Душевные раны

      Федя сложил локти на стол и, разглядывая ранки на пальцах, надавил сбоку от ногтя, принося приятную боль. После потянулся к указательному, чтобы впиться своими зубами в кожу, как заметил протестующий взгляд Сигмы, который всем своим видом говорил: «фу-фу-фу». Достоевский с вызовом посмотрел на юношу и вгрызся в кожу. — Если голоден, открой холодильник. Там курочка с ужина осталась, — подколол его японец.       Федя положил подбородок на ладонь и тяжко вздохнул. В этот момент Гоголь радостно выкинул последнюю карту, отбиваясь от Дазая. — Стрит флеш! — крикнул Коля, стукнув кулаком по столу. — Мы в дурака играем, — напомнил Сигма, который вообще-то первый вышел из игры. — Какая разница. Я всё равно победил. — Да-да. Эти двое специально так делают, чтобы в конце друг с другом сразиться, — проговорил Сигма и направился к телевизору.       Достоевский с Дазаем хитро улыбнулись, наконец сосредоточившись на игре. Русский даже взял карты в руки. Гоголь как мелкая крыска проскользнул под столом, заходя за спину друга и разглядывая его карты. — Каре, — кивая сказал Коля. — Да не покер это, — глянул на него Федя — И это не каре.       Игра между двумя продолжилась. Когда настало время ходить Дазаю, он глянул на Николая и начал жестикулировать, пытаясь выпросить подсказку — какие карты у Фёдора. Гоголь подхватил это и начал махать руками в ответ, показывая, что как будто бы не совсем понимает что от него хотят. Под конец Коля жестикулировал рукой так будто сосёт член, языком упираясь в щеку. Осаму цокнул и начал самостоятельно кидать нужные, как ему казалось, карты. — Шах, — кинул Николай. — Коль, — повернулся к нему Достоевский и положил ладонь ему на плечо — Это не шахматы.       Парни продолжили играть, пока не произошло нечто ужасное для крысы. Фёдор проиграл и завалился на спинку стула, раздосадовано выдыхая. Дазай уже улыбался до ушей. — Ну, — поднялся Николай и побежал в сторону дивана — Сигмааааа, вечер кино! — Нет! Отстань! — протестовал юноша.       Федя косо глянул на эту картину и даже подумал присоединиться, как сразу же пришла мысль, что будет лишним. Хотя скорее Сигма убежит и закроется у себя в комнате. За этим он посмотрел на Осаму, который продолжал сидеть рядом и непроницаемо смотреть на него, подперев голову рукой.       Может провести время с Дазаем?       Странно это. То есть Достоевский уже который день размышлял о том, чтобы пригласить бывшего врага погулять по городу или поделать что-то вместе, но пока что все их столкновения кончались за обеденным столом и таких вот играх по вечерам. Фёдор просто не знал будет ли это нормально после всего того что между ними было. Что вообще он думает о нём? Первое — определённо точно уважает, второе — чувствует соперничество и хочет во всём быть лучше, третье — считает достаточно симпатичным. На этом Федя останавливается, не желая знать, что там дальше. Как бы вроде бы ему и интересно, но с другой стороны надо ли это?       Был ещё один вариант, который предполагал уйти к себе в комнату. Фёдор даже глянул в коридор и сразу поежился, представляя пустоту. В пустоте, его голову заполняют мысли. А тут был Дазай, который продолжал смотреть на Достоевского своим безэмоциональным лицом.       Взгляды встретились. Снова началась ненужная борьба. Проигрыша не было, но именно его и почувствовал Федя, когда Осаму отвернулся, встал изо стола и ушёл. Из коридора послышалась закрывающаяся дверь и щелчок. Достоевский совсем растёкся на стуле и посмотрел в сторону дивана, где за пульт дрались Сигма с Гоголем. Там он явно будет лишним.       В своей комнате Фёдор включил светодиодную ленту и завалился на кровать. Рядом лежал телефон с наушниками. Музыка сейчас не помешала бы, но руки не слушались, слишком лень было и ничего не хотелось. Ещё и проигрыш разочаровывал. Федя понимал к чему это бездействие ведёт. Глаза растворились в потолке, пустота напугала его разум. В такие моменты, когда в его жизни ничего нет, в голове либо бесконечные монологи с самим собой псевдофилософского и научного подтекста, либо нехорошие мысли, которые толкают его на глупые человеческие желания.       Фёдор не хочет быть человеком. Ему не нравится. Не нравится, что тело его что-то требует от него. С едой и водой ещё можно разобраться, тогда-то когда деньги есть. Что с остальным делать? Помниться в пространстве-книги у него был подопечный, которому он мог приказать всё что пожелает и никто ему и слова не скажет. Тут у него возможностей меньше. Придётся напрягаться.       Федя перевернулся набок и прикрыл глаза. В его мыслях даже что-то рисовалось. Какие-то идеальные образы, которых никогда не будет. Быть человеком в фантазиях ему нравится. Можно представить что угодно. Любой идеальный мир, где все счастливы и не существует греха. Где будут и люди, которые во всём его устраивают и любят его.       Так не бывает.       А мысли о прикосновениях есть. И они желанны. Это отвратительно, как и то что в голове пронёсся их вечер — ужин и карты, где в конце Фёдор остался дураком. Как и всегда, впрочем.       Намного хуже вечер сделала жажда поговорить о чём-нибудь с Дазаем. А ведь к чему? Не так уж это и важно когда заполненность мыслей выливается в собеседника, освобождая голову от этого мерзкого ощущения — непонимания. Достоевский тяжело то ли вздохнул, то ли проскулил и повернулся обратно на спину, запястьем закрывая глаза.       Что если Осаму думает о чём-то таком же? Может в тот момент, когда они глядели друг другу в глаза, он тоже хотел предложить что-нибудь, но так же посчитал это неуместным. Если уж так подумать, Дазай когда-то Фёдору…       Рука Феди поползла по его животу вверх, слегка задирая рубашку. Ему на секунду показалось, что мир вокруг — не настоящий. И только лишь давящее изнутри — нечто важное и вполне реальное. Естественное — от того противное. Он провёл рукой по ключицам и шее, как ему нравится. Руки холодные, это добавляет ещё больше ощущений. Пальцы его двинулись вниз, расстёгивая пару верхних пуговиц. Фёдор заметно чуть быстрее задышал. Он пошёл дальше и очертил сосок, после надавливая на него.       Пучина карих глаз.       Федя вздёрнул бровями и опустил руку, которой прикрывал глаза, к губам, тут же кусая себя. Другой рукой он сжимал и оттягивал свой сосок, как и думал о том, что было бы здорово если бы это кто-то другой его ласкал. Пальцы согрелись, ощущения уже не те. Он расстегнул полностью рубашку, давая холодному воздуху напасть на кожу. Руки поменялись местами. Вновь холодные пальцы левой руки мучали правый сосок. Правой же рукой Достоевский потянулся вниз. Только лишь притронувшись через ткань домашних штанов, он коротко и тихо вздохнул. Глаза открывать не хотелось. Не хотелось видеть этот мир, этот потолок. Здесь всё печально. В фантазиях всё всегда красиво. Федя залез рукой под штаны с нижним бельём и обхватил член.       Чуть кудрявые волосы брюнета.       Фёдор улыбнулся чуть ли не смеясь, словно над собой и над тем, что он чёрт возьми дурак. Большим пальцем он огладил головку, принося себе огромное удовольствие. Затем рука спустилась по стволу и начала медленно-сладко надрачивать. Бедная губа зажалась между зубами.       Запах бинтов.       Что пошло не так? Почему? Фёдор подумал, что хотел бы чтобы кто-то отымел его, заполняя внутреннюю пустоту. И лучше спермой. К чему эта грязь? К чему этот русский мат в голове? Зачем эти вздохи и полустоны? В тот момент Достоевский любил всё на свете и думал, что жизнь не так уж и плоха. Все проблемы не имеют значения, если есть нечто настолько приятное. Внутри живота закрутило и заласкало. Левая рука нежно огладила шею. Рукой он задвигал быстрее, что даже схватился за одеяло, крепко сжимая его. Это чувство нарастало.       Саму.       Фёдор раскрыл рот в немом стоне и тяжело задышал, растекаясь телом. На животе почувствовалась сперма. Федя открыл глаза. Потолок был всё таким же, светодиоды светили. Как пришла любовь ко всему живому, так же быстро и появилась ненависть и отвращение к самому себе. Грязно. Хочется помыться. Оттереть свою душу щёткой и мылом. Нет, всё же мочалкой.       Достоевский отдышался, нашёл салфетку, вытер себя, привёл в примерный порядок и ушёл в ванную комнату. Около получаса он стоял под прохладным душем, размышляя о том, что будет дальше и как с этим жить. — *Мерзкая душа стоит в душе, — прошептал Федя и улыбнулся.       Был уже час ночи, когда Фёдор вышел из ванной и случайно приметил, что в гостиной на балконе сидит Дазай. Достоевский замер и похлопал глазами. Видимо Осаму спиной ощутил что кто-то на него в крысу глядел, поэтому обернулся и встретился взглядом с Федей.       Может он тоже хочет поговорить о чём-нибудь с ним?       Впрочем, Фёдор почувствовал себя странно, отвернулся и ушёл в свою комнату, не запирая её.       Дурак, на что ты надеешься?