Душевные раны

      Бесконечными потоками сознания.       Мимолётными вздохами и стонами.       Слабыми дрожащими руками.       Ему так хотелось за что-то ухватиться. О чём-то подумать. А в голове пустота.       Ему не весело, не грустно. От пара волосы совсем раскудрявились, а зеркало запотело. Тихо. Только иногда, тяжко выдыхая, Осаму замечал проникновение в пустоту — сам звук воздуха из его лёгких заставлял горевать и мелко дрожать.

«сейчасникогдасейчасименносейчасвсегда»

      Голова столкнулась со стенкой позади. Глаза прикрылись, спрятавшись внутри этого противного тела. Момент понравился суициднику. Спокойно. Как вдруг всё оборвалось:       Кто-то нагло постучал в дверь и дёрнул за ручку. — Дазай, ты там? — послышался голос Фёдора.       Осаму поднялся, приняв сидячее положение, и заметно напрягся, находя в себе исключительную панику. Он не ответил, надеясь, что русский просто уйдёт. — Ты уже час там.       Да, ошибка. Зря затянул, но нельзя же наспех. Это очень интимный момент, последний в жизни. Его нужно посмаковать.       Дазай всё ещё молчал. За дверью послышались шаги. «Ушёл таки» — подумал суицидник и уже хотел обратно лечь, как к двери снова кто-то подошёл и открыл её ключом. Федя нырнул в ванную комнату и закрыл за собой дверь. Он всё ещё держался за ручку и оглядывал Осаму, который сидел в ванной в одежде. -… -… — Занято, — лишь выдал Дазай.       Достоевский пробежался глазами по комнате, защёлкнул дверь и подошёл к ванной, доставая пробку и садясь на бортик. Фёдор посмотрел на Осаму сверху вниз. — Я как раз поговорить хотел. Всё ждал когда из ванной выйдешь, а ты не выходишь. — Я думал ты уже спишь. Три часа ночи всё-таки, — проговорил Дазай и прилёг.       Вода немного убыла. Русский вставил пробку обратно и, на удивление Осаму, сам залез в ванну, не снимая одежды. Место на двоих парней не так много. Одну свою ногу Федя в наглую просунул между двух Дазая. После ладонью шмякнул по коленке японца, на что он даже дёрнулся и выразил своими глазами полное недоумение. — Чем ты тут занимался? — спросил иронично-язвя Фёдор. — Да так, думал вздрочнуть, — уверенно ответил Осаму. — В одежде? — У всех свои фетиши.       Достоевский выдавил знаменитый «грустный русский взгляд» и качнул глаза в сторону от парня, где на бортике лежало лезвие. Суицидник заметил это и, неловко улыбаясь, подставил туда локоть, как будто бы просто желая подпереть голову. — Ты идиот? — А ты не помнишь кто проиграл в последний раз в карты?       Фёдор коротко ухмыльнулся и брызнул водой прямо в лицо японца. Дазаю не понравился жест, поэтому он так же брызнул в крысу. Парни уставились друг на друга и начали свою мелкую войну. Вода выливалась брызгами на пол, а Осаму думал о том, что не так планировал провести время. Случайным манёвром Федя стукнул нос Осаму об свой локоть. Японец шикнул и схватился за него. — Ой, прости, — извинился Достоевский, наклоняя голову. — Надо же… Фёдор просит прощения, — прошипел Дазай, после удобнее уместился и сложил руки на бортики — Так зачем ты пришёл?       Не хотелось крысе говорить, что она заподозрила неладное в долгом нахождении суицидника в ванной, поэтому и пришла. — Не мог уснуть. Хотел предложить тебе… — Федя задумался на этих словах, тут же понимая, что этой паузой понятно придумывание на ходу — Поиграть. — У меня есть идея получше! — воскликнул Дазай, обернулся, взял лезвие и протянул Достоевскому — Убей меня.       Фёдор удивлённо посмотрел сначала на лезвие, потом на Осаму. Глаза его блеснули. Внутри ёкнуло. — Зачем? — только и смог сказать он. — Я сделал что хотел. Теперь можно и… — …Твои друзья ещё в книге. Ты не собираешься их спасать?       Дазай не ответил. Внутри него мучало и больно тянуло. — Что изменилось? Что здесь, что там одно и тоже. Тебе так не кажется? — тихо проговорил он, глядя прямо в любопытные глаза Фёдора. — Здесь всё иначе. Мы не во власти рукописи. Здесь мы начнём всё сначала и это уже точно будет концом. — А смысл? — не понимал Осаму. — В том чтобы отдохнуть и наконец умереть, — стоял на своём Федя. — После смерти всё равно ничего с собой не утащить. Какая разница? — Ты хочешь умереть в страданиях или в умиротворении? — спросил Достоевский и чуть ближе придвинулся к японцу. — Без разницы. Чего добиваешься? Ты думаешь что ты первый кто пытает меня? — рассмеялся Осаму.       Достоевский открыл рот, но так ничего и не сказал. Дазай перестал улыбаться и внимательно наблюдал за дальнейшими действиями крысы. Тишина давила. Некоторые пряди волос прилипли к коже лица Фёдора. Вода уже была не такой тёплой и становилась холодной. — Я не знаю что мне делать, — честно признался Достоевский. — А ты что-то должен? — пожал плечами Дазай. — Я мог не брать тебя с собой. — Ага, но ты взял. — Да, — мягко выдал Фёдор и провёл глазами по ванной комнате — Можно попросить тебя? Не умирай хотя бы ближайший год. — С чего это? — возразил Осаму. — Хочу помучить тебя.       Дазай скривился и улыбнулся. Перспектива жить ещё год его не очень порадовала, но ему любопытно — что за план придумал Достоевский. — Эх, ладно. Мне интересно какой бар откроет Сигма, — проговорил Дазай и стукнул русского по коленке. — Ты когда-нибудь делал шалаш? — неожиданный вопрос от Феди. — Чего?       Фёдор улыбнулся, встал из ванны и зашторил японца. Он снял мокрую одежду и положил её в корзину для грязного белья. После натянул полотенце и ушёл.       Дазай глянул на лезвие, цокнул и вытащил пробку из ванной. Для него печально это всё. Видимо это способ Достоевского жить. Ему действительно нужно чем-то заниматься, строить планы и реализовывать их, а иначе в нём самом не будет нужды и смысла. Фёдор не может просто быть, как и Осаму впрочем. Суицидник даже почувствовал мимолётную нежность к русскому, но быстро забыл.