Душевные раны

      Наконец-то наступила тишина. Она прервалась лишь раз, когда на кухню влетел Гоголь, хватая в холодильнике какую-то вредную пищу и тут же ускакивая к себе в комнату.       Сигма не мог дождаться когда печеньки будут готовы. Будильник прозвенел. Юноша радостно подскочил и открыл духовку. На этот раз явно готово! Противень аккуратно достали и поставили на плиту. Сигма был так увлечён, что не заметил, как палец соскользнул с прихватки. Он тихо пискнул и тут же отдёрнул руку. Неприятно жгло.       Голова резко заболела и послышался звук виолончели. Сигма пьяно качнулся назад. Он сразу подумал, что его мозг разблокировал какое-то воспоминание Достоевского, но в этот раз всё не так. Как-то ему было очень плохо. Голова буквально трещала, а телом завладела сильная слабость.       Юноша открыл глаза и увидел перед собой мальчика. Мальчика? Кажется… Это же Фёдор! Только примерно лет двенадцати.       Федя стоял перед зеркалом и гримасничал, то показывая улыбку, то становясь хмурым-хмурым. Комната сама по себе выглядела роскошной. Даже слишком. Да и одет мальчик был с иголочки. Видимо, Достоевский рождён в очень богатой семье.       В комнату зашла женщина. Руки её были намозолены, а глаза слишком усталые. В этом доме она была лишь тенью и прислугой. — Фёдор Михайлович, отец поздравляет вас с вашим днём рождения и приносит свои извинения. Он не сможет сопроводить вас на ярмарке, — проговорила она. — Всегда так, — и бровью не повёл крысёныш — Вы меня сопроводите? — Да, — сказала женщина и протянула ключ мальчику — Отец разрешил вам лично взять деньги из сейфа. — Ого, — заинтересовано улыбнулся Фёдор, вдруг почувствовав себя взрослее — А он сказал сколько я могу взять?       Женщина помедлила, о чём-то размышляя. Она показалась тревожной. После улыбнулась и сказала, что можно взять целую тысячу. Маленький Достоевский был искренне рад и уже начал планировать куда потратит их в свой день.       Они прошли к сейфу. Федя своими маленькими ручками вставил ключ и попытался его прокрутить. Замок не поддавался, он оказался тугой, а мальчик сам по себе очень слабый и хилый. — Фёдор Михайлович, — вмешалась прислуга и, нервно улыбнувшись, спросила — Позвольте помочь вам.       Фёдор подумал секунду и отошёл от сейфа. Женщина взялась за ключ и с трудом провернула его. Внутри лежало достаточно много купюр как красных, так и синих. Прислуга взяла тысячу рублей и протянула мальчику. Крысёныш был так рад доверенным ему деньгам, что с восхищением прокручивал их в своих руках. В эту секунду, женщина незаметно вытащила из сейфа пять тысяч. Сигма это заметил. Ему хотелось бы крикнуть Фёдору хоть слово, но он здесь лишний, лишь наблюдатель. И это печально.       День проходил хорошо. Сигме было странно наблюдать за таким Фёдором. Волосы его едва покрывали уши, а глаза ярко блестели аметистами. Хоть он и был слаб физически и очень болен, но в силу юности ему безумно хотелось бегать и прыгать. Его детское любопытство и невинность радовали ещё больше. Под вечер мальчик с прислугой отправились домой. По расписанию Федя сытно поел, а затем отправился в свою комнату играть на виолончели. Мелодия выходила ещё не очень, но Достоевский старался выучить её с большим желанием и интересом.       В дверь постучали. Галантно вошёл дворецкий. Фёдор косо глянул на него. — Ваш отец зовёт вас к себе в кабинет, — проговорил мужчина.       У Феди в голове промелькнуло, что отец всё же решил поздравить лично, поэтому даже немного обрадовался внутренне. Когда мальчик вошёл в кабинет, старший Достоевский ворошил угли кочергой в камине. У стола стояла прислуга и чуть ли не тряслась. В глазах её был страх. Тут Фёдор и понял, что что-то не так. — Я сегодня впервые позволил тебе самому взять деньги, — начал мужчина, всё так же стоя спиной к мальчику — Сколько можно было? — Тысячу, — твёрдо сказал Федя. — Тогда почему в сейфе не хватает ещё пяти тысяч? — повернулся мужчина и глянул на сына.       Взгляд не передавал ни холода ни тепла. Был слишком пуст, но напорист. Федя вдруг испугался. — Я не знаю. У меня только тысяча была! — Эта милая дама сказала, что ты попросил взять больше, — лениво махнул он рукой в сторону прислуги, на что та дёрнулась и большими глазами глянула на мальчика — В честь своего дня рождения. Ты думаешь, что день рождения позволяет тебе брать больше, чем заслужил? — Я…       Фёдор мелко задрожал в коленках. Он всё понял. Не глупый. Крысёныш смотрел на отца своими аметистами, обдумывая как поступит. Сигма почувствовал, как внутрь Фёдора вонзилась жалость и печаль. Наконец, в последний раз взглянув на отца, Федя сказал, приложив ладонь к груди. — Да, я взял больше. Прости меня.       Плечи женщины вздёрнулись. Глаза отца на секунду расширились. Он тяжело вздохнул и глянул на прислугу. — Вы уволены. — Что? Я… Почему? — не понимала она. — Уходите или я вызову милицию.       Женщина тут же покинула комнату. Отец с неким отвращением посмотрел на сына и подозвал его рукой. Федя ещё немного боязливо подошёл ближе. От камина было тепло. — Почему? — коротко спросил отец. — Что именно? — Всё слишком очевидно. Зачем брать ответственность на себя.       У Фёдора в голове промелькнуло, что отец специально подослал эту женщину, вручив ключ от сейфа, который будет трудно открыть ребёнку в силу его слабости.       «снова хитрые ходы» — Если она и украла деньги, значит ей очень надо, — без сомнений ответил Фёдор — Я не думаю, что люди стали бы брать чужое, лишь по прихоти. У нас ничего не случится от пропажи этих пяти тысяч, а кому-то они возможно жизнь спасут. — И что же? Теперь каждому бедняку отдавать по купюре? — проговорил с издёвкой мужчина и взял кочергу в руку — В жизни нужно думать лишь о себе. Если будешь думать о других и отдавать им последнее, то сам останешься ни с чем. — Это эгоистично, — нахмурился Федя.       Отец посмотрел на мальчика строго. — Раз уж ты захотел взять вину на себя, — начал он — Будь готов к последствиям. — О чём ты? — Повернись и спусти рубашку с плеча.       Сердце Фёдора пропустило удар, кончики пальцев неприятно защипало. Глаза его скользнули по кочерге. Конец металла светился красным. — Отец, я… — Ты не расслышал? — повысил голос мужчина.       В глазах мальчика начали скапливаться слёзы. — Пять тысяч. Значит ровно пять ожогов ты получишь, но если посмеешь реветь или хоть раз пискнуть, и я увеличу их в два раза.       Федя на секунду умер внутри. Медленно на ватных ногах повернулся и трясущимися руками расстегнул верхние пуговицы. Мужчина грубо с нажимом ткнул в плечо мальчика раскалённым металлом. Боль была адская. Фёдор прикусил губу, пытаясь не вскрикнуть. Это касание казалось длилось долгие минуты. За ним последовал второй. Уже ниже. Отозвался он намного больнее. Мальчик попытался не думать об этом, а о том, как хорошо он провёл время на ярмарке. С третьим Федя начал дышать через раз. Своей рукой он вжался в рубашку до побеления костяшек. На третьем слеза всё же скатилась из глаза. — Я не разрешал тебе реветь. Прими достойно своё наказание. С гордо поднятой головой, — проговорил отец — Я оставлю десять ожогов, если не можешь сдержать себя.       Далее всё стало размыто. Словно эти воспоминания нечто чужое в сознании Достоевского. Что-то, что он хотел бы забыть всем сердцем. Сигма видел Фёдора уже в своей комнате. Он сидело на полу и его тело дрожало. Федя рассматривал в зеркале больное плечо и ручьями плакал. — Почему я не слышу виолончели? — послышалось в коридоре.       Мальчик встал и покачиваясь прошёл к дивану, где его ждал инструмент. Он уселся и худыми трясущимися руками заиграл мелодию.       Тут Сигма очнулся у себя в комнате. Ещё мутными глазами он увидел Фёдора на краю кровати. Юноша тут же подскочил. — Ты потерял сознание, — проговорил Федя. — Вот как, — ещё не совсем придя в себя, сказал Сигма. — Ты ещё видишь их да? Мои воспоминания? — …Да.       Достоевский вздохнул и серьёзно оглядел лицо трёхлетнего. — Что думаешь? — спросил Федя. — А? — не совсем понял Сигма — Не знаю. Твоё детство…       Фёдор усмехнулся. — Я завидую тебе Сигма. — Что?! — Ты печалишься о воспоминаниях, которых не имеешь. О какой-то привязанности к чему-то, — проговорил Фёдор — Я же мечтаю навсегда забыть то, что до сих пор видится мне в кошмарах. Детство множества людей часто несёт много боли, особенно когда оно убивает в них невинность, делая теми, кем они становятся в будущем. У тебя же этого сейчас нет. Ты можешь стать кем угодно без привязок к прошлому. — И что же… — возмутился Сигма — Без прошлого я не знаю кем стать в будущем. Нет отправной точки. — Возможно, — качнул головой Федя — Я хотел сказать, что иногда лучше ничего не помнить, чтобы не проникнуться ненавистью к чему-то. — Почему ты позволил мне узнать все твои секреты? — тут же поинтересовался юноша. — Со временем поймёшь.       Фёдор встал с кровати и уже собрался уйти, как взглянул на Сигму и улыбнулся. — Ты ведь даже и не обязан жить с нами. Ты можешь делать всё что хочешь. Хотя не думаю, что ты выживешь без нас, — лукаво проговорил Федя — Всё-таки ты не так силён для полного одиночества. У нас вроде бы прекрасный дом. Ты ведь дом хотел? — Ты смеёшься надо мной? — Немного подшучиваю, — проговорил Достоевский и взлохматил волосы Сигмы. — Что ты делаешь? Это манипуляция? — раздражённо отбросил его руку трёхлетний. — Коля съел всё твоё печенье. — Я свалю отсюда. — Только попробуй. Мы найдём и убьём тебя.