***
Воздух потрескивался от утреннего холода и недавно пролившегося дождя. Странно, что даже когда обычная погода — испепеляющая жара, будто ты случайно упал в духовку, то утро всё равно веет прохладой, а порой даже холодом. Необычна эта утренняя атмосфера. Тебя бьёт дрожью после сна, где-то в высокой траве стрекочат кузнечики, а порой наступает глухая тишина, разбавляемая отдаленным шумом машин. Не знаю, что именно побудило меня выйти рано утром, надев зелёное платьишко, прибрав волосы и взяв зонтик, так как с утра немного покапывало. К дождям я относилась точно также, как и к обычной погоде, потому была не против утренней прогулки. Единственное, что расстраивало — это платье, которое то и дело цеплялось за ветки или падало в лужи. Через некоторое время после того, как дождь прекратился, я заметила свою одноклассницу, сидящую на бордюре. Честно говоря, попалась мне одноклассница не из самых приятных, — Оливия Маслинас, — однако я всё-таки решилась подойти к ней. Она, казалось, была не против компании, поэтому я, несколько минут отчаянно поправляя платье, всё-таки уселась недалеко от неё. Нельзя было сказать, что Оливия была общительным человеком. Наверное она принадлежала к числу тех, кто не обращал внимания на собеседника. Могла перекинуться парой слов, но общаться с ней очень всегда было очень трудно: чаще всего она пропускала все мимо ушей, никак не отвечая или не замечая, того, что ей говорили. Она была очень выборочна в темах, и могла говорить только на любимые. На остальные ей, казалось, было всё равно. Однако в этот раз она первая начала разговор. — Как поживает Мартина? Этот вопрос смутил меня, однако проследив за взглядом Оливии, я поняла, что мы сидим совсем рядом с домом Джимми; видимо, она до сих пор хорошо помнила мою подругу, да и вряд ли когда-нибудь забудет. — Todo esta bien, — тихо ответила я, немного помолчав. Поколебавшись несколько секунд, я решилась добавить, еле слышно шевеля губами: — La vi hoy. Parece que estaba caminando con Jack. — Я и не удивлена, — холодно бросила Оливия, уставившись в сторону дома Мартины. Я невольно поёрзала от нехорошего предчувствия, но промолчала, украдкой следя за взглядом соседки. Некоторое время мы просидели в тишине, порой перекидываясь фразами. Сегодня Оливия была довольно миролюбивой. Иногда она даже отвечала на мои вопросы, так что моему счастья не было предела. Ибо с кем мне ещё общаться, если большинство друзей либо куда-то уехало, либо занято? Однако излишняя доверчивость всегда приводит к чему-то нехорошему… Наш обмен репликами закончился тем, что на улицу, громко захлопнув за собой ворота, вышли родители Джимми, что-то возмущённо обсуждая. Судя по услышанным словам, она успела куда-то убежать, не предупредив своих опекунов, чем очень рассердила их. Ну почему Мартине нужно совершать такие выходки? Я понимаю, что она довольно буйная девочка с неукротимым характером, но в чём смысл? Зачем убегать из дома, зачем нарываться на неприятности? Неужели нужно обязательно показывать свой характер, усложняя жизнь окружающим? Видимо, мне этого никогда не понять… Внезапно отец беглянки заметил нас. Недолго думая, он подошёл к нам, видимо, надеясь узнать хоть какую-то информацию о нахождении его глупой дочери. — Девочки, вы нигде не видели Джимми? Она куда-то убежала и до сих пор не вернулась. Он старался разговаривать спокойным тоном, однако в глазах, в которых метались молнии, отражался весь скопившийся гнев и негодование. Видимо Леонард не очень боялся за дочь, иначе бы сам отправился разыскивать её, ведь по профессии, о которой знали немногие, он был детективом, так что ему бы не составило труда отыскать и притащить Джимми. Похоже, ему было просто интересно узнать, где сейчас находится девочка, и когда она вернётся, чтобы он смог отодрать ей уши. Мне крайне не хотелось сдавать подругу, так как родители у неё не самые добрые, особенно в такие моменты. Однако не успела я вымолвить и слова, как Оливия насмешливо фыркнула: — Она ушла с мальчиком гулять. Глаза Леонарда превратились в узкие щёлочки, и он внимательно посмотрел на Маслинас. Я испуганно обернулась к соседке, умоляя ничего не говорить, одним лишь взглядом, но та даже не заметила меня. — И с кем это она гуляет? — угрожающе спросил детектив. — С Джеком Скамейски, с кем же ещё. Она же за ним все классы носится, наверное до ночи будут шляться по улицам. Ну или Джек её в гости к себе пригласит, может и так. — во взгляде Оливии промелькнуло нечто похожее на злорадство, и я ещё больше сникла, опустив голову. Некоторое время отец Джимми продолжал сверлить нас взглядом, после чего быстрыми шагами отошёл обратно к своему дому и о чем-то громко заговорил с миссис Монстр. Директор была изумлена — она выпучила глаза и замотала головой, будто не могла поверить услышанным словам. Я вновь грустно посмотрела на Оливию, однако та лишь вопросительно подняла брови, будто это я сделала что-то не так. Тяжело вздохнув, я опустила глаза в землю, чувствуя преданной не только себя, но и Джимми. Через несколько минут на мутном горизонте показались фигурки Джеки и Джимми. Они о чем-то увлечённо болтали, совсем не замечая того, что ожидало их впереди. Однако в следующий момент Джек всё-таки заметил родителей его спутницы и, в ужасе вздрогнув, быстро пихнул подругу в бок. Мартина в недоумении обернулась, и тут же встала как вкопанная, во все глаза смотря на своих опекунов. В её взгляде читался настоящий страх и, казалось, она готова была вот-вот развернутьсяи броситься вглубь города, прячась от разгневанных взглядов. Но она лишь с усилием кивнула спустнику, что-то быстро прошептав ему на ухо, и на негнущихся ногах направилась в сторону родителей. Джек не без тревоги проследил за ней, но видимо поймав взгляд детектива вздрогнул и поспешно ушёл, стараясь не оглядываться. Семья долго не разглагольствовала. С мрачным видом они зашли на свою территорию, и я побоялась представить, какая взбучка ждёт подругу. Я и не сомневаюсь, что она каким-то немыслимым образом сможет изъясниться и защитить себя, но отпустят ли её гулять после этого? Наверное, нет. Только если на коротком поводке, да и то под внимательным взглядом родителей, особенно после слов Оливии… Тихо попрощавшись с одноклассницей, оставляя её наедине с неутолимой ненавистью, я медленно направилась в сторону своего дома. Мартина Ковронских-Мэнсон всегда была умной девочкой, с хорошо развитым чувством сострадания и терпения. Но она выросла слишком независимой и упёртой, так что для нормальной жизни ей порой не хватало даже самых базовых качеств. В том числе и здравого смысла.***
Солнце уже успело упасть до противоположного края небосвода, рассматривая своим единственным огненным глазом людей, что хаотично носились промеж строений. Наверное, если бы я не знал о космосе или планетах, то считал бы, что мы находимся в гигантской банке или под куполом. Что солнце — просто фонарик, равномерно перемещающийся из одной точки банки в другую, а тучи — просто запотевшее стекло. Но даже если «Теория Банки» была довольно странной, ведь эту вселенную давным-давно изучили вдоль и поперёк, то «Измерение Лиги» было куда более запутаным и пугающим. Есть-ли край этих бесконечных, осушенных пустошей? Есть-ли где-то космос? Какая-то растительность? Величественные горы или огромные котлованы? Светит-ли там солнце? Обитает-ли живность? Чей взгляд я постоянно чувствую на себе? Раздражённо встряхнув головой, я большими шагами нагнал Джимми, которая уже успела ускакать следом за Ковбоем и совсем позабыть про меня. Сопя от возмущения, я злобно наблюдал за тем, как Медвежаткин чуть ли не мурлыкал вокруг миловидной Джимми, но лишь подавил приступ гнева и молча поплёлся за своими компаньонами. Спустя тяжёлые минуты выслушивания глупых и раздражающих разговоров о том, как Ковбой нашёл пиво на улице, выпил его и облевался, наша процессия вдруг остановилась, и я вопросительно покосился на Мартину. — Куда мы пойдём? — задорно спросила она, пережёвывая какую-то гадость, которою успела откуда-то добыть. Ковбой вытянулся в струнку, видимо посчитав, что он недостаточно возвышается над окружающими, и огляделся по сторонам. — Давайте куда-нибудь в центр города, там всегда какая-то дичь происходит, — небрежно предложил он, с ухмылкой обводя нас глазами. Я уже хотел зафыркать на Ковбоя, ибо прогулка в общественном месте точно бы добила меня, но моё негодование опередила Джимми, решительно встав между нами. — Может, лучше наоборот, в какое-нибудь отдалённое место? Например, за моим домом, куда мы ещё все вчетвером ходили? Мы ведь там не всё осмотрели… Медвежаткин, внимательно сощурив свои янтарные глаза, безразлично пожал плечами и потрусил на одну из развилок. Мартина, быстро схватив меня за руку, потащила следом за ним. — Ну что, как дела у тебя дома? — тут же поинтересовалась она, слегка улыбаясь. — Нормально. Что за привычка хватать всех за руки? — пробурчал я, освобождаясь. Резким движением скрестил руки на груди. — Я же просто… Ну… Ладно, как хочешь, — расстроенным голосом промямлила Джимми, отводя глаза. Она даже не попыталась упираться?.. Весь гнев как рукой сняло, и я, почувствовав укол вины, пристыженно вжал голову в плечи, на протяжении минуты пытаясь придумать тему для разговора, дабы поскорее убрать повисшее напряжение. — Что тебе родители сказали, когда ты пошла гулять? — наконец, спросил я, оборачиваясь к Джимми. — Да ничего они не сказали, — ещё больше огорчилась она. — Они и не узнали, что я убежала. Мне ещё никогда не приходилось так злиться, даже в средних классах. Каждая их реплика — это критика меня. Они ругают меня ни за что, просто чтобы выплеснуть свою злость. Это несправедливо. Я же даже не сделала ничего плохого, почему нужно обижать меня? — Наверное, у них что-то случилось, — тихо предположил я, немного помолчав. — Но это не значит, что они могут обращаться со мной, как с ребёнком и при этом постоянно ругать. Что могло такого случиться, что они вдруг обозлились на меня? Раньше ведь такого не было… По крайней мере это не доходило до абсурда. Ну и, наверное, было заслуженно. Не знаю. Я ничего не ответил, а лишь осторожно взял Мартину за руку и что-то тихо зашептал, заметив на её глазах выступившие слёзы. Подняв взгляд к темнеющему небу, я заметил едва видные маленькие звёздочки, постепенно разгорающиеся на самой верхушке небосвода. — Эй, любовнички хреновы, вы собираетесь идти или как? — вдруг прорезал тишину громкий голос Ковбоя, который уже успел добраться до противоположного конца дороги. — Ковбой, иди в жопу, — не менее громко отозвалась Джимми, рванув вперёд. Через несколько секунд она догнала его и так ударила, что он чудом не развалился на части. Вместе с надвигающимся закатом пришёл и холод. Однако возвращаться обратно мы, видимо, и не собирались. Джимми хотелось ещё погулять, бродя по совсем отдалённым участкам города, где уже начали стремительно редеть фонари, а Ковбой был слишком гордым, чтобы возвращаться до наступления ночи. Но не только из-за этого я в очередной раз оказался третьим лишним. Из возобновившихся разговоров я узнал, что пару дней назад Джимми успела побегать по гаражам вместе с Медвежаткиным. Мой гнев и возмущение было невозможно описать словами. Какого дьявола эта тварь смеет таскать Мартину по гаражам? Как могла Джим согласиться на такое? Почему она ничего не рассказала мне? Почему она врёт мне? Почему Ковбой просто не может заткнуться? Это нечестно. Почему Ковбою достаётся гораздо больше внимания, хотя он объявился совсем недавно, а я, который все эти годы провёл рядом с Джимми, теперь получаю абсолютное ничего? Ведь это не я остался в своём посёлке, не я бросил своих друзей, не я остался в прошлой школе. Тогда почему они постоянно бросают меня, когда я оказываюсь в их компании? Почему они забивают на меня, когда я пытаюсь подружиться и хоть как-то влиться в их общество? Почему им плевать на меня? Спустя какое-то время из гнева и обиды меня вывела очередная остановка. Джимми предложила сбегать в ларёк с мороженым, видимо находящийся неподалёку. Она незаметно подмигнула мне, видимо напоминая про обещание, и убежала, скрываясь среди строений и лучей почти зашедшего солнца. Я медленно перевёл взгляд на Ковбоя, подпинывающего камни на дороге и с ухмылкой смотрящего куда-то вдаль. Набрав в грудь побольше воздуха, я решительно подошёл к нему, со злобой смотря прямо в глаза. Дождавшись, пока он обратит на меня внимание, я с ненавистью прошипел: — Почему ты это делаешь? — Чего? — недоуменно спросил Медвежаткин, видимо изображая идиота. — Почему ты издеваешься надо мной? Зачем ты отбираешь мою единственную подругу? Ковбой удивлённо похлопал глазами, склонив голову на бок. — Чувак, я просто хотел стать хорошим другом, когда появился здесь. Зачем мне «отбирать» кого-то у тебя? Она, что, вещь, по-твоему, если её можно отобрать? — Потому что ты постоянно подкатываешь к ней, ясно? У меня глаза на месте, и я отлично вижу, как ты то и дело пытаешься высмеять меня или выставить в дурном свете перед ней. Тебе так нравится отбирать чужих друзей, да? Так нравится издеваться над другими?! Где-то в груди вновь закипел гнев, удушая и проводя дрожь во всём теле. Ковбой нахмурился, смотря за тем, как я раздуваю грудную клетку в порыве злобы. — Ты обвиняешь меня в том, что Джимми нравится общаться со мной? — Ковбой неожиданно оскалился, показывая кривые зубы. — А ты не задумывался, что проблема может быть в тебе? Это её выбор. Медвежаткин не дал мне ответить, продолжив: — Неужто ты задумал привязать Джимми к своей ноге, удерживая её, как послушную псину? Ты обвиняешь меня в том, что ей хочется свободы, а не сидеть у твоих ног, ожидая, пока ты соизволишь выйти из своей норы? — Я никого не заставляю! — в возмущении рявкнул я, делая шаг вперёд, но Ковбой даже не вздрогнул. — Я просто хочу, чтобы ко мне относились, как к остальным, чтобы со мной общались, чтобы мне доверяли! Разве я многого прошу?! В глазах Ковбоя погас огонь возмущения, оставив обычное раздражение с примесью насмешки. — Да, — громко выплюнул Медвежаткин, сморщившись. — Сын Скамейщика вообразил себя самым несчастным мальчиком в мире, потому что никто с ним не играет. Какая жалость! Наверное, стоит погладить его по головке, пока папочка не пришёл. — Ты смеёшься надо мной?! — до хрипоты прорычал я, трясясь всем телом от сдерживаемой ненависти. — Да, потому что ты самый жалкий человек, какого я только видел. Ты ненавидишь меня из-за того, что я не танцую вокруг тебя? Потому что якобы отбираю твою драгоценную Джимми, а тебя стряхиваю насиженного места? Ты ничто, Скамейски. Ты ничего не делаешь, просто дуешься и плачешь, надеясь, что из-за этого тебе прыгнут на руки. «О да, мой отец Скамейщик, я заслуживаю больше внимания, ведь мой отец убивает невинных людей. Я особенный, именно поэтому она должна упасть к моим ногам, выкинув годы своей юности в помойное ведро». Так? — Не говори того, чего не знаешь, — прохрипел я, до боли стискивая челюсть. Каждое слово острым копьём вонзалось в сердце, эхом отдаваясь где-то в голове. — А что мне тут не знать? Я вижу своими глазами, как ты делаешь из себя загнанного в угол мальчишку, при том, что тебя никто не бил и не травил. Ты просто давишь на жалость Джимми, чтобы она не бросила тебя в вымышленной канаве. Ты жалкая, слабохарактерная мразь, которая не умеет дружить, не умеет доверять, не умеет принимать и не умеет слышать правду. — Ковбой наклонился ко мне, насквозь прожигая презрительным взглядом. — А может твоя мама просто была шлюхой, раз не смогла воспитать тебя должным образом? Гнев в груди тут же сменился на бешеную ярость, заволокшую глаза багровой пеленой. Она впилась в рёбра, подкатилась к горлу и пробежалась судорогой по всему телу, заставляя ногти до крови впиваться в ладони, до хруста сжиматься зубы, а ноги с бешенством кидаться вперёд. В следующую секунду рука с неимоверной силой замахнулась вверх, с хрустом ударяясь обо что-то. Послышался стук шагов, будто-то кто-то пытался удержать равновесие, пятясь назад. С характерным звуком об асфальт ударилось несколько капель, с каждым разом разбиваясь всё чаще. Не теряя ни секунды, я вновь рванулся вперёд, со всей силы схватив и дёрнув вниз воротник перед собой, не обращая внимания на тут же ручьём потекшую по руке кровь. — Повтори! — рявкнул я, в ярости бегая глазами по лицу жертвы. — Повторяй, или я прикончу тебя! Тишина. В глазах Ковбоя замелькал откровенный страх, смешанный с той же ненавистью, болью и презрением. Однако одно в них оставалось всегда, даже будь Ковбой на грани смерти — противная, искажённая насмешка. От одного её вида я озверел ещё больше. Вместе с новой вспышкой ярости я в бешенстве ударил Ковбоя, но тот и не собирался сдаваться мне. Своими длинными, тонкими пальцами он вцепился мне в губы и щёки, раздирая их до крови и плоти, ударами пытаясь вырваться из моей хватки. Но я только сильнее сжимал его воротник, рыча от бешенства. Как было бы славно задушить Медвежаткина или с хрустом сломать ему шею, чтобы он больше никогда не говорил таких слов, никогда не смеялся надо мной и моей семьёй. Чтобы я больше не слышал его, не видел его, не знал о его существовании. Как он смеет говорить такие слова?! Как он смеет говорить такие слова про мою мать?! Вдруг что-то со всей силы дёрнуло меня назад, пытаясь оттащить. Я резко обернулся, готовый наброситься на того, кто это был. Джимми. Перекошенными от ужаса глазами она смотрела на меня, безудержно обливаясь слезами. — Отпусти его. Джеки, пожалуйста, отпусти его… — дрожащим голосом умоляла она, вцепившись в моё плечо руками. Я медленно обернулся к Ковбою, некоторое время молча смотря на его залитое кровью лицо. Поколебавшись, я всё-таки нехотя ослабил хватку, отпуская руки. Джимми настойчиво потянула меня за руку, и я медленно поднялся на ноги, не сводя ледяного взгляда с Медвежаткина и готовый вновь бросится на него от одной реплики. Мартина, дрожа с ног до головы, бесшумно подошла к Ковбою и помогла ему подняться, какой-то тряпкой отчаянно пытаясь остановить кровь. На отдавленную ногу он едва мог наступать, поэтому то и дело морщился, но не сводил с меня ошарашенного и настороженного взгляда. В полном молчании мы направились к выходу из этого места, которое успело накрыться тьмой и осветиться редкими блеклыми фонарями. Медвежаткин и Джимми шли впереди, а я намеренно отстал от них, чтобы не идти рядом. То и дело Мартина оборачивалась ко мне, в немом ужасе глядя прямо в глаза и вздрагивая. Она боится меня. Эта мысль пошатнула меня, но я был слишком взбудоражен и нервирован, чтобы долго задерживаться на ней. Через некоторое время мы вышли на небольшую улицу, освещенную фонарями светом из окон домов, где, видимо, до сих пор не спали. Возможно, горожане прямо сейчас смотрелина нас. Джимми обернулась ко мне, с тревогой огляделась, до сих пор дрожа, как осиновый лист. — Джеки, ты… Сможешь добраться до дома сам? Я должна отвести Ковбоя и убедиться, что он смог дойти… — Ты идёшь с ним? — не веря своим ушам прохрипел я, метаясь взглядом из стороны в сторону. — Ну… Да… Если хочешь, я могу позвонить Хуаните, чтобы она пошла вместе с тобой… — Не надо мне никакой Хуаниты, — резко перебил я, вновь разозлившись. Сейчас единственная, кто могла успокоить и помочь мне — это Джимми. — Я думал, ты пойдёшь вместе со мной… — Ты сильно покалечил Ковбоя, я не могу его бросить… — Но я же сделал это ради тебя… — едва слышно прошептал я. — Ради меня? Ради меня ты решил избить моего друга? — взвизгивая пролепетала Мартина, в изумлении смотря на меня. — Я просто хотел защищитить тебя. Он оскорблял не только меня, но и мою мать. Что я по-твоему мог сделать? Джимми захлопала глазами и обернулась к Ковбою, но тот лишь спокойно глядел на неё, ожидая решения. — Но это не значит, что ты должен был бросаться с кулаками на него… — прошептала Мартина, оборачиваясь ко мне. — К тому же я ещё не настолько свихнулась, чтобы кому-то пришлось защищать меня от друзей… — То есть я должен был просто стоять и слушать, как он оскорбляет мою мать? — настойчиво повторил я. — Я никого не оскорблял, — как ни в чём не бывало ответил Ковбой, насмешливо смотря на меня. — Я просто сказал факты, вот и всё. Клокочущая ярость вновь забурлила во мне, но Джимми в ужасе встала между нами, не дав и рта раскрыть. — Джеки, пожалуйста, иди домой. Я должна помочь Ковбою, ему очень плохо… — То есть по-твоему мне не нужна твоя помощь? По-твоему мне не плохо? — в бессильном отчаянье спросил я, понижая голос до шёпота. — Ты… Ты только что набросился с кулаками на Ковбоя, разбил ему нос и чуть не задушил! А если бы ты сломал ему что-то, если бы я не пришла вовремя? А если бы ты случайно убил его? — вопила Мартина с тем же ужасом и гневом. — И теперь ты хочешь, чтобы я оставила Ковбоя и пошла с тобой?! Джеки ты сумасшедший, ты… Ты… Ты просто эгоист! Я пошатнулся и попятился назад, смотря в гневный и испуганный взгляд Джимми. На её опухшие глаза вновь навернулись слёзы, и она, пытаясь вытереть их рукой, отвернулась от меня. Не успел я опомниться, как Ковбой осторожно подошёл к ней, наклонившись и что-то шепча, порой кидая на меня неприязненный взгляд. Несколько раз вздрогнув, я всё-таки развернулся и пошёл в обратном направлении, уставившись пустым взором куда-то в пустоту. «Ты просто эгоист!» — проносилось эхом у меня в голове. Точно также я думал и говорил про Сару, когда она встречалась со мной в лабиринте коридоров или отвозила на автобусе. Неужели я похож на неё?.. Нет, не может быть такого. Разве я могу быть похож на человека, которого всем сердцем ненавижу? У Сары прогнившее сердце, в котором не осталось ничего, кроме холодной ненависти и жестокости. Она, как Васаби и другие приспешники, забыла моральные ценности, утратив всю человечность. Разве я похож на неё? Я взглянул на свои дрожащие руки и дёрнулся, заметив всюду размазанную, запечённую кровь. Я задрожал ещё сильнее, подумав о том, что на её месте могла быть не простая кровь из носа, а размазанные внутренние органы. Бесконечное холодное небо вновь встретило меня. Была какая-то странная, напряжённая тишина, давящая и закладываюющая уши. Единственное, что нарушало её — это вибрация неоновых фонарей, рычание громового портала за спиной и моё тяжелое дыхание. Скрестив руки на груди, я на дрожащих ногах направился в сторону своего «дома» и комнаты, царапая локти. Однако не успел я сделать и несколько шагов, как хриплый голос разорвал мрачную тишину, заставив меня дёрнуться и обернуться к нему. Это оказался отец, смотрящий на меня сверху вниз своими непроницаемыми глазами. — Джек? — мне совсем не хотелось попадаться на глаза и разговаривать с кем-либо, но я послушно остановился, дожидаясь, пока отец подойдёт ко мне. — Что случилось? От его бездушного, будто тяжело падающего на дно каньона голоса, я вновь вздрогнул, старательно отводя глаза и нервно кусая зазодранные губы. — Ничего не случилось, — дрожащим и раздражённым голосом ответил я, переминаясь с ноги на ногу. Скамейщик ничего не сказал даже через полминуты, видимо понимая, что я соврал, и дожидался нормального ответа. — Я в порядке, просто… Немного подрался, не более, — надтреснувшим голосом, наконец, ответил я, боязливо смотря вдаль. Отец медленно проследил за моим взглядом, смотря в ту сторону, где мелькали красноватые волосы, после чего он едва заметно кивнул. Я, сдержанно закивав в ответ, быстрым шагом направился внутрь здания, пока Сара или кто-то другой не успели заметить меня. Как можно тише закрыв за собой дверь, я скинул кеды и сел на кровать. Даже не удосужился вымыть руки или одежду. Впрочем, в каком-то смысле, эта кровь навсегда останется на мне, даже если я буду оттирать её несколько дней подряд. От гнева и отчаяния я с размаху ударился головой о стену, но даже не обратил внимания на резкую боль. Почему Джимми бросила меня?.. Ведь Ковбой почти никак не пострадал, он легко мог дойти самостоятельно… Я даже не успел ему что-то сделать… Я защищал честь своей матери, почему Джимми назвала меня эгоистом?! «Я никогда не брошу тебя, что бы не случилось» — из раза в раз повторялись обещания Мартины. Как же быстро она смогла предать меня и убежать за Ковбоем. Впрочем, разве она предавала меня? Нет, она просто хотела помочь ему. Она увидела меня жестокой тварью, которая напала на беззащитного человека без серьёзных причин. К тому же в последнее время я был очень раздражителен и зол, так что не удивительно, что Джимми испугалась меня. Пожалуй, сейчас ей нужен тот, кто сможет её утешить и при этом не похож на сына Скамейщика. Пожалуй, ей куда будет лучше с Ковбоем, нежели со мной. Эта мысль до такой степени разгневала меня, что я рывком спрыгнул с кровати и, не зная куда выплеснуть переполненную злость, начал метаться по комнате, ударяя всё подряд. Ковбой делает всё специально, чтобы окончательно натравить Джимми против меня. Он даже особо не сопротивлялся, когда я начал лупить его, хотя он с лёгкостью мог оттолкнуть или ударить меня, учитывая его превосходство в росте. Наверное, он специально ждал, пока я хорошенько искалечу его, чтоб вызвать побольше жалости и ужаса у Мартины. Он не зря вызвался пойти в центр города! Он знал, что рано или поздно я сорвусь на него, поэтому хотел, чтобы я сделал это на многолюдной улице, где все жители увидят, как сын Скамейщика оказывается таким же убийцей, как и его отец. Вот же отродье… Я перестал замечать разодранные в кровь щёки и губы, размазанную по лицу и волосам кровь. Какая разница, если этот извращенец скорее всего сейчас мурлыкает вокруг Джимми, утешает её и обнимает вместо меня. Какая разница, если она сама решила, что будет лучше выплакаться в его плечо? Увлёкшись своими мыслями, я не сразу заметил, как кто-то стучался в дверь моей комнаты, а затем приоткрыл её. Я был готов схватить перочинный нож если бы там оказалась Сара, чтобы навсегда замочить эту проклятую тварь, но это оказалась Мисс Чикито Томато, которую видимо послал отец, чтобы обработать мои раны. Мне хотелось прогнать её прочь, что, возможно, получилось бы, но я понимал, что отец будет крайне недоволен моим решением, поэтому я молча кивнул. Мисс Томато быстро и невозмутимо осмотрела мои раны и ссадины, где-то налепив пластырь или обмотав бинтом, и также быстро ушла, закрыв за собой дверь. За всё время я так и не понял — немая она или просто очень неразговорчивая, ибо не слышал от неё ни одного слова. Хотя, приспешники Скамейщика довольно сильно отличаются от приспешников Васаби, так что возможно это у них такая особенность. Сунув руки в карманы брюк, я продолжил бродить по комнате, злясь от собственных мыслей и совести. Разве я не хотел отречься от насилия? Разве не хотел решать всё миром? Но Ковбой просто не оставил мне выбора. Либо я стерпел бы его выходки, либо дал бы отпор. Однако что теперь будет с Мартиной? Она отвернётся от меня? Бросит? Перестанет разговаривать? Пожалуй, я готов растерять остатки своей гордости и справедливости, чем потерять единственного и самого лучшего друга…