, заметил, что слуги, в целом, заняты делом, а потому рывком притянул Реджину к себе и тут же поймал её губы. Поцелуй был коротким, но тягучим.       — Я буду скучать… — прошептал Томас.       На устах Реджины появилась грустная улыбка.       — Не опоздай на работу.       Он, вздохнув, надел котелок и направился к автомобилю, но её голос остановил его:       — Томас!       Томас обернулся.       — Я тоже. Тоже буду скучать.       Сердце его пропустило удар. Однако, если он не уедет сейчас — не отпустит её никуда. Потому Томас буквально прыгнул за руль и завёл мотор. Галька скрипнула под шинами.       После время текло медленно. Конечно, Томас скучал. И скучал очень сильно. Но он, всё ещё радостный от благосклонности Реджины, чувствовал воодушевление: работа шла чётко, быстро, получалось всё и почти сразу. Эндрюс в перерывах между совещаниями, проверками документов и строительных материалов, часто улыбался при воспоминании о Реджине. Ему всё же удалось детально запомнить её лицо, но наличие фотографии всё же не было бы лишним.       И фотография оказалась у него самым неожиданным образом.       В навязанный лордом Пирри выходной Томас, весь день просидевший за чертежами, решил всё же отвлечься. Забравшись на чердак, он принялся вытаскивать оттуда стопки старых газет, которых миссис МакЭводи зачем-то складировала. Впрочем, их можно сжечь в камине — это не помешает, ведь на улице вновь похолодало. Эндрюс перенёс все стопки в гостиную и начал топить прессой камин, иногда пробегаясь взглядом по строчкам. Газеты были разные: ирландские, английские и даже американские. Американские вызвали у Томаса особенный интерес — времена в этой стране нынче любопытные. Томас коротко пробегался глазами по экономическим, политическим и немного — по криминальным сводкам; усмехался, качал головой, хмурился, иногда смеялся… Но в один момент ему стало совершенно не смешно.       Томас пошатнулся. Всё перед взором пошло чёрными пятнами. Его пальцы сжали газету так сильно, словно Томас непременно бы упал, если б не держался за эту бумагу.       На фотографии был изображён облачённый во фрак статный, даже красивый джентльмен с ухоженной короткой бородой. Джентельмен этот с ласковой полуулыбкой смотрел на стоящую подле него молодую — чуть ли не вдвое него младше — девушку в изящном свадебном платье. И девушка эта улыбалась так открыто и счастливо, как не улыбалась никогда.       По крайней мере, Томас доселе не видел подобную улыбку в исполнении Реджины. Открытую — да. Но не такую… наполненную, казалось бы, истинным счастьем.       «Любовь или расчёт? Скандальная свадьба. Американский магнат ушёл из семьи к девушке из стремительно беднеющего английского рода», — гласил заголовок.       Статья была напечатана чуть больше двух лет назад. Вряд ли за это время Реджина Джонсон успела развестись. Всё встало на свои места: и огромные деньги, и причины частых путешествий. Она развлекалась, а «мистер Ричард Джонсон» платил за её прихоти.       Томас отшвырнул газету и, попятившись, рухнул на диван. Животная ярость охватила всё его нутро — да так сильно, что запульсировали даже глазные яблоки.       — Сволочь, — процедил он, вновь вскочив и принявшись расхаживать по гостиной. — Лицемерная, подлая тварь!       Налил себе сразу полстакана виски, залпом осушил и швырнул стекло в камин. Огонь вспыхнул и снова успокоился. Неистовое, безумное желание отыскать этого рогоносца Ричарда Джонсона и рассказать ему о похождениях милейшей жёнушки, для которой, судя по всему, этот магнат делает всё, заполонило его разум.       Томас почувствовал себя преданным. Ему стало до одури обидно. В том числе — неожиданно — за этого, пусть и незнакомого, мистера Джонсона. Неужели он не догадывается, кем на самом деле является эта девушка, на которую он смотрел так нежно в день свадьбы? «Стремительно беднеющий род»! Алчная, расчётливая лгунья!       Реджина всегда врёт — пора зарубить это на носу. Реджина никогда не исправится. Хотя Томасу это уже и не нужно. Он швырнёт ей в лицо эту газетёнку и исчезнет из её жизни навсегда.       Она — дьявол во плоти, суккуба, которую судьба по воле господа послала ему, дабы Томас не возгордился! Дабы выучил урок и больше не вёлся на всякую мишуру и предложения, соблазнительные настолько, что явно вызвали бы подозрения у каждого, кто способен критически мыслить.       Только Томас оказался надутым кретином. Мир, и без того перевёрнутый Реджиной с ног на голову, рухнул. И вроде как стоило бы прямо сейчас начать возвращение к привычной жизни, но Томаса разрывало изнутри.       Он, придерживаясь плана ткнуть Реджину носом, сохранил газету и, казалось, медленно сходил с ума, вопреки собственной воле перечитывая эту маленькую статейку каждый вечер…